латифундия что это такое в россии
Древнеримские правила в российском фермерстве
Немного истории
Латифундиями в Древнем Риме назывались обширные поместья, где в больших объемах выращивались сельскохозяйственные культуры для экспорта. Использовался труд рабов, колонов, зависимых крестьян, которые трудились на благо землевладельца. Впоследствии это распространилось и в другие страны, например, на территорию Латинской Америки. Для царской России были характерны крепостнические латифундии. Сегодня есть мнение, что российское сельское хозяйство идет по пути латифундизации. То есть, крупный земельный надел отдается одному или нескольким людям, чаще всего приближенных к власти, а сельское население получает работу с низким доходом. Фактически, это рабский труд.
Кто такой В.Ф. Вершинин
В одном из ведущих информационных агентств был опубликован материал Василия Федоровича Вершинина, который был первым, кто в советское время, а шел 1983 год, обратился к высшей власти с официальным предложением о фермерстве как об отдельной отрасли, требующей развития. За свою инициативу он впоследствии подвергался партийной критике и гонениям вплоть до увольнения, но продолжал свою деятельность. Именно он участвовал в разработке ФЗ «О сельскохозяйственной кооперации». С 2000 года Вершинин является главой Саморегулируемой организации ревизионных союзов сельскохозяйственных кооперативов «Российский союз «Чаянов» (это около 2500 сельскохозяйственных кооперативов).
О чем материал
Сегодня Россия, считает Вершинин, стремительно движется к латифундизации. Согласно последней сельскохозяйственной переписи 9% профильных организаций контролируют 80% земель под сельское хозяйство. И, по мнению автора, это стало причиной разорения немалого числа самых уязвимых производителей сельхозпродукции — малых и средних. Они отстранены от земли, на которой живут. А это нарушение Конституции РФ (ст.9). В тексте говорится о том, что природные ресурсы, включая землю, должны использоваться как основа жизни и работы народов страны. Сложно не заметить аналогию с древнеримскими латифундиями.
Вершинин выступает за переход к развитию среднего и малого аграрного бизнеса.
Сегодня фермер может рассчитывать на различные гранты в зависимости от деятельности. К примеру, для организации семейной животноводческой фермы — до 30 млн рублей. При этом применяется упрощенная система отчетности, что дает определенную свободу. И до 2018 года существовали и работали кредиты для сельского хозяйства, различные программы. Однако с 2006 года по 2016 год количество фермерских хозяйств сократилось на 40%, и эта тенденция не ослабевает. В материале Вершинина указывается, что почти 50% таких хозяйств не занимается производством сельхозпродукции, 27,7% относятся к подсобным товарным (ЛПХ), а 13,5% располагают лишь кухонными огородами.
Олигархи в фермерском хозяйстве
Практически половина российской фермерской продукции производится 5 тысячами крупных хозяйств, которые прибегают к найму рабочих. Земельные наделы этих производителей огромны — в несколько раз больше колхозов времен СССР. То есть, это олигархи отрасли, которые составляют не более 1,85% от всех фермеров государства. При этом их доля — 34% всех фермерских земель. И, как отмечает автор, размер ее растет год от года, так как присоединяются участки фермеров, которые оказались разоренными.
И всего 14,7% фермерских хозяйств — семейные, крестьянские. То есть работой заняты члены семьи, которые потом передают свое хозяйство наследникам. Автор убежден, что именно они, являясь трудовой формой ведения хозяйства, нуждаются в особом внимании властей.
А все ли фермеры — фермеры?
Вершинин пишет, что свыше 63% фермерских хозяйств (а таким раньше называли хозяйство, где граждане связаны родством и лично участвуют в развитии дела), которые не производят сельскохозяйственную продукцию или же имеют огороды для своего стола — не могут относиться к понятию крестьянского хозяйства. И те, кто нанимает людей для труда, производства фермерских продуктов — тоже.
Со стороны высшей власти картина выглядит обнадеживающей. Фермеров называют экономической силой, опорой страны, на съездах присутствуют знаковые политические фигуры. Само фермерство представлено особым укладом, приоритетной кастой. Это сильные и здоровые люди, у которых крепкие браки и много детей. Они способны «обогащать генофонд нации».
Вершинин находит в этом оттенки расовой теории и видит несправедливое отношение к другим работникам сельскохозяйственных организаций — основной массе тех, кто трудится в аграрном секторе. Ведь многие из них не смогли продолжать свою фермерскую деятельность. Успехи фермерских хозяйств в числах, как считает Вершинин, во многом основаны на приросте за счет производства хозяйств-олигархов. И если убрать из учета итоги «гигантов», то общий результат будет выглядеть совсем иначе.
Вершинин отмечает, что нередко из колхоза уходили несколько специалистов, чтобы основать свое фермерское хозяйство, а организация без них разваливалась, оставшиеся люди остались без работы. Так отрасль постепенно утрачивает свои позиции. За 30 лет поголовье коров, к примеру, сократилось почти в 3 раза.
Дело в формулировке?
В России под понятие «фермерство» попадает только часть сельхозпроизводителей. Работники сельскохозяйственных организаций — уже не крестьяне, но и не фермеры. Вершинин считает, что стоит уйти от заморских «фермер» и вернуться к историческим «крестьянин» — внести изменения в ФЗ «О развитии сельского хозяйства». То есть не хозяйство индивидуального предпринимателя, а крестьянское единоличное хозяйство. Это, по мнению Вершинина, поможет и сохранить русский язык, так как в литературе часто упоминаются крестьяне, а новое поколение не сможет понять, кто это.
Сила в единстве
Для противостояния латифундиям, считает автор, нужно объединять производителей сельскохозяйственной продукции в кооперативы — и приводит пример АРЛА, кооператив в Швеции, в который вошло 24 предприятий (молокоперерабатывающих). Они перерабатывают более 60% всего молока в стране.
Но в РФ не все так просто. Крупнейшие производители, уверен Вершинин, продолжают вытеснять мелких. Развитие конкурентоспособных кооперативов должны быть в приоритете. Но создание кооперативов из юридических лиц запрещено, поэтому малочисленные кооперативы не могут объединиться и вырасти до нужного уровня. Также запрещено распределение прибыли между членами кооператива, налоги — отдельная тема.
Как вариант автор рассматривает колхоз, доказавший свою эффективность, однако сомнения вызывает сила капитала в руках фермеров-олигархов.
Россия и латифундии Латинской Америки: параллели
Нынешнее состояние отечественной экономики типично для эпохи неоколониализма. В XIX веке практически все колонии Нового Света получили формальную независимость от Испании, но тут же превратились в фактические колонии промышленных лидер ов Европы и Соединенных Штатов.
Страны, обладавшие колоссальными запасами минеральных и сельскохозяйственных ресурсов, казалось бы, имели все предпосылки для того, чтобы купаться в роскоши. На деле же Латинская Америка стала территорией социального бедствия, постоянных военных переворотов, дефолтов и общей экономической отсталости.
В колониальные времена Латинская Америка переболела тяжелейшими лихорадками: изумрудной, золотой и серебряной. Потоки драгоценностей уплывали в Европу, обогащая кого угодно, но только не тех, кто их непосредственно добывал.
В эпоху «независимости» прибавились новые болезни: «сахарная», «кофейная», «каучуковая», «фруктовая» и ряд других.
В Латинской Америке с издевательским постоянство разыгрывалась одна и та же трехактная пьеса.
Акт первый: появляется источник сверхдоходов, например, сахарный тростник. Все силы и средства сразу же бросаются на его возделывание. Каждый клочок земли, пригодный для выращивание тростника отводится под эту культуру, в ущерб всем остальным.
Экономика тут же выстраивается по принципу: «продадим сахар, а все остальное купим на мировом рынке». Это правило распространяется даже на продукты питания, которые импортируются и продаются в лавках тех же латифундистов.
Колоссальные прибыли идут на сверхпотребление олигархии, строятся дворцы и театры, в которых выступают мировые звезды, особо одуревшие от денег сеньоры раскуривают сигары крупными денежными купюрами. Латифундист не вкладывает деньги в другие сферы. Зачем? Есть же сахар, и он дает наивысшую прибыль.
В Европе и США закупается абсолютно все, вплоть до конфет, которые сделаны из латиноамериканского сахара. Ясно, что в таких условиях неоткуда взяться местной промышленности. Латифундия использует практически бесплатный труд людей, которым платят ровно столько, сколько хватает на скудное пропитание. Причем продукты батрак покупает в магазине латифундиста, который таким образом повторно грабит работника.
Акт второй. Земля, отведенная под монокультуру, быстро истощается, чтобы восполнить ее убыль, вырубаются леса, освободившиеся участки вновь отводятся под тростник.
И наконец, финальный аккорд: цены на сахар падают, экономика оказывается банкротом, а тростник оставляет за собой пустоши ни на что не пригодных земель.
Тем не менее судьба дает новый шанс. Кофе и какао. И что вы думаете? Может быть сейчас латифундист одумается и сделает выводы из прошлого печального опыта? Ничего подобного. Все повторяется даже в мелочах, вплоть до закупок шоколада в Европе, сделанного из латиноамериканского какао!
История знает и другие примеры фантастических взлетов и столь же оглушительных падений. Каучуковый бум является хрестоматийным случаем. Менее известна хлопковая лихорадка, но ничего принципиально нового не случилось и на этот раз. Сырье уходило заграницу, а потом там же закупались ткани, сделанные из этого же самого хлопка. Сверхприбыльные отрасли порождали нищету миллионов, и надежно препятствовали возникновению собственной промышленности.
Такое впечатление, что сам черт заставил бегать Латинскую Америку по дьявольскому кругу. Но отброс им мистику, и зададимся вопросом: почему?
Всем ясно, что наивысшую прибыль получает не страна-экспортер сырья, а страна-промышленник, которая делает конечный продукт, и потом сбывает его как раз тому, кто и поставляет сырье. Неужели до олигархов не доходила простая истина?
Разумеется, они не были глупцами. Напротив, эти люди обладали мертвой деловой хваткой и прекрасным образованием, полученным в лучших университетах мира. Все они видели, и все прекрасно понимали. Так в чем же причина такого странного поведения?
Алчностью это не объяснишь, как раз наоборот именно алчность и должна была бы их заставить развивать не экспорт сырья, а собственное производство. Это же доходнее, тем более, что латифундия опиралась на почти бесплатные рабочие руки батраков, а до этого и вовсе на даровый труд рабов. К людям относились как к расходному материалу: выжимали все, что можно, и равнодушно смотрели, как они умирали, далеко не дожив до «пенсионного» возраста.
Разумеется, пенсии не полагались, не полагалось никакой социальной защиты, отпусков, и даже воскресенье долгое время был рабочим днем. С таким низким уровнем издержек, при таком невиданном обилии разнообразного сырья можно было бы развернуться и превратить Латинскую Америку в промышленного гиганта. Но не тут то было.
Еще задолго до того, как Испания и Португалия потеряли свои колонии, Латинская Америка превратилась в рынок сбыта фабрично-заводской продукции европейских лидер ов и в первую очередь Британии.
В свое время англичане поднялись на том, что ввели у себя в стране жесточайшие протекционистские порядки. То есть взимали высокий налог на импорт промышленной продукции, стимулируя одновременно закупки сырья и экспорт своих готовых товаров. В те годы Испания и Португалия почивали на лаврах. Из колоний они выкачивали золото и серебро, а их собственный рынок был открыт для соседей.
Английские и французские товары убивали испанскую и португальскую промышленность, но пока колонии обеспечивали бесперебойный поток драгоценных металлов, можно было жить, и жить (в смысле потреблять) неплохо.
Хотя формально метрополия обладала монопольным правом торговать со своими колониями, фактически испанцы и португальцы превратились лишь в посредников, ставящих свое клеймо на иностранных товарах и переправлявших продукцию далее в Латинскую Америку.
Кроме того, существовала широчайшая контрабандная торговля, пресечь которую испанцы и португальцы не смогли. А если уж метрополии, Испания и Португалия, не защитили свой рынок, и постепенно теряли свое производство, то где уж этого ожидать для колоний?
Таким образом на момент обретения независимости промышленность Латинской Америки была очень слабой. С самого начала она не могла конкурировать с мировыми лидер ами.
Единственный выход: поставить на пути импорта заграждение в виде пошлины, фактического налога на иностранную продукцию, как это сделали в свое время англичане, как это сделали позже немцы, а затем и североамериканцы.
Это понимали все, разумеется понимали и европейцы. Они развились под защитой сурового протекционизма, и только потом взялись рекламировать принципы свободной торговли. Но пропагандой дело не ограничивалось. В ход пошло все, подкуп чужих элит, в первую очередь военных, спонсирование войн, переворотов, навязывание кабальных договоров, предоставление займов под высокий процент и так далее.
В Латинской Америке регулярно появлялись лидер ы, которые пытались вводить протекционизм, пытались покончить с властью латифундий и зависимостью от монокультур. Но с той же самой регулярностью их свергали. После чего в президентское кресло садился человек, отменявший протекционистские ограничения и заодно раздававший иностранцам выгодные концессии по символическим ценам.
Военные режимы, так называемые хунты, служили латифундии: сгоняли крестьян с земель, превращая их в экономических рабов и расстреливали тех, кто пытался протестовать.
В конечном итоге сами латифундисты служили США и Европе, получая за это сравнительно небольшой процент от прибылей. Но поскольку доходы исчислялись астрономическими величинами, то даже малой их доли хватало на безумные кутежи и запредельную роскошь.
К чему я это все говорю? А к тому, что на заре рыночных реформ в России конца 80-х-начала 90-х годов печальный опыт Латинской Америки был прекрасно известен всему миру. Отлично его знали и в СССР, где о неоколониализме выходили горы литературы. К чему приведет отмена протекционизма было известно заранее.
Промышленность не появляется в результате действия свободной рыночной стихии и участия в мировой конкурентной борьбе. Это было доказано на опыте множества стран. В них капитал тут же утекал в немногие прибыльные сферы, а вся остальная экономика гарантированно уничтожалась.
Весь латиноамериканский механизм воспроизвелся в России до мелочей, порой трагикомичных. Латифундисты выписали как-то великого Карузо, который пел для них в сельве, ну так и не менее известный Паваротти в 1997 году выступал с концертом в Москве, а спустя всего лишь год нашу страну потряс финансовый кризис.
По злой иронии судьбы, спасать от дефолта тут же пригласили аргентинца Доминго Кавалло, но реально спасли нашу страну от экономического и социального хаоса Примаков и Маслюков. А когда они справились с тяжелейшей задачей, то их отправили в отставку, и Россия вернулась к тому же самому курсу, благо цена на «сахар, какао и каучук», то есть нефть и газ пошли вверх.
Третье издание крепостного права
Сельское хозяйство России под властью латифундий
Трагедия в станице Кущевская, где местное криминальное сообщество создало «государство в государство», чьими жертвами стали десятки убитых и искалеченных, послужила поводом к обсуждению будущего аграрной отрасли в России. «Свободная пресса» уже писала, что банда Цапков создала в Кущевской аналог латиноамериканских латифундий — с полным бесправием крестьян и эскадронами смерти.
«Латифундии Латинской Америки формировались при попустительстве или прямой помощи правых хунт 60-х годов прошлого века. Стоит отметить, что в России этот процесс протекает до поры в относительно лёгкой форме — огромные сельхозпредприятия с полурабским трудом только-только начали появляться в чернозёмных областях. Молочные фермы и поля с зерновыми латифундиста Цапка даже несколько опередили время», — писали мы в статье «Латифундия Кущевская и эскадроны смерти по-русски».
Что такое латифундия и почему именно латифундистский способ сельскохозяйственного производства оказался сегодня господствующим в России, как традиционно убыточное сельское хозяйство вдруг стало приносить прибыль, зачем «Газпрому» собственное поместье размером с Тульскую область и в каких регионах России сегодня скупают земли китайцы и арабы — об этом и о многом другом «Свободная пресса» узнала у Директора центра аграрных исследований Российской академии народного хозяйства и госслужбы Александра Никулина.
«СП»: — Прежде всего, давайте объясним суть самих терминов «латифундия» и «латифундистский способ производства», знакомого нашим читателям старшего поколения больше по советской пропаганде…
— Существуют два основных типа аграрного производства: мелкое — это, прежде всего, семейное хозяйство, где крестьянин (или дачник, или фермер) собственными силами обрабатывает свой участок земли; и крупное — аграрное предприятие, где производство осуществляется с привлечением наёмной рабочей силы. Латифундия является особым случаем крупного аграрного предприятия, находящегося в частной собственности одного лица или, в современных условиях, корпорации. Термин «латифундия», однако, подразумевает не просто крупное, а сверхкрупное аграрное предприятие, ибо, что считать крупным в аграрном секторе? Средний американский или канадский фермер, например, сегодня владеет 300−500 гектарами земли; советский колхоз на момент разрушения СССР имел сельхозугодий в среднем 5000 га, совхоз — 10000 га.
«СП»: — А сколько в среднем имеют в собственности нынешние крупные аграрные предприятия в России, как бы мы их ни называли?
— Прежде чем ответить на этот вопрос, давайте вспомним, с чего начиналось формирование существующей сегодня в стране системы аграрного производства. На момент развала СССР основой сельского хозяйства формально оставались колхозы и совхозы. В границах всего Союза насчитывалось в целом 25000 таких хозяйств. В 1991 году была поставлена задача — вполне разумная, замечу — создать многоукладное сельское хозяйство. Мысль, повторюсь, была правильная: в сельскохозяйственном производстве гибельно превалирование какой-либо одной формы. Государственное — или формально кооперативное, как в колхозах — сельское хозяйство имело множество проблем, поэтому ставка была сделана и на развитие фермерских хозяйств. Сегодня, спустя два десятилетия, можно подвести некоторые итоги. В России на сегодняшний день насчитывается примерно 260 тысяч фермеров. Многим идеологам либеральных реформ в начале девяностых казалось, что через несколько лет все колхозы и совхозы будут поделены между крестьянами и у нас разовьётся «столыпинское», фермерско-хуторское сельское хозяйство. Но за двадцать лет результаты отечественной фермеризации оказались весьма скромными: фермеры производят всего около 7% от общего объёма аграрной продукции. Но главное — очень неоднороден оказался фермерский состав. Согласно представленным недавно результатам Сельскохозяйственной переписи 2006 года, мы обнаруживаем чудовищную социально-экономическую дифференциацию наших сельскохозяйственных производителей. Значительное их число вовсе ничего не производит; общая площадь сельскохозяйственных земель, находящихся в запустении, приближается к площади всей Германии. При этом десятки тысяч фермеров вовсе не занимаются сельским хозяйством, а ведут какой-то мелкий бизнес: держат магазинчики, зарабатывают частным извозом на своих грузовиках. Только около 20 тысяч фермеров (из 260 тысяч, напомню) являются фермерами-предпринимателями в западном смысле слова. Они имеют хозяйства и по 300, и по 500, а в Сибири — и по 2500 гектар. В то же время более 100 тысяч фермеров заняты в основном «самообеспечением», то есть ведут не товарно-фермерское, а по сути крестьянское хозяйство.
«СП»: Но почему же фермерство в России так и не пошло?
— Здесь комплекс причин. Почти все 1990-е это крайне невыгодное время для занятий сельским хозяйством. Раскрылись так называемые «ножницы цен»: цены на топливо, горюче-смазочные материалы, сельхозтехнику, до тех пор искусственно регулируемые государством, возросли в 15−20 раз и сделали бессмысленным рентабельное производство сельхозпродукции. Именно в это время в Россию хлынул поток продовольственного импорта, также больно ударивший по отечественному производителю. Отсутствовала инфраструктура для фермерских хозяйств, плохо обстояли дела с кредитованием фермеров, в целом негативное отношение к фермерам господствовало как внизу, так и наверху…
Но вернёмся к крупному аграрному производству. В постсоветское время колхозы и совхозы тем не менее продемонстрировали потрясающую живучесть: несмотря на прекращение государственной поддержки, упомянутые выше «ножницы цен» и общую инфляцию, колхозы и совхозы все девяностые годы в большинстве своем выживали и воспроизводились. Ибо они не были просто аграрными предприятиями — они, скорее, были способами организации местных сообществ. И колхозы, и совхозы, например, занимались всей социальной инфраструктурой: школы, дороги, водопровод, больницы — всё это, как правило, поддерживалось за счёт местного аграрного предприятия. И его целью было не просто извлечение прибыли, но и некоторый баланс сосуществования целей аграрного предприятия, целей местного сообщества и, что важно, целей личного подсобного хозяйства. А ведь на долю ЛПХ и сегодня приходится около половины всей сельскохозяйственной продукции, производимой в России. Мы по-прежнему являемся страной мелкого аграрного производства, незарегистрированного, относящегося к сектору неформальной экономики, но чрезвычайно важного для самообеспечения населения, особенно в малых городах.
Колхозы и совхозы поддерживали этот баланс до конца десятилетия. Однако после дефолта 1998 года произошли важные конъюнктурные изменения: заниматься сельским хозяйством стало относительно выгодно.
«СП»: — Как же это произошло? Почему планово-убыточное аграрное производство вдруг стало приносить доход?
— Из-за падения курса рубля резко сократился объём продовольственного импорта. В результате аграрное производство в России стало прибыльным — по крайней мере, в области производства некоторых культур, прежде всего зерновых. Вдруг выяснилось, что отечественный производитель может на ценовом уровне конкурировать с мировым продовольственным импортом.
Крупный капитал, концентрировавшийся в городах и к концу 1999 года практически всё там приватизировавший, теперь очень заинтересовался селом. Выяснилось, что можно за бесценок, по городским меркам, скупать имущество колхозов и совхозов, а в зерновом бизнесе даже получать высокую прибыль. И вот за последние десять лет у нас началась то, что я называю «новая агрогигантомания». Сырьевые монополии, нефтяные, газовые, даже никелевые — все вдруг стали обзаводиться собственными мощными аграрными холдингами.
«СП»: — Поясните, что такое аграрный холдинг?
— Это сверхкрупное агропроизводство, где, головная финансовая организация, контролирует не один колхоз или совхоз, а множество, до нескольких десятков, порой в разных регионах, включая сюда, как правило, предприятия переработки и хранения сельской продукции: элеваторы, мельницы, различные пищевые комбинаты. Первым по этому пути пошёл «Газпром»; он ещё в 1990-е накупил себе в различных регионах земли общей площадью примерно с Тульскую область. Колхозы, совхозы, тогда придавленные кризисом, как правило, сами рады были продаться представителям такого щедрого инвестора как «Газпром».
С 2000-го года началась просто невероятная экспансия частных капиталов в сельское хозяйство. Сейчас в России имеется более 700 агрохолдингов разной формы собственности. Есть государственные агрохолдинги, входящие в состав некоторых министерств и государственных монополий. Свои холдинги полюбили создавать региональные власти; сегодня, у каждой области, как правило, имеется своё собственное холдинговое агропроизводство. Площадь таких агрохолдингов может составлять и 150 тысяч гектар, и 200 тысяч, и даже 400 тысяч гектар, что сравнимо с территориями небольших областей Центральной России.
«СП»: — Каков же механизм создания таких гигантских агрохолдингов?
— Прежде всего, напомню вам об одной идее начала девяностых — вернуть обратно сельским трудящимся их имущество, которое было обобществлено во время коллективизации. В течение 1991−1993 годов имущество сельскохозяйственных предприятий было разделено на так называемые земельно-имущественные паи. Средний пай по стране составлял примерно 8 гектар земли, но по регионам эти цифры сильно отличались: на Европейском Юге России пай составлял 4−5 гектаров, в Нечерноземье — до 12−17 гектар. Считалось, что если землю разделить на паи, бывшие колхозники начнут вести своё собственное крестьянско-фермерское хозяйство. Это оказалось нелегко: средний по стране пай в 8−10 гектар земли слишком мал, чтобы вести на нём современное механизированное хозяйство и слишком велик, чтобы заниматься на нём только «самообеспечением». Опять же — не было техники, негде было взять кредиты под фермерское хозяйство… Так что самая распространенная схема землепользования, практиковавшаяся тогда и практикующаяся сейчас, выглядит так: колхозники — хозяева паёв сдают их в аренду своему аграрному предприятию, бывшему колхозу или совхозу. При этом арендная годовая плата за земельный пай была и остаётся чрезвычайно мала, не превышает, как правило, тонну или полторы тонны зерна или других продуктов на сумму одной-двух тысяч рублей.
Однако стоимость земли растёт, и если ещё пять лет назад цена за средний земельный пай не превышала 5−10 тысяч рублей, то сегодня она возросла до 70 тысяч, а на Юге России доходит и до 100 тысяч рублей за 5 гектар чернозёма. Это происходит в результате выплеска капиталов — в основном, олигархических — в сельскую местность. Банки, сырьевые монополии стали скупать земли бывших колхозов и совхозов, причём процессы эти носят зачастую откровенно рейдерский характер. Местным сельским руководителям агропредприятий в случае отказа уступить землю инвесторам-горожанам угрожают как минимум банкротством, а часто — и более серьёзными последствиями для них самих и для членов их семей.
Россия в смысле концентрации земель под контролем финансового государственно-олигархического капитала отнюдь не одинока. Мы находимся в фарватере глобального процесса перераспределения земельных ресурсов. В преддверии и во время экономического кризиса 2008 года финансовые корпорации мирового масштаба пришли к выводу, что любой бизнес может лопнуть, а земля есть земля, она останется. Поэтому во всём мире началась спекулятивная горячка, связанная с масштабными покупками земельных массивов в разных регионах земного шара. Зачастую скупка земель носит государственный характер; особенно активны в этом смысле нефтяные государства Персидского залива, растущие державы Дальнего Востока, главным образом Китай. Китайцы целенаправленно скупают земли в Африке, а международные корпорации с центрами в Европе и США много покупают земли в Бразилии и в Аргентине… Что касается России, то мировые финансовые корпорации фактически негласно делят земельный рынок стран СНГ по следующим направлениям: Земли Украины и европейской части России скупаются, в основном, европейскими и североамериканскими компаниями — Швеция, Англия, Нидерланды, Германия, США, Канада. Западная Сибирь становится сферой интересов, прежде всего, нефтеносных арабских стран. Земли Дальнего Востока — сфера интересов Японии, Южной Кореи, Китая. Всего на сегодняшний день зафиксировано около 70 крупных зарубежных агрокомпаний на территории России.
«СП»: — Но существуют же законодательные ограничения на покупку земли зарубежными компаниями?
— Они легко обходятся. Создаются всякие совместные предприятия, часто в оффшорах, между прочим, часто с капиталом, изначально вывезенным из СНГ. Например, штабквартиры ряда, так называемых, западных агрохолдингов, контролирующих землю в России, расположены на Кипре или в Израиле.
Таким образом, за последние десять лет в сельской России произошёл земельно-имущественный передел, аналогичный тому, что проходил в девяностые годы в промышленности и в сырьевом секторе. В результате по всей стране выстроены, и все еще продолжают выстраиваться, колоссальные вертикально интегрированные агрокорпорации. Вопрос заключается в трезвых экономических, политических и социальных оценках эффективности подобного рода конструкций.
«СП»: — А разве экономическая эффективность агрохолдингов вызывает сомнения?
— Исследования показывают, что у подобного рода агрогигантомании существует целый ряд серьёзных минусов по сравнению со средним и мелким аграрным бизнесом. Во-первых, агроходлинги унаследовали главную болезнь советских колхозов-гигантов: забюрократизированность аграрного управления. Очень часто во главе холдингов стоят московские бюрократы, не знакомые и не желающие знакомиться с местной спецификой и вообще с особенностями сельскохозяйственного производства. Инвестиции, идущие по каналам подобных холдингов в бывшие колхозы и совхозы, зачастую расходуются столь же неэффективно, как и при советской власти.
В результате, за прошедшее десятилетие в России накопилось целое кладбище этих «агродинозавров» — агрохолдингов просущестовавших кое-как несколько лет, а потом обанкротившихся. Типичная картина выглядит так: создаётся агрохолдинг с участием местных властей, некоего олигарха, функционирует два-три года, в него вливаются капиталы (недоброжелатели говорят — отмываются капиталы), потом агрохолдинг банкротится, его земли перераспределяются в другие государственно-олигархические структуры, — вот такие перманентные «Рога и копыта». Между прочим, и сам «Газпром» стал в 2000-е распродавать свои обширные земельные приобретения, не справляясь с задачами эффективного агробизнеса.
А между тем, успех сельскохозяйственного производства в значительной мере зависит от того, насколько оно укоренено в местном сельском сообществе. На Западе крупный капитал, безусловно, контролирует агропроизводство, но лишь через кредиты и технологии для фермеров. А на самой земле работают именно фермеры, досконально знающие свой участок земли, самостоятельно выбирающие наиболее эффективный способ её использования.
И здесь мы переходим к другой теме, возможно, даже более важной — к социальным и политическим последствиям насаждения латифундизма. Эффективность сельскохозяйственного производства до сих пор, в отличие от практически полностью механизированной и компьютеризированной индустрии, зависит не только от особенностей почвы, но и качества рабочей силы. За последние двадцать лет произошло серьёзное вымывание квалифицированных кадров из агропроизводства — многие сельские труженики переехали в города, многие спились… Агрохолдинги, конечно, проводят собственную политику по отбору и подготовке рабочей силы, но этого бывает недостаточно. Те самые «непрофильные активы» — школы, больницы, клубы и иные объекты социальной сферы — которые поддерживались колхозами и совхозами, воспринимаются новыми хозяевами часто лишь как досадная обуза. На самом деле, социокультурная сфера села является главным селообразующим, а значит и профессионально образующим фактором. Закройте сегодня на селе школу, завтра из нее уедет большинство работящих специалистов, озабоченных поиском места учебы для своих детей.
Увы, многие агрохолдинги делают ставку лишь на безликую наемную рабочую силу, совершенствуя при этом преимущественно технократически бюрократический, охранно-полицейский контроль своего бизнеса. Частные вооруженные охранники с видеокамерами постоянного наблюдения стерегут новые агро-олигархические империи России, латифундистские юристы и менеджеры неутомимо лоббируют в государственных ведомствах все новые преференции в аграрных инвестициях и земельных перераспределениях в пользу агрохолдингов.
Исторический опыт показывает, там, где сельская местность полностью подпадала под контроль латифундистов-олигархов, там, в целом общество клонилось к упадку и опустошению. До сих пор для мира и России звучат грозным предупреждением слова римлянина Плиния Старшего: «Латифундии погубили Италию, и, кажется, уже и провинции». Для противодействия бюрократическо-олигархической экспансии агрохолдингов в России необходима твердая социальная и экономическая политика, поддерживающая равноправное развитие мелких и крупных форм аграрных предприятий, создающая условия для реализации эффективного местного сельского самоуправления, формирования общественных движений и партий, отстаивающих интересы широких слоев сельского населения, развивающих многоукладность сельской культуры и ее экономики, — иначе, наш «Третий Рим» погрязнет в третьем крепостном праве.