что такое моторола в рэпе
Что такое моторола в рэпе
Захар Прилепин запись закреплена
Ну, поехали. Письмо первое.
Про Моторолу.
___________________________________
Моторола, в миру Арсен Павлов (именно Арсен, а не Арсений, как пишут в сети) живёт в обычной квартирке в Донецке. На каком-то там этаже — пятом, шестом или седьмом: когда мы в окошко смотрели, я не считал этажи.
Во дворе местные старики играли в домино.
Моторола недавно провёл им свет к столику, чтоб глаза не портили вечерами.
Обычный мирный дворик, и свет горит у играющих доминошников.
Я спрашивал как-то у Моторолы, что он говорит жене, когда уходит на боевые.
— Ничего не говорю, — ответил он. — Просто иду на работу.
Вот теперь я увидел это место, откуда он идёт на работу: обычный, с известным всем запахом лёгкой затхлости, в меру пошарпанный, народный подъезд; железная дверь, в квартире работает телевизор, там идёт какой-то очередной разговор про Англию и Евросоюз (Моторола скептически комментирует: раскричались… видно, что он следит за новостями и в курсе всего).
На стене и в серванте за стеклом фотографии: его дочка, которой едва за годик, его жена Елена, пара его удачных чёрно-белых фоток, свадебная фотография.
Знаю Моторолу два года, но сам никогда не звоню. Позвонил он.
Говорит: привет, видел тебя (не сказал где, наверное, где-то в сети). Как твои дела, спросил, и вдруг весело добавил: скучаю по хорошим людям.
— Да я опять в Донецке, — отвечаю я.
— А приходи в гости, я пока на больничном, — сказал он.
В джипе играл Баста-Ноггано.
— Новые песни? — не узнал я.
Поболтали с водителем (молодой, славный, приветливый парень, воюющий с лета 2014-го) о рэпе: это он, едва появится что-то новое, качает Мотороле 25/17, Рема Диггу, ГРОТ, Типси Типа и вот Басту-Ноггано (псевдоним рэпера Василия Вакуленко).
Вася что-то пел в своей очередной хорошей песне про войну и куда-то там опять летящие пули.
Мы немножко и не очень весело пошутили со «спартанцами» на тему того, что Баста-Ноггано «милитаристской» тематики не чужд, однако в Донецк с концертом не приедет, судя по всему, никогда.
Я спросил у бойцов, как Моторола относится к политическим убеждениям тех, кого слушает.
«Спартанский» водитель ответил в том смысле, что это определяющего значения в целом не имеет; хотя то, что Дигга сюда приезжает и поёт — это радует всех, с Моторолой они приятели, и вообще Дигга — красава.
(Рэм Дигга — это такой популярный рэпер из Ростовской области с очень своеобразной и скоростной манерой чтения; автор отличной песни «Уходит караван на юг», имеющей явные аллюзии к донбасской войне).
Второй «спартанец» был немногословен; он довёл меня до квартиры, по рации связался с Моторолой:
— Командир, открой дверь!
Моторола открыл, предложил бойцу тоже зайти, посидеть, поговорить, но тот очень тактично отказался.
Я принёс всякие игрушки и сладости его дочке, бутылку коньяка (в прошлый раз я выпил у Моторолы три бутылки коньяка на пару с военкором Поддубным, решил хотя бы отчасти компенсировать нанесённый урон) и две бутылки вина; причём сразу предупредил, что одну выпью сам (вчера засиделись до утра с хорошим собеседником, ну и… я испытывал некоторую потребность).
Моторола несколько раз предложил поесть, я отказался. Он принёс мне высокий крепкий стакан, а себе кружку чая.
— Весь подъезд знает, конечно же, что ты тут живёшь, — говорю.
За день до моего прихода возле этого дома весь день бродила туда-сюда и разглядывала окна журналистка; её быстро вычислили ребята Моторолы, проверили документы.
Моторола смеётся: «Я ей говорю: я тебя сейчас люстрирую, как в Киеве».
И добавляет примирительно:
— Ну, а что я могу сказать? Ещё дома меня не пасли.
Местные пьяницы и прочий нетрудовой околокриминальный элемент двор дома, где живёт Моторола, а также соседние дворы оставили.
— Двор — место для стариков и детей, — посмеивается Моторола.
Нисколько бы не удивился и не огорчился, если б Моторола жил в огромном коттедже за огромным забором, а во дворе бы стоял танк. В Донецке множество пустых коттеджей, чьи хозяева в самом начале войны уехали в Киев и всю эту «русскую весну» ненавидят: живи — не хочу.
В конце концов один из главных «сепаратистских боевиков», если верить новостям украинских СМИ, столько всяких дел натворил, что должен был давно на свои отстроить себе дворец. Но нет, с тех пор как Моторола оказался в Донецке, снимает у дончанина за свои деньги.
Квартира трёхкомнатная, комнатки маленькие.
И совсем небольшая кухонька, вход в которую загорожен большим мягким пуфиком, чтоб годовалая дочка не проползала туда и не извлекала посуду из шкафов.
На кухне небольшой аквариум.
— Одиннадцать рыбок, пять раков, три улитки, — говорит Моторола. — Недавно купил. Теперь смотрю на них.
Насыпает им корм. Раки начинают суетиться, посекундно сшибая улитку, и бешено работать своими челюстями.
Мельчайший корм едва виден.
Иногда кажется, что раки работают челюстями попусту.
— Представление о том, что раки движутся только назад, оказалось не совсем справедливым, — смеётся Арсен: рачки действительно лезут вперёд.
Поговорили про его глаз: там есть некоторые проблемы с лечением. Моторола, впрочем, и на всю эту историю реагирует с неизменным юмором.
— Пока только одно волнует: один глаз поранил и теперь, если что, резерва нет, — глядя на меня единственным на этот момент глазом, говорит он.
Моторола неожиданно цветисто рассказывает о своих ощущениях:
— Ты не представляешь, какие фантасмагорические процессы в голове происходят, когда смотришь на мир только одним глазом: сознание перестраивается и начинает само дорисовывать вторую, невидимую половину действительности… Очень интересно жить. Но иногда стрёмно: идёшь — и вдруг резко возникает ощущение, что перед тобой стоит столб. А столба нет.
Потом забавно рассказывает, как после очередной контузии утерял способность к чтению: слова рассыпались, и чтобы понять их, приходилось пять раз перечитывать фразу — одно слово никак не лепилось к другому; но когда произошла ещё одна контузия, случился обратный процесс: всё встало на свои места.
— Только одним глазом читать неудобно, устаёшь, конечно.
— У тебя сколько вообще ранений? — спрашиваю его.
— Если считать полученные здесь в ходе боевых действий, то шесть.
Самое заметное: на левом локте сшитое развороченное мясо: сработал украинский пулемётчик в аэропорту. Моторола впроброс, ни на чём не акцентируясь, рассказывает, как вёл группу на штурм в одном из коридоров донецкого аэропорта.
Рассказывает, как сам вколол себе обезболивающее.
Но потом всё равно голова поплыла: рука была — всё мясо наружу.
— Мне вчера один твой боец рассказывал, как в аэропорту взяли пулемётчика в плен… И тот борзо себя вёл, — говорю я. — Не этот?
Моторола секунду смотрит на меня. Потом отрицательно машет головой: нет.
Нет, не этот. Этот так себя не вёл. Никогда.
Просто отказала, и всё.
Ну, кто может даже отдалённо вообразить себе эту ситуацию, может понять, каково это.
В другой раз, сразу после тяжёлого ранения в лопатку, приезжал к Мотороле в гости Иван Охлобыстин, он в тот раз шубу подарил его жене.
— Весь на уколах, ничего не понимаю, но делаю вид, что всё понимаю и мне не больно, — смеётся Арсен.
Мы обсудили всякие последние новости; я вдруг увидел в шкафу фотоальбомы: дай зазырыть, говорю.
Альбомы оказались армейские.
— Ты всё из дома сюда перевёз? — спросил я.
Моторола как-то уклончиво ответил, что привёз всё самое главное.
Мы разглядываем, посмеиваясь, фотки, Моторола весело, по-простому, комментирует:
— Я же из Краснодарского края призывался, хотя родился в одиннадцатом регионе, и сзади у меня на шлеме было написано 23-РУС.
(Краснодарский край — 23-й регион).
Вижу дагестанские и чеченские пейзажи (Моторола служил по контракту на исходе второй чеченской, дважды был там в командировках).
— Он от шока или чего?
Пролистывает эту страницу сам, дальше.
— А занавески у меня видишь какие? Ко мне комбат заходил: «Б*я, убери этот «домик в деревне»!»
Занавески очень хорошие, домашние, уютные.
Моторола на марше. Моторола-связист. Моторола в палатке с друзьями выпил монастырского вина, много — очень характерные фотографии.
— Я вообще синьку не люблю, но тут… — смеётся Моторола.
А здесь они, по ходу, слушают музыку и немного танцуют.
— Тогда уже появилась «Каста», — вспоминает Моторола и добавляет: — Музыка — это хорошо.
Входит жена с дочкой: они гуляли.
С ними боец «Спарты» — занёс коляску.
Жена — спокойная, с достоинством, приветливая; по типу — казачка из «Тихого Дона»: чувствуется какая-то порода, и ум, и стать, и выдержка жены человека, ходящего круглый год близ смерти. Настолько близко, как мало кто на этом свете сегодня.
Они познакомились здесь, она из Николаевки, была ранена.
— Она выше меня на полторы головы, — смеётся он. — Я бы не смог при всём желании.
Была добрая сотня фейковых новостей о гибели Моторолы и ещё сотня о том, что он сбежал из ДНР.
Характерно, что врач, которая подлечивает глаз Моторолы, спросила у него встревоженно:
— А вы не уедете? Точно останетесь здесь?
Для людей в ДНР само присутствие Моторолы показатель того, что с республикой всё в порядке, что Украина сюда не вернётся.
Из приличных фейков только один помню: в сети есть информация, что подразделение Моторолы признано в Британии лучшим среди европейских спецподразделений: не думаю, что британские военные столь искренни; однако то, что опыт его батальона изучают, проверяют и перепроверяют ведущие европейские военные школы, очевидно.
А в это время Моторола в шортах смотрит на дочь, журчит аквариум, жена тихо разбирает продукты из пакета на кухне.
Лена тоже предложила мне поесть, я снова отказался, но всё равно через минуту на нашем столике стояла тарелка с нарезанным сыром и колбасой и тарелка с креветками.
Ярослава, дочка, так и не понял, на кого похожа: милейший блондинистый ребёнок.
Сразу потянулась к отцу.
— Когда папа дома, мама у нас не в авторитете, — довольно и добродушно отметил Арсен.
Моих игрушек Ярослава немного напугалась: слишком яркий фонарь, слишком громкая машина.
— Такая девочка красивая, ты чего… — засмеялся Моторола.
— Ничего, привыкнет, — не то чтоб извиняясь, но чуть озадаченно говорит Лена, и, что-то приговаривая, уносит дочку спать.
У жены хорошая речь и ровные, плавные манеры; она выходила замуж за Арсена Павлова, ушедшего на дембель старшим сержантом. Сейчас она жена полковника; представить её женой генерала — никакой сложности. Женщина на своём месте.
— Наверное, пора закапать тебе? — спросила она, вернувшись.
Моторола послушно снял повязку.
Она закапала ему капли в раненый глаз.
Было видно, что ей многократно, несравненно жальче мужа, чем мужу самого себя.
Лена беременна, на заметном сроке.
Очередной маленький Моторола на подходе.
Мотороле предлагали поехать в Питер, там лечить раненый глаз, он отказался.
На своё счастье, я не стал спрашивать, почему.
Мы негромко болтали о том о сём, и вдруг он что-то вспомнил и будто бы рассердился:
— Человек с таким вот животом стоит и говорит: «Я за вас переживаю и болею». А что ты за меня болеешь? Я гражданин РФ, и нечего за меня болеть. Ты болей вот за детей здесь… Он меня спрашивает: «А что ты не поехал в Питер подлечиться? Могу помочь!» А что мне туда ехать? Вот, смотри, есть другой боец, у него тоже с глазом проблемы. Что вы его в Питер не отправили? А? Чтобы сказать потом: «Ага, я вот такой ох*ренный парень — я Моторолу отправил в Питер!». Самолюбие своё потешить! Я никуда не собираюсь пока. Мне ещё швы с самого глаза не сняли. Куда мне, на х*р, ехать. Я сразу всем об этом сказал, ну а чё? Вот почему солдат никто не отправляет? Почему меня? Мне этого не надо, меня совесть замучает. Я заколебался к чёрту посылать людей по этому поводу. Пойдём покурим лучше.
Моторола неожиданно переводит разговор в сферу филологии и языкознания.
— Знаешь, вот ты сказал, что украинцы как нация образовались — с этим можно, конечно, согласиться, — говорит он. — Но есть один вопрос. Они образовались после того, как они уже были русскими, понимаешь? Я не могу разделить: русские, белорусы, украинцы — для меня это сейчас исключительно региональное деление. Мы разговаривали с ними в одно прекрасное время, допустим, до Петра I на одном языке. Это потом уже начались то в одном направлении реформы, то в другом. Но, в принципе, если взять мову — до распада СССР она была вполне нормальной. Там человеческие слова — те слова, которые мы понимаем, потому что они у нас вот здесь вот, — он показывает куда-то себе в область солнечного сплетения. — Потому что наши предки на этом языке разговаривали. А то что сейчас у них.
— За 25 лет очень обновили язык. Понапридумывали замен русским словам.
— Да уж, они так его обновили… Смотри, есть суржик и балачка. Балачка краснодарская и ростовская похожи. Если взять суржик — это чистая балачка, такая же, как балачка краснодарская. Но в Краснодаре это не образовалось в язык. Вот я родился в Республике Коми, на четверть у меня кровь — коми, часть русской крови, часть адыгейской. В Коми национальная одежда — такие же вышиванки, как и у славян, только с отличающимися узорами. Но практически — то же самое. И если я сейчас надену свою национальную одежду, — ну, просто вот захочу походить в льняной одежде своего народа, — то меня начнут сравнивать с «укропом» каким-нибудь. Они начинают монополизировать то, что было общим. Они делают это намеренно. Вот у них День вышиванки, посмотрите! Но мы такие же вышивальщики, все мы одинаковые. А самое главное, что у нас у всех кровь одного цвета. И сегодня возникают сложные темы, с которыми я борюсь.
За что погиб Моторола
Публицист Антон Котенёв — о феномене простого русского парня, ставшего героем нашего времени.
Фото: © REUTERS/Alexander Ermochenko
События последних лет в Крыму и в Донбассе многие называли возвращением в историю из безвременья глобального капитализма. Тогда казалось, что мир вновь становится многополярным, что кинолента нашей жизни соскочила с паузы и вновь завертелись бобины мирового свершения, что из какого-то неведомого сора проклюнулись и оформились ростки альтернативы.
В эти пару лет жернова истории вытащили на поверхность огромное множество новых лиц, людей, которые четверть века были невидимыми. Именно они стали ополченцами Донбасса, новыми русскими героями.
Задумчивый ролевик-реконструктор Игорь Стрелков, хитроватый немец Игорь Безлер, русский националист Мильчаков, коммунист Мозговой и, конечно, невысокий парень с ростовской автомойки Арсений Павлов по прозвищу Моторола.
Командиры ополчения были на редкость разношёрстной компанией. Каждый из них был по-своему странным, необычным, совершенно не вписывающимся в ходульные представления о сопротивлении новой киевской власти в русских областях Украины.
Достаточно сказать, что заместителем Стрелкова долгое время был Сергей Здрилюк, украинец из Винницы. У каждого был какой-то свой специфический взгляд на вещи, в общем — лица необщее выражение.
Сторонники территориальной целостности Украины, что в Киеве, что в Москве, что в Нью-Йорке и Берлине, напротив, и тогда и сейчас напоминают боевых андроидов, тех самых «киборгов», с которыми Гиви и Моторола бились за донецкий аэропорт. Последние часто вызывают сочувствие, симпатию и чувство человеческой сопричастности.
Именно фигура Моторолы во многом стала символической, хотя бы из-за его социального происхождения. Этот талантливый полевой командир стал любимой мишенью либералов, которые устроили настоящий чемпионат по социальному расизму, издеваясь над профессией мойщика машин, над смешным прозвищем, над простой внешностью.
Их невыносимо раздражал тот факт, что неравнодушный и патриотичный человек из низов общества стал заметным и, да, сделал карьеру в ходе войны. Эти люди предпочитают тот мир, где богатые богатеют, клерки кормятся крошками с барского стола, а «быдло» стоит в стойле и никак не обнаруживает своего присутствия.
Вместе с тем для сотен тысяч подростков и молодых людей Моторола стал настоящим героем. Конечно, немного похожим на героев комиксов. Ведь к этому располагает сама ситуация, когда ты сидишь в соцсети «ВКонтакте» и напряжённо следишь за боями на окраинах Донецка, за тем, как простые, но по-своему ироничные ребята Гиви и Моторола превращают в фарш украинских киборгов.
Да, это было похоже на компьютерную игру, но вместе с тем стало вдохновляющим примером, новой моделью социально одобряемого поведения: защищать своих, жертвовать эгоистическими интересами ради чего-то большего.
Если в 1990-е подобный идеализм был лишь поводом покрутить пальцем у виска, то Моторола вернул обществу самоуважение, вернул представление о том, что такое хорошо и что такое плохо.
В последнее время с героями в России было довольно туго. Да, есть военные, которые ведут бои с террористами, например, в Сирии. Есть спортсмены, музыканты, учёные. Но очень давно не было простого человека, про которого каждый мог бы сказать:
«Он такой же, как я, просто чуть более отчаянный, чуть более решительный. И я могу стать таким же, потому что это не глупо и не смешно, а правильно».
А потому лучшим ответом на вероломное убийство Арсения Павлова станет помощь в формировании по-настоящему крепкой, независимой от Киева государственности на территории ДНР и ЛНР. Республики должны доказать свою самостоятельность, жизнеспособность и показать миру, что восстание 2014 года не было напрасным.
Если жизнь в Луганске и Донецке наладится, если дети будут читать в школе Пушкина и Булгакова, взрослые работать, а пенсионеры приобретать лекарства по русскоязычным рецептам, то Моторола погиб не зря.
Письма из Донбасса. Памяти Арсена Павлова — Моторолы.
Письмо первое. Моторола дома
Моторола, в миру Арсен Павлов (именно Арсен, а не Арсений, как пишут в сети) живёт в обычной квартирке в Донецке. На каком-то там этаже — пятом, шестом или седьмом: когда мы в окошко смотрели, я не считал этажи.
Во дворе местные старики играли в домино.
Моторола недавно провёл им свет к столику, чтоб глаза не портили вечерами.
Обычный мирный дворик, и свет горит у играющих доминошников.
Я спрашивал как-то у Моторолы, что он говорит жене, когда уходит на боевые.
— Ничего не говорю, — ответил он. — Просто иду на работу.
Вот теперь я увидел это место, откуда он идёт на работу: обычный, с известным всем запахом лёгкой затхлости, в меру пошарпанный, народный подъезд; железная дверь, в квартире работает телевизор, там идёт какой-то очередной разговор про Англию и Евросоюз (Моторола скептически комментирует: раскричались… видно, что он следит за новостями и в курсе всего).
На стене и в серванте за стеклом фотографии: его дочка, которой едва за годик, его жена Елена, пара его удачных чёрно-белых фоток, свадебная фотография.
Знаю Моторолу два года, но сам никогда не звоню. Позвонил он.
Говорит: привет, видел тебя (не сказал где, наверное, где-то в сети). Как твои дела, спросил, и вдруг весело добавил: скучаю по хорошим людям.
— Да я опять в Донецке, — отвечаю я.
— А приходи в гости, я пока на больничном, — сказал он.
В джипе играл Баста-Ноггано.
— Новые песни? — не узнал я.
Поболтали с водителем (молодой, славный, приветливый парень, воюющий с лета 2014-го) о рэпе: это он, едва появится что-то новое, качает Мотороле 25/17, Рема Диггу, ГРОТ, Типси Типа и вот Басту-Ноггано (псевдоним рэпера Василия Вакуленко).
Вася что-то пел в своей очередной хорошей песне про войну и куда-то там опять летящие пули.
Мы немножко и не очень весело пошутили со «спартанцами» на тему того, что Баста-Ноггано «милитаристской» тематики не чужд, однако в Донецк с концертом не приедет, судя по всему, никогда.
Я спросил у бойцов, как Моторола относится к политическим убеждениям тех, кого слушает.
«Спартанский» водитель ответил в том смысле, что это определяющего значения в целом не имеет; хотя то, что Дигга сюда приезжает и поёт, — это радует всех, с Моторолой они приятели, и вообще Дигга — красава.
(Рэм Дигга — это такой популярный рэпер из Ростовской области с очень своеобразной и скоростной манерой чтения; автор отличной песни «Уходит караван на юг», имеющей явные аллюзии к донбасской войне.)
Второй «спартанец» был немногословен; он довёл меня до квартиры, по рации связался с Моторолой:
— Командир, открой дверь!
Моторола открыл, предложил бойцу тоже зайти, посидеть, поговорить, но тот очень тактично отказался.
Я принёс всякие игрушки и сладости его дочке, бутылку коньяка (в прошлый раз я выпил у Моторолы три бутылки коньяка на пару с военкором Поддубным, решил хотя бы отчасти компенсировать нанесённый урон) и две бутылки вина; причём сразу предупредил, что одну выпью сам (вчера засиделись до утра с хорошим собеседником, ну и… я испытывал некоторую потребность).
Моторола несколько раз предложил поесть, я отказался. Он принёс мне высокий крепкий стакан, а себе кружку чая.
— Весь подъезд знает, конечно же, что ты тут живёшь, — говорю.
За день до моего прихода возле этого дома весь день бродила туда-сюда и разглядывала окна журналистка; её быстро вычислили ребята Моторолы, проверили документы.
Моторола смеётся: «Я ей говорю: я тебя сейчас люстрирую, как в Киеве».
И добавляет примирительно:
— Ну, а что я могу сказать? Ещё дома меня не пасли.
Местные пьяницы и прочий нетрудовой околокриминальный элемент двор дома, где живёт Моторола, а также соседние дворы оставили.
— Двор — место для стариков и детей, — посмеивается Моторола.
Нисколько бы не удивился и не огорчился, если б Моторола жил в огромном коттедже за огромным забором, а во дворе бы стоял танк. В Донецке множество пустых коттеджей, чьи хозяева в самом начале войны уехали в Киев и всю эту «русскую весну» ненавидят: живи — не хочу.
В конце концов один из главных «сепаратистских боевиков», если верить новостям украинских СМИ, столько всяких дел натворил, что должен был давно на свои отстроить себе дворец. Но нет, с тех пор как Моторола оказался в Донецке, снимает у дончанина за свои деньги.
Квартира трёхкомнатная, комнатки маленькие.
И совсем небольшая кухонька, вход в которую загорожен большим мягким пуфиком, чтоб годовалая дочка не проползала туда и не извлекала посуду из шкафов.
На кухне небольшой аквариум.
— Одиннадцать рыбок, пять раков, три улитки, — говорит Моторола. — Недавно купил. Теперь смотрю на них.
Насыпает им корм. Раки начинают суетиться, посекундно сшибая улитку, и бешено работать своими челюстями.
Мельчайший корм едва виден.
Иногда кажется, что раки работают челюстями попусту.
— Представление о том, что раки движутся только назад, оказалось не совсем справедливым, — смеётся Арсен: рачки действительно лезут вперёд.
Поговорили про его глаз: там есть некоторые проблемы с лечением. Моторола, впрочем, и на всю эту историю реагирует с неизменным юмором.
— Пока только одно волнует: один глаз поранил и теперь, если что, резерва нет, — глядя на меня единственным на этот момент глазом, говорит он.
Моторола неожиданно цветисто рассказывает о своих ощущениях:
— Ты не представляешь, какие фантасмагорические процессы в голове происходят, когда смотришь на мир только одним глазом: сознание перестраивается и начинает само дорисовывать вторую, невидимую половину действительности… Очень интересно жить. Но иногда стрёмно: идёшь — и вдруг резко возникает ощущение, что перед тобой стоит столб. А столба нет.
Потом забавно рассказывает, как после очередной контузии утерял способность к чтению: слова рассыпались, и чтобы понять их, приходилось пять раз перечитывать фразу — одно слово никак не лепилось к другому; но когда произошла ещё одна контузия, случился обратный процесс: всё встало на свои места.
— Только одним глазом читать неудобно, устаёшь, конечно.
— У тебя сколько вообще ранений? — спрашиваю его.
— Если считать полученные здесь в ходе боевых действий, то шесть.
Самое заметное: на левом локте сшитое развороченное мясо: сработал украинский пулемётчик в аэропорту. Моторола впроброс, ни на чём не акцентируясь, рассказывает, как вёл группу на штурм в одном из коридоров донецкого аэропорта.
Рассказывает, как сам вколол себе обезболивающее.
Но потом всё равно голова поплыла: рука была — всё мясо наружу.
— Мне вчера один твой боец рассказывал, как в аэропорту взяли пулемётчика в плен… И тот борзо себя вёл, — говорю я. — Не этот?
Моторола секунду смотрит на меня. Потом отрицательно машет головой: нет.
Нет, не этот. Этот так себя не вёл. Никогда.
Просто отказала, и всё.
Ну, кто может даже отдалённо вообразить себе эту ситуацию, может понять, каково это.
В другой раз, сразу после тяжёлого ранения в лопатку, приезжал к Мотороле в гости Иван Охлобыстин, он в тот раз шубу подарил его жене.
— Весь на уколах, ничего не понимаю, но делаю вид, что всё понимаю и мне не больно, — смеётся Арсен.
Мы обсудили всякие последние новости; я вдруг увидел в шкафу фотоальбомы: дай зазырыть, говорю.
Альбомы оказались армейские.
— Ты всё из дома сюда перевёз? — спросил я.
Моторола как-то уклончиво ответил, что привёз всё самое главное.
Мы разглядываем, посмеиваясь, фотки, Моторола весело, по-простому, комментирует:
— Я же из Краснодарского края призывался, хотя родился в одиннадцатом регионе, и сзади у меня на шлеме было написано 23-РУС.
(Краснодарский край — 23-й регион.)
Вижу дагестанские и чеченские пейзажи (Моторола служил по контракту на исходе второй чеченской, дважды был там в командировках).
— Он от шока или чего?
Пролистывает эту страницу сам, дальше.
— А занавески у меня видишь какие? Ко мне комбат заходил: «Бля, убери этот «домик в деревне»!».
Занавески очень хорошие, домашние, уютные.
Моторола на марше. Моторола-связист. Моторола в палатке с друзьями выпил монастырского вина, много — очень характерные фотографии.
— Я вообще синьку не люблю, но тут… — смеётся Моторола.
А здесь они, по ходу, слушают музыку и немного танцуют.
— Тогда уже появилась «Каста», — вспоминает Моторола и добавляет: — Музыка — это хорошо.
Входит жена с дочкой: они гуляли.
С ними боец «Спарты» — занёс коляску.
Жена — спокойная, с достоинством, приветливая; по типу — казачка из «Тихого Дона»: чувствуется какая-то порода, и ум, и стать, и выдержка жены человека, ходящего круглый год близ смерти. Настолько близко, как мало кто на этом свете сегодня.
Они познакомились здесь, она из Николаевки, была ранена.
— Она выше меня на полторы головы, — смеётся он. — Я бы не смог при всём желании.
Была добрая сотня фейковых новостей о гибели Моторолы и ещё сотня о том, что он сбежал из ДНР.
Характерно, что врач, которая подлечивает глаз Моторолы, спросила у него встревоженно:
— А вы не уедете? Точно останетесь здесь?
Для людей в ДНР само присутствие Моторолы показатель того, что с республикой всё в порядке, что Украина сюда не вернётся.
Из приличных фейков только один помню: в сети есть информация, что подразделение Моторолы признано в Британии лучшим среди европейских спецподразделений: не думаю, что британские военные столь искренни; однако то, что опыт его батальона изучают, проверяют и перепроверяют ведущие европейские военные школы, очевидно.
А в это время Моторола в шортах смотрит на дочь, журчит аквариум, жена тихо разбирает продукты из пакета на кухне.
Лена тоже предложила мне поесть, я снова отказался, но всё равно через минуту на нашем столике стояла тарелка с нарезанным сыром и колбасой и тарелка с креветками.
Мирослава, дочка, так и не понял, на кого похожа: милейший блондинистый ребёнок.
Сразу потянулась к отцу.
— Когда папа дома, мама у нас не в авторитете, — довольно и добродушно отметил Арсен.
Моих игрушек Мирослава немного напугалась: слишком яркий фонарь, слишком громкая машина.
— Такая девочка красивая, ты чего… — засмеялся Моторола.
— Ничего, привыкнет, — не то чтоб извиняясь, но чуть озадаченно говорит Лена, и, что-то приговаривая, уносит дочку спать.
У жены хорошая речь и ровные, плавные манеры; она выходила замуж за Арсена Павлова, ушедшего на дембель старшим сержантом. Сейчас она жена полковника; представить её женой генерала — никакой сложности. Женщина на своём месте.
— Наверное, пора закапать тебе? — спросила она, вернувшись.
Моторола послушно снял повязку.
Она закапала ему капли в раненый глаз.
Было видно, что ей многократно, несравненно жальче мужа, чем мужу самого себя.
Лена беременна, на заметном сроке.
Очередной маленький Моторола на подходе.
Мотороле предлагали поехать в Питер, там лечить раненый глаз, он отказался.
На своё счастье, я не стал спрашивать, почему.
Мы негромко болтали о том о сём, и вдруг он что-то вспомнил и будто бы рассердился:
— Человек с таким вот животом стоит и говорит: «Я за вас переживаю и болею». А что ты за меня болеешь? Я гражданин РФ, и нечего за меня болеть. Ты болей вот за детей здесь… Он меня спрашивает: «А что ты не поехал в Питер подлечиться? Могу помочь!». А что мне туда ехать? Вот, смотри, есть другой боец, у него тоже с глазом проблемы. Что вы его в Питер не отправили? А? Чтобы сказать потом: «Ага, я вот такой ох*ренный парень — я Моторолу отправил в Питер!». Самолюбие своё потешить! Я никуда не собираюсь пока. Мне ещё швы с самого глаза не сняли. Куда мне, на х*р, ехать. Я сразу всем об этом сказал, ну а чё? Вот почему солдат никто не отправляет? Почему меня? Мне этого не надо, меня совесть замучает. Я заколебался к чёрту посылать людей по этому поводу. Пойдём покурим лучше.
Моторола неожиданно переводит разговор в сферу филологии и языкознания.
— Знаешь, вот ты сказал, что украинцы как нация образовались — с этим можно, конечно, согласиться, — говорит он. — Но есть один вопрос. Они образовались после того, как они уже были русскими, понимаешь? Я не могу разделить: русские, белорусы, украинцы — для меня это сейчас исключительно региональное деление. Мы разговаривали с ними в одно прекрасное время, допустим, до Петра I на одном языке. Это потом уже начались то в одном направлении реформы, то в другом. Но, в принципе, если взять мову — до распада СССР она была вполне нормальной. Там человеческие слова — те слова, которые мы понимаем, потому что они у нас вот здесь вот, — он показывает куда-то себе в область солнечного сплетения. — Потому что наши предки на этом языке разговаривали. А то, что сейчас у них.
— За 25 лет очень обновили язык. Понапридумывали замен русским словам.
— Да уж, они так его обновили… Смотри, есть суржик и балачка. Балачка краснодарская и ростовская похожи. Если взять суржик — это чистая балачка, такая же, как балачка краснодарская. Но в Краснодаре это не образовалось в язык. Вот я родился в Республике Коми, на четверть у меня кровь — коми, часть русской крови, часть адыгейской. В Коми национальная одежда — такие же вышиванки, как и у славян, только с отличающимися узорами. Но практически — то же самое. И если я сейчас надену свою национальную одежду, — ну, просто вот захочу походить в льняной одежде своего народа, — то меня начнут сравнивать с «укропом» каким-нибудь. Они начинают монополизировать то, что было общим. Они делают это намеренно. Вот у них День вышиванки, посмотрите! Но мы такие же вышивальщики, все мы одинаковые. А самое главное, что у нас у всех кровь одного цвета. И сегодня возникают сложные темы, с которыми я борюсь.
— Проблема в том, что когда человек на этой стороне находится и говорит, что он воюет с Украиной, он такой же зомби, как те, что воюют против нас. Один в один. Когда всё только начиналось в 2014 году, появились тут всякие изречения, вроде «телячьей мовы» и так далее, я сразу сказал: ничего этого не нужно, не стоит так говорить. Люди на той стороне — они обмануты кем-то. Они не понимают, что они делают. И если они не понимают, что делают, то надо найти возможность дать им правильное направление. Не может человек говорить, что он воюет с Украиной или с украинцами, если вчера, два года назад, три года назад он был точно таким же украинцем. И так же розмовлял.
— На Украине, — говорю я, — миллионов двадцать людей, которые не знают до конца, где правда. И важно, чтобы они не чувствовали, что их оскорбляют. Важно показать, что мы не боремся с Украиной, не боремся с украинцами.
— У меня позиция конкретная, — продолжает Моторола. — Все воюющие с той стороны — это незаконные вооружённые формирования. Это террористические группировки. Часть из них профашистские, часть — прозападные. И те и другие — бандиты и преступники. Украина как таковая тут не причём.
— Арсен, а ты можешь хоть раз в жизни рассказать, как ты всё-таки здесь очутился? Я уже вариантов десять твоего захода знаю.
Думал, Моторола будет отнекиваться и соблюдать интригу; но он вдруг всё выложил. Или то, что посчитал нужным — в любом случае сказал больше, чем я ожидал.
— Ты знаешь, когда в Южной Осетии всё началось, у меня первая жена была на сохранении. Я ехал к ней вот в эту самую ночь, и тут узнаю про всё: «Грады»-шмрады, война… И у меня реально не было тогда двух с половиной тысяч рублей, чтобы спетлять до Владика, ну, реально был такой трудный жизненный момент. И я суетился. Но там все близкие заранее уже были предупреждены ничего мне не давать — они уже видят, что я вот-вот на тапок встану. Ну, думаю, ещё день, два, три и я точно спетляю. И тут — бах! — война закончилась. И после этой ситуации я подумал: можно прое*ать вспышку. Где она может быть? В какой-то момент начинаю списываться с людьми, которые находятся на Украине. Активная фаза была уже в январе-феврале 2014 года: переписка, попытка понять, что там происходит. И я принимаю решение. Пока жена на смене, беру две недели отпуска за свой счёт и пять тысяч рублей аванса у директора. В церкви купил жетон с Георгием Победоносцем, крестик свой освятил, живые в помощи — вот до сих пор я с ними, — Моторола показывает поясок на себе. — Собираюсь, сажусь на электричку и еду в Ростов. Из Ростова в Ясиноватую, из Ясиноватой в Донецк. Знаешь, я больше всего боялся, что буду палиться, понимаешь?
— Был «майдан», и там кричали про москалей, и некоторые кричали, что нужно резать русских, говорили, что русский язык не должен быть государственным. Я поначалу думал: какие, к чёрту, русские? Там же одни хохлы живут! Представление моё и огромного количества граждан РФ было такое: на Украине живут люди, которые говорят на другом языке, и у них какой-то другой менталитет. А тут вдруг какие-то «русские». Я думаю: русские, русские, откуда они там. Я ведь разговариваю на русском языке, последние четыре года я жил в Краснодарском крае, в станицах, где говорят на балачке, и я думал тогда: поеду — и меня там сразу вычислят.
— Ну да. Но я всё равно не сильно себя напугал в тот момент. Надел кроссовки белые с триколором и с надписью «Россия». И у друга моего брат собровец — они пошили шапки под шлем, тоже с гербом российским. И вот в этой шапочке, в кроссовках, в полупальто я рванул сюда. И вдруг понял, что… Ну, к примеру, в Харькове я только через месяц услышал, как розмовляет по телефону женщина на мове: я аж обернулся.
— А как ты в Харьков попал?
— Я приехал на Украину 26 февраля 2014 года. В 6 утра электричка до Ясиноватой. Из Ясиноватой до Донецка. В Донецке меня встретил человек. Мы поехали с ним в Димитров, пробыли там два дня. Из Димитрова в Запорожье, там были два или три дня. Потом в Никополь Днепропетровской области. Я сидел в Никополе и смотрел украинские каналы. По всем каналам Верховная рада, каждые пять минут. Запрет русского языка? — чих-пух, проголосовали, чих-пух — готово… В Никополе стояла небольшая группа из «Свободы» и небольшая часть представителей «Правого сектора». У них там палаточка была возле администрации. Мне бы обошлось это всё в 2-3 «коктейля Молотова»: они бы там просто охренели. Там все были на расслабоне. Когда у меня фактически всё было готово, я доразведку проводил на этом направлении со своим единомышленником.
Поменял в Харькове крайние денежки — рубли на гривны. В магазине что-то там спрашиваю, а продавец мне говорит: «18 рублей». Я стою и думаю, где я сейчас 18 рублей возьму. «А у меня нет, — говорю, — только гривны». Она говорит — да гривны, гривны. В Харькове все говорили тогда «рубли». Названия магазинов — всё было на русском языке. Сейчас уже нет такого.
— Почему Харьков проиграл?
— Там были активисты: я бы им головы поотвинчивал. Они начали поднимать движение в Харькове в защиту памятника Ленину. Покричали там какие-то лозунги — и всё, пойдёмте в русское консульство. И пошли они туда писать письма какие-то, просить миротворцев. И всё время уводили людей, понимаешь. А на следующий день уже приходило на треть меньше людей. Потому что люди рабочие. Устают. И постепенно это движение начало рассасываться. И осталось держаться только на молодёжи. А что нужно молодёжи? Покуражиться.
Но у «правосеков», приехавших в Харьков, уже были ружья, пистолеты. Они сделали пробный рейд возле памятника Шевченко. Пух, пух, пух, постреляли из травмачей. На следующий раз они уже зарядились посерьёзнее. Они залетели на площадь, и вдруг понимают, что напрямую через площадь, транзитом не прорулят. Они начинают петлять, и мы вдруг понимаем, что это за автобус — он по ориентировкам проходил, синий Volkswagen. И, знаешь, там вечно стояли бутылки из-под пива, а в этот раз, как назло, ни одной бутылки из-под пива, все убрали: нечем кинуть даже в лобовое стекло. И я с кружкой чая пластиковой бегу за этим автобусом. Зачем бежал? — Моторола смеётся. — Потом таксисты, которые были за нас, оперативно вычислили их место расположения, и мы пошли туда.
— Да, был. На Рымарской Питеру попали в глаз, в надглазную кость.
— «Питер» — это позывной?
— Да, он в Славянске потом был и там пропал без вести… Питера ранило, и его место занял другой, местный милиционер. Его убили. И ещё убили одного нашего парня, Артёма. Я знаю, как он погиб. Я учился в школе МЧС в 2007-2008 году в Краснодаре, и оказание первой доврачебной помощи — это та тема, в которой я понимаю. Мы заходили, там такая арка внутрь двора. И он когда появился, с первого этажа выстрелили из дробовика. Мы за ним шли цепочкой. Сзади стоял рекламный щит. Я щит взял и прикрывал, а ребята вытаскивали Артёма. Ему и в тело попало, и одна дробинка в шею, в артерию. Мы отошли с этого места, я смотрю боковым зрением — с ним дело плохо. Доктор из скорой помощи звонит, у кого-то спрашивает совета, и не знает, что делать. Одной рукой делает непрямой массаж сердца, а другой рукой спрашивает, как это делается. В общем, я подключился — фух, фух, фух, Артём — раз! — и задышал, у него цвет кожи меняться начал. Всё нормально, его погрузили на носилки, и я вернулся в эту катавасию возле дома. А потом выхожу — Артём уже всё: бледный, аж позеленел. Внутреннее кровотечение! Хороший парень был. Тогда ещё «Россия 24» меня там сняла, как я там корячусь. Лица не видно, но те люди, которые меня знали, схавали, что это я.
Кернес тогда людей Белецкого оттуда вывел.
— То есть Кернес уже понимал, с кем имеет дело, и выводил их осмысленно?
— Конечно. Это всё постановка. Люди продались… Местные менты, «беркутовцы» были поначалу нормальные — мы с ними общались, какое-то время я заходил в харьковскую администрацию без проблем. А потом их замешали с полтавским «Беркутом» — по глазам было видно, что они не местные, им по х*ру. И так постепенно харьковские «беркутовцы» сами себя слили… Когда я уезжал из Харькова, было видно, как по трассе идёт бронетехника, и скоро в окружение полностью был взят танками весь город. Там уже нельзя было ничего сделать к тому моменту.
— Я фактически с самого начала, с февраля 2014-го, по этапам всё, что происходило, наблюдаю, — говорит Моторола. — Я знаю, как началась война, я знаю, где она началась. Все говорят про Одессу. Да, это трагедия. Но все забыли, что параллельно с Одессой, в тот же день, 2 мая, началась крупномасштабная войсковая операция ВСУ с применением авиации, артиллерии, бронетехники.
— В тот же день ополченцы сбили два вертолёта, шедших в атаку.
— Да, это я и снимал видео, как вылетает ракета. Я до этого несколько дней находился там. В маске, хожу туда-сюда там, автомат с подствольником; люди думали, что я — типа подкрепление. На самом деле я ждал, когда прилетят вертолёты, чтобы подать команду. Чтобы те люди, которые сидят в засаде, подготовились и «сдули» вертолёты. Благо 25-ю бригаду ВСУ мы тогда уже разоружили, и у нас всё было.
Так начиналась война. Вернее сказать, так началась.
У нас сейчас, конечно, спросят: зачем всё-таки ваш Моторола туда приехал?
Это уже вторичный вопрос. Он приехал с определёнными намерениями. Но убивать всё равно начала первой та сторона. Факт, ничего не попишешь.
Окончание в комментариях.
Мы переводим разговор на другие темы. Возвращается жена, но к беседе не подключается, занимается своими делами, спокойная и сосредоточенная.
Арсен вдруг говорит: а давай я тебе своими стихами похвастаюсь.
Совершенно неожиданный поворот, признаюсь.
Я читаю в его телефоне три текста, явно сделанные в расчёте на читку под бит. Я даже не успел озадачиться: а вдруг они плохие и придётся как-то слишком обтекаемо говорить по этому поводу.
То, что Моторола пытается рифмовать, удаётся не всегда, но это дело наживное.
Зато в этих трёх текстах было всё, чего так не хватает русскому рэпу: полное отсутствие понтов и полная ответственность человека за всякое сказанное им слово. Никакой нарочитости, никакой «литературы», а вместо этого афористичность и, да, та самая метафизика тревожного бытия, которую у нас многие пытаются доиграть, докрутить ложной трагичностью, за душой не имея ничего, что может эту трагику подтвердить.
А Моторола, конечно, имеет.
— В самолёте скукота была, нечем было заняться, — поясняет он.
— Может, получится дельный рэпчик, — говорю я, чтоб не рассыпаться в комплиментах.
— До рэпчика мне ещё как пешком до Помпеи, — откликается Арсен. — Ну не, может, в этом году что-нибудь получится летом. С Ромой что-нибудь зачитаю.
— Это очень было бы славно, — говорю я.
Нет, всё-таки неожиданный поворот.
Возвращаю Мотороле его телефон: я в них не разбираюсь (у меня самого кнопочный лапоть, и другого не надо), но, кажется, это очень навороченный аппарат.
— Швед, офицер, работавший на СБУ, в плен попал под Славянском, мне подарил, — говорит Моторола. — Ему потом долго всякие письма приходили на английском, типа «как дела?» Я в ответ пишу: «Он умер», — смеётся Моторола.
Напугались? Ничего с этим шведом не случилось.
Через минуту мы всё равно возвращаемся к войне.
Моторола начинает говорить с чуть заметным раздражением, перестаёт улыбаться.
Естественно, что я молчу.
— Некоторые люди вообще не могут понять, что я тут делаю, — говорит он. — Всегда есть возможность выйти отсюда. Мне не нужно пиариться. Я буду вязать носки — я умею вязать носки — и продавать их за нормальные деньги. «Носки от Моторолы». И буду жить нормально… Но пока самое главное, чтобы враг не зашёл в Донецк. А он фактически в Донецке. Пески — это посёлок Донецка. Красногоровка — это окраина Донецка. На окраине Донецка стоят войска, очень много бронетехники, всё есть. Нам надо выстоять здесь и сейчас.
Мы попрощались, договорились встретиться.
В сущности, на следующее утро я мог с ним поехать в донецкую больничку на перевязку, покурить там во дворике, подождать его.
Но поехал по другим делам.
Он позвонил, говорит:
— У меня всё нормально. Сейчас пойдут новости, но имей в виду: у меня всё нормально, — и смеётся.
— Хорошо, Арсен, принято, — говорю я, понимая: только что случилось нечто нехорошее.
Открываю новости: ну да, как обычно — украинские блогеры уже успели написать, что Моторолу убили, наши новости пишут, что на него во дворе больницы было совершено покушение. Под машину подложили фугас — разлёт осколков был такой, что перебить могло десятки людей. Чудом никого не оказалось рядом.
С Моторолой были жена и ребёнок.
Хорошо, что он позвонил: в прошлый раз, когда был фейк, что его убили, а я не мог пару часов выяснить, что там на самом деле, настроение у меня было нервное и нехорошее.
«Кому нужен этот ваш Моторола», — написал очередной огорчённый замайданный блогер.
Поэтому вы пишете о нём если не каждый день, то каждую неделю точно.
И если он однажды сам придёт на ту сторону — кому-то особенно остро станет ясно, как сильно он вам был не нужен.