что такое правда о войне
Где правда о войне?
Приблизительное время чтения: 3 мин.
«Двадцать второго июня ровно в четыре часа…» Маминого отца, который воевал, я в живых не застал. Но я уже с детства понимал: была война и дедушка был на фронте. А когда был жив еще папин отец, мне было совсем мало лет, и никаких серьезных разговоров о войне мы не вели. Остались какие-то обрывки воспоминаний, к примеру, как я говорю дедушке: «Ну как же, ты ведь с нацистами воевал, а укола боишься?» Отец рассказывал: немцы ходили по домам и искали тех, кто помогает партизанам, а дедушка как раз лошадь отдал в партизанский отряд; и вот зашли немцы, и немецкий офицер крикнул папе — ему тогда было лет 8 или 9: «А, это маленький партизан!» И ударил отца по голове пистолетом. У него до сих пор остался небольшой шрам. А еще помню, бабушка говорила: «Когда дедушка ушел на фронт, я всех детей на коленки перед иконами поставила — молиться, чтобы он вернулся живым».
Вот из этих, по сути, осколков и складывается моя личная память о тех страшных годах. А еще были военные песни Высоцкого, книги: «Взять живым» Карпова, «Горячий снег» Бондарева… И конечно, «Волоколамское шоссе» Бека.
«Волоколамское шоссе» для меня вообще одна из самых искренних книг, прочитанных когда-либо. Многое в ней поражает, но особенно эпизод с бойцом, который прострелил себе руку, чтобы улизнуть с фронта. Командир (он же рассказчик) ставит его перед однополчанами, приговаривает к расстрелу и вдруг…
«И мне вдруг стало нестерпимо жалко Барамбаева. От дрожащей в руках Мурина винтовки словно неслось ко мне: «Пощади его, прости!» И люди, еще не побывавшие в бою, еще не жестокие к трусу, напряженно ждавшие, что сейчас я произнесу: «Огонь!», тоже будто просили: «Не надо этого, прости!»
И ветер вдруг на минуту стих, самый воздух замер, словно для того, чтобы я услышал эту немую мольбу.
Я вспомнил все хорошее, что знал о Барамбаеве, вспомнил, как бережно и ловко, словно оружейный мастер, он собирал и разбирал пулемет, как я втайне гордился: «Вот и мы, казахи, становимся народом механиков».
…Я не зверь, я человек. И я крикнул:
— Отставить!
Наведенные винтовки, казалось, не опустились, а упали, как чугунные. И тяжесть упала с сердец.
Я подошел и хлопнул его по плечу:
— Теперь будешь сражаться?
Он закивал и засмеялся. И все вокруг улыбались. Всем было легко…
Вам тоже, наверное, легко? И те, кто будет читать эту повесть, тоже, наверное, вздохнут с облегчением, когда дойдут до команды: «Отставить!»
А между тем было не так. Это я увидел лишь в мыслях: это мелькнуло, как мечта.
Было иное.
…Заметив, что у Мурина дрожит винтовка, я крикнул:
— Мурин, дрожишь?
Он вздрогнул, выпрямился и плотнее прижал приклад; рука стала твердой.
Я повторил команду:
— По трусу, изменнику Родины, нарушителю присяги… отделение… огонь!
И трус был расстрелян».
Правда о войне — она такая: совершенно прямая, без полутонов, которые здесь не нужны. Она просто показывает лицо этой войны, которое всем нам очень важно знать и не забывать.
У меня сейчас семилетний сын увлекается Отечественной войной 1812 года. А еще танками Второй мировой и Великой Отечественной. Мальчишку, конечно, привлекают сражения, солдатики. Но в какой-то момент человек, особенно мужчина, должен посмотреть на войну по-взрослому. Должен четко осознать, что война — не игра в солдатики и даже не военные парады, которые проводятся, скорее, для того, чтобы охладить чьи-то горячие головы.
Война — это страшно, это жестоко, это так, как об этом сумел написать в «Волоколамском шоссе» Александр Бек.
Неудобная правда о войне
Придя к власти, он этого фактически добился, за исключением, мирового господства. Но и до мирового господства Гитлеру оставалось не так уж и много. К 1941 году вся Европа была у ног Гитлера кроме СССР и Англии. Все страны покорённой Европы он заставил либо работать на Германию, либо быть её союзником. Поэтому к 1945 году СССР победил в Великой Отечественной войне не просто нацистскую Германию, а объединённые силы Европы, поскольку на Германию работала вся европейская промышленность. Перед войной Германия и её союзники имели население в 290 млн. человек против 195 млн. в СССР. Стали СССР выплавлял в 3 раза меньше, электроэнергии вырабатывалось в 2,3 раза меньше, угля добывалось в 5 раз меньше чем в объединённой Европе. На Гитлера работало более 12 млн. рабочих на 6,5 тысячах предприятий в оккупированных странах. Только к июню 1941 года союзники Гитлера Венгрия, Румыния, Финляндия, Словакия, Италия предоставили в распоряжение Германии около 1 млн. солдат, 5,7 тысяч орудий и миномётов, 340 танков, свыше 800 самолётов. Оккупированные страны, такие как Польша, Австрия, Франция, Чехия изготовили для гитлеровской Германии свыше тысячи
танков, 9,8 тысяч артиллерийских орудий, 1700 самолётов, 2,5 млн. грузовиков, автобусов и тягачей,1,4 млн. винтовок и пистолетов, 5000 паровозов.
Гитлер был уверен в превосходстве и своей победе…
Из «отсталой» России вывезено в Германию и уничтожено 137 тыс. тракторов и 49 тыс. комбайнов, а также неисчислимое количество других богатств от руды до « старого золота». Разрушено 1710 городов и рабочих посёлков, 32 тысячи сёл и деревень… А наши либералы твердят, что трудные послевоенные годы и бедность населения это результат сталинской политики…
Заявляя о превосходстве немецкой культуры и примитивизме славянских народов, гитлеровцы, тем не менее, вывезли и присвоили экспонаты 427 музеев, уничтожили или вывезли 180 миллионов книг, более 5000 старинных рукописей. Только для транспортировки художественных ценностей им понадобилось 1418 железнодорожных вагонов, а морем было отправлено 427 тонн такого груза.
В одном только в 1941 году общая стоимость материальных ценностей и продовольствия, вывезенных в Германию, превысила её годовой доход в 2 раза.
Другой крупной антисоветской группировкой на территории Чечено-Ингушетии была созданная в ноябре 1941 года Чечено-горская национал-социалистическая подпольная организация (ЧГНСПО) под руководством Майрбека Шерипова. Шерипов, подобно Исраилову, провозглашал себя идейным борцом против советской власти и русского деспотизма и публично обещал перейти на сторону немцев. Не надо забывать, что из кавказцев немцам служило около 64 тыс. азербайджанцев, 20 тыс. армян, 25 тыс. грузин. Из них и других, в том числе и чеченцев, немцы создали северокавказский легион, 8 батальонов и отряд спецназа «Горец», которые практически воевали на стороне врага.
Поскольку значительная часть населения по законам гор поддерживала своих родственников, которые нередко были борцами с Советами, было принято решение о депортации в феврале 1944 года более 35 тысяч чеченцев и ингушей, что и было осуществлено. Военнослужащие – чеченцы и ингуши, представители других репрессированных в 1944 году народов – отзывались с фронта в трудовые армии, а по окончании войны они отправлялись в ссылку. Явные перегибы скорее всего объясняются сложной военной обстановкой.
В 1941-1942 годах Советский Союз, отступая с кровавыми потерями, сдерживал врага, выигрывал время и собирал силы. Спешно проводилась эвакуация промышленных предприятий, реализовывалась тактика «выжженной земли», чтобы ценности не достались врагу, осуществлялось развёртывание партизанского движения и борьбы подпольщиков, мобилизация гражданского населения на помощь фронту. Советскими и партийными органами была проделана, без преувеличения, колоссальная работа по мобилизации всех сил и средств на борьбу с врагом, о чём нередко забывают сказать сегодня. Не икона, пронесённая над Москвой, не штрафники из уголовников и политических, а именно политруки, секретари райкомов и обкомов ВКПб, руководители предприятий и министерств, командиры, выдвинувшиеся в тяжёлом 1941, обеспечили подъём народного духа, практическую работу и конечную победу.
Сегодня либералы факт изъятия у маршала Г.Жукова и других чрезмерно большого количества германских трофеев подают как способ расправы с популярным военачальником. Может и так. Но у меня из головы не входит один вопрос: А зачем вполне обеспеченному, находящемуся на полном государственном содержании маршалу,тащить из побеждённой Германии десятки ковров, сотни картин, килограммы золота и бриллиантов? Это когда полстраны в руинах…
Признаюсь, что на месте Сталина, я его бы тоже их «раскулачил».
Рассказывают, что когда хоронили Сталина, то пришлось подстирывать и подшивать его одежду, потому-что в его гардеробе другой не было. Вот так тиран!
Горькая правда о войне — воспоминания ветеранов ВОВ
В 2009 году мне довелось участвовать в одном проекте. К очередному Дню победы должен был появиться аудиодиск с записями воспоминаний ветеранов войны. Это происходило по инициативе префектуры ЮВО Москвы. В те дни я встречалась с пожилыми людьми и записывала их воспоминания. Беседы состоялись не только с непосредственными участниками сражений, но и с тружениками тыла, медсёстрами госпиталей, блокадниками.
После седьмого класса школы они шли учиться в военные училища, а лишь к 1944 году попадали на фронт или оставались в тылу работать. Но были и те, кто о войне знал не понаслышке. Степень причастности этих людей к военным событиям довольно разная. Кто-то рисковал жизнью в самом пекле боёв, кто-то выхаживал раненых, кто-то вытачивал патроны на заводе, кто-то занимался бумажной работой в тыловом штабе, а кто-то сидел на почте и цензурировал письма солдат… Все эти люди и их воспоминания — часть нашей истории, а точнее, одного из самых горьких ее периодов.
Судьба того аудиодиска мне так и не стала известна, но записанные воспоминания ветеранов не были нигде опубликованы. А это несправедливо, голос очевидцев войны не должен затеряться и смолкнуть. Здесь небольшая подборка.
Щанникова Тамара Викторовна, медсестра в госпитале в Москве:
«Обычно раненых… а назывались они так: ран-больной — привозили ночью, чтобы соседние дома спали спокойно, если бомбёжка позволяла. Но сколько и каких раненых привезли, никто не должен был знать.
Санитаров не было, разгружать эту машину приходили две сестры. И вот мы вдвоем на носилках… Поверьте мне, ран-больной весил достаточно, потому что был в полном обмундировании, в шинели, если ноги были, то в сапогах, под головой вещмешок, шапка. У одного даже была гитара. Значит, он такой активный товарищ. Я говорю:
— Этого ко мне на первый этаж.
А у другого под головой был учебник по истории средних веков, мой коллега! Я должна была в это время изучать историю средних веков в Ашхабаде. Ну, в общем, поверьте, что это было достаточно тяжело для двух девчонок, особенно если надо было на второй этаж нести. А лифтов не было.
Однажды привезли целую палату узбеков, человек двадцать. У этих узбеков были ампутированы кисти рук и стопы ног — отморозили. Московская зима-то для привыкших к теплу узбеков была чем? Я уж не знаю, как они были обуты, как они были одеты, но отморозили они кисти рук и стопы ног».
Седов Виктор Дмитриевич, 1924 г. р., командир взвода, Ленинградский фронт:
«В 1942 году, когда эвакуировали ленинградцев, смельчаки с эшелона выскочили на вокзальную площадь. И там женщины узнали, что они из Ленинграда.
— Сынки, милые! Мальчики, ешьте, пейте все!
Им отдавали огурцы, помидоры, капусту, картошку, котлеты, варенец. Вот это был патриотизм. Бабки, которые копейкой дорожили, узнали, что они ленинградцы, выложили им все, что было. И денег не надо, лишь бы только их накормить.
На войне до тех пор, пока тебя не ранили, ты ничего не боишься. Тебе море по колено. Конечно, прятались, окапывались, но не было страха, что тебя убьют. А когда первый раз ранят, то начинаешь беспокоиться за свою судьбу, жизнь и относиться к этому осторожно. Но это не спасает в другой раз от всех неприятностей, которые могут случиться на войне. Я трижды ранен. Легко. В Прибалтике ранило и в Восточной Пруссии. Последний раз 24 апреля 1945 года в бедро левое был ранен, не хотел уходить из строя. Старшина говорит:
— Ты что?! Война кончится скоро, недели через две, а ты хочешь остаться?! Иди в госпиталь, раз тебе положено!
Послушался я старшину, жив остался».
Филиппова Татьяна Алексеевна, 1920 г. р, блокадница, работала секретарем в штабе 4-ой Гвардейской армии:
«Война — страшное дело. Кто говорит, что там не страшно, это, конечно, неправда. Бадаевские склады горели, я жила на Мойке. Все соседи, у кого силы были, ездили на эти Бадаевские склады. Горело все: и сахар, и мука, и продукты. Там прямо землю рыли, а дома кипятили не то кофе, не то суп. В общем, кто как мог. Но это не самое страшное. Самое страшное, что человек теряет образ человеческий в голоде в этом. Рядом была соседка, которая прятала топор от своего мужа. Потому что у них двое детей было. Вот это кошмар. Такие случаи были. Потом делали котлеты и сами ели или продавали. Это ужасно, конечно».
Лукашин Владимир Васильевич, минометчик:
«И вот этот бой такой был, что немцы нас всю ночь стреляли. Плохо было то, что винтовки-то нам выдали, а саперных лопаток не дали, касок не дали. Дали только по три гранаты. Мы даже обороняться толком не могли. После боя немецкой артиллерии била наша артиллерия, которая стояла сзади нас. Должен сказать, что артиллеристы наши молодцы. Мы были всего в каких-нибудь 150 метрах от немцев, а наша артиллерия точно била по этим целям. Когда я очнулся, слышу команду:
— Четвертая рота, ко мне!
Я бужу своего товарища, а он мертвый. Оглядываюсь кругом — одни мертвецы. А сержант кричит:
— Четвертая рота! Четвертая рота! Ко мне!
Я схватил простой пулемет, коробку с патронами и побежал в строй. А сержант кричит:
— В колонну по одному — становись! По порядку номеров рассчитайтесь!
Это военные команды. А последний кричит:
Это первая ночь была».
Бурцев Владимир Михайлович, в 1941 году закончил 7 класс школы, в 44-ом мобилизовался:
«Я воевал мало, полгода. Из них два месяца я провел в госпиталях, был три раза ранен. Мы молодые ещё были, кушать хотелось. Давали 800 г хлеба, и я тут же вечером все съедал. Однажды я видел, как у одного солдата, он из Средней Азии, пробило пулей живот. Живот полный — каша там у него была, а пуля или осколок разрывают, если желудок или кишечник полные. Как бочка с водой, если стрельнуть, её разрывает. В общем, я старался все съесть сразу, чтобы в бой идти с пустым желудком».
Антыпко Белла Ефимовна, санинструктор в медсанбате 30-ой армии Западного фронта:
«Пока шло наступление на Москву в январе 1942 года, мы стояли в Погорелом Городище (Тверской области). И несмотря на то, что был повсюду знак — красный крест, нас все время бомбили. Когда началось наступление на Ржев, мы знали: как наступление — к нам целый поток раненых идёт. Потом день, два вроде поспокойнее. Потом опять валом идут. И негде было укладывать их. Меня поразило, какая была вонь в этих палатах госпитальных. Это не палаты были, а полуразрушенные избы, в лучшем случае с крышей. Вначале клали на какие-то койки, потом набивали соломой матрасы, а подушки сеном. А потом уже некуда было класть, и мы стелили на пол сено и солому, что там в деревне было. Сверху плащ-палатки, на них простыни и уже клали раненых, сколько получится. Никто не протестовал. Вот представьте себе — изба, окошечки маленькие, проветрить нельзя, ты простудишь тех, которые лежат на полу, а лежат 50-60 мужчин. Молоденькие мальчики по 18-20 лет. Нам не хватало материалов перевязочных, мы бинты стирали, гладили, сушили».
Константинов Владимир Ефимович, связной:
— Константинов! Куда тебя черт принес?! Отводить надо! Ждём сигнал!
А в это время снайпер ему в челюсть, видно, разрывная пуля, у него челюсть буквально отвисла, кровь… А я не знаю, что с моей ногой. Отбило ли ее полностью? Что делать? Я ощупал, нога вроде цела. Штаны ватные крови не пропускают. Двигаться не могу, но думаю — нога цела. Если ползти туда к командиру роты, там вдвоем не разместишься. Долго сидеть тоже нельзя, погибнем. Обратно пойти тоже нельзя, снайпер явно держит меня на мушке. Я вынужден был минут 15 выдержать, потом лопаткой срыл немножко, чтобы мне можно было оттуда вылезти из ячейки этой плавно, не так резко. Хорошо, что там картофельное поле вело к нашим траншеям. И я мимо картофельной ботвы подползаю к нашим, выскакивает мой друг, хватает меня, и мы сваливаемся в траншею. Меня на перевязку и в госпиталь».
Маликова Елена Ивановна:
«Я работала на Лубянке какое-то время, а в 43-м по комсомольской визе меня направили в Прибалтику. Там как раз началось освобождение Прибалтики. Цензура была военная, письма читали. Немного в цензуре поработала. Длинный стол, сидели на почте, большая комната. Мы — женщины все молодые — читали письма, груды писем: треугольники, конверты. Надо было смотреть, чтобы не было никаких тайн. Если мы что-нибудь находили, значит, надо было вычёркивать. Ну, например, пишет он: я нахожусь там-то. Это надо было срочно вычеркнуть. Были очень интересные письма от известных даже людей. Это же с фронта письма шли. Писали, что все у них хорошо, патриотические были письма. Общий настрой, что война долго не продлится, а скоро кончится, встретимся, победа будет за нами».
Москалёв Василий Федорович, 1916 г. р., лётчик, командир эскадрильи:
«13 мая 1942 года командир вызвал, нас построили и сказали:
— Наша задача сейчас обязательно прорваться дальше в крымскую землю и точно определить, где ж его основные силы. Они жмут нас, со стороны Севастополя идут войска, и большая возможность нас зажать.
— Ты полетишь. Возьми человека с собой, который тебе помогал бы в бою.
У меня был один парень, его звали Андрей. Я сказал:
— Андрюша, сумеем мы с тобой выдержать этот экзамен? Нужно на высоте 1,5 — 2 тысячи метров пройти большую часть крымской земли, и там, может быть, примем воздушный бой и решим, что будем командованию докладывать, когда прилетим.
Мы были рады, что нам доверяют. И когда уже аэродром остался в стороне, мы пошли туда, где больше всего можно было ожидать противника. Мы переговаривались между собой, я обратил внимание, что мой один лётчик, отставший от нас, крыльями покачал, будто бы просил внимание мое. А когда я посмотрел в сторону, увидел рядом Мессершмитт. Немецкий самый страшный самолёт. И он уже приготовился сбить меня. Ему деваться некуда, он между мной и другим самолётом вышел вперёд. Я увидел лицо лётчика, настолько близко, он улыбался…
Я крылом хотел его ударить, если мы погибнем, но мы спасём других. А он моментально раз и ручку на себя! И получается — я внизу, а он вверху. Я тогда немножко отстаю, только я приготовился… А он опять берет в прицел другую машину. Я подумал, ну что делать? А он смотрит на меня и улыбается. А меня зло взяло и смешно. Я вот так ему кулаком погрозил, а он рядом и ещё больше смеётся. Он же знает, что он сейчас начнёт того убивать и до меня очередь дойдет. Как выйти из положения? Как помочь? Если я проскочу, окажусь у него под прицелом. И он в это время открывает огонь, и самолёт, который вышел вперёд, взрывается в воздухе. Андрей погиб.
Взрывная волна настолько самолёт мой бросила, я оказался выше него в стороне. Переворачиваюсь, выхожу, а он сзади за мной. Я оказался опять у него под прицелом. Я шел низко от земли и на высоте примерно 50 метров стал выводить машину, он дал очередь по мне. Я слышал, как самолёт задрожал, и потом у приборов всех стали стрелки падать в разные стороны, водосистема была поражена. Вода для охлаждения мотора стала уходить, скорость снизилась, и я подумал, что если в течение пяти минут не сяду, самолет загорится у меня. Маслосистема вышла из строя и водосистема. Т. е. то, чем питается мотор, — отрезано. Вся эта история на меня сыпется, вода льется, очки я сбросил. И не обращая внимания, что за мной гонятся, произвожу посадку. Оказался наш аэродром запасной, около Керчи. И я благополучно сел. Ну и потом я уже вернулся пешком, пробираясь по этим дорогам. С этого боя я один вернулся».
Добавьте «Правду.Ру» в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google, либо Яндекс.Дзен
Быстрые новости в Telegram-канале Правды.Ру. Не забудьте подписаться, чтоб быть в курсе событий.
Мифы и правда о войне
Мог ли СССР обойтись без ленд-лиза, почему фашисты сжигали белорусские деревни, и кто на самом деле воевал в штрафных батальонах
В постперестроечное время было “модным” ниспровержение любых идеалов. Не стала исключением и тема Второй мировой, которая постепенно перешла в разряд уже информационной войны между разными политическими системами. С течением времени живых свидетелей тех лет, становится все меньше. И постепенно мы вроде как отдаем с такими страданиями добытую Великую Победу. Впрочем, наши историки крепко держат оборону.
Ученые Института истории НАН Беларуси занимаются и своего рода “корректировкой западных данных”. Среди них — младший научный сотрудник отдела военной истории и межгосударственных отношений Ярослав Безлепкин (на фото), который исследует историографию США и Великобритании, посвященную периоду Великой Отечественной войны именно на территории Беларуси.
— На протяжении всей послевоенной истории начиная с 1945 года и до сегодняшнего дня в западной литературе существует тенденциозный взгляд на историю Великой Отечественной войны и на роль СССР в победе над нацистской Германией, — рассказывает Ярослав Безлепкин. — В частности, это объясняется и тем, что после окончания Второй мировой войны сотни бывших нацистских генералов и офицеров были привлечены к сотрудничеству и стали работать на западные разведки. Политическим элитам западных стран было выгодно, чтобы в литературе был представлен негативный образ СССР. Поэтому на постсоветском книжном рынке появилось огромное множество мемуаристики с субъективным взглядом на события.
Впрочем, среди сотен западных исследователей, занимавшихся изучением Великой Отечественной войны, были и те, кто старался представить сбалансированный взгляд. Например, работы одного из самых авторитетных западных исследователей Второй мировой и Великой Отечественной войн англичанина Джона Эриксона “Дорога на Сталинград. Сталинская война с Германией” и “Дорога на Берлин. Сталинская война с Германией” до сегодняшнего дня считаются непревзойденными по охвату и количеству использованного материала.
— Любопытно, что в процессе работы Эриксон изучал не только труды белорусских историков, но и роман белорусского писателя Ивана Мележа “Мінскі напрамак”, — говорит белорусский ученый. — Но после смерти Эриксона собранная им богатейшая коллекция материалов по истории Великой Отечественной войны была передана одной из библиотек Шотландии, где, к сожалению, легла “мертвым грузом”. Историк, при жизни отстаивавший идею нормализации отношений между СССР и западными странами, после своей смерти оказался практически забыт.
Занимаясь изучением трудов западных историков, Ярослав Безлепкин выделил наиболее часто встречающиеся “мифы” о войне на территории нашей страны. И выдвинул “контраргументы”, подтвержденные документальными исследованиями уже белорусских ученых.
Советские военнопленные добровольно вступали в немецкие военные формирования.
Один из многочисленных примеров: в августе 1942 года в лагере № 337 на станции Лесная (Барановичский район Брестской области) за отказ вступить в так называемую Русскую освободительную армию Власова гитлеровцы расстреляли 720 советских военнопленных, большей частью командиров Красной армии. Конечно, были и те, кто сотрудничал с немцами, но в западной литературе ничего не пишут о причинах этого. Часть пленных приняла нацистские взгляды и стала бороться против советской власти (например, генерал Власов). Другие были вынуждены согласиться на сотрудничество из-за невыносимых условий в лагерях — по причине антисанитарии, скудной еды и эпидемий умирали сотни человек в день. За малейшее неповиновение нацистам следовал расстрел. Временное сотрудничество с нацистами казалось спасением из лагерного ада. Некоторые из сотрудничавших с нацистами впоследствии перешли к партизанам.
Белорусские деревни сжигались исключительно из-за растущего партизанского движения.
Карательные операции против местного населения деревень проводились задолго до того, как партизанское движение приобрело широкий размах. В июле — августе 1941 года в южных районах Брестской, Пинской, Полесской, Гомельской, Минской областей была проведена крупная карательная акция “Припятские болота” со сжиганием деревень, в которой принимали участие войска вермахта и СС.
Партизаны были, а белорусского подполья как такового не существовало.
Уже в 1941 году в Минске и окрестностях действовало свыше 50 подпольных групп, в Осиповичах — 10. Подпольной борьбой были охвачены десятки крупных и мелких городов, поселков и деревень. Причем свой вклад в борьбу внесли люди разных национальностей, не только этнические белорусы. По подсчетам белорусского историка Николая Ермоловича, в Минском подполье в 1941 году 71,1 процента составляли белорусы, 16,7 — русские, 3,8 — евреи, 2,6 — украинцы, 2,4 — поляки, 1,1 процента — татары. Были среди белорусских подпольщиков также и латыши, армяне, болгары, лезгины и даже этнические немцы.
На территории СССР была не Великая Отечественная война, а гражданские войны.
Такая точка зрения возникла еще в годы холодной войны, после распада СССР она была реанимирована западными историками. Между тем тезис о “гражданских войнах” на оккупированных территориях СССР был придуман еще до начала Великой Отечественной войны. В одном из документов рейхсфюрер СС Гиммлер писал: “Мы в высшей степени заинтересованы в том, чтобы ни в коем случае не объединять народы восточных областей, а наоборот, дробить их на возможно более мелкие ветви и группы. Что же касается отдельных народностей, мы не намерены стремиться к их сплочению и увеличению, тем более к постепенному привитию им национального сознания и национальной культуры. Напротив, мы заинтересованы в раздроблении их на многочисленные мелкие группы”. Комментарии, как говорится, излишни.
Мы победили за счет численного превосходства.
Грубее эта версия формулируется следующим образом: советских солдат командование не жалело, без особых душевных терзаний кидая людей на немецкие позиции сотнями и тысячами. В итоге СССР просто “закидал” окопы врага десятками миллионов трупов своих солдат. По версии доктора исторических наук, профессора Владимира Мединского, автора популярных книг по истории, это самый главный миф этой войны. И тут нужно внимательно и детализированно рассматривать цифры потерь. По самым последним и точным данным межведомственной комиссии по подсчетам потерь СССР в годы войны, погибло 26,6 миллиона советских граждан. Немцев — 7,3 миллиона. В обе эти цифры вошли и мирные граждане, и солдаты. Теперь только солдаты: Германия потеряла около 5,2 миллиона, СССР — 8 668 400 человек, из которых 2,5 миллиона умерли в плену. Получается, что боевые потери у нас примерно равны. Остальные 18 миллионов советских граждан погибли в результате гитлеровского геноцида.
Все попавшие в плен — враги народа.
Считается, что все советские солдаты, вышедшие из окружения и спасенные из плена, снова попали в лагеря, только уже в свои. Однако известно, что из 354 592 человек, проверенных отделами контрразведки “Смерш”, были арестованы 11 556 человек. Остальные отправлены на службу в действующие военные части или на работу в промышленность. Такое явление, как штрафные батальоны и роты, появилось в сентябре 1942 года. За всю войну на всех фронтах было 65 штрафных батальонов и 1037 штрафных рот. Причем в первые попадали исключительно офицеры, осужденные по политическим делам, во вторые — солдаты и уголовники. Срок службы в штрафбате определялся от одного до трех месяцев, в зависимости от приговора военного трибунала. Например, 10 лет лишения свободы — три месяца штрафбата, от 5 до 8 — два месяца, менее 5 лет — месяц. Через три месяца максимум человек возвращался в часть. Штрафные роты — солдаты и бывшие ЗК. Обычно через несколько месяцев службы (до трех) они переводились в обычные полевые части.
СССР воевал только за счет помощи союзников.
Достаточно распространенная мысль на Западе — войну выиграли США и Великобритания, а СССР воевал только за счет американской помощи — ленд-лиза. На самом деле реальный вклад ленд-лиза в экономику СССР в период войны составляет всего 4 процента. Если же вплотную заняться подсчетами, то из 50 миллиардов долларов, в которые оцениваются все поставки США, СССР получил еле-еле 10 миллиардов. Причем, нельзя забывать, что этот самый ленд-лиз вовсе не был бесплатным. Мы за все заплатили икрой, мехом и золотом.
Обыкновенным солдатам не было дела до политики. Они прежде всего были и остались братьями по оружию. Так герои этого знаменитого на весь мир снимка корреспондента журнала Life, лейтенант Александр Сильвашко — уроженец Клецкого района Минской области, и американский лейтенант Уильям Робертсон встретились на Эльбе в 1945 году, а теплые отношения поддерживали всю жизнь