что такое инклюзивные экономические институты
Экстрактивные и инклюзивные политические институты
Экстрактивные и инклюзивные политические институты
Все экономические институты созданы обществом. Например, экономические институты Северной Кореи были навязаны стране коммунистами, которые пришли к власти в стране в 1940-е годы, а конкистадоры навязали экономические институты колониальной Латинской Америке. Экономические институты в Южной Корее оказались совсем другими, потому что совсем другие люди с другими интересами и целями формировали общественные и государственные институты этой страны. Другими словами, Южную Корею отличала от Северной ее политическая система.
Политика — это процесс, в ходе которого определяется, кто будет управлять страной. Политика связана с институтами по одной простой причине: несмотря на то, что инклюзивные экономические институты способствуют росту и процветанию страны, некоторым людям или группам людей, таким, например, как элита коммунистической партии Северной Кореи или плантаторы острова Барбадос, может быть выгоднее, если в стране действуют экстрактивные институты. Если в обществе существуют разные взгляды на то, какие институты следует устанавливать, то конечный результат зависит от того, кто победит в политической игре, то есть сможет заключить выгодный альянс, получить более широкую поддержку или дополнительные ресурсы. Короче говоря, победа в политической игре зависит от распределения власти между разными группами в обществе.
Политические институты — ключевой фактор в этой игре, именно они в конечном счете определяют победителя. Политические институты — это совокупность правил, которые формируют систему стимулов для различных политических игроков. Они определяют, как именно формируется правительство и какие права есть у различных его ведомств. Иными словами, политические институты определяют, у кого в обществе есть власть и как этот кто-то может ее использовать. Если власть сосредоточена в одних руках и ничем не ограничена, значит, мы имеем дело с институтом абсолютной монархии (именно эта форма правления была распространена по всему миру на протяжении большей части его истории). Абсолютистские политические институты, такие как в Северной Корее или колониальной Латинской Америке, помогают тем, кто обладает властью, подстроить экономические институты под себя, то есть приспособить их для собственного обогащения и для дальнейшего укрепления своей власти за счет всех остальных. Политические институты, которые распределяют власть между разными силами и группами в обществе и при этом ограничивают все эти группы в применении этой власти, порождают плюралистические политические системы. Вместо того чтобы сосредоточиться в одних руках, власть в таких странах принадлежит широкой коалиции политиков или даже распределена среди множества общественных групп.
Разумеется, между политическим плюрализмом и инклюзивными экономическими институтами существует прямая связь. Однако ключ к пониманию этой связи — осознание того факта, что не один лишь политический плюрализм США или Южной Кореи обеспечивает им инклюзивные экономические институты. Важную роль играет и в достаточной степени централизованное и сильное государство. Особенно отчетливо это видно при сравнении с такой восточноафриканской страной, как Сомали. Как мы увидим далее, политическая власть в Сомали была долгое время распылена между различными группировками. В ситуации, когда нет ни одного игрока, достаточно сильного, чтобы контролировать остальных и решать, что они могут делать, а что не могут, общество разделяется между непримиримыми кланами, и ни один из них не может стать доминирующей силой. Власть каждого клана ограничена только силой другого. Такое распределение власти в обществе ведет не к появлению инклюзивных экономических институтов, а к хаосу, неизбежному в отсутствие минимальной политической и, следовательно, государственной централизации. Государство не может обеспечить минимальный уровень порядка, необходимый для развития экономики и торговли, или даже элементарную безопасность граждан.
Макс Вебер, с которым мы уже встречались в предыдущей главе, дал самое знаменитое и широко признанное определение ключевого признака государства — «монополизации легитимного физического насилия» в обществе. В отсутствие такой монополизации плюс некоторого уровня централизации, который эта монополизация влечет за собой, государство не может выполнять свою функцию по поддержанию законности и порядка, не говоря уже о предоставлении общественных благ и поддержке и регулировании экономической активности. Когда государство не может достичь минимально приемлемого уровня политической централизации, общество рано или поздно погружается в хаос, как это произошло в Сомали.
Мы будем называть инклюзивными политические институты, которые являются одновременно достаточно плюралистическими и централизованными. Если хотя бы одно из этих условий не соблюдено, мы будем классифицировать политические институты как экстрактивные.
Между экономическими и политическими институтами существует сильная синергия. Экстрактивные политические институты концентрируют власть в руках элиты и не ограничивают ее в том, как и на что это власть может употребляться. В свою очередь, эта элита конструирует экстрактивные институты, которые позволяют ей эксплуатировать остальное население. Таким образом, экстрактивные экономические институты естественным образом возникают в условиях действия экстрактивных политических институтов. На самом деле, первые не могут выжить без вторых. Инклюзивные политические институты, распределяя власть среди широкого круга лиц, будут неизбежно разрушать основу таких экономических институтов, которые поддерживают экспроприацию ресурсов у большинства населения, создают барьеры для входа новых игроков на рынок и в целом ограничивают круг бенефициаров рыночной экономики узким кругом властных элит.
Например, на Барбадосе плантации, основанные на эксплуатации рабов, не могли бы выжить без политической системы, которая подавляла и полностью исключала рабов из политической жизни. Точно так же экономическую систему Северной Кореи, которая держит в нищете миллионы людей, но обеспечивает благополучие коммунистической элиты, нельзя себе представить в отсутствие тотального контроля коммунистической партии над обществом.
Такая синергия между экстрактивными экономическими и экстрактивными политическими институтами способствует их взаимному укреплению: политические институты позволяют властной элите сформировать экономические институты, которые не накладывают ограничений на саму элиту и препятствуют появлению новых крупных игроков. Кроме того, появляется возможность определять направление эволюции самих политических институтов. В свою очередь, экстрактивные экономические институты обогащают элиту, что позволяет использовать накопленное богатство для закрепления политического доминирования. Так, на Барбадосе и в Латинской Америке установленный колонизаторами политический режим дал им возможность сформировать такую политическую систему, которая позволяла сколачивать состояния, эксплуатируя всех остальных жителей. Ресурсы, которые элита в результате заполучила в свои руки, были направлены на то, чтобы создать такие армию и полицию, которые защищали бы монополию элиты на власть. Очевидный вывод состоит в том, что экстрактивные политические и экстрактивные экономические институты поддерживают друг друга и поэтому отличаются устойчивостью.
Их синергия, однако, не ограничивается только этим. Если в условиях экстрактивных политических институтов появляется конкурирующая группа с иными интересами и ей удается одержать победу, она, как и ее предшественники, почти не ограничена в том, как и на что она использует полученную власть. Это создает для пришедшей к власти группы стимулы сохранить экстрактивные политические и воссоздать экстрактивные экономические институты, как это сделал Порфирио Диас в Мексике конца XIX века.
В свою очередь, инклюзивные экономические институты появляются в результате работы инклюзивных политических институтов, которые распределяют власть среди широкого круга граждан и накладывают ограничения на ее произвольное применение. Они также затрудняют узурпацию власти какой-либо одной группой и препятствуют разрушению собственных основ. Иначе говоря, власть не может в таких условиях построить экстрактивные экономические институты, которые будут выгодны только ей одной. А инклюзивные экономические институты тем временем распределяют доходы и активы среди более широкого круга лиц, что обеспечивает устойчивость инклюзивных политических институтов.
Неслучайно уже через год после того, как Вирджинская компания освободила колонистов от необходимости выполнять ее кабальные договоры и передала им землю в собственность (1618), совет колонии постановил, что колония должна управляться самими колонистами. Экономические права, которые получили колонисты, не были бы восприняты ими всерьез, если бы не были подкреплены правами политическими: они еще не забыли, как Вирджинская компания силой пыталась принудить поселенцев работать. И уж тем более, не имей колонисты политических прав, построенная ими экономика не могла бы стать устойчивой и процветающей в долгосрочной перспективе. В действительности комбинация экстрактивных и инклюзивных институтов обычно оказывается весьма нестабильной. Как видно из нашего обсуждения истории Барбадоса, экстрактивные экономические институты вряд ли могут выжить в условиях инклюзивных политических институтов.
Также и инклюзивные экономические институты не могут стать ни основой, ни результатом работы экстрактивных политических институтов. Либо они будут превращены в экстрактивные и станут служить только интересам узкой группы властной элиты, либо экономическая динамика, которую они породят в системе, в конце концов дестабилизирует экстрактивные политические институты и трансформирует их в инклюзивные. Кроме того, инклюзивные экономические институты обычно уменьшают ренту, которую элита могла бы извлекать, пользуясь экстрактивными политическими институтами: когда на рынках конкурирует много сильных игроков, каждый из них, включая аффилированных с элитой, ограничен необходимостью соблюдать контракты и уважать частную собственность контрагентов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Общественные институты
Общественные институты Все ту же смесь гуманизма и строгого контроля мы видим в первых попытках создания новых институтов для зависимых членов общества и тех, кто представлял собой «отклонение от нормы». В воспитании и образовании молодежи, наказании преступников и
Глава IV Почему почти вся Европа имела совершенно одинаковые институты власти и почему эти институты повсеместно пали
Глава IV Почему почти вся Европа имела совершенно одинаковые институты власти и почему эти институты повсеместно пали Народы, которые ниспровергли Римскую империю и из которых в конечном счете сложились современные нации, различались расой, происхождением, языком; они
Международные институты
Международные институты Если стратегическое сдерживание (применяемое выборочно и благоразумно) является ключевым условием американской стратегии по осуществлению перехода к мультиполярному миру, то социально-политические институты — ключевые средства для
Институты Иностранных Дел
Институты Иностранных Дел Большие люди, как правило не сходились во мнении по поводу того, какие окончательные формы будет иметь единая мировая империя. Апатичный и шепелявящий мистер Бальфур, например считал, что мировое правительство должно быть еврейским. Отсюда
ЭКОНОМИКА И СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ
ЭКОНОМИКА И СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ По своему социально-экономическому укладу и традициям империя персидских царей отличалась большим разнообразием. В нее входили области Малой Азии, Элам, Вавилония, Сирия, Финикия и Египет, которые задолго до возникновения государства
VIII. ЛЮДИ И ИНСТИТУТЫ
VIII. ЛЮДИ И ИНСТИТУТЫ Гвидо, Ламберт и Гуго. — Столица. — Графы дворца и маркграфы. — Советники. — Королевская ассамблея. — Пожалования и привилегии: имущество короны и частные владения. — Королевская администрация. — Войско. — Международные отношения. — Придворная
VIII. ЛЮДИ И ИНСТИТУТЫ
VIII. ЛЮДИ И ИНСТИТУТЫ 1. G. Fasoli. Op. cit. P. 216.
Политические институты германцев
Политические институты германцев В самом начале будет нелишним сказать несколько слов о политических институтах германцев, причем эти слова будут применимы не только к временам Тацита и Цезаря, которыми мы в данный момент не занимаемся, а ко всему периоду миграций, о
Институты власти в Венеции
Институты власти в Венеции Государственная организация Венеции основывалась, во-первых, на функциональном различии институтов власти (это было типично для всех коммунальных республик), во-вторых — на значительно более оформленном различении властных органов от
Как меняются институты
Как меняются институты Но возможно ли это? Не правы ли те, кто придерживается консервативной позиции о неизменности институциональной матрицы определенного этноса, определенной культуры, в конечном счете отвергающей все попытки нововведений?Мы имеем тысячи примеров,
4. Институты и конституции
4. Институты и конституции Третейские процедуры потребовали установления коммуникации между кантонами, а также определенного минимума совместных решений еще перед обретением совместно управляемых территорий. Решавшие эти задачи собрания, которые назывались
Экстрактивные и инклюзивные экономические институты
Экстрактивные и инклюзивные экономические институты Экономический успех той или иной страны зависит от институтов — правил, по которым работает ее экономика, — и стимулов, которые получают ее граждане. Сравните подростков в Южной и Северной Корее: чего они ждут от
Как появляются инклюзивные политические институты
Как появляются инклюзивные политические институты Англия была первой страной, которая смогла совершить прорыв и добиться устойчивого экономического роста в XVII веке. Масштабным сдвигам в английской экономике предшествовали английские революции, которые изменили
Экономика в России: Inclusive или extractive?
Асемоглу и Робинсон пишут о том, что политические и экономические институты создаются в ходе исторического процесса в результате цепочки неких случайных ключевых событий и, будучи созданными, начинают воспроизводить сами себя: экстрактивные через т.н. «порочный круг», а инклюзивные – через «круг» «позитивный». Так, инклюзивность Англии, по их мнению, сложилась в результате того, что когда-то монархия не смогла монополизировать освоение своих колоний в Северной Америке и торговлю через Атлантический океан. Напротив, проблема Латинской Америки в том, что, когда она была колонией Испании, торговля и освоение ресурсов были под полной монополией испанской короны, а местное население принуждалось к дешевому и тяжелому труду.
На самом деле ничего случайного в этом историческом предопределении нет: все зависит от способа хозяйствования, наилучшим образом соответствующего природной и общественной обстановке в определенном месте в определенное время[1]. Если ресурсы Латинской Америки (золото, другие драгоценные металлы или то же производство из сахарного тростника) для своего освоения требовали организации производственной структуры с большим количеством рабочей силы, эта структура возникла, а, так как структура эта требовала еще и защиты, без государства здесь также не обошлось. Признанная «инклюзивной» Англия выстраивала свою политику в колониях, расположенных вне Северной Америки – Индии и Эфиопии – полностью идентичным способом. Юг США – пример из этой же области. Напротив, огромный безлюдный североамериканский Фронтир, ресурсы которого были совсем иного рода, поскольку они извлекались и перерабатывались наилучшим образом через производство, требующее не количества, а квалификации рабочей силы, создал отношения свободного предпринимательства и конкуренции.
Точно также, через характер ведения хозяйства, объясняется любой пример, взятый из книги – начиная от инклюзивной Австралии, столкнувшейся с дефицитом рабочей силы и заканчивая Африкой, считавшейся среди ныне инклюзивных европейцев питомником черных рабов.
Если институты формируются в зависимости от способа хозяйствования, то, в случае изменения этого способа, должны меняться и сами институты? Совершенно верно, и книга “Why Nations Fail” именно эти процессы и описывает. Абсолютно также эти процессы описывали в свое время К. Маркс и В. И. Ленин, только терминологию они использовали несколько иную. Поскольку в марксизме все «устроено» на революциях и формациях, противоречие между экстрактивными и инклюзивными институтами описывалось как противоречие между пережитками феодализма и нарождающимся капитализмом. То, что современные профессора Асемоглу и Робинсон описывают как «инклюзивность», марксисты обозначали словами «демократия», «свобода развития капитализма», «рынок». Экстрактивность же называлась, как выше сказано, «пережитками феодализма», а элиты, стоящие на защите экстрактивности – старыми феодалами, не желающими уступать новому и насильственно удерживающими власть, доставшуюся из тех времен, когда феодализм правил миром безгранично.
Инклюзивность по Марксу и Ленину – это и есть капитализм. Чем более свободен капитал, чем больше возможностей для предпринимательства, то есть, чем меньше ограничений, устанавливаемых «феодальными пережитками» – тем лучше и быстрее капитализм развивается. Своя логика в этом утверждении присутствует. Так, можно попробовать представить себе «инклюзивные институты» при рабовладельческом строе, точнее, не инклюзивные институты сами по себе, а их развитие в таких условиях. Что, например, раб, преобразовавшийся в предпринимателя, мог бы создать при тогдашнем уровне развития производительных сил? Только новый способ хозяйствования – феодальный, то есть такой, при котором земля находится в собственности у крестьян, «делящихся» с синьорами частью результатов своего труда. Феодализм – это «инклюзивный» по отношению к рабовладению строй. Ну, а «настоящие» инклюзивные институты возникли ровно тогда, когда феодализм прогрессировал в промышленную революцию, точнее – в рамках этого прогресса. Между тем, Асемоглу и Робинсон, наоборот, считают причиной промышленной революции – наличие инклюзивных институтов.
Кто здесь прав – Маркс с Лениным или Асемоглу с Робинсоном? С одной стороны, у марксистов ситуация выглядит более стройно и упорядоченно, так как терминология указывает не на абстрактные «ключевые события» из истории, а на суть происходящего, то, что и создало форму отношений – на способ хозяйствования. С другой стороны, Асемоглу и Робинсон демонстрируют процессы монополизации элитой производства и распределения уже при капитализме. Самый показательный пример – Мексика и другие страны Латинской Америки.
Правы, скорее всего, обе стороны. Инклюзивность/экстрактивность институтов есть явление, частично пересекающееся с формациями и классовой борьбой. Правильнее, впрочем, говорить об инклюзивности, как о счастливом исключении из череды унылых экстрактивных будней, так как экстракивность, очевидно, присуща человечеству изначально. Возникает инклюзивность вместе с капитализмом как реакция на новый способ хозяйствования – частное предпринимательство, разделение труда и вызванный этим разделением труда расцвет торговли. Отношения же инклюзивности/экстрактивности внутри капитализма – отражение классовой борьбы. Собственник средств производства стремится сохранить свое положение и вступает в конкуренцию, при этом абсолютно не разбирая методов этой конкуренции. Экстрактивные режимы – это такие, в которых победили «недобросовестные» методы конкуренции, инклюзивные – такие, где компромисс (тоже как результат конкурентной борьбы) устанавливает общественно-экономические институты, основанные на методах конкуренции «добросовестных». Маркс предсказывал конец капитализма в результате классовой борьбы, но капитализм нашел средство продлить свое существование, разрядив обстановку с помощью инклюзивных институтов.
Давайте вернемся теперь к России – и попробуем определить точно, является ли ее нынешний экономический результат последствием простой экстрактивности или за ним лежит нечто более глобальное, чему посвящена эта книга – кризис рентабельности и отмирание частной собственности.
Как мы выше говорили, экстрактивные институты – это когда элита монополизирует экономику, пресекая развитие и инновации чтобы не потерять свое влияние. То есть бизнес, если и развивается, то делает это исключительно под контролем элит, куда человеку с улицы вход запрещен. Действительно: у нас в России многие жалуются, что начать бизнес очень сложно, что это даже практически невозможно, потому что государство у нас очень сильно все «зарегулировало» и на каждом шагу требуется получать разрешения, платить налоги, подвергаться всеразличным проверкам…
Я подсчитал: на расстоянии 200 метров от моего дома находится: не менее 10 аптек, 5-ти крупных продуктовых супермаркетов всех представленных в России сетей, а некоторых и по два, не менее 10-15 туристических агентств и… 4 торговых центра. Аптечный бизнес – самый зарегулированный в России. Помимо обычных требований, предъявляемых к объекту розничной торговли, у аптек есть еще свои, специфические требования Минздрава, а санитарные нормы по отношению к ним строже, чем где бы то ни было еще. Не оставляют своим вниманием аптеки и прочие государственные регуляторы – налоговые инспекции, пожарная охрана. Стоимость аренды для аптек точно такая же, как и для других арендаторов. Между тем, я ни разу не слышал, чтобы хозяева аптек возмущались и жаловались на то, что их бизнес «зарегулирован», что чиновничество не дает им развиваться, душит, вставляет палки в колеса и делает прочие экстрактивные вещи. С этой стороны общественного пространства все тихо – бизнес-сообщество молчит, и только аптеки одна за одной появляются рядом друг с другом[2].
Что происходит? Почему экстрактивные элиты России не трогают аптечный бизнес и не «отжимают» торговые центры? Более того: почему они сами не создают полностью подконтрольный бизнес, как в сферах перечисленных, так и во всех остальных, и не получают свои сверхприбыли? Ведь мы все прекрасно знаем про огромные деньги, выводимые из страны на заграничные счета, где они не то, что не приносят прибыль при действующих банковских ставках в Европе и Америке, но и с них берутся «обратные проценты» за хранение! Почему весь основной бизнес России – это «присоски» к сырьевым монополиям?
Чтобы понять, что такое на самом деле российская элита со всех ее сторон, приведу еще один пример из жизни. На Западе хорошо известен бывший бизнесмен-нефтепромышленник Ходорковский, у которого российские элиты во главе с Путиным «отжали» нефтяной бизнес, а самого его посадили на 10 лет в тюрьму. Именно в Ходорковском Запад видит надежду на то, что в России установятся инклюзивные институты, поэтому активно спонсирует его оппозиционную деятельность. В России же Ходорковский – страшно непопулярная фигура, но совсем не потому, что она несет с собой демократию и экономическое развитие. Его ненавидят ровно за обратное: Ходорковский – один из основателей экстрактивных институтов в России. Именно он получал сверхприбыли, монополизировав торговлю нефтью. Поступал он следующим образом: пользуясь несовершенством законодательства, продавал добываемую в России нефть иностранному офшору, также принадлежащему ему, по цене ее себестоимости. Ну, а офшор уже продавал нефть конечному потребителю – по рыночной цене. Таким образом Ходорковский «оптимизировал» свое налогообложение, а российское общество не получало ровным счетом ничего от его «бизнеса» (стоит также напомнить, что бизнес этот ему достался абсолютно бесплатно при дележе советского наследия)[3].
Элита в России есть и эта элита, скорее всего, вовсе не против контролировать бизнес. В России просто нет бизнеса. В большинстве случаев производства и обмена формула «Прибыль=Доходы–Расходы» дает отрицательный результат. Там, где результат получается положительный, как в случаях с аптеками и торговыми центрами, идет спокойное развитие по классическим законам рыночной экономики, там же, где результат отрицательный – возня и разговоры про засилье элит, высокие налоги и зарегулированность государством. Возможно, когда-нибудь, мы бы увидели, как элита прибирает к рукам аптечные сети, но…
Все, что смогла сделать российская элита с российским бизнесом – это монополизировать его в государственную собственность. Стать преемниками Ходорковского они не смогли бы при всем своем желании – так как в этом случае бюджет России нечем бы было наполнять и началась та самая нестабильность, которой угрожал еще Ходорковский, с совершенно однозначными последствиями для любых элит. Получился парадокс, не укладывающийся ни в одно из разбираемых здесь концепций: элиты, вроде бы есть, но ни экстрактивных, ни инклюзивных институтов они так и не смогли создать, поскольку способ хозяйствования не оставлял им для этого никаких шансов. Они создали кое-что другое – государственный элитаризм. И можно, конечно, государственный элитаризм считать экстрактивным институтом, но смысл это делать есть только в том случае, если реальной альтернативой ему могут быть институты инклюзивные. Как мы разобрали здесь – это невозможно. Следовательно, для понимания происходящих процессов в экономике простого деления на экстрактивные и инклюзивные институты уже недостаточно: нужны иные критерии, которые бы раскрыли эти процессы на том качественном уровне, на котором они происходят.
С уходом капитализма и отмиранием института частной собственности старые инструменты познания объективной реальности перестают действовать, и требуется находить инструменты новые.
[1] Не путать с т.н. «географическими» теориями!
[2] За время, прошедшее между написанием этих строк и их окончательной редакцией, то есть примерно за один месяц, в моем районе открылось еще две аптеки. И это только по моему обычному маршруту!
[3] Таким образом, те, кто сегодня говорит, что Российская экономика развивалась на высокой цене нефти, не совсем правы – при таких схемах, которые были у Ходорковского, для экономики России абсолютно неважно, сколько стоила нефть.
Данный пост есть слегка переработанная глава из книги «Экономика: куда мы пришли и куда пойдем дальше».