что такое моровое поветрие
«Бысть болесть силна в людех»
Ф. И. Иордан. Чума. Гравюра. XIX век
Большая чума в Лондоне. 1665 год
Моровые поветрия в допетровской Руси.
Самой страшной болезнью в эпоху Средневековья и раннего Нового времени считалась чума. Ее характерные симптомы — воспаленные лимфатические узлы («бубоны»), нарывы на теле, резкое повышение температуры, лихорадочное состояние, острая пневмония, кровохарканье. Наряду с бубонной чумой бытовала и легочная, еще более опасная. Чума передавалась как воздушно-капельным путем, так и через предметы (одежду, посуду, орудия труда), продукты питания, животных.
Неизвестно, откуда эпидемия пришла в Московское княжество — из Смоленска или из Новгорода (через Тверскую землю). Во всяком случае составитель Рогожского летописца, имеющего тверское происхождение, приводит основные признаки бубонной чумы: кровохарканье и воспаление лимфатических узлов (желез). От смертоносной болезни не смогли уберечься даже обитатели Московского Кремля. Весной 1353 года в течение нескольких месяцев скончались великий князь Семен Иванович Гордый, его малолетние сыновья Иван и Семен, родной брат Андрей Иванович и митрополит Феогност. В результате московский великокняжеский стол перешел к Ивану II Ивановичу, а от него — к Дмитрию Ивановичу, получившему славное прозвище Донской. Эпидемия докатилась до Киева, Чернигова и Суздаля.
С целью избавления от повальных болезней, как и от прочих стихийных бедствий (голод, падеж скота, наводнения и так далее), наши предки возводили по обету деревянные «обыденные» (построенные «об един день») храмы. Самое раннее свидетельство о таком храме — в честь святителей Афанасия и Кирилла Александрийских в Новгороде Великом — датируется 12 октября 1390 года: тогда там бушевал очередной «мор силен велми».
Эпидемия в Великом Новгороде только в 1508 году унесла почти 5,4 тысячи жизней. И новгородцы, вымаливая у Бога избавление от свирепой болезни, прибегли к строительству еще одного «обыденного» храма, возведенного 15 октября на площади перед Софийским собором.
В 1566 году «лихое поветрие» поразило Новгород, Шелонскую пятину, а затем Смоленск и одну из ямских станций под Можайском, совсем недалеко от Москвы. Иван Грозный, обеспокоенный тревожным известием, велел окружить заставами ближайший к столице очаг эпидемии. На трех миниатюрах Лицевого летописного свода, иллюстрирующих тексты о моровых поветриях XVI века в Новгороде, Пскове и под Можайском, показаны толпы умирающих людей. Власти всеми доступными по тем временам средствами пытались воспрепятствовать распространению заразы. Во время вспышки моровой язвы в Новгороде (1568) тех, кто пытался бежать оттуда, хватали на карантинных заставах и, как свидетельствуют летописи, сжигали живьем.
В 1570–1571 годах, на исходе опричнины, вслед за неурожаем грянула новая эпидемия чумы. Вот что писал о ней немец-опричник Генрих Штаден: «Дом или двор, куда заглядывала чума, тотчас же заколачивался и всякого, кто в нем умирал, в нем же и хоронили; многие умирали от голода в своих собственных домах или дворах. И все города в государстве, все монастыри, посады и деревни, все проселки и большие дороги были заняты заставами, чтобы ни один не мог пройти к другому. А если стража кого-нибудь хватала, его сейчас же тут же у заставы бросали в огонь со всем, что при нем было: с повозкой, седлом и уздечкой. Многие тысячи умерших в этой стране от чумы пожирались собаками. Чума усиливалась, а потому в поле вокруг Москвы были вырыты большие ямы, и трупы сбрасывались туда без гробов по 200, 300, 400, 500 в одну кучу. В Московском государстве по большим дорогам были построены особые церкви; в них ежедневно молились, чтобы Господь смилостивился и отвратил от них чуму» 26 …
«Моровое поветрие». Как Россию убивала чума, которой «не было»
На фоне пандемии коронавируса 2020 года в обществе проснулся интерес к аналогичным событиям, имевшим место в прошлом. При этом выяснилось, что многие довольно смутно представляют себе историю собственного государства.
«Киевский мор» как «премьера» чумы на Руси
При обсуждении великих эпидемий прошлого в Рунете довольно часто звучит мнение, что Россия пострадала от буйства инфекций меньше, чем, к примеру, страны Европы. Утверждается, например, что эпидемии чумы, уничтожавшие от 30 до 60 процентов населения Старого Света, практически не сказались на России. 
Микко Спадаро. Чума в Неаполе.
Это неверно. Чума не просто нанесла серьезный ущерб, но и изменила ход истории Российского государства.
Разразившаяся в 541 году эпидемия «Юстиниановой чумы», унесшая жизни десятков миллионов в Европе и на Востоке, действительно не затронула Русское государство. По той простой причине, что его на тот момент просто не существовало. Питер Брейгель Старший, «Триумф смерти», 1562
Причиной появления чумы на Руси, как ни странно, стало укрепление Древнерусского государства и успешное развитие торговли с другими странами. Вместе с караванами купцов в страну проникала и зараза.
Вместе с тем эпидемия в Киеве была локальной вспышкой, не получившей серьезного распространения. Более суровые испытания были впереди.
Удар «черной смерти»
В 1346 году в Европе вспыхнула эпидемия «Черной смерти» — вторая достоверно известная в истории пандемия чумы.
Начавшись в Монголии, эпидемия шла на Запад вместе с купцами и воинами. Добравшись до Золотой Орды, зараза через Крым добралась в итальянские земли, а затем охватила весь Старый Свет. Воскресенская летопись от 1346 года гласит: «Того же лета казнь была от Бога на люди под восточною страной на город Орнач (устье Дона ) и на Хавторо-кань и на Сарай и на Бездеж (ордынский город в междуречье Волги и Дона) и на прочие грады во странах их; бысть мор силен на Бессермены (хивинцы) и на Татары и на Ормены (армяне) и на Обезы (абазинцы) и на Жиды и на Фрязы (жители итальянских колоний на Черном и Азовском морях) и на Черкасы и на всех тамо живущих».
Парадокс состоит в том, что на пути в Европу чума лишь слегка затронула русские земли, несмотря на зависимость Руси от Золотой Орды.
На обратном пути в Новгород владыка почувствовал себя плохо. Он скончался в обители Архангела, при устье реки Узы, впадающей в Шелонь, 3 июля 1352 году.
Гибель великого князя и его наследников
Надежды князя не оправдались, княгиня Мария Александровна не была беременной. В итоге власть перешла к брату Симеона Ивану Ивановичу Красному, чей сын Дмитрий Иванович разобьет ордынцев в Куликовской битве и получит прозвище Донской.
Локальные вспышки «морового поветрия» в России продолжались. Одна из них в 1428 году в Москве унесла жизнь иконописца Андрея Рублева. Художник Наталья Климова. «Преподобный Андрей Рублёв»
«Пустоты московские»
В 1654 году на Россию обрушилась новая масштабная эпидемия чумы, охватившая Москву и целый ряд других русских городов. По сути, в течение трех лет страна пережила две вспышки заболевания — первая охватила Москву, центральную часть России, затем распространилась на Казань и Астрахань. Вторая вспышка в 1656-1657 годах затронула низовья Волги, Смоленск и снова Казань.
Царь Алексей Михайлович находился с войскам, а его жену и детей патриарх Никон уже после первых смертей в Москве вывез в Троице-Сергиев монастырь. Там же спасались и другие представители знати. Портрет патриарха Никона с клиром
Вскоре в Москве начались паника и массовое бегство. Для нераспространения заразы дороги, ведущие из города, блокировали войсками. В самой столице все погрузилось в хаос: на улицах валялись трупы умерших, банды мародеров, которые не боялись ни стражи, ни чумы, грабили брошенные дома элиты и торговые лавки. Бежавшие из Москвы купцы и ремесленники приносили болезнь в другие города. Т. Девильи. Чума в Москве. Фрагмент картины
Спад эпидемии в столице наметился в конце осени 1654 года. Но представители элиты в Москву не спешили. Патриарх прибыл лишь 3 февраля 1655 года, царь Алексей Михайлович — неделей позже.
Никон оставил такое описание увиденного: «Непрестанно плакал смотря пустоты Московския, пути и домов, идеже преж соборы многие и утеснение, тамо никаково, великия пути в малу стезю и потлачены, дороги покрыты снеги и никем суть не следими, разве от пес. Ох, ох!».
«Моровое поветрие» 1654-1657 годов стало крупнейшей русской эпидемией XVII века.
Данные о жертвах в различных источниках крайне противоречивы, однако современники заявляли, что смертность была чрезвычайно высокой. По разным данным, в Москве умерли до 480 тысяч человек, за пределами столицы было до 35 тысяч погибших.
Чума не смогла добраться до войска, но значительно осложнило снабжение, ослабив тылы. Из-за этого на время пришлось отказать от планов наступления.
При этом в целом поход 1654 года следует признать удачным, России удалось вернуть территории, которых она лишилась в войне 1609-1618 годов.
С захваченных территорий многие переселились в районы, опустевшие от морового поветрия, некоторые делали это добровольно. Это положительно сказалось на развитии всего государства, так как многие несли с собой элементы западной культуры.
«Чумной бунт»: недовольство карантином довело москвичей до убийства архиепископа
В 1770 году, в период русско-турецкой войны, вместе с товарами и трофеями из Османской империи в город пришла чума. Город к тому времени перестал быть столичным, а потому чрезвычайных мер для борьбы с чумой сразу принято не было. Более того, главнокомандующий Пётр Салтыков, московский гражданский губернатор Иван Юшков и обер-полицмейстер Николай Бахметев предпочли вообще уехать из города. Среди москвичей прошел слух, что избавить от чумы может прикосновение к Боголюбской иконе Божьей матери. У храма, где находилась икона, началось столпотворение. Московский архиепископ Амвросий, понимая, что это может не спасти, а погубить москвичей, запретил молебны, а икону повелел спрятать подальше от глаз страждущих.
Ну а что же наш «герой» не побоявшийся ни бунта, ни чумы? Он снова был обласкан венценосной хозяйкой нашего Царского Села! Екатерина Алексеевна тут же учредила в его честь особую медаль: » Россия таковых сынов в себе имеет. За избавление Москвы от язвы в 1771г«.
Кто из знаменитостей прошлого умер от эпидемии
Подобного рода бедствия не делают различий между простыми ремесленниками и великими художниками, артистами, писателями, философами.
Перикл (диагноз — «афинская чума»)
Живший в V веке до нашей эры оратор, полководец и государственный деятель считается одним из «отцов-основателей» афинской демократии. Афины при Перикле достигли высшей степени экономического и культурного развития, став крупнейшим экономическим, политическим и культурным центром эллинского мира. При Перикле началась Пелопонесская война, в которой полисы с демократическим устройством во главе с Афинами противостояли олигархическим образованиям, лидер ом которых являлась Спарта. Перикл очень грамотно подготовился к конфликту, с минимальными потерями отразил нападение спартанцев, после чего сам осуществил успешное наступление.
Ситуацию резко изменило бедствие, известное как «афинская чума». Растянувшаяся на четыре года эпидемия выкосила около четверти населения города (примерно 30 тысяч человек). Серьезные потери понесло войско, а главное, был подорван моральный дух. В 429 году до нашей эры от «чумы» умер и сам Перикл.
Современные историки до сих пор спорят о том, что именно за болезнь поразила Афины. Есть версия, что речь шла не о чуме, а о брюшном тифе.
Андрей Рублев (диагноз — «моровое поветрие»)
Имя «Андрея Иванова сына Рублева» хотя бы раз слышали даже те, кто никогда не интересовался ни иконописью, ни живописью в целом. Рублев — наиболее известный и почитаемый русский иконописец московской школы иконописи, книжной и монументальной живописи XV века. Эталоном творчества иконописца считается икона «Троица», одна из самых прославленных русских икон.
Интересно, что когда в начале XX века была проведена так называемая «расчистка», в ходе которой были убраны позднейшие подновления, и икона предстала в первоначальном виде, ее красота настолько потрясла специалистов, что они усомнились в авторстве Рублева. Считалось, что такое мастерство в XV веке демонстрировали только итальянские, а не русские мастера. Тем не менее авторство Рублева сегодня остается неоспоримым.
В 1988 году Рублев был канонизирован Русской Православной церковью в лике преподобных святых.
Умер Андрей Рублев 17 октября 1428 года от бушевавшего в Москве морового поветрия — эпидемии чумы. Подобный мор случался на Руси регулярно, так что гибель иконописца никак не считалась по меркам того времени чем-то из ряда вон выходящим.
Александр Меншиков (диагноз — оспа)
Ближайший сподвижник Петра I сыграл в русской истории огромную роль. Смышленный подросток, торговавший пирожками, понравился юному царю и возрасте 14 лет был принят к нему в денщики. Из слуги Меншиков превратился в главного сподвижника и друга монарха.
Светлейший князь, генералиссимус, кавалер высших орденов империи, Меншиков после смерти Петра I превратился в фактического правителя страны сначала при Екатерине I, а затем при Петре II.
Однако в сентябре 1727 года политическая борьба закончилась тем, что Меншиков попал в опалу.
Он был лишен имущества, званий, наград и сослан с семьей в Сибирь. В городке Березове он сам построил себе деревенский дом, сказав: «С простой жизни начинал, простой жизнью и закончу».
Но в этот период в Сибири вспыхнула эпидемия оспы. Ее жертвой стал и сам 56-летний Меншиков, и его старшая дочь Мария.
Вера Комиссаржевская (диагноз — оспа)
Те, кто интересовался историей русского театра, не могут не знать этого имени. Вера Комиссаржевская считается одной из лучших русских драматических актрис начала XX века.
На сцере Александринского театра она блистала в ролях Ларисы в «Бесприданнице», Нины Заречной в чеховской «Чайке», Марикки в пьесе «Огни Ивановой ночи» Зудермана, Маргариты в «Фаусте» и т. д.
В 1904 году Комиссаржевская основала свой собственный Драматический театр, режиссером-постановщиком в котором одно время был великий Всеволод Мейерхольд.
В 1909 году актриса решила основать свою собственную театральную школу. Перед началом ее работы Комиссаржевская решила отправиться на гастроли. Это решение оказалось роковым — в Ташкенте, куда она приехала со спектаклями, бушевала эпидемия оспы. Подхватив опасную болезнь, Комиссаржевская не смогла выкарабкаться. Актриса умерла в феврале 1910 года в возрасте 45 лет.
Петр Чайковский (диагноз — холера)
Самым смертоносным заболеванием XIX века в мире стала холера. Россия впервые познакомилась с этим недугом в 1830-1831 годах, когда из 466 457 заболевших в стране умерло 197 069 человек.
Холера продолжала посещать крупнейшие российские города, в том числе и столицу. В 1893 году очередная эпидемия этой болезни в Петербурге шла на спад, когда она подкараулила свою самую звездную жертву.
Автор десяти опер, трех балетов, семи симфоний, 104 романсов и много другого Петр Ильич Чайковский был к тому времени мировой звездой, не обремененной финансовыми трудностями.
В конце октября 1893 года композитор посетил элитный петербургский ресторан Лейнера и во время трапезы попросил принести ему стакан холодной воды. Как уже говорилось, в городе продолжалась эпидемия холеры, однако Чайковскому принесли сырую воду, которую он и выпил. Уже на следующий день он почувствовал себя плохо. Вызванный медик точно установил диагноз и назначил лечение. Но болезнь у Чайковского протекала тяжело, и 25 октября он скончался.
Смерть стала настолько внезапной для окружающих, что даже поползли слухи о самоубийстве Петра Ильича, ничем, впрочем, не подтвержденные.
Яков Свердлов (диагноз — «испанский грипп»)
Ближайший сподвижник Владимира Ленина Яков Свердов, занимая пост Председателя ВЦИК, являлся формальным главой РСФСР. А после покушения на Ленина, в результате которого он был ранен, Свердов стал главой страны не только формально, но и фактически — пусть и не на самый продолжительный срок.
В советские годы Свердлов, пожалуй, был самой известной в стране жертвой эпидемии.
«Испанский грипп», или «испанка», добрался и до охваченной Гражданской войной России. Весной 1919 года Свердлов находился в Харькове, где, очевидно, и заразился. Председатель ВЦИК вернулся в Москву 8 марта, а уже 9 марта было сообщено, что он тяжело болен. Спустя неделю, несмотря на усилия врачей, Яков Свердлов скончался.
Впоследствии выдвигались предположения о других причинах смерти государственного деятеля, но никаких реальных подтверждений им нет.
Моровое поветрие
МОРОВО́Е ПОВЕ́ТРИЕ (моровая язва, заповетрие) — быстро распространявшаяся массовая эпидем. («прилипчивая», «повальная») болезнь, вызывавшая большую смертность, «мор». До нач. 20 в. выражения М. П., моровая язва нередко употреблялись как синоним чумы, но относились также к холере и др. тяж. эпидем. заболеваниям. До нач. 19 в. шир. использовались в офиц. документах, позднее чаще заменялись терминами «заразительная болезнь», «зараза».
Смотреть что такое «Моровое поветрие» в других словарях:
моровое поветрие — сущ., кол во синонимов: 5 • мор (15) • моровая язва (5) • повальная болезнь (8) … Словарь синонимов
Моровое поветрие — Устар. Эпидемия (обычно чума, холера), вызывающая большую смертность. Мы, современники холеры, не можем вполне представить всех ужасов, которыми сопровождалось моровое поветрие 1654 года (Мельников Печерский. Очерки поповщины). Жена его была… … Фразеологический словарь русского литературного языка
поветрие — См. мор. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. под. ред. Н. Абрамова, М.: Русские словари, 1999. поветрие моровое поветрие, падеж, пагуба, мор, повальное увлечение, повальная болезнь, моровая язва, пандемия, явление, мода,… … Словарь синонимов
ПОВЕТРИЕ — ВЕЯНИЕ И ПОВЕТРИЕ Поворотным этапом в истории значений многих слов является новое остро экспрессивное и образное индивидуальное употребление. Это новое оригинальное применение слова, если оно соответствует общим тенденциям смыслового развития… … История слов
ПОВЕТРИЕ — ПОВЕТРИЕ, поветрия, ср. (разг.). Быстро распространяющаяся эпидемия. Поветрие на корь. Моровое поветрие (губительная эпидемия; устар.). || перен. Явление, ставшее очень распространенным, мода (неод.). Вредное поветрие. Толковый словарь Ушакова. Д … Толковый словарь Ушакова
ПОВЕТРИЕ — ПОВЕТРИЕ, я, ср. 1. Эпидемическая болезнь, эпидемия (устар.). Моровое п. 2. перен. Явление, получившее широкое распространение (неод.). Модное п. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова
поветрие — я; ср. 1. Неодобр. Увлечение, получившее распространение. Новое музыкальное п. В молодёжной музыке одни поветрия сменяют другие. 2. Устар. Эпидемическая болезнь, эпидемия. Моровое п … Энциклопедический словарь
поветрие — я; ср. 1) неодобр. Увлечение, получившее распространение. Новое музыкальное пове/трие. В молодёжной музыке одни поветрия сменяют другие. 2) устар. Эпидемическая болезнь, эпидемия. Моровое пове/трие … Словарь многих выражений
эпидемия — См. мор. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. под. ред. Н. Абрамова, М.: Русские словари, 1999. эпидемия панзоотия, пандемия, моровая язва, поветрие, моровое поветрие, падеж, повальная болезнь, мор Сло … Словарь синонимов
Шереметев, Василий Борисович — (умер 24 го апреля 1682 года) родился от первого брака Бориса Петровича Шереметева с Екатериной Никитишной, девическая фамилия которой неизвестна, приблизительно в 1622 г. В первый раз Ш. упоминается, уже в чине стольника, при приеме 30 января… … Большая биографическая энциклопедия
Моровое поветрие
Первые признаки чумы объявились летом 1654 года. Люди вдруг покрывались язвами и умирали в три-четыре дня. Были больные и без язв. Тогда болезнь — легочная чума — протекала несколько дольше, в семь-восемь дней, с кровохарканьем и с тем же трагическим исходом.
На болезнь поначалу не обратили внимания. И лишь с умножением числа смертей по Москве поползли страшные слухи о «прилипчивой болезни», от которой нет спасения. Людей охватила паника. Началось бегство. Первыми «в подмосковные деревнишки ради тяжелого духа» потянулись те, кому было куда бежать, — придворные чины, столичные дворяне. «Все приказы заперты, дьяки и подьячие умерли, и все бегут из Москвы, опасаясь заразы», — сообщали царю. Оставленные ведать столицу бояре князья М. П. Пронский и И. В. Хилков перебрались из домов на открытые места. «В Москве в слободах помирают многие люди скорою смертию, и в домишках наших тоже учинилось, и мы, холопи твои, покинув домишки свои, живем в огородех»[253].
Встревоженный Никон воздыхал: «Не положил ли Господь Москву и окрестные города пусты»?[254] По его настоянию, царица с царевичем Алексеем Алексеевичем и сестрами царя в середине июля отправились в Троицкий поход — и уже не возвращались в столицу, закружив по дворцовым селам и дорожным станам. В августе к ним присоединился и патриарх, которому было велено находиться при царской семье для «бережения ее от морового поветрия». От Никона, царевича и царицы к боярам М. П. Пронскому и И. В. Хилкову постоянно слали грамотки с главным вопросом: «не тишает ли моровое поветрие»? Но оно не «тишало», а напротив, «множилось» и «день ото дня больше пребывало», опустошая уже не отдельные дворы, а целые улицы и слободы.
Царское семейство в конце концов обуял такой страх, что 7 сентября со стана на реке Нерли боярам была отправлена грамотка с запрещением «наших и никаких дел не делати и к нам ни о каких наших делех не писать». Пронскому указано было, минуя царицу и царевича, пересылаться прямо с государем. Но боярину о такой «милости» не довелось уже узнать. «Ждем часу смертного», — воздыхал он в надежде все же этого печального часа не дождаться. Увы, дождался. 11 сентября Пронский умер. На следующий день скончался его товарищ, боярин Хилков. Третье лицо, ведавшее Москву, окольничий князь Ф. А. Хилков лежал при смерти. Странное стечение обстоятельств: под Смоленском царь ликовал по поводу только что взятого города, а опустошенная Москва пребывала «в безначалии». Князь Иван Андреевич Хилков и думный дьяк Алмаз Иванов самочинно, без государева указу, принуждены были взять на себя управление столицей.
Все попытки остановить поветрие, изолируя больных, успеха не приносили. Несмотря на строжайший наказ дворы с больными «затворить и завалить», чума распространялась. Не успевали отпевать и хоронить мертвых. Да и отпевать скоро стало некому. Из столицы доносили: попы отпоют умершего, придут домой, «разнемогутца» и помрут[255].
В начале осени И. А. Хилков сообщил, что из шести стрелецких приказов не наберется людей уже на один полк. Умножились разбои и грабежи. 5 сентября «тюремные сидельцы», проломив стену Тюремного двора, разбежались по улицам. За малолюдством ратных людей пришлось затворить Кремль. Оставлена была одна калитка на Боровицком мосту. Церкви стояли без пения, монастыри — без монахов. На улицах из моровых дворов валялись «вымятаные постели и всякое рухлядишко»: их никто не подымал, и все лежало обметанное и вмерзшее в снег.
Традиционное сознание объясняло обрушившуюся катастрофу как наказание за грехи и шатания в вере. «Бога убегнути кто может?» — вопрошали отчаявшиеся москвичи, имея в виду бесполезность всяких суетных попыток избежать смерти. Но то же традиционное сознание искало главного виновника, ответственного в пролитии «Спасова гнева». Расколоучителя давно уже смущали народ открытой критикой никоновских «новин», затоптавших древнее благочестие. Здесь, кстати, подоспело солнечное затмение в начале августа, никоновское «иконоборство» и, наконец, патриарший отъезд из города, воспринятый как бегство, забвение пастырского долга. Все это в разгоряченных головах оборачивалось против Никона.
25 августа толпа окружила вышедшего после обедни из Успенского собора боярина М. П. Пронского, предъявив ему образ «Спаса Нерукотворены» со стертым ликом. Толпа шумела, что сделано это было по патриаршему повелению. Обвинители не искали доказательств: вся Москва знала, что по приказу Никона повсюду изымались иконы, написанные «фряжским письмом». Каков был на этот раз образ Спаса — неизвестно, но его владелец, посадский человек Софронко Лапотников, тут же поведал о ниспосланном ему видении: вымаранный образ должен был предстать перед мирскими людьми, а те должны «за такое поругание стать».
Волнения, правда, не получили продолжения. Пошумев, толпа разошлась. Причина того — не вялые уговоры вконец растерявшихся властей, а сама чума: моровая язва и здесь выстудила все страсти самым сильным средством — смертью. Но власти были немало напуганы. По-видимому, именно в связи с московскими событиями 27 августа из стана царицы и царевича из-под Троицы были наскоро отправлены в столицу увезенные «святости» — иконы Казанской божьей Матери и преподобного Сергия, «чтоб Господь Бог утишил праведный свой гнев»[256].
Чума не ограничилась Москвой. Болезнь объявилась во многих городах. На заставах велено было всех пришлых из чумных мест без всякой пощады гнать назад, при ослушании или попытке обойти заставу потаенными тропами — ловить и казнить. Жесткие меры помогали плохо: беглецы всеми правдами и неправдами обходили заставы, расширяя зачумленное пространство. Удалось остановить напор болезни лишь на Смоленском направлении. Здесь и застав было больше, и строже спрашивали за нерадивость: карантинная линия оберегала государя и войско.
В середине сентября царская семья отправилась искать спасения от чумы за стенами Калязинского монастыря. Добирались туда с великими предосторожностями. Когда узнали, что через дорогу накануне перевезли гроб с телом умершей от чумы жены влиятельного деятеля Ивана Афанасьевича Гавренева, велено было на крестце, по обе стороны сажень на десять и больше, «накласть дрова и выжечь то место гораздо», а уголья и землю собрать и свезти подальше[257].
Однако и в монастыре, за частыми заставами и сторожами, страх не отпускал. Никон указал разведывать безопасные дороги на северо-запад, в новгородские земли. Не ясно, был ли это почин самого патриарха, недавнего главы Новгородской митрополии, или о новгородской земле упомянул сам царь, но в выполнении замысла скоро отпала нужда. В середине октября от И. А. Хилкова пришли грамотки с обнадеживающими известиями: «А моровое поветрее на Москве октября с 10, милостию Божию, учало тишеть и болные люди от язв учали обмогаться».
Алексей Михайлович вызвал семью в Вязьму. Пока те ехали — очень беспокоился. «А что едете ко мне и зело о том радуюсь и жду вас, светов, как есть слепой свету рад», — писал он в начале ноября сестрам[258].
С приближением зимы и холодов эпидемия пошла на убыль. В декабре сообщали царю, что поветрия уже нет, и в рядах сидят и торгуют. Царь, однако, требовал более точных сведений и чрезвычайно раздражался с их задержкой. «И то знатно, не опасаясь нашего государева здоровье и без ума пишите неподлинно! — в сердцах выговаривал он в январе 1655 года боярину И. В. Морозову, посчитав его очередную отписку о состоянии дел в столице совершенно недостаточной. — Пригоже было вам и еженедель про смертоносную язву, также что и в царствующем граде Москве, писать»[259].
Частые запросы московским властям, унялось ли поветрие «или еще порывает», не были случайными. Тишайший намеревался приехать в январе в столицу. Были разосланы даже грамоты, собственноручно отредактированные царем, где было объявлено о желании государя идти в столицу «лехким делом», чтобы поклониться церквям и всех людей «от печали обвеселить и утешить». После чего Алексей Михайлович должен был, не мешкая, двинуться «противу полского короля». Однако этим планам не скоро было суждено воплотиться в жизнь: то ли поопасался сам Алексей Михайлович, то ли его уговорили повременить придворные, но приезд царя был отложен до полного «выздравления» столицы.
Чума не просто испугала молодого государя. В начале 1655 года Алексей Михайлович признавался в письме «верному рабу» Артамону Матвееву в утрате душевного равновесия: «Мы пребываем по-прежнему в тяжестях великих душевных, но не отчаяваемся своего спасения, к сему же что речет великое солнце, пресветлый Иоанн Златоуст: не люто есть вспоткнувся, люто есть, вспоткнувся, не поднятца…»[260] Душевная тяжесть была порождена вопросом — в чем же провинился он, благочестивый государь, и его Православное царство?
Объяснение и средства исправления положения между тем таились в самом вопросе: Господь насылает наказание за грехи поветриями или нашествиями иноплеменных. Спасение — в усердных молитвах об избавлении от приходящей скорби, неустанное покаяние и еще большее радение в делах. Последнее было в духе времени, предлагающем достижение благочестия не одними молитвенными подвигами, но и земными делами.
Возвращению государя предшествовал приезд в Москву дьяка Новой Четверти Кузьмы Моншина. Ему предстояло хотя бы примерно выяснить размеры и последствия поветрия. Они оказались катастрофическими. Число «убылых людей» ввергало в ужас. Особенно запустевшими оказались места большого скопления людей — монастыри и боярские дворы, в которых в великой тесноте ютилась челядь. В Чудове монастыре, сообщал дьяк, живых старцев 26, «умре» 182; в женском Вознесенском монастыре, последнем пристанище цариц и царевен, из 128 стариц осталось 30. Но здесь еще служили службы, а в Ивановском женском монастыре, где умерли все священники и дьяконы, было тихо и беззвонно — лишь немногие уцелевшие монахини, затворившись, молились по кельям.
Тихо, было и в боярских усадьбах. У Б. И. Морозова в доме осталось в живых 19 человек, 343 умерло. У князя А. Н. Трубецкого соответственно 8 и 270. Многолюднее было у Я. К. Черкасского — выжило 110 человек. Но 423 человека унесло поветрие[261].
Миссия Кузьмы Моншина не привела да и не могла привести к выявлению точной цифры потерь. Современники говорили о семидесяти тысячах умерших[262]. Не приходится сомневаться, что картина была не просто тягостна — ужасна.
Страх перед чумой — «посещением Божиим» — будет преследовать Алексея Михайловича всю жизнь. Весной Петр Марселис предложил купить три «инроговых рога» — рога носорога, обладавших, по представлениям того времени, чудодейственными лечебными свойствами. Была объявлена и цена в 10 тысяч рублей[263]. Алексей Михайлович загорелся: «дохтуру» Артману Граману было приказано осмотреть «инроги» и дать свое заключение. Иноземный лекарь объявил, «что те рога, по признаком, как философии пишут, прямые инроговые рога» и оценил их в шесть тысяч рублей. Здесь в Алексее Михайловиче заговорил рачительный хозяин. Рога очень хотелось приобрести, поскольку, по уверению Грамана, «от морового поветрия те рога имеют силу болшую, у которого человека объявится моровое поветрие, и того рога тотчас принимать с безуем и потеть, и после того моровое поветрие минуется». Но цена показалась царю чрезмерной, и он наказал торговаться, предлагая за два лучших рога соболей, «а будет задорожится, пождав, один купить, что надо»[264].
Поветрие обошло царскую семью. Это обстоятельство еще более упрочило положение Никона: патриарх своевременно увез все царское семейство, что и было поставлено ему в заслугу. Сам Никон «приволокся» в столицу 3 февраля 1655 года. Впечатление от увиденного было очень тяжелым. Более всего архипастыря поразили нетоптанные снега на улицах. «Непрестанно смотря плакал, — сообщал он царю. — Великие пути в малу стезю потлачены, дороги покрыты снеги и некем суть не следимы, разве от пес». Это «разве от пес», кажется, самое страшное в скорбном описании…[265]
Ощущение Никона можно сравнить с тем, что увидели в столице люди, прежде никогда не бывавшие в ней. Сын приехавшего в Москву Антиохийского патриарха Макария, архидиакон Павел Алеппский, рассказывал: Макарий после долгих мытарств, связанных с войной и чумой, въехал в Москву за день до появления Никона. Греки были поражены размерами города. Но «когда мы въехали в город, наши сердца разрывались и мы много плакали при виде большинства дворов, лишенных обитателей, и улиц, наводящих страх своим безлюдьем».
Чума сильно усложнила военные действия. В Москве и в царском стане опасались, что болезнь обрушится на полки. Такое было бы пострашнее нашествия всего польского войска. На смоленском направлении были приняты самые строгие карантинные меры: указано было под страхом смертным «засечь» все дороги и дорожки.
Однако если людей можно было придержать, то как быть со всякими запасами «для приступных промыслов» или с казною? Поветрие потому и поветрие — «в воздушном растворении» кинет болезнь на казенные сундуки, из которых «язвенные деньги» перейдут в карманы служилых людей — вот и несчастный поворот в счастливо начатом деле. Без денег же войну вести было никак нельзя. Пришлось выискивать способы их получения: Алексей Михайлович распорядился деньги «перемывать» и лишь затем раздавать[266].
Охранительные меры дали свои результаты. Поветрие не опрокинулось на царское войско, осложнив лишь его снабжение, а затем, по окончании кампании, — процедуру роспуска полков.
Между тем всему, в том числе и моровому поветрию, приходит конец. 10 февраля, почти следом за Никоном, царь въехал в Москву.
После всех громких побед царский въезд должен был отличаться особой торжественностью. Но чума сильно испортила общую картину. Правда, Алексею Михайловичу не грозило безлюдье — на улицы выгнали всех, кто остался в живых. Однако прежней густоты уже не было. Как символ запустения стояла почерневшая Фроловская (Спасская) башня с испорченными часами и замолкшим голосом столицы — часовым колоколом. Из-за пожара, которого некому было тушить, колокол, проломив своды, упал и разбился. Павел Алеппский не преминул отметить, что царь еще издали, кинув взгляд на обгоревший верх Спасской башни, стал «проливать обильные слезы».
Никон в окружении высшего духовенства встретил царя у ворот Земляного города. Посадские по традиции поднесли государю подарки и хлеб с солью. Затем процессия двинулась к Кремлю. Войско шло по трое в ряд «в ознаменование Святой Троицы». Греков поразил стройный порядок движения войска и пышные знамена с образами Богородицы, Спаса, святых Михаила Архангела, Георгия и Димитрия и двуглавыми орлами — «изображениями печати царя».
О приближении царя к Кремлю «известили» стрельцы, которые, метлами «выметали снег перед царем». Царь шел пешком, с непокрытой головой, беседуя с Никоном. «Всего замечательнее, — продолжает Павел Алеппский, — было вот что: подойдя к нашему монастырю, царь обернулся к обители монахинь, что в честь Божественнаго Вознесения, где находятся гробницы всех княгинь; игуменья со всеми монахинями в это время стояла в ожидании; царь на снегу положил три земных поклона пред иконами, что над монастырскими вратами, и сделал поклон головой монахиням, кои отвечали ему тем же и поднесли икону Вознесения и большой черный хлеб, который несли двое; он его поцеловал и пошел с патриархом в великую церковь, где отслушал вечерню, после чего поднялся в свой дворец»[267].
Впрочем, то, что так поразило Павла, не вызвало никакого удивления среди москвичей. Это для греков, православие которых издавно было стеснено чужеверием завоевателей, а религиозное рвение остужено привычкой к послаблению, подобная демонстрация благочестия оказалась в диковинку. Для русских поведение царя было обычным — обычно благочинным.