что такое николаевская реакция
Николаевская реакция
Годы правления Николая I (1825-1855) многие историки называют «николаевской реакцией» и считают самыми неблагополучными в истории России со времён Смуты.
Николай I, вступивший на трон в период зарождения и активизации революционного движения, свою задачу видел в сохранении самодержавия и подавлении инакомыслия.
Положение разных народов и религий в этот период не было одинаковым. Законы разрешали каждому исповедовать любую религию. При этом православная церковь обладала преимуществом. Поощрялся переход в православие последователей других конфессий. Например, «еврейский вопрос» решался путем принудительного обращения евреев в православие.
Кавказская война, продолжавщая почти полвека, началась в результате попытки царского правительства подчинить народы Кавказа российским законам и приобщить местное население русской культуре. Это было столкновение совершенно разных цивилизаций, мировоззрений и образов жизни.
Освободительное движение горцев возглавил Шамиль, провозгласивший себя имамом своеобразного военно-религиозного государства.
Присоединение Кавказа к Российской империи, несомненно, имело прогрессивное значение. С утверждением новой власти сюда пришли более передовые общественные отношения, системы образования и здравоохранения, а позже и способы промышленного производства.
Таким образом, несмотря на далеко нелиберальную национальную политику, при Николае I расширилась многонациональная семья народов России, налаживался цивилизационный обмен, начало формироваться общее российское культурное пространство.
Продолжая линию своих предшественников, Николай I активно участвовал в европейских делах. Основным направлением политики России в Старом свете была борьба с революциями. В 1830-1831 годы он жёстко подавил выступление повстанцев, которые хотели создать в Польше
своё правительство. В 1848 году, когда в Европе начались революции, русская армия была сразу же направлена за границу, чтобы «навести порядок». В 1848 году, по просьбе австрийского монарха, царские войска вторглись в Венгрию, которая находилась под властью Австрии. В течение нескольких недель русская армия разгромила вооружённых венгерских мятежников. Таким образом, Николай I оправдывал прозвище «жандарма Европы», которое Россия получила со времени создания Священного союза.
Книга вторая. Загадка николаевской России
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Именно эта уваровско-погодинская смесь и легла в основу последнего внешнеполитического сценария николаевского царствования (который обозначили мы в предыдущей главе как стратегию «великого перелома»). Это ей суждено было стать главным идейным наследством, оставленным Николаем будущей России. И, между прочим, ответом на вопрос, поставленный три десятилетия назад Н.В. Рязановским, почему при всех драматических изменениях русской жизни после Николая обрушился в пожаре 1917 года тем не менее все тот же созданный им «архаический старый режим»?
Мало того, разве не объясняет это незначительное на первый взгляд и странным образом не замеченное биографами Николая изменение в управлявшей умами формуле и реваншистскую реакцию сегодняшнего «культурного болгарина»? Если так, то мы, похоже, присутствовали при сотворении мифа поистине удивительной долговечности, которому суждено было пережить падение не только Российской, но и Советской империи. Тогда, в 1850-е, однако, означал этот миф лишь то, что предсказывал Чаадаев: Россия обособилась от Европы политически, она вызывала её на бой.
Немедленные последствия этого вызова оказались катастрофическими. Не только потому, что за ревизией уваровской формулы с неизбежностью последовали несчастная война и капитуляция России. И даже не только потому, что эта ревизованная формула вошла в состав нового консенсуса её политического класса (а затем и национального сознания страны). Еще хуже было другое: она сделала невозможным честный диалог — как между Россией и Европой, так и между погодинским и чаадаевским поколениями в самой России. Утрачен был общий язык, без которого не могло быть серьезного спора, обе стороны перестали друг друга понимать.
Вот смотрите. Новая формула не только легитимизировала, но и предписывала захват Константинополя и проливов так же, как и «поглощение Австрии», и образование на месте Турции «законной империи Востока» (пусть под именем Славянского союза, но «с русским императором как главой мира» и с русскими великими князьями на престолах всех славянских государств). Европа приняла эту формулу всерьез. И страх перед нею объединил там всех — от консерваторов до революционеров.
Погодин сам цитировал Адольфа Тьера, знаменитого историка и будущего президента Франции. В его изложении Тьер утверждал: «Европа, простись со своей свободой, если когда-нибудь Россия получит в свою власть эти два пролива». Маркса и Энгельса Погодин, конечно, не цитировал, но встревожены они были ничуть не меньше ненавистного им Тьера. «Если Россия овладеет Турцией, — писали они, — её силы увеличатся почти вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы вместе взятой. Такой исход дела явился бы неописуемым несчастьем для революции».
В то же время в России (не на уровне, конечно, профессиональных идеологов, как Погодин или Тютчев, которые прекрасно отдавали себе отчет, что речь идет о переделе Европы), но на уровне общества, даже самого высокопоставленного, требования Николая звучали не только совершенно невинно, но и без малейшего сомнения справедливо. А.Ф. Тютчева, например, барышня ума экзальтированного, но и в высшей степени едкого и острого, нисколько не сомневалась, что единственной заботой Николая в годы Крымской войны было «вырвать христианские народности из-под власти гнусного ислама».
Именно и только из-за этого была она совершенно уверена, «цивилизованная и гуманная Европа бросается, как бешеная, на Россию». Получался неразрешимый парадокс: Россия была убеждена, что идет освобождать славян, а Европа — что Россия покушается на её свободу.
И ведь Анна Федоровна вовсе не была единственной в своем негодовании против предательской Европы, которая не давала России возможность вырвать бедных христиан из когтей «гнусного ислама» и, «становясь на сторону религии Магомета, тем самым изменяла своему жизненному принципу». Весь николаевский бомонд чувствовал точно так же. Именно поэтому, замечает она, «молодежь с восторгом идет на бой. Великие князья Михаил и Николай в совершенном восторге». Больше того, так чувствовали и наследник престола Александр Николаевич и сам император. Они тоже радовались войне «в осуществление предсказания, которое предвещает на 54-й год освобождение Константинополя и восстановление храма св. Софии».
Причем, радовались они войне не только с Турцией, но именно с Европой. Один эпизод 15 ноября 1853 года не оставляет в этом сомнений. «Во время чая наследнику-цесаревичу подали телеграмму от государя. Он прочел её, и лицо его прояснилось. „Английский и французский флоты вошли в Черное море, — сказал он, — тем лучше, это делает войну неизбежной»». Тютчева комментирует: «Эти слова в его устах знаменательны. Великий князь слишком привык к сдержанности, чтобы позволить себе высказать подобное мнение, если бы его не разделял государь». А 23 октября 1854 года Александр и его жена, цесаревна Мария Александровна, уже выражали «такие мысли, каких бы сами они не допустили или, во всяком случае, не высказали полгода тому назад. Они говорили, что Россия никогда не будет у себя хозяйкой, пока не получит Дарданелл, что естественными союзниками России являются славянские народы, которых во что бы то ни стало нужно вырвать из-под ига Турции».
Как видим, сценарий Погодина действительно завоевал себе сторонников на самом верху имперской иерархии. В конце концов несколько месяцев спустя после этого разговора Александру Николаевичу предстояло стать императором России. Но волнует нас сейчас не столько влияние Погодина (все упомянутые персонажи говорят уже, как мы слышали, на его языке), сколько полная невозможность диалога между сторонами, одной из которых требования России пред-ставляются естественными и справедливыми, а другой — смертельной угрозой. Чем еще, спрашивается, если не европейской войной, могла закончиться такая ситуация, созданная, как мы видели, даже не столько Николаем, сколько взращенными под крылом Официальной Народности политическими идеологами в конце его правления?
Более того, и во все последующие царствования Романовых отношения с Европой, пусть вполне мирные, даже союзные, должны были — при невозможности честного диалога — оставаться не миром, а перемирием. Так, собственно, и ответила Тютчевой на её отчаянные жалобы в 1856 году новая императрица: «мир необходим; впрочем, это будет только перемирие». Так и суждено было этим отношениям длиться, покуда неразрешимый парадокс не оказался разрублен мировой войной и гибелью имперской элиты.
И ведь с точно такой же необратимостью обрубила погодинско-уваровская формула диалог между поколениями в самой России. Это очевидно, едва сравним мы чаадаевский текст с тютчевскими или с погодинскими. Ну, возьмите хоть грандиозную фантазию о «великой империи Востока», слабым и неполным очертанием которой была якобы империя византийских кесарей. Нам и на мысль не приходило, отвечал на это Чаадаев, чтобы петровская, европейская Россия «могла быть законной наследницей древней восточной империи». Ему это представлялось противоречием в терминах. В конце концов Византийская империя управлялась, с его точки зрения (как, впрочем, и с точки зрения сегодняшней науки), совершенно так же, как и современные ей азиатские империи.
С порога отметал Чаадаев и мысль, что на России «лежит нарочитая обязанность вобрать в себя все славянские народности и этим путем совершить обновление человечества». Словно бы «поглощение» Россией славянской Польши сколько-нибудь продвинуло человечество по пути обновления. Словно бы не стала «поглощенная» Польша лишь неугасающим очагом жестоких конфликтов — как между Россией и Европой, так и внутри самой России. Да и кто сказал, что католические Чехия, Венгрия, Словакия или Хорватия пожелали бы стать частью задуманного Погодиным Союза? Разве не больше оснований было предположить, что их «поглощение» привело бы лишь к еще большему уподоблению России Оттоманской империи и «Польш» стало бы в ней после этого, по крайней мере, пять? И разве, наконец, не поучителен был опыт православной Греции, которая, едва получив независимость, потянулась вовсе не к единоверной России, но к «еретической» Европе? И так ли уж трудно было предвидеть, что, обретя независимость, последуют за нею и православные Сербия с Болгарией?
Ирония в том, что Чаадаев, человек александровского времени, был прав, отметая аргументы «новых учителей». Как выяснилось впоследствии, освобожденные славянские народы и впрямь оказались еще более неблагодарными клиентами самодержавной России, нежели греки. Короче, ничего хорошего для России, не говоря уже о человечестве, «наполеоновская» мечта Погодина не обещала. Но он-то был уверен, что обещала — и николаевская элита поверила ему, а не Чаадаеву. И ей образование Славянского Союза под эгидой России казалось теперь единственным средством «обновить обветшалую Западную Европу, которая изобрела ланкастерские батареи, пексановы пушки и пули Минье, но утратила веру, погасила поэзию, лишилась человеческого чувства и, отрекшись от Бога, слепила златого тельца себе для поклонения».
Короче говоря, если верить Погодину, Европа вернулась к язычеству, готова снова впасть в варварство. Говоря словами сегодняшнего культурного болгарина, «у них все позади». А славяне во главе с Россией, напротив, «призваны, — я лишь цитирую Чаадаева, — спасти цивилизацию посредством крупиц этой самой цивилизации, которые недавно вывели нас самих из нашего векового оцепенения». Согласитесь, что Чаадаеву так же не было тогда смысла спорить с Погодиным, как нам сегодня с «культурным болгарином».
Мы просто живем в разных временных измерениях. Я не говорю уже, что вся идея славянского «обновления Европы» решительно противоречила заявлению самого Погодина о том, что «пусть живут себе европейские народы, как знают. »
По-простому, что такое энтропия?
Энтропия – мера беспорядка (и характеристика состояния). Визуально, чем более равномерно расположены вещи в некотором пространстве, тем больше энтропия. Если сахар лежит в стакане чая в виде кусочка, энтропия этого состояния мала, если растворился и распределился по всем объёму – велика. Беспорядок можно измерить, например, посчитав сколькими способами можно разложить предметы в заданном пространстве (энтропия тогда пропорциональна логарифму числа раскладок). Если все носки сложены предельно компактно одной стопкой на полке в шкафу, число вариантов раскладки мало и сводится только к числу перестановок носков в стопке. Если носки могут находиться в произвольном месте в комнате, то существует немыслимое число способов разложить их, и эти раскладки не повторяются в течение нашей жизни, как и формы снежинок. Энтропия состояния “носки разбросаны” – огромна.
Второй закон термодинамики гласит, что самопроизвольно в замкнутой системе энтропия не может убывать (обычно она возрастает). Под её влиянием рассеивается дым, растворяется сахар, рассыпаются со временем камни и носки. Эта тенденция объясняется просто: вещи движутся (перемещаются нами или силами природы) обычно под влиянием случайных импульсов, не имеющих общей цели. Если импульсы случайны, всё будет двигаться от порядка к беспорядку, потому что способов достижения беспорядка всегда больше. Представьте себе шахматную доску: король может выйти из угла тремя способами, все возможные для него пути ведут из угла, а прийти обратно в угол с каждой соседней клетки – только одним способом, причём этот ход будет только одним из 5 или из 8 возможных ходов. Если лишить его цели и позволить двигаться случайно, он в конце концов с равной вероятностью сможет оказаться в любом месте шахматной доски, энтропия станет выше.
В газе или жидкости роль такой разупорядочивающей силы играет тепловое движение, в вашей комнате – ваши сиюминутные желания пойти туда, сюда, поваляться, поработать, итд. Каковы эти желания – неважно, главное, что они не связаны с уборкой и не связаны друг с другом. Чтобы снизить энтропию, нужно подвергнуть систему внешнему воздействию и совершить над ней работу. Например, согласно второму закону, энтропия в комнате будет непрерывно возрастать, пока не зайдёт мама и не попросит вас слегка прибрать. Необходимость совершить работу означает также, что любая система будет сопротивляться уменьшению энтропии и наведению порядка. Во Вселенной та же история – энтропия как начала возрастать с Большого Взрыва, так и будет расти, пока не придёт Мама.
Vladimir Lobaskin 286
Другие интересные вопросы и ответы
Почему раньше назывался николаевским?мост
Название Николаевский мост получил в честь императора Николая I после его смерти в 1855 году.
Кто и когда открыл цепные реакции?
Цепные реакции были открыты при изучении химических реакций под действием света. И произошло это в Германии в 1913 году. И это открытие принадлежит немецкому химику Максу Эрнесту Августу Боденштейну. А вот и он собственной персоной.
что такое Николаевская реакция?
Николай I — классический русский монарх-реакционер.
В истории остался термин “николаевская реакция”. Начав царствование с создания плана реформ, Николай Павлович потом отказался от них. Главное направление его деятельности и деятельности его администрации — опека и детальная регламентация всех проявлений общественной жизни. К двум прежним устоям русской государственности — православию и самодержавию — был прибавлен еще один: народность. Сущность официального представления о “народности” сводилась к тому, что Россия есть совершенно особое государство и особая цивилизация. И именно поэтому отличается и должна отличаться от Европы всеми основными чертами национального и государственного быта. К ней совершенно “неприложимы требования и стремления европейской жизни”.
Николай при этом признавал, например, крепостное право злом, но не решился на его отмену, боясь, что такая отмена станет “злом еще большим”. Для того чтобы “создать наряду с полицией карательной полицию покровительственную”, которая должна была бы “утирать слезы” и стоять на страже справедливости, он сразу по восшествии на престол учредил корпус жандармов и III отделение Собственной Е. И. В. канцелярии. В руководство спецслужбы были назначены очень заслуженные и порядочные люди, герои войны 1812 года. Но в целом результаты работы III отделения вовсе не соответствовали надеждам, которые на него возлагал император.
Во внешней политике, по словам канцлера (министра иностранных дел) гр. Нессельроде, Россия должна была “поддерживать власть везде, где она существует; подкреплять там, где она слабеет; защищать там, где на нее нападают”. Западноевропейские революции 1848—1849 гг. не находили никакого отклика в России. Тем не менее власть постаралась еще сильнее “закрутить гайки”, борясь с химерой революции.
Цензура была ужесточена до крайнего предела. Были запрещены регистрация и выход в свет новых изданий. Резко ограничили выдачу иностранных паспортов, за их получение ввели громадную пошлину в 250 рублей. Молодых ученых прекратили посылать за границу и т. д. В 1850 году в университетах вообще запретили преподавать философию. При этом количество студентов в высших учебных заведениях во второй половине царствования начало сокращаться.
http://www.businesspress.ru/newspaper/article_mId_40_aId_332557.html Регина 8
Реакция протекает практически до конца за 19 сек. При температуре 100 C.
Николаевская реакция и тупик стратегии политической адаптации к Европе
Идеалу либеральной политики начала прошлого политика царствования был противопоставлен попечительный и охранительный идеал консерватизма, строгого надзора власти за общественными силами и заботы царя о народе, имеющих патриархальный, отеческий характер. Для этого была использована созданная еще в 1812г. “Собственная его императорского величества канцелярия”, значительно расширенная в 1826 г. Ей были приданы общегосударственные функции: составление свода законов, политической полиции, управление благотворительными и образовательными учреждениями, а в 1836 г. и управление государственными крестьянами. Особую роль в системе власти играло III отделение этой канцелярии, которое преследовало “государственных преступников”, следило за всеми подозрительными лицами: иностранцами, раскольниками, фальшивомонетчиками и т.д. В 1827 г. в распоряжение его начальника А.Х.Бенкендорфа был передан корпус жандармов. В результате был установлен полный контроль над духовной и политической жизнью страны.
Полностью отказавшись от попыток изменения государственного строя, Николай I сосредоточил свое внимание на укреплении порядка внутри страны. Для этого была проведена огромная работа по сведению воедино всех законов, изданных с 1649 г. В 1830 г. было выпущено “полное собрание законов” Российской империи. Из него выделили “Свод законов Российской империи”, не включавший в себя устаревшие и утратившие силу законы. Тем самым из законодательства были устранены внутренние противоречия. Оно стало более цельным.
Органы сословного представительства дворянства, отчасти уничтоженные при Павле I, были восстановлены на новой основе, укреплявшей власть наиболее богатых помещиков. При этом пополнение дворянства за счет выслужившегося чиновничества и военных было ограничено. Выборные представители дворянства на местах были слиты с чиновниками государственного аппарата. Они либо утверждались царем, либо действовали наряду с правительственными чиновниками. Эта система вводилась не только в губерниях и уездах, но и в городах, где дворянство в качестве “первого сословия” потеснило в органах управления купцов и ремесленников. Тем самым органы дворянского самоуправления превратились в один из органов бюрократического государственного управления. Так получила свой законченный вид система российской бюрократии.
Николай I, гордившийся своим внешним сходством с Петром I, видел в дворянстве, как и в других сословиях, прежде всего инструмент государственной власти. Однако, в отличие от Петра, опиравшегося на людей талантливых, Николай I выдвигал на министерские посты своих генерал-адъютантов, людей ограниченных, не имевших собственного мнения. Стремясь управлять жизнью страны единолично, как Петр, он лишь способствовал развитию бесконечной бюрократической переписки и волокиты, создававшей отличные условия для злоупотреблений власти на местах. В результате оказывалось, что государством правит не император, а “столоначальники”, т.е. чиновники ведомств. Стремясь к наведению порядка в стране, Николай I на самом деле разрушал этот порядок. Время его правления стало образцом взяточничества и неразберихи в государственном аппарате.
Стремясь оградить народные массы от влияния идей либерального дворянства, Николай I способствовал усилению раскола российского общества. Он укрепил сословный характер образования. В 1827—1828 гг. крепостным крестьянам было запрещено поступать в гимназии и университеты. Был издан новый школьный устав, разрушавший связь и преемственность между церковно-приходскими училищами, уездными училищами, гимназиями и университетами. В приходских училищах получали образование лишь крестьяне. В уездных училищах учили детей купцов и ремесленников. В семиклассную гимназию имели право поступать дети дворянства и чиновничества. Только гимназия готовила к поступлению в университет. Обучение за границей лишало права на государственную службу. В начальных и средних школах были введены телесные наказания. Учителей за отступление от “благонамеренных” идей строго наказывали, увольняли.
Новый университетский устав 1835 г. резко ограничивал университетскую автономию и передавал дело начального и среднего образования в руки попечителей учебных округов, часто назначавшихся из генералов. Была ограничена научная деятельность университетов и уничтожен университетский суд. Особенно сильные притеснения университеты стали испытывать после 1848 г., когда министром просвещения стал реакционер П.А. Ширинский-Шихматов, который требовал, чтобы выводы науки основывались “не на умствованиях, а на религиозных истинах”. Он закрывал кафедры философии и других “вредных” наук в университетах, боролся за “единообразие” в преподавании.
В основу просвещения был положен принцип охранительной идеологии, сформулированный С.С.Уваровым: “Православие, самодержавие, народность”. Тем самым основой незыблемости самодержавия открыто провозглашался традиционализм. Однако повышение роли православия не увеличило свободу церкви и веры. Обер-прокурор Синода, бывший генерал Н.А. Протасов, по отзывам: священников “сонмом архиерейским как эскадроном на ученьи командовал”. Уклонение от посещения официальной православной церкви, поддерживавшей самодержавие, рассматривалось как выступление против царской власти. Поэтому время правления Николая I было ознаменовано гонениями против старообрядцев. У них отбирали общинное имущество и даже детей, которых сдавали в военные школы. Сектантов, открыто признававших царя Антихристом, заключали в крепости, сдавали в солдаты, выселяли в Закавказье.
Из всех народных традиций Николай I выбирал только те, которые содействовали упрочению самодержавия. На этом строилась крестьянская политика правительства. Сознавая, что крепостничество есть зло, Николай I не мог решиться на его отмену. Идея “европеизации” после Великой французской революции уже не казалась столь притягательной. Более того, она стала опасной. Отношение к ней резко разделяло либералов и правительство. Из требований крестьян, выдвигавшихся во время участившихся крестьянских выступлений, правительство обратило внимание на те, которые могли способствовать укреплению тягловой крестьянской общины как формы приспособления крестьян к малоземелью и эксплуатации. Оно понимало, что именно община является хранителем народного идеала “царя-батюшки”, глубинной основы веры народа в царя. Особенно частыми были требования восстановления общинного самоуправления во время выступлений помещичьих крестьян в 1820—1840 гг. Это было формой протеста против самоуправства вотчинной администрации помещиков на крестьянских землях. Под давлением крестьян помещики все чаще передавали управление имением бурмистрам из крепостных, избиравшимся крестьянским сходом, вводили переделы земли между крестьянами, которые поддерживали одинаковый уровень их платежеспособности, препятствовали окончательному разорению бедных хозяйств.
Введение крестьянского общинного самоуправления среди государственных крестьян стало стержнем попечительной реформы П. Д. Киселева, ставшего в 1837 г. министром государственных имуществ. В соответствии с ней губернии делились на округа, в которых государственными крестьянами и их землями управляли окружные начальники из дворянства. Округа в свою очередь делились на волости и сельские общества, управление которыми было построено на началах крестьянского самоуправления. Волостной крестьянский сход (1 выборный от 20 дворов) выбирал волостное правление и суд (“судебную расправу”). Сельские сходы (2 выборных от 10 дворов) выбирали старосту, суд, сборщика податей, смотрителя хлебных магазинов, сотских и десятских. Тем самым впервые с XVII в. были официально признаны общинные принципы жизни крестьянства, отличные от принципов жизни городского общества. Это не могло не способствовать оживлению общинно-вечевых ценностей в крестьянской среде. Влияние этих идеалов оказалось настолько велико, что они во многом определили жизнь русской деревни в XIX — начале XX в., причем их влияние с развитием хозяйства и социального расслоения общины уменьшалось далеко не везде.
Однако, развертывая попечительную политику, поддерживая порядок в казенных имениях, улучшая крестьянское хлебопашество и скотоводство, оказывая помощь нищим и погорельцам, строя больницы, школы, ветеринарные лечебницы, П. Д. Киселев не учел, что крестьянская община представляла собой замкнутый мир, не терпящий внешнего вмешательства. Расходы на новые формы управления, сбор средств на хозяйственный и “мирской”, т. е. общинный капитал крестьяне воспринимали как форму крепостнической повинности. Они были убеждены, что их продали “в удел” генералу Киселеву и всячески сопротивлялись этой новой форме зависимости. К тому же губернские и окружные учреждения Министерства государственных имуществ были типично бюрократическими структурами, чуждыми подлинным интересам крестьянства. В результате попечительная политика Николая I только убедила крестьян в том, что мелкие реформы — это происки “бар”, противников крестьянства. От царя они по-прежнему ожидали полного освобождения от крепостничества и всех повинностей. В 20—40-е годы XIX в. количество крестьянских выступлений выросло в 1,5 раза.
Тем самым попытка бюрократического государства сблизиться с крестьянством, найти в его традиционализме непосредственную поддержку политике правительства оказалась мало плодотворной. Крестьянство резко различало царя как носителя “Правды” и правительство как носителя “кривды”. Раскол российского общества продолжал развиваться.
Лекция 8. Основные тенденции политического развития
России во второй половине XIX века.
Вопросы:
Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет