что такое перемена лиц в обязательстве

Энциклопедия решений. Перемена лиц в обязательстве

Перемена лиц в обязательстве

Сторонами обязательства являются должник и кредитор. Должником в обязательстве признается лицо, которое обязано совершить в пользу другого лица (кредитора) определенное действие: передать имущество, выполнить работу, уплатить деньги и т.п., либо воздержаться от определенного действия. Кредитором является лицо, которое имеет право требовать от должника исполнения его обязанности (ст. 307 ГК РФ). Обычно каждая из сторон договора является должником другой стороны в том, что обязана сделать в ее пользу, и одновременно ее кредитором в том, что имеет право от нее требовать (п. 2 ст. 308 ГК РФ).

Гражданское законодательство предусматривает возможность замены (перемены) стороны в обязательстве. Ее общие принципы регламентированы нормами главы 24 ГК РФ «Перемена лиц в обязательстве».

Допускается замена в обязательстве как кредитора, так и должника. Отношения, возникающие в связи с такой заменой, регулируются соответственно правилами параграфа 1 «Переход права кредитора к другому лицу» и параграфа 2 «Перевод долга» главы 24 ГК РФ.

Замена кредитора в обязательстве означает переход права (требования) по обязательству, принадлежащего кредитору, к другому лицу. Такой переход может произойти как на основании сделки, так и в силу закона (п. 1 ст. 382 ГК РФ). Переход (уступка) права (требования) на основании сделки иначе именуется цессией. Соответственно, договор, предусматривающий уступку кредитором права (требования) по обязательству другому лицу, именуется договором цессии. Сторонами этого договора являются цедент (первоначальный кредитор, уступающий право) и цессионарий (новый кредитор, к которому переходит право) (ст.ст. 388, 389.1 ГК РФ).

Актуальная версия заинтересовавшего Вас документа доступна только в коммерческой версии системы ГАРАНТ. Вы можете подать заявку на получение полного доступа к системе бесплатно на 3 дня.

Если вы являетесь пользователем интернет-версии системы ГАРАНТ, вы можете открыть этот документ прямо сейчас или запросить по Горячей линии в системе.

Каждый материал блока подкреплен ссылками на нормативные правовые акты, учитывает сложившуюся судебную практику и актуализируется по мере изменения законодательства

Используя материалы этого блока, Вы узнаете, в каких случаях можно заключить тот или иной договор, на что обратить внимание при его составлении и какие нюансы необходимо учитывать при его исполнении. Основное внимание уделено рассмотрению тех вопросов, которые вызывают трудности в практической деятельности

Материал приводится по состоянию на июль 2021 г.

См. содержание Энциклопедии решений. Договоры и иные сделки

При подготовке Информационного блока «Энциклопедия решений. Договоры и иные сделки» использованы авторские материалы, предоставленные А. Александровым, Д. Акимочкиным, Ю. Аносовой, Ю. Бадалян, А. Барсегяном, С. Борисовой, Т. Вяхиревой, Р. Габбасовым, Н. Даниловой, П. Ериным, М. Золотых, Ю. Раченковой, О. Сидоровой, В. Тихонравовой, А. Черновой и др.

Источник

Некоторые вопросы о перемене лиц в обязательстве

В статье автор ответит на ряд вопросов о перемене лиц в обязательстве. В частности, можно ли договором уступки права требования изменить условия договора, по которому происходит эта уступка; можно ли заключить договор перевода долга в рамках спонсорской помощи.

1. Заключается договор уступки права требования по обязательству, вытекающему из договора займа. При заключении договора уступки права требования уже образовалась просрочка по возврату займа. Возможно ли договором уступки права требования изменить условия возврата займа новому кредитору и отсрочить это исполнение?

Ответ: Нет, по мнению автора, договором уступки права требования нельзя изменить условия возврата займа новому кредитору и отсрочить исполнение.

Так, при заключении договора уступки права требования стороны должны соблюдать такое существенное условие, как указание обязательства, из которого вытекает обязанность по погашению образовавшейся задолженности. Из анализа ч. 1 п. 1 ст. 353 ГК вытекает, что в обязательстве между кредитором и должником имеет место замена прежнего кредитора, который выбывает из обязательства, другим лицом. При этом само обязательство остается неизменным, изменяется лишь одна из сторон обязательства. Обязательство возвратить денежные средства установлено договором займа, которым определен срок его возврата.

Следовательно, требования нового кредитора к должнику по своей сути основываются на первоначальном договоре.

Таким образом, по мнению автора, нельзя устанавливать или изменять условия первоначального договора (договора займа) договором уступки права требования.

В свою очередь, по мнению автора, изменить условия возврата займа можно посредством заключения допсоглашения к договору займа. При этом заключить такое допсоглашение возможно как до состоявшейся сделки уступки права требования, так и после.

Сторонами допсоглашения, заключенного до перехода прав кредитора новому лицу, являются кредитор и должник. Сторонами допсоглашения, заключенного после перехода прав кредитора новому лицу, являются новый кредитор и должник.

Последовательность действий при заключении допсоглашения после состоявшегося перехода прав кредитора новому лицу не содержит каких-либо особенностей. Заключать соглашение о замене стороны по договору займа также не требуется, так как замена стороны подтверждается договором уступки права требования.

2. Можно ли заключать договор перевода долга, по которому первоначальный должник переводит свой долг на нового должника, однако между ними (должниками) нет никаких обязательств друг перед другом? Новый должник исполняет обязательство перед кредитором в рамках оказания безвозмездной (спонсорской) помощи первоначальному должнику путем перечисления денежных средств на счет кредитора. При этом может ли целью предоставления безвозмездной (спонсорской) помощи быть «создание и укрепление материально-технической базы»?

Ответ: По мнению автора, предоставление спонсорской помощи, оформленное договором перевода долга, противоречит основным целям и условиям предоставления такой помощи.

Таким образом, по мнению автора, главным условием при заключении договора перевода долга является возмездность отношений между должниками. Такой вывод следует исходя из комплексного толкования действующего законодательства, регулирующего взаимоотношения субъектов хозяйственной деятельности.

Спонсорская помощь подразумевает ее предоставление на условиях безвозмездности и безвозвратности, а также свободы выбора ее целей в соответствии с законодательством (ч. 2 п. 1 Указа N 300).

Договор считается заключенным, если между сторонами в требуемой форме достигнуто соглашение по всем существенным условиям договора.

Таким образом, по мнению автора, предоставление спонсорской помощи, оформленной договором перевода долга, противоречит основным целям и условиям предоставления такой помощи, и, соответственно, такой договор будет считаться не заключенным.

3. Был заключен договор поставки между организациями А (поставщик) и В (заказчик). Организация А заключила договор уступки прав требования на часть долга с организацией Х и уведомила организацию В. Организация В не может погасить долг в срок, указанный в договоре уступки прав требования. Можно ли заключить допсоглашение к договору уступки прав требования на продление срока оплаты?

Ответ: Нет, по мнению автора, нельзя изменить срок уплаты такой задолженности путем составления допсоглашения к договору уступки права требования.

При заключении договора уступки права требования стороны должны соблюдать такое существенное условие, как указание обязательства, из которого вытекает обязанность по погашению образовавшейся задолженности.

В качестве основания уступки права требования выступает договор, заключенный между первоначальным и новым кредитором, в котором стороны определяют объем передаваемого права, а также порядок его перехода.

Таким образом, можно сделать вывод, что организация В является должником не в рамках заключенного между организацией А и организацией Х договора уступки права требования, а в рамках договора поставки, в котором оговорены сроки, порядок уплаты задолженности.

Договор уступки права требования предполагает изменение субъектного состава участников гражданско-правовых обязательств в уже существующих правоотношениях.

После заключения договора уступки права требования право получить от должника уплату переходит от первоначального кредитора (который остается стороной в основном договоре, заключенном с должником) к новому кредитору, который не является стороной основного договора.

Договором уступки передается право требовать уплаты задолженности, возникшей из договора поставки. Следовательно, по мнению автора, нельзя изменить срок уплаты такой задолженности путем составления допсоглашения к договору уступки права требования. Данный срок возможно продлить путем заключения допсоглашения к первоначальному договору поставки.

Допсоглашение может быть заключено между новым кредитором и должником в объеме переданного права требования и не должно затрагивать иных прав и обязанностей по основному договору, заключенному между основным кредитором и должником. В таком случае в преамбуле такого дополнительного соглашения, по мнению автора, целесообразно указать основание заключения допсоглашения между новым кредитором и должником (договор уступки права требования).

* по ссылке Вы попадете в платный контент сервиса ilex

Источник

Перемена лиц в обязательстве в гражданском праве: когда сторону сделки можно заменить?

Здравствуйте, уважаемые читатели! Иногда возникают ситуации, когда по тем или иным причинам требуется заменить одну или даже обе стороны сделки. Перемена лиц в обязательстве в гражданском праве позволяет это сделать.

Например, иногда у кредитора возникает потребность получить причитающуюся ему сумму по денежному обязательству раньше закрепленного в договоре срока исполнения. В этом случае кредитор может за плату уступить право требовать с должника исполнение по этому обязательству другому лицу.

В итоге первоначальный кредитор получает немедленное исполнение, хотя и теряет определенный процент за услугу, а право требовать с должника исполнения получает другое лицо. Это только один частный и наиболее распространенный пример замены стороны в обязательстве.

Давайте подробнее рассмотрим понятие, виды и условия перемены лиц в обязательстве.

Понятие перемены лиц в обязательстве

Если участник сделки не может исполнить свои обязательства, то он может передать свои права и обязанности по договору третьему лицу.

Перемена лиц в обязательстве — это процесс выхода одного из участников сделки на определенных условиях и замены его новым участником.

Суть этого явления — сохранение обязательства при замене участвующих в нем лиц. Таким образом, происходит правопреемство кредитора или должника, которое обычно относится ко всем правам и обязанностям по обязательству, но иногда может быть частичным. Например, уступка части требования (п. 2 ст. 384 ГК РФ).

Независимо от того, какая из стороны сделки заменяется другой и по какой причине, заключается, как правило, соглашение о перемене лиц в обязательстве.

Правила замены сторон закреплены в нормах главы 24 ГК РФ. Сама замена возможна как в силу договора, так и в силу закона.

Примеры перемены лиц в обязательстве в силу закона:

Примеры замены стороны на основании договора:

Виды перемены лиц в обязательстве

Если исходить из того, какая из сторон обязательства передает свои права и обязанности другому лицу, то возможно выделить следующие виды перемены лиц в обязательстве:

Поговорим подробнее о каждом из видов замены.

Замена кредитора

Перемена кредитора имеет место в следующих случаях.

1. Заключение договора уступки права требования (цессии).

При заключении договора цессии первоначальный кредитор передает новому кредитору право требовать от должника исполнения обязательств по основному договору.

Уступить можно как существующее, так и будущее требование (ст. 388.1 ГК РФ). Для денежных обязательств допускается уступка части требования. Например, кредитор может уступить другому лицу требование об уплате неустойки, а за собой оставить право требовать с должника уплата основной суммы долга.

По общему правилу согласия должника для передачи права требования новому кредитору не нужно, достаточно лишь письменно уведомить его об этом. Исключение составляют случаи, когда личность кредитора имеет для должника существенное значение.

2. Заключение договора финансирования под уступку денежного требования (факторинг).

Можно сказать, что договор факторинга — это частный случай договора об уступке денежного требования.

В рамках договора факторинга — прежний кредитор уступает или обязуется уступить финансовому агенту за плату право денежного требования к должнику. Финансовый агент, которым может быть только коммерческая организация, становится для должника новым кредитором.

Агент может получить право:

Во втором случае уступка требования носит обеспечительный характер и агент обязан возвратить клиенту всю остальную сумму, полученную от должника.

Нормы о договоре факторинга закреплены в главе 43 ГК РФ.

3. Замена кредитора в случае универсального правопреемства.

При универсальном правопреемстве все права и обязанности предыдущего кредитора новый получает в силу закона. Такая замена происходит в двух случаях:

И в том, и в другом случае замена кредитора происходит по правилам ст. 387 ГК РФ, которая также предусматривает переход прав кредитора к другому лицу еще в следующих случаях:

Замена должника

Должник меняется в обязательстве в двух случаях.

1. Перевод долга.

Это ситуация, противоположная цессии. Прежний должник передает свое обязательство новому. Для этого требуется согласие кредитора, поскольку личность нового должника для него небезразлична. Вдруг новый должник окажется неплатежеспособным? Поэтому сделка по переводу долга, совершенная без согласия кредитора, является ничтожной (п. 2 ст. 391 ГК РФ).

Перевод долга осуществляется по правилам, предусмотренным § 2 гл. 24 ГК РФ.

2. Переход долга в силу закона.

Имеется в виду универсальное правопреемство в случае смерти должника-физического лица и в случае реорганизации юридического лица. В этих случаях согласия кредитора не требуется.

В случае смерти должника по его долгам солидарно отвечают наследники. Объем ответственности каждого из наследников ограничен стоимостью перешедшего к нему наследственного имущества (п. 1 ст. 1175 ГК РФ).

Передача договора

В этом случае имеет место одновременная и кредитора, и должника в обязательстве. Иными словами, оба передают свои права и обязанности по сделке другому лицу.

К сделке по передаче договора в совокупности применяются соответствующие правила об уступке права требования и переводе долга (ст. 392.3 ГК РФ).

Все это базовые положения о перемене лиц в обязательстве. И замена кредитора, и замена должника осуществляются по определенным правилам, которых мы здесь коснулись только вскользь.

Разъяснения по поводу применения некоторых правил даны в Постановлении Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки».

О них мы поговорим в следующий раз.

Спасибо за внимание, буду рад вашим комментариям и обратной связи.

Источник

Глава 24. Перемена лиц в обязательстве

Глава 24. Перемена лиц в обязательстве

§ 1. Переход прав кредитора к другому лицу
(в ред. Федерального закона от 21.12.2013 N 367-ФЗ)

Статья 382. Основания и порядок перехода прав кредитора к другому лицу

ГК РФ допускает заключение договоров, согласно которым подлежит уступке право, не принадлежащее цеденту в момент заключения договора, но теоретически способное возникнуть у него в будущем (статья 388.1). Соответственно, отсутствие у цедента права не ставит под сомнение действительность договора, если только речь не идет о мнимости договора, при заключении которого обе стороны на самом деле не намеревались осуществить уступку. Если согласно прямому указанию в договоре уступка происходит позднее, чем момент заключения договора (например поставлена под отлагательное условие или срок либо должна осуществляться отдельной распорядительной сделкой), требование о наличии у цедента уступаемого права должно соблюдаться на момент наступления условия/срока или осуществления распорядительного волеизъявления. При отсутствии на этот момент подлежащего уступке права у цедента распорядительный эффект не действует, но договор сохраняет свою силу и цессионарий имеет право на иск о взыскании убытков (или неустойки). В случае постановки распоряжения под отлагательное условие (например внесение цессионарием оплаты) суды должны исходить из того, что договор, хотя прямо и не закреплял, но подразумевал обязательство цедента уступить цессионарию права (то есть переквалифицировать содержащееся в договоре распоряжение под условием в обязательство распорядиться), вслед за этим фиксируя нарушение этого обязательства и привлекая цедента к ответственности за его неисполнение.

Если договор, на основании которого происходит уступка, и само распорядительное волеизъявление совпадают по времени (согласно пункту 2 статьи 389.1 ГК такое совпадение установлено в качестве общего правила) и при этом в договоре цедент не обязуется уступить, а объявляет право уступленным в момент заключения договора, то отсутствие у цедента права лишает правового эффекта именно распоряжение, но не приводит к недействительности договора в целом (если цессионарий не знал об отсутствии у цедента права и речь не идет о мнимости договора). В частности, цессионарий сохраняет право требовать взыскания убытков или неустойки за нарушение договора. Для такого вывода опять же потребуется признать наличие в договоре подразумеваемого обязательства уступить.

В принципе, на наш взгляд, эти же выводы можно сделать и в ситуации, когда на момент заключения договора право принадлежало другому лицу (как минимум если нет оснований для признания договора мнимым). Если распоряжение должно происходить позднее заключения договора, у цедента имеется время на то, чтобы выкупить это право у текущего обладателя и уступить его во исполнение своего обязательства цессионарию. Именно на это и направлена воля сторон договора, по которому цедент обязуется уступить цессионарию право, принадлежащее на момент заключения этого договора третьему лицу.

2. Абзац 1 пункта 2 содержит прямо диспозитивную норму: для уступки по общему правилу не требуется согласие должника, но иное не согласовано в договоре. В договоре может быть предусмотрено, что уступка прав по нему может осуществляться только с согласия должника. По смыслу этой нормы она же должна применяться и тогда, когда в договоре между должником и цедентом закреплены не абсолютный запрет уступки без согласия должника, а некие иные ограничения (например по персоналиям возможных цессионариев).

Последствия уступки в нарушение такого запрета предусмотрены в абзаце 2 данного пункта, а также в пункте 3 статьи 388 ГК РФ.

В абзаце 2 пункта 2 установлено правило об оспоримости уступки (если доказано, что цессионарий знал или должен был знать о таком условии договора цедента с должником). Закон не ограничивает защиту должника правом на иск о взыскании убытков с кредитора, нарушившего негативное обязательство воздерживаться от несогласованной уступки, а идет дальше: должнику предоставляется абсолютная защита и допускается противопоставление таких договорных ограничений на уступку цессионарию как лицу, которое в этом договоре не участвует. Цель нормы состоит, во-первых, в обеспечении повышенной защиты должника от не согласованного с ним изменения субъектного состава обязательственных отношений, а во-вторых, в противодействии недобросовестному поведению потенциального цессионария и лишении его стимулов к провоцированию кредитора нарушать условия своего договора с должником. Если не согласованная с должником цессия может быть оспорена, то это де-факто дает должнику право вето на отчуждение кредитором прав по договору (с учетом того, что в большинстве случаев знание цессионарием о наличии в договоре таких ограничений на уступку доказать будет достаточно легко).

Идет ли в этой норме речь об оспоримости договора об уступке или распорядительной сделки, совершенной на основании этого договора? Думается, наиболее разумным следует считать подход, при котором по общему правилу оспоримым будет признаваться само распоряжение, а договор об уступке сохранит силу, что даст возможность цессионарию привлечь цедента к ответственности за нарушение договора. Если распоряжение по договору должно осуществляться позднее его заключения (например, при наступлении отлагательного условия или на основе отдельного распорядительного волеизъявления), отсутствие согласия должника на момент заключения договора не означает, что такое согласие не может быть получено позднее, к моменту самого распоряжения. Если оно все-таки не было получено, то распоряжение может быть оспорено, но цессионарий в этом случае сможет взыскать с цедента убытки за нарушение договора. Если же договор об уступке и само распоряжение предполагаются одномоментными и на момент заключения договора об уступке нет согласия должника, но цессионарий был добросовестен (например, полагался на заверения цедента о получении согласия должника или ознакомился с соответствующим представленным цедентом письмом должника, впоследствии оказавшимся поддельным или не имеющим юридической силы по иным основаниям), то также нет оснований для аннуляции договора; соответственно, цессионарий сохраняет право взыскать с цедента убытки. Если в такой ситуации цессионарий был недобросовестным и осознанно шел на заключение договора, предполагающего одномоментный переход права, зная об отсутствии согласия должника, то логичнее признавать недействительным весь договор.

В предусмотренной в этом абзаце норме, закрепляющей оспоримость уступки, совершенной в нарушение установленных в договоре запретов или ограничений, нет прямого текстуального указания на ее природу. Является ли она имплицитно диспозитивной или существуют весомые политико-правовые факторы, которые могут обусловить ее императивность? Думается, что ответ на этот вопрос с точки зрения телеологического толкования должен быть дифференцирован.

Эта норма должна считаться императивной в том смысле, что она не допускает установление в договоре режима ничтожности уступки, совершенной в нарушение договорных запретов или ограничений. Этот вывод предопределен соображениями защиты интересов добросовестного цессионария. Ведь исключение договором правового значения его добросовестности, вытекающее из замены оспоримости на ничтожность, серьезно ущемляет права цессионария. Норма явно направлена на защиту его интересов, которая будет крайне затруднена, если бы норма допускала установление соглашением между должником и кредитором режима ничтожности уступки, совершенной в нарушение запрета.

В то же время эта норма должна считаться диспозитивной в той ситуации, когда в договоре между должником и цедентом стороны исключают недействительность в качестве санкции за нарушение договорных запретов или ограничений на уступку и прямо предусматривают в качестве единственного доступного должнику средства защиты взыскание убытков (или неустойки) за нарушение кредитором соответствующего обязательства воздерживаться от уступки. На это можно выдвинуть то возражение, что договор не может исключать недействительность сделки, установленную законом. Как представляется, такое возражение носит сугубо догматический характер, противоречащий цели этой нормы. Если бы сам запрет на уступку был установлен в законе, то у нас, действительно, было бы меньше оснований признавать возможность исключения такого последствия нарушения запрета. Но так как речь здесь идет о запрете, введенном самим договором во имя интересов должника, должно быть признано право в договоре между кредитором и должником установить менее жесткие последствия нарушения запрета. К такому выводу приводит телеологическое толкование a fortiori (по принципу «тем более»): если по общему правилу цессия без согласия должника допустима и не влечет никаких санкций в отношении цедента и цессионария, но право допускает в целях защиты интересов должника установление в договоре запрета, предполагающего недействительность совершенной цессии, то тем более оно должно допускать соглашение сторон об установлении договором такого запрета, нарушение которого предполагает менее жесткие последствия такой уступки. Если позволено большее, то не запрещается и меньшее.

Норма абзаца 3 этого пункта, исключающая применение правила об оспоримости противоречащей договорному запрету уступки в случае продажи прав кредитора в рамках исполнительного производства или дела о банкротстве, не содержит явного атрибута императивности или диспозитивности. В то же время телеологическое толкование не оставляет сомнений, что она должна считаться императивной, так как именно такая ее природа предопределяется ее целью, которой является обеспечение интересов третьих лиц (кредиторов того контрагента, которому договор ограничивает права на уступку). Если бы договорные запреты или ограничения уступки действовали бы и на стадии банкротства управомоченного лица, это лишало бы данное право характеристики актива, попадающего в конкурсную массу, и лишало бы кредиторов возможности удовлетворить свои требования из продажной стоимости этого права. Очевидно, что в подобного рода случаях частный интерес должника в блокировании цессии должен уступать более весомым интересам кредиторов контрагента.

3. Норма пункта 3 о том, что осуществление должником, не уведомленным об уступке, исполнения в адрес цедента является правомерным, не содержит прямого указания на ее природу. Телеологическое толкование приводит к следующему выводу. В той части, в которой в договоре между цедентом и цессионарием стороны могут попытаться ухудшить положение должника (например, исключив предусмотренную в этом пункте гарантию правомерности исполнения в пользу цедента при отсутствии уведомления об уступке), эта норма должна считаться императивной. Цедент и цессионарий не могут своим договором вторгнуться в правовую сферу должника. Такая императивность вытекает из природы этой нормы закона, гарантирующей права и интересы третьего лица (должника, не участвующего в сделке, на основании которой происходит уступка). При этом, конечно же, если в договоре уступки стороны не затронули права должника, а просто перераспределили между собой риски учинения должником исполнения в пользу цедента, такое условие должно считаться действительным.

4. Те же соображения, которые подкрепляют вывод об императивности нормы пункта 3 комментируемой статьи, в полной мере применимы и в отношении телеологического толкования нормы пункта 4 в той мере, в которой речь идет о попытке обойти данное правило сторонами договора об уступке. Стороны такого договора не вправе отменить те гарантии, которые закон предоставляет должнику, не участвующему в договоре.

В то же время эта норма должна считаться диспозитивной в той мере, в которой отступление от нее предусмотрено в договоре между должником и цедентом. Если в договоре, из которого собственно уступаемое право изначально возникло, стороны договорились о том, что при уступке кредитором своего права третьим лицам должник не претендует на возмещение расходов, то такое условие должно быть признано, так как в данной ситуации отсутствует убедительное политико-правовое основание для ограничения такого проявления свободы договора.

Статья 383. Права, которые не могут переходить к другим лицам

Из буквального прочтения этой нормы следует, что она не допускает как переход таких прав в рамках наследования (см. также статью 1112 ГК РФ), так и их добровольное отчуждение на основании сделки. Насколько оправданно такого рода ограничение оборота обязательственных прав (например, прав на возмещение вреда жизни и здоровью), вопрос дискуссионный. Мы лично не видим серьезных причин для такого жесткого блокирования оборота. Но de lege lata с этим выбором законодателя спорить сложно. Норма выражена как императивный запрет. Из ее смысла однозначно вытекает, что кредитор и цессионарий при всем желании никак не могут отменить этот законодательный запрет.

Статья 384. Объем прав кредитора, переходящих к другому лицу

1. Норма пункта 1 об объеме уступаемых прав носит диспозитивный характер, так как в ней содержится прямое указание на право сторон согласовать иное. Это касается и нормы второго предложения данного пункта об автоматическом переходе к цессионарию акцессорных прав (залог, проценты, убытки, неустойка и т.п.). В то же время эта диспозитивность с точки зрения телеологического толкования должна быть ограниченна. Стороны могут с учетом ограничений, содержащихся в пунктах 2 и 3 этой статьи, договориться об уступке прав в меньшем объеме, а цедент осуществить такое распоряжение частью своего права. Но стороны никак не могут договориться о том, что уступка перенесет на цессионария права в большем объеме, чем имеется у цедента. Точнее, возложить на цедента такое обязательство стороны договора об уступке могут, но никакие условия договора или содержание отдельного распорядительного волеизъявления цедента на сей счет не смогут привести к тому, что при распоряжении произойдет приращение объема прав.

Кроме того, из диспозитивной оговорки в этом пункте следует, что в договоре между должником и цедентом, не запрещающем и не ограничивающем саму возможность уступки основного права, может быть введено ограничение или запрет на частичную уступку или сепаратную передачу третьим лицам прав на производные требования (проценты, пени, убытки и т.п.). При нарушении таких запретов или ограничений должны применяться общие нормы пункта 2 статьи 382 и пункта 3 статьи 388 ГК РФ.

Также очевидно, что усеченный объем уступаемых прав (частичная уступка) или непереход к цессионарию производных или обеспечительных прав может быть прямо прописан и в договоре между цедентом или цессионарием.

2. Норма пункта 2, признавая законность уступки части денежного требования, подтверждает действие принципа свободы договора, но оставляет нерешенным крайне важный вопрос о последствиях такой уступки при наличии в договоре между цедентом и должником запрета или ограничения на частичную уступку. Как уже было выше отмечено, допустимость частичной уступки является по общему правилу имплицитно диспозитивной. К такому выводу приводит не столько телеологическое толкование, сколько толкование, основанное на соображениях системной логики. В условиях наличия в пункте 2 статьи 382 ГК РФ нормы, легализующей условия договора о запрете или ограничениях уступки в целом, логично предположить, что a fortiori (тем более) допускаются и аналогичные ограничения на частичную уступку или запреты оной. Другое дело, что последствия нарушения таких запретов или ограничений (только лишь иск об убытках или оспаривание самой сделки цессии) регулируются отдельными нормами (как нормой пункта 2 статьи 382, так и нормой пункта 3 статьи 388 ГК РФ).

3. Норма пункта 3, которая вводит дополнительные условия допустимости частичной уступки в отношении неденежных требований, носит диспозитивный характер в силу прямого на то указания в законе. При этом такая диспозитивная оговорка должна пониматься несколько ограничительно с учетом того, какое из упомянутых в норме условий исключается/изменяется договором, и того, о каком договоре идет речь. В той части, в которой речь идет о возможности исключить договором делимость обязательства как условие допустимости частичной уступки, эта норма должна считаться императивной, так как это недвусмысленно вытекает из ее природы и порядка вещей. Невозможно уступить часть права, когда оно не может быть разделено на части. И этот вывод справедлив как в отношении попыток исключения данного условия договором между должником и цедентом, так и в отношении договора между цедентом и цессионарием.

В том случае, когда речь идет о договоре между цедентом и цессионарием, не менее очевидно, что норма закона о недопустимости частичной уступки, которая влечет значительный рост издержек должника, не может быть исключена договором. Такой вывод вытекает из того, что императивность данной нормы в этом контексте обеспечивает охрану интересов должника как третьего лица, не участвующего в договоре об уступке. Соответственно, в отношении такого варианта отступления от данной нормы она должна считаться императивной.

Статья 385. Уведомление должника о переходе права

Но если речь идет об изменении этих правил договором между цедентом и должником, то основания для тотально императивной интерпретации отпадают, так как в значительной степени исчезают основания для ограничения свободы договора. Если представить себе наиболее вероятные формы отклонения условий договора от предписанных настоящим пунктом правил, то вывод о диспозитивной интерпретации подтверждается. Например, если в таком договоре предусмотрено, что должник вправе не платить цессионарию, пока не получит уведомления от своего изначального кредитора (независимо от представления ему цессионарием доказательств состоявшейся уступки), то это условие должно признаваться судами, если доказано, что цессионарий знал или должен был знать о наличии такого условия в договоре между должником и цедентом. В данном случае это знание должно было простимулировать цессионария убедиться в том, что цедент направил соответствующее уведомление должнику. Соответственно, такое условие должно быть признано законным, но противопоставимым цессионарию только в той мере, в которой цессионарий знал или должен был о нем знать.

2. Норма пункта 2 может вызвать некоторые сомнения в ее интерпретации. Наиболее разумное ее понимание состоит в том, что она устанавливает правила об обязанностях должника в случае последовательной цепочки уступок (одной или нескольких последующих уступок). Если это так, то, по сути, данная норма не привносит в правовой режим цессии ничего нового, а лишь подтверждает действие общих правил, гарантирующих права должника. Соответственно, здесь нужно применить все те выводы о природе правил об уведомлении должника, которые были сделаны нами выше применительно к пункту 1.

3. Норма пункта 3 об обязанности цедента передать цессионарию связанные с требованием документы и его информационных обязанностях не содержит прямого указания на ее природу. Телеологическое толкование приводит к выводу о ее диспозитивности. Нет веских причин, по которым стороны договора об уступке должны быть лишены возможности исключить перечисленные обязанности или видоизменить их. Например, стороны могут предусмотреть передачу цессионарию лишь части из соответствующих документов или передачу таких документов только при возникновении судебного иска цессионария к должнику и возникновении необходимости их представления в суд. Равным образом они вовсе могут исключить передачу таких документов в силу, например, их отсутствия (например, если сам изначальный договор заключался в устной форме или в случае утери этих документов к моменту заключения договора об уступке). Отсутствие подтверждающих долг документов как фактор, снижающий по общему правилу вероятность судебного взыскания уступаемого долга, безусловно, скажется на размере дисконта к цене уступаемого права. Так что для вмешательства права в сферу автономии воли сторон в этом вопросе нет достаточных оснований.

Статья 386. Возражения должника против требования нового кредитора

Закон не уточняет природу этой нормы. Ее телеологическое толкование достаточно очевидно указывает на то, что в договоре между цедентом и цессионарием стороны не могут исключить ее применение или иным образом усечь права должника (так как норма предоставляет права должнику, который в договоре об уступке не участвует).

Но применительно к перспективам отступления от этой нормы в договоре между должником и цедентом ситуация куда более сложная.

С другой стороны, условие договора между должником и цедентом, согласно которому должник лишается права выдвигать против цессионария возражения, вытекающие из отношений должника с цедентом, может быть расценено как настолько несправедливое и разрывающее структуру комплексной договорной связи, что это будет грубым попранием представлений о минимальном уровне баланса интересов сторон договора. Вопрос о допустимости такого «абстрагирования» отдельных договорных обязательств путем их уступки при наличии согласия на то со стороны должника требует дополнительного глубокого изучения. При этом очевидно, что такое согласие, данное должником ex post, является несколько меньшей проблемой. В конечном итоге стороны могут попросту новировать изначальное обязательство в вексельный долг, что позволит кредитору в силу норм вексельного законодательства уступить право третьему лицу как абстрактное требование и защитить нового кредитора от возражений должника, вытекавших из его отношений с прежним кредитором. Но возможно ли расширение этой же логики за рамки специфического вексельного контекста и допущение предоставления должником своего согласия на такое «абстрагирование» ex ante в самом договоре? От ответа на эти вопросы зависит вывод о природе обсуждаемой нормы закона.

Не делая окончательный вывод, допускаем, что ответ должен быть дифференцирован в зависимости от природы исключаемых за счет уступки возражений. Некоторыми возражениями должник может вполне поступиться, поставив эффект лишения себя таких возражений под условие уступки. Тем самым стороны в договоре привяжут возможность этих возражений к отношениям строго с изначальным кредитором. Подобный отказ от права на возражения при уступке должен допускаться как минимум в той мере, в которой допускается в принципе ex ante отказ от прав на такое возражение. Например, в силу статьи 411 ГК РФ договором может быть ограничено право на зачет, а статья 328 в силу прямой диспозитивной оговорки (пункт 4) допускает исключение договором права на приостановление встречного исполнения при просрочке, допущенной контрагентом. Раз от такого рода возражений лицо может в силу прямого указания в договоре отказаться в целом, то нет сомнений в том, что отказ от права заявлять подобные возражения может быть в договоре поставлен под отлагательное условие уступки кредитором своих прав в пользу третьего лица. Этот вывод тем более очевиден в ситуации, когда в договоре с должником цедент обязался возместить должнику все убытки, вызванные утратой возможности заявлять цессионарию возражения, основанные на отношениях должника с цедентом.

В то же время есть такие возражения, отказ от которых в договоре нашим правом однозначно не допускается de lege lata (например, возражение об исковой давности)*(33). Соответственно, с точки зрения системной логики вряд ли может быть признан и отказ от такого возражения под условием уступки. При этом данный вывод вряд ли может поколебать и наличие в договоре между должником и цедентом условия о возмещении должнику всех убытков, вызванных утратой прав на возражения при уступке.

Подводя итог, следует заметить, что норма о праве должника заявлять цессионарию возражения, основанные на отношениях должника и цедента, является диспозитивной применительно к тем возражениям, отказ от которых возможен в принципе по причине диспозитивности тех норм закона, из которых право на такое возражение вытекает, а равно в ситуации изначального установления прав на такое возражение самим договором. Но одновременно обсуждаемая норма должна считаться императивной применительно к тем возражениям, исключение которых договором в принципе невозможно.

2. Переход прав на основании закона

Статья 387. Переход прав кредитора к другому лицу на основании закона

Настоящая статья предусматривает случаи, при которых права переходят к третьему лицу в силу закона. Допускается ли установление в договоре между должником и кредитором ограничений на такого рода замену кредитора? Включение в договор условий, запрещающих или ограничивающих переход прав кредитора, по общему правилу (пункт 2 статьи 382 ГК РФ) и за рядом исключений (пункт 3 статьи 388 ГК РФ) может стать основанием для оспаривания сделки цессии. Но как быть, если уступка осуществляется не путем совершения распорядительной сделки цессии (то есть волеизъявления), а в силу прямого указания закона? Применимость правил пункта 2 статьи 382 ГК РФ в такой ситуации может вызвать сомнения, так как режим оспоримости при буквальном прочтении этой нормы применим к сделкам, в то время как при уступке на основании закона сама замена кредитора происходит автоматически, независимо от воли цедента или цессионария.

В то же время, как нам представляется, и в данном случае можно задуматься над допущением оспаривания, но не распорядительной сделки цессии, а указанного в законе эффекта перехода прав, если сам этот переход хотя и произошел автоматически в силу указания в законе, но является непосредственным правовым следствием некой ранее заключенной сделки между правопреемником и правопредшественником (например договор поручительства, залога от третьего лица или страхования). При этом нормы об оспаривании сделки (например о сроке исковой давности) вполне могут быть применены по аналогии закона к оспариванию такой замены кредитора.

При реализации такого подхода, если, например, договор между сторонами, одной из которых является гражданин, запрещал уступку (такой запрет в силу пункта 2 статьи 382 ГК РФ дает основание для оспаривания уступки), то этот запрет, согласованный ранее момента заключения договора поручительства, не может быть обойден кредитором путем заключения договора поручительства без согласия должника и суброгации права к исполнившему обязательство должника поручителю. Должник в такой ситуации вправе заявить в течение срока давности иск об оспаривании перехода прав к поручителю, если докажет, что тот знал или должен был знать на момент заключения договора о наличии в исходном договоре, обязательства из которого поручитель решил обеспечить, запрета на уступку.

Иной вывод прямо легализовывал бы элементарный прием обхода договорного запрета на уступку. Кредитору было бы достаточно вместо соглашения об уступке заключить с третьим лицом, намеревающимся приобрести требование к должнику, договор поручительства. В таком случае выплата поручителем долга должника была бы, по сути, равнозначна уплате цены за уступаемое право, после чего поручитель мог бы рассчитывать на приобретение права в порядке суброгации в обход договорного запрета на уступку. В той степени, в которой закон признает такие запреты основанием для блокирования цессии (в форме ее оспаривания), он не может мириться с тем, что тот же самый результат может быть достигнут столь элементарной схемой обхода закона.

Но сделанный выше вывод представляется как минимум достойным обсуждения в тех случаях, когда право переходит хотя и не в силу распорядительной сделки цессии, а в силу суброгации при наступлении указанных в законе условий, но речь идет о сингулярном правопреемстве на основании заключенной сделки. Здесь саму возможность наступления такого условия для перехода права обеспечила некая заключенная между изначальным и новым кредиторами сделка (поручительство, залог, страхование), и, соответственно, мыслимо применение по аналогии правил пункта 2 статьи 382 ГК РФ об оспаривании цессии. Куда более сложен вопрос о том, работает ли та же логика применительно к тем случаям уступки на основании закона, в которых право приобретается не в порядке суброгации на основании ранее заключенной сделки, а в иных ситуациях, а также при универсальном правопреемстве.

Например, возьмем ситуацию универсального правопреемства при реорганизации юридических лиц в форме слияния. Здесь цессионарий (вновь образованное юридическое лицо) приобретает право, ранее принадлежащее одной из сливающихся организаций, в порядке универсального правопреемства. Может ли в такого рода случаях условие о запрете на цессию, включенное в договор одной из сливающихся организаций со своим должником, быть противопоставлено вновь созданной путем слияния организации и стать основанием для оспаривания замены кредитора? Аналогичный вопрос возникает и при принятии наследства. Применимость режима оспаривания распорядительного эффекта цессии к такого рода ситуациям достаточно спорно. В принципе, и сама реорганизация юридических лиц, и принятие наследства представляют собой сделки. Но тут нужно учесть тот факт, что блокирование перехода отдельного права при наследовании или во многих случаях реорганизации (слияния, присоединения) будет приводить к тому, что право фактически будет прекращаться, а должник освобождаться от обязательства в силу исчезновения изначального кредитора. Этот фактор, как представляется, может предопределить вывод о том, что договорные запреты на уступку в данном контексте работать не могут.

В любом случае мы не готовы предрешать ответы на эти достаточно сложные вопросы о пределах действия условия о запрете на уступку, детально анализировать которые в рамках настоящего комментария вряд ли возможно.

3. Уступка требования (цессия)

Статья 388. Условия уступки требования

1. Норма пункта 1 указывает на возможность запрета на уступку в силу закона. Если соответствующая специальная норма закона запрещает уступку, то такая норма является, безусловно, императивной, так как будет представлять собой прямой законодательный запрет.

2. Норма пункта 2 также представляет собой явно выраженный императивный законодательный запрет, который не может быть обойден договором об уступке. Указание же в этой норме на возможность легализации уступки прав, в которых личность кредитора имеет существенное значение, при наличии согласия должника означает, что такое согласие может быть дано заранее в договоре между должником и кредитором. Соответственно, в отношении договора между должником и кредитором, из которого, собственно, уступаемое право и возникло, эта норма о недопустимости уступки таких прав должна считаться диспозитивной.

В контексте нормы пункта 2 возникает важный вопрос о том, может ли такое предварительное согласие должника на уступку быть им отозвано до момента уступки. В целом проблема допустимости отзыва требуемого законом согласия третьего лица на совершение тех или иных сделок в ГК РФ в общем виде не решена. Статья 157.1 Кодекса о согласии на совершение сделок этот вопрос обходит вниманием. Как представляется, он должен решаться индивидуально и дифференцированно в различных ситуациях. Критерии выбора между отзывным и безотзывным характером согласия третьего лица на совершение сделки требуют дополнительного анализа. В то же время применительно к данному конкретному случаю, думается, можно прийти к выводу о том, что предварительное согласие должника на уступку не может быть отозвано в одностороннем порядке, если должник в договоре с кредитором не выговорил себе такую опцию.

Телеологическое толкование здесь крайне неочевидно.

С одной стороны, можно прийти к выводу о том, что такого рода изменение правила, предусмотренного в данном пункте, допустимо. Веские политико-правовые причины ограничивать это проявление свободы договора найти не так просто. Интересы цессионария защищаются тем, что условием для оспаривания сделки цессии является доказанность его знания о наличии такого усиленного договорного запрета. При этом, так как такое знание определяется на момент заключения договора об уступке, цессионарий будет защищен от оспаривания и в тех случаях, когда ему уступаются будущие требования к должнику, основанные на содержащих такой усиленный запрет договорах, которые еще не были заключены с должником в момент заключения соглашения об уступке.

При такой интерпретации получается, что смысл этой нормы состоит в установлении диспозитивного режима последствий нарушения договорного запрета (ограничений) на уступку, обратного тому диспозитивному правилу пункта 2 статьи 382 ГК РФ, которое в качестве общего правила таким последствием объявляет оспоримость сделки. Но при этом право не ограничивает возможность разворота данного правила по воле сторон и установления более сильной санкции за нарушение запрета (ограничения) на цессию, применимой против недобросовестного (то есть знающего о таком специфическом условии о последствиях нарушения запрета на уступку в договоре между должником и цедентом) цессионария.

Догматическое возражение состоит в том, что согласно распространенным воззрениям недействительность сделки может устанавливаться законом и не может применяться как санкция в отсутствии соответствующей нормы закона и на основании лишь прямо согласованного условия договора.

Эти возражения заслуживают внимания. В то же время можно привести следующие контрдоводы.

Что же касается политико-правового аргумента против противопоставимости усиленного запрета на уступку, то следует заметить, что оборот не должен стимулироваться за счет попрания базовых для рыночной экономики принципов священности обязательств, автономии воли сторон и запрета на недобросовестное поведение. Если стороны не просто ввели договорный запрет на цессию, но прямо предусмотрели, что его нарушение дает должнику право на оспаривание цессии, а при этом интерес цессионария в правовой определенности защищается его добросовестностью и незнанием о наличии такого формата ограничения уступки, нет достаточных оснований игнорировать волю сторон и поощрять недобросовестное вторжение цессионария в договорные отношения цедента и должника. Если цессионарий знает, что, заключая с ним договор цессии, цедент нарушает свои обязательства перед должником, и видит, что интерес должника в сохранении своей относительной связи с конкретным кредитором выражен настолько сильно, что в договоре ему дается право на оспаривание цессии в нарушение договорного запрета на уступку, то поведение цессионария, согласившегося на приобретение права, является недобросовестным и не может защищаться правом. В силу пункта 4 статьи 1 ГК РФ лицо не может извлекать выгоду из своего недобросовестного поведения.

Причины, в силу которых для должника сохранение своей относительной связи с первоначальным кредитором было настолько принципиальным, чтобы прямо в договоре закрепить противопоставимость договорного запрета на уступку, могут быть различными. Среди них: а) ожидаемые должником трудности в доказывании убытков, возникших из-за появления нового кредитора, неквантифицируемости некоторых негативных последствий такой уступки (связанных, например, с тем, что кредитор, скажем некий коллектор, может оказаться склонным к использованию недобросовестных приемов истребования долгов); б) опасения должника в отношении невозможности взыскания таких убытков с цедента в случае его банкротства; в) нежелание должника, находящегося в долгосрочных или многоэлементных деловых связях с кредитором, терять право на зачет своих встречных требований, основания для осуществления которого могут возникать после уступки.

При этом мы не предрешаем окончательный вывод по этой сложной проблеме. Вопрос требует дополнительного анализа.

4. Пункт 4 вводит дополнительное условие допустимости уступки неденежных требований без согласия должника (такая уступка допускается только тогда, когда исполнение в пользу нового кредитора не становится значительно более обременительным для должника). В норме прямо не указана возможность согласовать в договоре между должником и цедентом допустимость такой уступки, но телеологическое толкование не оставляет сомнений в ее диспозитивности. Нет причин, в силу которых должник не может дать свое согласие на уступку заранее, включив соответствующее условие о допустимости уступки неденежного требования прямо в договор.

В абзаце 2 закрепляется допустимость установления в договоре между должником и цедентом условия о запрете или ограничении уступки неденежного требования. Из системного толкования этой нормы вытекает, что в тех случаях, когда в силу абзаца 1 данного пункта уступка неденежного требования в принципе признается возможной (то есть не влечет значительного обременения для должника), такая уступка может быть запрещена или ограничена договором. Последствия нарушения таких запретов или ограничений должны, видимо, подчиняться общим правилам пункта 2 статьи 382 ГК РФ (оспоримость при доказанности факта, что цессионарий знал или должен был знать о наличии таких запретов или ограничений). Соответственно, возможность отступления сторон от этого режима последствий нарушения запретов или ограничений на уступку неденежных требований в полной мере следует тем выводам, которые мы сделали применительно к общей норме пункта 2 статьи 382 ГК РФ.

5. Норма пункта 5 является эксплицитно диспозитивной.

Статья 388.1. Уступка будущего требования

1. Норма абзаца 1 пункта 1 допускает уступку будущих требований, если соглашение о ней заключено между предпринимателями. Из самой формулировки закона a contrario вытекает подразумеваемый запрет на уступку будущих требований в ситуации, когда цедентом или цессионарием является лицо, не выступающее в качестве предпринимателя. Обоснованность такого ограничения свободы договора может вызывать de lege ferenda некоторые сомнения, но его, видимо, следует принять de lege lata.

Норма абзаца 2 пункта 1 конкретизирует порядок идентификации объекта уступки при уступке будущих прав, являющегося существенным условием договора. Соответственно, она по своей природе императивна. Последствием несоблюдения данного требования к описанию уступаемого права является признание договора об уступке будущих прав незаключенным.

В то же время эта норма не должна исключать возможность уступки условных прав, находящихся в состоянии подвешенности (то есть в период до того, как наступило отлагательное условие для их возникновения). Например, если в договоре между должником и цедентом установлено, что определенное право цедента возникнет в будущем при наступлении того или иного отлагательного условия, включая так называемые условия права (например, право на взыскание неустойки в случае, если должник нарушит договор), то цедент может уступить цессионарию это право не как будущее, еще не возникшее право, а как условное право (то есть право, находящееся в состоянии подвешенности). По сути, по немецкой правовой терминологии, в такой ситуации произойдет уступка «права ожидания наступления условия». В связи с этим моментом перехода к цессионарию такого условного права может быть и момент до возникновения этого права, но не ранее, чем стороны установили состояние подвешенности и ввели в свой договор отлагательно обусловленное право.

При приобретении условного права цессионарий принимает на себя риск того, что отлагательное условие не наступит и приобретенное право ожидания так и не преобразуется в конкретное субъективное право требовать уплаты неустойки. Ответственность цедента за уступку недействительного права в данном случае не наступит. В этом состоит принципиальное отличие уступки условного права от уступки будущего права. При уступке будущего права даже тогда, когда само основание для возникновения этого права еще не возникло (например, договор с должником еще не заключен), риск невозникновения подлежащего уступке права лежит на цеденте. Если по прошествии установленного в договоре уступки срока подлежащее уступке право так и не возникло, то цессионарий вправе отказаться от договора, а также требовать возврата уплаченной цены и взыскания убытков. В случае же уступки условного права воля сторон направлена на то, чтобы перенести риск невозникновения права на цессионария. Тот факт, что при уступке условного права риск невозникновения права переносится на цессионария, в свою очередь, неминуемо скажется на цене уступки в форме значительного дисконта. Нет ни одной убедительной причины, в силу которых такое проявление автономии воли сторон может быть ограниченно.

Правда, при этом возникает вопрос о том, как суду различить уступку будущего права и уступку условного права, если стороны прямо в договоре не указали на распределение риска невозникновения права, а просто установили, например, что уступается право на получение некоей задолженности, которая может образоваться в будущем по итогам исполнения договора между цедентом и должником. Имели ли в данном случае стороны в виду уступку будущего права или уступку права ожидания наступления условия? Думается, что в подобных случаях логично предполагать, что воля сторон была направлена на уступку будущих прав (а следовательно, риск невозникновения условия лежит на цеденте и переход прав к цессионарию возможен не ранее возникновения самих этих прав требования). Уступка же условного права (и вытекающий из этого перенос риска невозникновения условия на цессионария) является все-таки конструкцией куда менее распространенной и типичной. Соответственно, применение правил толкования договора (статья 431 ГК РФ) при прочих равных должно подталкивать суды к тому, чтобы такую модель уступки не презюмировать. Опровержение этой интерпретивной презумпции должно быть осуществлено стороной, ссылающейся на то, что воля сторон была направлена на уступку именно условного права.

Статья 389. Форма уступки требования

1. Нормы этой статьи регулируют порядок заключения договора и в силу своей функциональной природы являются однозначно императивными.

Статья 389.1. Права и обязанности цедента и цессионария

1. Норма пункта 1 носит абсолютно необязательный характер и каких-либо норм, непосредственно регулирующих права и обязанности сторон договора, не содержит.

2. Норма пункта 2 о моменте перехода прав является прямо диспозитивной. В то же время эта диспозитивность должна пониматься ограничительно. В договоре уступки невозможно договориться о том, что право считается перешедшим к цессионарию ранее, чем заключен договор об уступке. Этот вывод вытекает из того, что такая ретроспективность применительно к распорядительному эффекту сделки противоречит природе вещей и может в ряде случаев нарушить права кредиторов цедента. Аналогичный вывод в принципе применим, как нам кажется, и к любым иным вариантам ретроспективного распоряжения имущественными правами (в том числе правом собственности).

3. Норма пункта 3 комментируемой статьи эксплицитно диспозитивна.

1. Норма пункта 1 о пределах ответственности цедента не содержит прямой оговорки о ее природе. В ее тексте недвусмысленно установлена возможность отхода сторон от правила о том, что цедент не отвечает за исполнение должником своего обязательства, и даже предусмотрена форма такой девиации (посредством поручительства). Телеологическое толкование этой части нормы наводит на мысль, что стороны могут использовать и иные варианты девиации от данного правила в части риска неисполнения должником обязательства. Например, стороны должны иметь право предусмотреть, например, что в случае банкротства должника цессионарий вправе потребовать возврата цены, уплаченной цеденту.

Что же касается ответственности цедента за действительность уступаемого права, то здесь норма не дает никакого текстуального намека о законности или незаконности отклонений условий договора от предусмотренного правила. Телеологическое толкование приводит к следующим выводам.

Если объектом уступки является ничтожное/несуществующее на момент цессии право, это означает отсутствие какого-либо распорядительного эффекта цессии. При этом действительность самого договора, на основании которого осуществляется уступка, не ставится под сомнение (кроме случая, когда и сам цессионарий был осведомлен о ничтожности приобретаемого права и речь может идти о притворной или мнимой сделке). Соответственно, цедент должен по требованию цессионария возместить ему убытки за нарушение договора и вернуть цену, полученную за уступку (если она была цессионарием уплачена). Исключение договором права цессионария на возмещение убытков, расторжение договора и возврат цены (если она была уплачена) в ситуации, когда цедент знал о ничтожности уступаемого права, равнозначно освобождению от ответственности за умышленное нарушение и не может быть признано законным в системном единстве с нормой пункта 4 статьи 401 ГК РФ, а также в силу простого соображения о том, что право не должно поощрять участников оборота на недобросовестное поведение.

В то же время допустимость исключения ответственности цедента в ситуации, когда цедент сможет доказать, что он не знал о ничтожности права, может быть, на наш взгляд, признана. Нет серьезных политико-правовых причин, в силу которых стороны, особенно выступающие в качестве предпринимателей, не могли бы перераспределять между собой риск выявления скрытых фатальных пороков в уступаемом праве. Этот вопрос имеет большое практическое значение в условиях, когда в нашем праве большое число сделок признается ничтожным и достаточно распространены переуступки, в рамках которых чаще всего и могут возникнуть ситуации добросовестного неведения о ничтожности уступаемого права как цедента, так и цессионария.

Правда, во имя системного единства нормативного материала признание этого проявления свободы договора и допустимости снятия в силу прямого указания в договоре ответственности с добросовестного цедента при обнаружении ничтожности уступленного права должно быть синхронизировано с признанием целесообразности ограничительного толкования нормы пункта 2 статьи 461 ГК РФ о запрете соглашений об освобождении от ответственности за эвикцию с выведением из-под сферы ее действия случаев добросовестного неведения продавца (см. комментарий к статье 461 ГК РФ).

В принципе те же выводы могут mutatis mutandis быть применены и к ситуации уступки оспоримого права (то есть права, вытекающего из оспоримой сделки), произошедшей до признания судом его недействительности. Если цедент знал или должен был знать о пороке в сделке или ином наличии оснований для ее оспаривания, то он не вправе ссылаться на условие об исключении ответственности за уступку недействительного требования (так как исключение ответственности за умышленное нарушение незаконно). Если нет, то это условие, видимо, может быть признано законным как инструмент перераспределения рисков оспаривания как минимум применительно к сугубо коммерческому договору уступки.

2. Норма пункта 2 носит несколько странный по своему содержанию характер, так как смешивает в одном списке «подлежащих соблюдению цедентом условий», за нарушение которых цедент несет ответственность перед цессионарием, как условия действительности цессии (само существование уступаемого права, наличие этого права у цедента, наличие у цедента необходимых правомочий на его уступку), так и некоторые факты из прошлых взаимоотношений цедента с должником (факт того, что цедент не совершал ранее действий, способных стать основанием для выдвижения должником возражений против цессионария) и даже обязательства цедента (не совершать действия, способные стать основанием для возражений должника против требований цессионария). Эта норма прямо допускает установление дополнительных требований к уступке, но молчит о возможности усечения указанных в ней «условий».

Как представляется, ответ на этот вопрос с точки зрения телеологического и системного толкования должен быть дифференцированным в зависимости от конкретного исключаемого договором «условия», подлежащего соблюдению цедентом.

а) В отношении возможности исключить ответственность цедента за уступку несуществующего права мы уже высказывались в комментарии к предыдущему пункту.

б) Исключение договором ответственности за уступку права, в отношении которого у цедента не было распорядительной власти, требует углубленного анализа. Сама такая ситуация отсутствия у цедента распорядительной власти очень распространена на практике при переуступке права в случае признания недействительной одной из предыдущих сделок цессии. В таком случае после совершения последней по очереди сделки цессии выясняется, что цедент не имел этого права, так как либо сам приобрел его по недействительной сделке, либо недействительной признана еще более ранняя сделка цессии и выясняется, что в связи с этим автоматически рушится распорядительный эффект всех последующих договоров об уступке. Этот своего рода «эффект домино» действует в связи с тем, что наше право пока не признает принцип абстрактности распорядительных сделок, а также не знает защиты добросовестного приобретателя по модели статьи 302 ГК РФ в отношении оборота обязательственных прав. В таких условиях иногда цедент выговаривает условие договора о том, что в случае выявления недействительности одной из промежуточных сделок цессии и обнаружения в связи с этим отсутствия у него на момент уступки распорядительной власти (то есть отсутствия у него самого уступаемого права и правомочий его отчуждать) риск подобного развития событий ложится на цессионария. Насколько законны такие условия?

Ответ здесь достаточно очевиден, когда цедент знал или должен был знать о том, что он сам не имеет распорядительной власти и одна из предыдущих сделок цессии недействительна или имеет пороки, которые способны привести к признанию ее недействительной. В таких случаях условие об исключении ответственности цедента за уступку не принадлежащего ему права не должно иметь юридической силы (в силу пункта 4 статьи 401 ГК РФ). Но как быть, когда сам цедент не знает и не должен знать об этом, и мы имеем добросовестную с обеих сторон попытку перенести соответствующий риск с цедента на цессионария? Думается, что серьезных аргументов против допущения такого проявления свободы договора не существует (как минимум в отношениях между предпринимателями).

в) В отношении исключения договором ответственности цедента за уступку права, которое ранее было им уступлено другому цессионарию, ответ очевиден: такое условие незаконно, так как освобождает от ответственности за умышленное нарушение (трудно себе представить ситуацию, когда цедент осуществит двойную уступку, не ведая об этом).

г) Следует проанализировать вопрос о еще одном упомянутом в комментируемой норме условии цессии: о том, что цедент своим поведением ранее не способствовал возникновению оснований для эффективных возражений должника против требований цессионария. У нас нет сомнений в том, что эта норма должна считаться диспозитивной, если соответствующие действия цедента в период до заключения договора уступки были раскрыты цессионарию при заключении этого договора. В такой ситуации цессионарий может вполне учесть риск выдвижения должником соответствующих возражений в цене уступаемого права. Поэтому если стороны прямо договорились, что при выдвижении должником определенных возражений, основанных на этих ранее совершенных цедентом действиях или бездействии, цедент за это не несет ответственности, то мы не видим повода запрещать такое условие.

д) В отношении же указания на то, что цедент своим поведением уже после уступки не должен создавать оснований для таких возражений, следует заметить следующее. Такого рода обязательства рассчитаны в первую очередь на период между заключением договора и получением должником надлежащего уведомления об уступке. После получения должником уведомления возникающие из отношений с цедентом возражения должника уже противопоставляться цессионарию не могут. А вот в период между заключением договора уступки и получением должником уведомления для цессионария появляется высокий риск закладывания в рамках отношений должника с цедентом оснований для возражений должника, которые тот впоследствии выдвинет уже против цессионария. Опасность состоит в том, что возможность таких возражений не может быть учтена цессионарием при определении договорной цены, так как он опирается на информацию, имеющуюся на момент заключения договора. Отсюда и установление в данной норме этого обязательства цедента. Как представляется, норма с точки зрения ее имплицитной природы должна считаться императивной. Согласование в договоре иного ставит цессионария в положение абсолютной зависимости от произвола цедента, поведение которого после заключения договора, но до получения должником уведомления может абсолютно обесценить или обессилить приобретаемое цессионарием право. Это настолько аномально и грубо нарушает баланс интересов сторон, что, видимо, здесь следует увидеть подразумеваемую императивность.

3. Норма пункта 3, которая дает цессионарию право требовать возврата предоставленного в обмен на уступку имущества и взыскания убытков при нарушении цедентом указанных в пунктах 1 и 2 условий, не содержит прямого указания на ее природу. В целом она должна, на наш взгляд, считаться частично диспозитивной. Стороны, например, должны иметь возможность предусмотреть, что вместо полного возмещения убытков цессионарий вправе претендовать лишь на возмещение реального ущерба (статья 15 ГК РФ), или установить предел размера ответственности (ст. 400 ГК РФ). Но очевидно, что эта диспозитивность не простирается настолько далеко, чтобы стороны могли полностью исключить право на взыскание убытков и возврат уплаченной цены там, где в силу отмеченного выше закон (пункт 4 статьи 401 ГК РФ) императивно предписывает запрет на исключение ответственности (в первую очередь случаи умышленного нарушения цедентом указанных в пункте 1 и 2 условий и обязательств).

4. Норма пункта 4 регулирует проблему двойной уступки. Нам достаточно трудно абстрактно представить, в каком договоре (между должником и цедентом или цедентом и цессионарием) у сторон может возникнуть интерес в отступлении от указанных норм и какова будет суть этих отступлений. При появлении таких реальных ситуаций в судебной практике вопрос может быть прояснен. В то же время, думается, есть основания считать эту норму императивной как минимум в том смысле, что она запрещает отступления от нее в договоре уступки, способные ухудшить положение лица, в нем не участвующего.

Статья 391. Условие и форма перевода долга (в ред. Федерального закона от 21.12.2013 N 367-ФЗ)

1. Нормы пункта 1 комментируемой статьи определяют стороны соглашения о переводе долга. По общему правилу перевод долга осуществляется по соглашению между старым и новым должниками (при согласии кредитора). Из системного толкования этой нормы следует, что по общему правилу в этом случае происходит выбытие старого должника из обязательства. Закон ничего не говорит о возмездности перевода долга и соотношении безвозмездного перевода долга и признанного в статье 575 ГК РФ запрета на дарение между коммерческими организациями. Как бы мы ни относились к этому странному запрету, de lege lata требуется какое-либо согласование этих норм. Если взамен на перевод на себя долга новый должник получает от старого должника некую компенсацию, проблема не возникает. Если в соглашении о переводе на такую компенсацию или иное встречное предоставление не указано, но и нет прямого указания на безвозмездность, возмездный характер перевода долга должен презюмироваться (пункт 3 статьи 423 ГК РФ), а размер компенсации определяться по правилам пункта 3 статьи 424 ГК РФ. Но как быть в случае, когда в соглашении о переводе долга, заключенном между двумя коммерческими организациями, прямо указано на его безвозмездность? На первый взгляд, возможным решением является признание того факта, что такой перевод долга противоречит статье 575 ГК и может быть признан недействительным, если будет установлено, что воля сторон была направлена именно на одарение старого должника и у нового должника не было никакой, пусть и косвенной, выгоды от освобождения старого должника от долга. В то же время это решение может серьезно ударить по интересам кредитора. Ведь, получив уведомление о переводе долга, он будет исходить из того, что у него теперь новый должник. Кредитор в большинстве случаев не может проверить, имелась ли у нового должника некая выгода от освобождения старого должника от долга. Признание недействительным перевода долга ex post может подорвать разумные ожидания кредитора и в целом дестабилизировать оборот.

Возможны два варианта решения этой проблемы. Во-первых, потенциальным решением является признание предлагаемого некоторыми авторами абстрактного характера перевода долга как такового, действительность которого не зависит от действительности соглашения о переводе долга. При таком варианте само соглашение о безвозмездном переводе долга может быть недействительным, но это не приводит автоматически к тому, что признается недействительным и сам факт замены должника (в случае если воля лиц на такую замену ясным образом выражена и отсутствуют очевидные пороки воли). В результате недействительность безвозмездного соглашения приводит к отпадению правового основания для состоявшегося и сохраняющего свой правовой эффект перевода долга, старый должник оказывается неосновательно обогатившимся и новый должник получает право на кондикционный иск к старому должнику по правилам главы 60 ГК РФ. Во-вторых, возможно признавать недействительность не всего соглашения безвозмездного перевода долга, а лишь условия о его безвозмездности (статья 180 ГК РФ), что открывает новому должнику доступ к иску к старому должнику без введения принципа абстрактности. Окончательное решение этой проблемы требует серьезного дополнительного анализа.

Согласно абзацу 2 пункта 1 комментируемой статьи применительно к договорам, сторонами которых являются предприниматели, перевод долга признается возможным и по соглашению между новым должником и кредитором без участия изначального должника и без его согласия. Эта опция была введена в ГК РФ по примеру соответствующих норм Принципов международных коммерческих договоров УНИДРУА (статья 9.2.1). Являются ли эти нормы российского ГК императивными и исключающими соглашение об ином порядке перевода долга? Ответ на этот вопрос, видимо, состоит в признании таких норм диспозитивными как минимум в отношении некоторых форм девиации воли сторон от указанных правил.

Например, в договоре между должником, не являющимся предпринимателем, и кредитором может быть предусмотрено, что кредитор вправе перевести долг должника без его согласия на нового должника. По сути, такое условие договора будет представлять собой заранее данное согласие должника на такой перевод. С учетом того, что такой перевод, как правило, существенно интересы старого должника не ущемляет, тот факт, что это согласие выражается заранее и абстрактным образом в договоре с кредитором, а не в форме участия должника в соглашении о переводе долга, никак не может вызывать каких-либо серьезных беспокойств.

Кроме того, такой перевод долга, видимо, должен подпадать под упомянутые правила пункта 2 статьи 382 и пункта 3 статьи 388 ГК РФ о последствиях нарушения запрета на уступку и тогда, когда в договоре имеется не прямой запрет на перевод долга, а стандартное условие о запрете уступки без согласия должника. Как уже было отмечено, перевод долга по соглашению между новым должником и кредитором, согласно которому при исполнении обязательства новым должником происходит суброгация, в целом ничем не отличается от уступки права. Такая изощренная форма нарушения условия договора о запрете уступки (по сути, обход этого запрета) должна подводиться под правила о последствиях нарушения договорного запрета на уступку. Иначе договорные запреты на уступку, признаваемые новым ГК РФ в качестве основания для оспаривания не согласованной должником уступки, будут элементарно обходиться кредитором за счет использования указанной в комментируемой статье схемы перевода долга без участия старого должника с последующей суброгацией.

Нормы пункта 1 этой статьи умалчивают о возможности уступки будущих долгов или уступки части долга. В то же время представляется, что эти проявления автономии воли сторон должны быть признаны в системном единстве с нормами ГК РФ о допустимости уступки будущих прав и части права. В то же время детали регулирования таких специфических случаев перевода долга в ГК не содержатся и должны выводиться в судебной практике. Как представляется, некоторые нормы об уступке части права или будущих прав могут здесь применяться по аналогии закона (что особенно очевидно в случае перевода долга по соглашению кредитора и нового должника с последующей суброгацией).

2. Единственная возможность отступления от правила, содержащегося в абзаце 1 пункта 2 (о необходимости согласия кредитора на перевод долга и ничтожности перевода долга без такого согласия), прямо предусмотрена в абзаце 2. Здесь указана возможность предоставления кредитором своего предварительного согласия на перевод долга. В связи с этим возникает сложный вопрос о требованиях к такому предварительному согласию. Первый подход предполагает, что такое предварительное согласие может выражаться в том числе и в форме условия договора о неограниченном праве изначального должника перевести свой долг на любое третье лицо. Второй подход исходит из того, что такое предварительное согласие должно так или иначе идентифицировать субъектов, на которых кредитор соглашается допустить перевод долга заранее. Вопрос этот не из простых и требует дополнительного анализа, так как очевидно, что заранее данное абстрактное согласие на перевод долга может привести к тому, что должником кредитора окажется абсолютно неплатежеспособное лицо. На настоящий момент для нас очевидно лишь то, что такое абстрактное согласие не может быть включено в договор в отношении обязательства, кредитором по которому является потребитель. Допустимость этого варианта предварительного согласия в остальных случаях должна определяться в судебной практике.

Тем не менее остается открытым вопрос о возможности изменения правила абзаца 2 о моменте, с которого перевод считается состоявшимся, в случае если кредитор дает свое согласие на перевод заранее. Как представляется, данная норма также является диспозитивной в части допущения того, что соглашением о переводе долга между новым и старым должником будет установлен более поздний момент перевода долга, чем момент получения кредитором уведомления о таком переводе. Это условие может быть противопоставлено кредитору, если, конечно, в самом уведомлении на этот более поздний момент будет также прямо указано. Такая транспарентная отсрочка перевода долга никак не ущемляет интересы кредитора. Эта конструкция может быть востребована в тех случаях, когда речь идет о соглашении о переводе будущих долгов и кредитору заранее направляется уведомление о том, что определенные будущие долги, еще не возникшие к моменту такого уведомления, после их возникновения будут сразу же, «через логическую секунду», автоматически переводиться на нового должника. В такой ситуации перевод долга никак не может состояться ни в момент заключения соглашения о переводе долга, ни в момент получения кредитором такого уведомления, так как к этим моментам сам долг еще не возник.

Относительно того, могут ли стороны соглашения о переводе долга, заключаемого между старым и новым должником, в принципе исключить необходимость уведомления кредитора, телеологическое толкование со всей очевидностью приводит к выводу о недопустимости этого проявления автономии воли. В данной части норма абзаца 2 пункта 2 должна считаться императивной, так как иначе это существенно затронуло бы интересы кредитора как стороны, не участвующей в таком соглашении.

Что же касается правила о том, что перевод долга без согласия кредитора является ничтожным, то оно со всей очевидностью является императивным. Новый и старый должники в своем соглашении о переводе долга не могут изменить это правило, так как оно защищает интересы кредитора как стороны, непосредственно не участвующей в этом соглашении.

Также следует обратить внимание на еще один важный вопрос: может ли кредитор, давший свое предварительное согласие на перевод долга, отозвать его до момента получения уведомления о таком переводе? Как уже отмечалось в комментарии к статье 388, вопрос об отзывном или безотзывном характере согласия третьего лица на совершение сделки в нашем законе в общем виде не решен и должен решаться дифференцированно. В данном конкретном случае, как нам представляется, в отношении предварительного согласия кредитора на перевод долга следует установить режим безотзывности. Если такое согласие включено в договор кредитора и изначального должника и здесь не указано на право кредитора отозвать свое согласие в одностороннем порядке, следует считать, что кредитор дал бесповоротное согласие. Его отзыв будет влечь несанкционированное одностороннее изменение условий договора, которое по общему правилу не допускается. В принципе такой же диспозитивный режим безотзывности должен, видимо, действовать и тогда, когда согласие не выражено прямо в договоре, а представлено отдельным волеизъявлением.

3. Норма пункта 3 предусматривает последствия перевода долга, возникшего из сугубо коммерческого договора, на основании соглашения между новым должником и кредитором без согласия первоначального должника. Как уже отмечалось в комментарии к пункту 1, здесь законодатель устанавливает возможность трансформации изначального обязательства должника в солидарный формат путем вступления в обязательство третьего лица (нового должника). Одновременно норма предусматривает право сторон соглашения о переводе долга (кредитора и нового должника) установить иной режим перевода долга, а именно субсидиарную ответственность старого должника по возникшему у нового должника долгу или полное освобождение изначального должника от обязательства.

С точки зрения точности терминологии, как представляется, полноценным переводом долга здесь будет только случай с полным выбытием старого должника из обязательства. В ситуации же, когда старый должник остается в обязательственной связи с кредитором (вариант солидаритета или вариант субсидиарной ответственности), логичнее говорить не о переводе долга, а о вступлении нового должника в долг перед кредитором или трансформации природы обязательства изначального должника из основного в субсидиарное. Подведение такой формы вступления в долг третьего лица (с возникновением солидаритета или перевода обязательства изначального должника в формат субсидиарного) под понятие перевода долга было, видимо, воспринято разработчиками непосредственно из Принципов международных коммерческих договоров УНИДРУА (статья 9.2.5)*(35).

Можно ли себе представить какие-либо иные варианты оформления такого перевода долга в широком смысле, кроме указанных выше? Наверное, да. Например, в соглашении о переводе долга стороны могут установить, что новый должник принимает на себя субсидиарную ответственность по долгу изначального должника.

Тут надо отметить, что перевод долга по соглашению между новым должником и кредитором с условием о полном освобождении старого должника от обязательства по сути будет равнозначен дарению, которое согласно статье 575 ГК РФ в отношениях между предпринимателями прямо запрещается. Возникает ли здесь конфликт? В абзаце 2 комментируемого пункта указывается, что к новому должнику, исполнившему переведенное на него обязательство, связанное с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности, переходят права кредитора (то есть предусматривается суброгация). Из текста не вполне понятно, относится ли это правило только к тому варианту перевода долга, при котором на должнике сохраняется обязательство перед кредитором (варианты солидаритета или трансформации обязательства старого должника в субсидиарное), либо оно распространяется и на указанный в абзаце 1 случай освобождения старого должника от обязательства перед кредитором. С точки зрения буквы закона такого сужения сферы охвата данного правила о суброгации не наблюдается. В то же время, на наш взгляд, выведение случая с освобождением старого должника от обязательства из-под действия режима суброгации все-таки со всей очевидностью вытекает из телеологического толкования. Вариант, при котором старый должник освобождается от своего долга перед кредитором, а потом снова становится обязанным, только теперь уже перед новым должником, осуществившим исполнение в пользу кредитора, выглядит достаточно экзотичным. Кроме того, этот вариант не вписывается в логику суброгации, ведь в случае последней к некоему лицу переходят права кредитора по исполненному им обязательству, в то время как в случае выбытия старого должника из обязательства его обязательственная связь с кредитором прекращается, и, соответственно, к новому должнику с точки зрения формальной логики никак не могут перейти права кредитора в отношении старого должника. Так что приходится признать, что перевод долга по соглашению между новым должником и кредитором с условием об освобождении старого должника от обязательства действительно приводит к бесповоротному и безвозмездному освобождению старого должника от долга, что неминуемо сталкивает нас с проблемой толкования статьи 575 ГК РФ о запрете дарения.

Если оставить за скобками вопрос об оправданности самого этого несколько странного и не вполне уместного запрета на дарение и анализировать ситуацию de lege lata, с точки зрения системного единства законодательного материала трудно признать допустимым вариант безвозмездного освобождения должника-коммерсанта от долга за счет вступления в него другого коммерсанта. Безусловно, такая форма освобождения изначального должника от долга может казаться отличной от классического договора дарения, так как здесь нет договора между дарителем (в данном случае новым должником) и одаряемым (старым должником). В то же время указание в этом абзаце на то, что старый должник может отказаться от освобождения себя от обязательства, по сути, объявляет, что его молчание равнозначно согласию на прекращение своего долга. Это, в свою очередь, позволяет говорить о том, что закон предусматривает равнозначность молчания старого должника согласию на прекращение его обязательства. Иначе говоря, такого рода освобождение должника от обязательства по соглашению между кредитором и новым должником при молчаливом согласии старого должника мыслимо представить и как трехстороннее соглашение об освобождении должника от долга, которое в силу пункта 2 статьи 438 ГК РФ заключается старым должником путем акцепта молчанием. В любом случае различия между этими конструкциями становятся трудноразличимыми. Соответственно, могут возникать вопросы о последовательности такого режима, в рамках которого закон признает запрет на дарение (в том числе в силу пункта 1 статьи 572 ГК РФ в форме освобождения от долга) и одновременно прямо допускает тот же самый по сути результат в ситуации, когда согласие одаряемого выражается в форме молчания. Означает ли это, что данная норма ГК РФ фактически легализует один из вариантов обхода законодательного запрета на дарение?

Нельзя не отметить и еще один вопрос, который вытекает из норм абзацев 1 и 2 комментируемого пункта. Абзац 1, с одной стороны, говорит о возникновении солидарного участия старого и нового должников в обязательстве, что по общему правилу должно было означать в силу пункта 2 статьи 325 ГК РФ не суброгацию прав от кредитора к исполнившему обязательство новому должнику, а возникновение у последнего регрессного требования к старому должнику (то есть, по сути, прекращение обязательства старого должника и возникновение нового обязательства между старым и новым должником с новым сроком исковой давности). С другой стороны, в абзаце 2 написано, что к исполнившему обязательство новому должнику переходят права кредитора по этому обязательству, то есть предписывается сохранение обязательства, изначально возникшего у старого должника, и суброгация. Видимо, данное противоречие следует примирять, считая, что в силу прямого указания в этой специальной норме закона к отношениям по солидаритету в рамках перевода долга правило пункта 2 статьи 325 ГК РФ о регрессном характере требования нового должника к старому не применяется.

При этом норма абзаца 2 допускает исключение суброгации в случае, когда на это указано в соглашении между новым и старым должником. С учетом того, что сам этот пункт говорит о последствиях перевода долга по соглашению между кредитором и новым должником (то есть соглашению, в котором старый должник не участвует), речь здесь идет о некоем отдельном соглашении между старым и новым должником, в котором стороны исключают суброгацию. Допустимость такого соглашения об исключении суброгации применительно к ситуации, когда старым и новым должниками являются коммерческие организации, может быть de lege lata также поставлена под сомнение с точки зрения запрета на дарение. Возможным решением является подход, согласно которому при отсутствии какой-либо встречной выгоды (возможно и косвенной) у нового должника от отказа от права на суброгацию и обнаружении направленности такого соглашения именно на одарение старого должника суды должны считать, что соглашение старого и нового должников об исключении суброгации является недействительным.

4. Норма пункта 4 о применении к переводу долга норм о форме уступки прав является императивной, так как определяет не права и обязанности сторон, а форму договора.

Статья 392. Возражения нового должника против требования кредитора

Норма этой статьи не содержит прямого указания на ее природу. В то же время телеологическое толкование не оставляет сомнений в ее диспозитивности в той ситуации, когда перевод долга осуществляется на основании трехстороннего договора. Например, в соглашении о переводе долга, заключенном между кредитором, изначальным и новым должником, стороны могут договориться об отсутствии у нового должника права заявлять кредитору возражения, имевшиеся у прежнего должника, или предусмотреть право нового должника заявить зачет с опорой на встречные требования прежнего должника к кредитору. Очевидных политико-правовых резонов ограничения этих проявлений свободы договора мы не наблюдаем.

Несколько к иному выводу можно прийти в ситуации, если перевод долга осуществляется на основании договора, в котором не участвует изначальный должник. Условия такого соглашения могут быть признаны недопустимыми в той части, в которой они отступают от содержания комментируемой нормы в ущерб интересам изначального должника (если по условиям соглашения между новым должником и кредитором старый должник не выбывает из обязательства). Например, если в двустороннем соглашении нового должника и кредитора будет установлено, что новый должник получает право заявить зачет встречного требования, принадлежащего изначальному должнику (вопреки тому, что установлено в комментируемой статье), то это условие следует признать противоречащим закону. Соответственно, в этом контексте норма должна быть признана императивной. В то же время если такое двустороннее соглашение отклонится от нормы рассматриваемой статьи не в ущерб интересам изначального должника (например, новому должнику будет запрещено ссылаться на право приостановить встречное исполнение с опорой на наличие неисполненного встречного обязательства кредитора перед первоначальным должником), то это проявление свободы договора должно быть признано и последняя форма девиации договора от предписанной нормы должна считаться диспозитивной.

Из сказанного выше вытекает достаточно высокая (хотя и не безграничная) степень автономии воли сторон в блокировании перехода к новому должнику возражений изначального должника. Но, видимо, следует признать, что эта автономия не распространяется на те возражения, которые по своей природе не могут быть исключены по воле сторон в принципе (например возражение об исковой давности).

Статья 392.1. Права кредитора в отношении нового должника (введена Федеральным законом от 21.12.2013 N 367-ФЗ)

1. Норма пункта 1 является эксплицитно диспозитивной.

В этих условиях очевидно, что такое согласие может быть дано заранее, в том числе и в форме условия договора залога или поручительства о том, что залогодатель или поручитель согласны на замену должника. Однако проблема абстрактного согласия на сохранение обеспечений при переводе долга на любого нового должника требует серьезного дополнительного изучения. Как нам представляется, с точки зрения системной логики ее решение должно быть синхронизировано с решением аналогичной проблемы с предварительным согласием кредитора на перевод долга.

3. Норма пункта 3 о том, что перевод долга с полным выходом старого должника из обязательства прекращает и все обеспечения, предоставленные старым должником в пользу кредитора по этому долгу, не содержит прямого указания на ее природу. В то же время, думается, нет причин считать ее императивной. Если в соглашении о переводе долга участвуют кредитор и сам изначальный должник, они, безусловно, могут определить судьбу предоставленных им обеспечений так, как посчитают нужным. В то же время, если соглашение о переводе долга заключается новым должником и кредитором, оно не может по-иному определить судьбу предоставленных старым должником обеспечений в ущерб интересам старого должника как стороны, не участвующей в этом соглашении.

Статья 392.2. Переход долга в силу закона (введена Федеральным законом от 21.12.2013 N 367-ФЗ)

1. Норма пункта 1 не регулирует права и обязанности сторон договора. Оснований для телеологического выведения ее диспозитивной природы нет.

2. Норма пункта 2 разрешает вывести иное из закона или существа обязательства. Это ставит вопрос о допустимости согласования иного в договоре между кредитором и старым должником. Могут ли стороны такого договора установить, что согласие кредитора будет необходимым условием для эффективной замены должника, или вовсе запретить такой переход долга даже тогда, когда такая замена должника происходит в силу закона? Дать универсальный ответ, видимо, достаточно проблематично. Ключевое значение имеет то, на каком основании осуществляется переход долга. Если, например, речь идет о реорганизации, то вряд ли кредитор может заблокировать переход долга к организации-правопреемнику и оставить его на организации-правопредшественнике вопреки разделительному балансу или передаточному акту в силу того, что закон защищает его интересы иным путем (право на досрочное истребование долга), а также потому, что в ряде случаев при реорганизации прежний должник попросту прекращает свое существование. Аналогичным образом вряд ли кредитор может заблокировать переход долга к наследнику должника. Оставить долг на изначальном должнике невозможно объективно в силу его смерти, а освободить наследника от долга кредитор может за счет института прощения долга.

В то же время, видимо, могут быть ситуации, когда такое условие договора может быть признано законным. Например, статья 617 ГК РФ устанавливает правило о переходе прав и обязанностей по ранее заключенным договорам аренды к новому собственнику объекта аренды (так называемый принцип следования). То есть мы имеем случай перехода обязательств в силу закона. В то же время стороны договора аренды могут договориться о том, что при продаже арендодателем здания к новому собственнику права и обязанности арендодателя вопреки статье 617 ГК РФ не переходят или переходят только при согласии арендатора*(37). По сути, таким условием стороны говорят о том, что аренда при продаже здания прекращается, но арендодатель будет обязан возместить арендатору убытки, возникшие в связи с невозможностью исполнения арендодателем своих обязательств по договору. Допущение такого условия вполне логично, так как сам принцип следования закреплен в законе в первую очередь в интересах арендатора как кредитора. Если у последнего в реальности нет такого интереса (так как личность его контрагента, его репутация и способность исполнять свои обязательства по договору имеет для арендатора в данном конкретном случае большое значение), то это и будет отражено в договоре в условии об исключении принципа следования.

Таким образом, логично признать комментируемую норму императивной, но с ограниченной сферой императивности. Применительно к некоторым ситуациям норма может быть признана диспозитивной. Вопрос о выведении общих критериев такой дифференциации требует дополнительной проработки.

Статья 392.3. Передача договора (введена Федеральным законом от 21.12.2013 N 367-ФЗ)

Данная норма не определяет права и обязанности сторон договора, а предусматривает принцип регулирования соглашений о передаче договора.

Источник