что такое иконы люди
Как описать Неописуемое
ФОТОГАЛЕРЕЯ
Одной монахине-иконописцу преподобный Иустин (Попович) писал:
«Желаю тебе, чадо мое, от Господа просветления и просвещения, чтобы ты как можно лучше изучила искусство запечатления в красках несказанной красоты Лика Господня. Неописуемый, Он дал Себя описать, взяв на Себя человеческое тело. Он – ‟Неприступный Свет” – сошел к нам, стал нам, людям, доступным, через ‟завесу тела”. Выразить это в красках и есть святое искусство иконописи».
Как научиться этому великому, святому искусству? Как описать Неописуемое? О своем опыте рассказывают сестры-иконописцы Александро-Невского Ново-Тихвинского монастыря в Екатеринбурге.
Высшая красота не может быть адекватно передана с помощью обычных художественных средств – необходимы особые способы изображения и особая символика. Иконописный язык вырабатывался Церковью на протяжении веков. В монастыре в качестве образца для подражания выбрали византийские иконы Палеологовского периода (2-я пол. XIII – 1-я пол. XV веков) и древнерусские иконы XIII–XV веков. Этот период был временем расцвета иконописного искусства.
Фреска «Сошествие во ад» в монастыре Хора (Кахриеджами) в Стамбуле, бывшем Константинополе, столице Византийской Империи. XIV век
Когда смотришь на икону канонического письма, где каждая деталь имеет свой духовный смысл, то, даже не зная точного значения всех символов, проникаешься ощущением того, что изображенные Лица и События – «не от мира сего». Такие иконы – это подлинно богословие в красках.
Во время своих поездок в древние храмы Греции, Сербии, Македонии, где сохранились лучшие образцы византийской иконописи XIII–XIV веков, сестры внимательно изучают фрески византийских мастеров и их учеников: композицию, цветовую гамму, детали изображений.
В храмах сестры часами тщательно копируют образы, написанные древними мастерами.
Благодаря этой работе они осваивают уникальный иконописный язык.
– Для нас важно научиться не просто копировать древние иконы, но создавать новые образы, используя изученные приемы, – говорит монахиня Анна, несущая послушание в иконописной мастерской.
– Больше всего в византийских иконах нас поражает свобода, с которой они написаны. Мы прилагаем столько трудов, чтобы просто скопировать икону, все ее детали. А древние мастера так свободно писали, как человек свободно говорит на своем родном языке. Изумляет их мастерство: как тонко они накладывали краски, как искусно располагали мазки, как хорошо знали анатомию, так что на иконах прекрасно просматриваются и скулы, и надбровные дуги – лица живые, не условные. Можно смотреть бесконечно и любоваться какой-нибудь прядкой волос, которая случайно выбилась у святой, или умилительным, чисто младенческим жестом маленькой Пресвятой Богородицы, сидящей на руках у родителей. Фигуры на иконах не статичные, а действительно живые, очень эмоциональные.
– Это можно сравнить с изучением иностранного языка. Сначала человек должен выучить буквы, затем слова, грамматику, потом он учится строить фразы, читает тексты на иностранном языке. И постепенно, если он много занимается, то научается свободно владеть языком, так что может уже сам составлять новые тексты. Так же с иконописным языком. Чтобы научиться свободно им владеть, мы должны очень много копировать, изучать и осмыслять все детали.
Той же работой – изучением и копированием древних икон – монахини-иконописцы занимались в Третьяковской галерее, где находится одно из самых больших собраний древнерусских и византийских икон в России, в том числе иконы, написанные преподобным Андреем Рублевым.
– Интересный факт, – делится монахиня Анна, – на иконах, написанных преподобным Андреем Рублевым, специалисты даже в микроскоп не смогли разглядеть следы от кисти. В отличие от икон других мастеров. Его иконы – словно нерукотворные… Какой ширины была у него кисть? В каком направлении делались мазки? Это осталось тайной святого мастера.
Занятие с профессором Е. Н. Максимовым. Сестры выполняют задание по композиции – сохраняя идею древней иконы, изменить ее «формат»
Искусствовед, профессор МДАН В. Квливидзе проводит для сестер лекцию по церковному искусству
А. И. Яковлева в иконописной мастерской
За консультациями сестры обращаются к опытным специалистам. Уже больше 20 лет они общаются с искусствоведом и реставратором Анной Игоревной Яковлевой. Регулярно в монастырь приезжают преподаватели, которые проводят лекции и практические занятия.
Иконописцам, конечно, необходимо постоянно совершенствовать навыки рисунка и живописи, пластической анатомии и композиции, умение передавать живые краски природы. С ними регулярно занимаются профессиональные художники; особенно сестры благодарны чете Анциферовых, художникам Василию Григорьевичу и Любови Геннадьевне, с которыми дружат уже много лет.
Специалисты также помогают сестрам решать практические задачи – разрабатывать проекты иконостасов, интерьеры храмов. Так, цветовое и тональное решение монастырского храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» сестры разрабатывали вместе с профессором Е. Н. Максимовым.
Работа над священными образами невозможна без совета с духовно опытным человеком. Многие эскизы и готовые иконы сестры показывают духовнику монастыря схиархимандриту Аврааму, который и благословил еще 25 лет назад, чтобы в монастыре была создана иконописная мастерская. Именно отец Авраам сразу задал направление мастерской – ориентироваться на лучшие образцы византийской и древнерусской иконописи, потому что они сочетают в себе высокое художественное мастерство и духовную наполненность, вдохновляют к молитве.
Икона «Лоно Авраама», написанная сестрами
«На иконе события и люди изображаются несколько иначе, чем мы их видим в жизни. Изменены натуральные пропорции, лик изображается не так, как в академической живописи. Для чего? Для того, чтобы мы увидели не только внешнюю сторону события, но, главное, его внутреннюю суть. Благодаря особым приемам на иконах всё становится символичным, многозначительным, заставляющим нас иначе посмотреть на вещи» (из беседы отца Авраама с сестрами).
В работе над каждой иконой участвуют несколько сестер: одна наносит левкас (грунт), другая делает рисунок, третья накладывает золото.
В мастерской стараются придерживаться древних технологий написания икон: краски накладываются особым образом, в несколько слоев, в определенной последовательности. Именно благодаря этому изображения на древних иконах выглядели одухотворенными и пронизанными светом.
Самая тонкая работа – это, конечно, написание лика. Цель, к которой стремятся монахини-иконописцы, – писать лики Господа, Божией Матери и святых так, чтобы при строгой каноничности они были живыми, выразительными.
На иконе должны быть тщательно выписаны и детали: нимб, буквы, медальоны.
Уже более 10 лет сестры осваивают непростое искусство фресковой живописи. Сложность его состоит и в необходимости заполнить росписью большое пространство, и в очень крупных размерах образов (например, диаметр нимба Спасителя в куполе монастырского собора составляет 4 метра), и в создании многофигурных композиций.
Сестрами написаны фрески в нескольких монастырских храмах.
– Самое главное в иконописном искусстве – это, конечно, не техника и не краски, – говорит монахиня Анна. – Как создать образ святого человека? Как передать в иконе святые, возвышенные чувства, а не обычные человеческие переживания и страсти? Ведь икона создается для молитвы, и она должна вдохновлять, возвышать дух человека. Как понять, почувствовать, какой, например, должен быть взгляд у Спасителя? Какое выражение лица у Божией Матери? Как это вложить в икону? Для нас, как и для любого иконописца, это самый трудный и самый главный вопрос.
Об этом же говорил святитель Иоанн Шанхайский:
«Икона не есть портрет; портрет изображает только земной облик человека, икона же передает и внутреннее его состояние, его святость и близость к небу. На иконе должны отображаться невидимые подвиги и сиять небесная слава».
Что такое икона?
Приблизительное время чтения: 9 мин.
Эта статья начинается с вопроса. Причем, на первый взгляд, настолько смешного, что для людей, укорененных в церковной традиции, он покажется признаком глупости и безвкусицы. Ведь иконы окружают многих из нас с детства, и человеку, воспитанному в православной семье, святые лики привычны так же, как и солнце за окном. Но при всей кажущейся наивности вопрос о том, какое место в жизни Церкви занимают священные изображения, на самом деле не является праздным. И если попытаться честно подойти к этой проблеме, то окажется, что многие верующие так и не смогут сказать, что такое икона.
Богословию иконы посвящено немало книг — и больших, и маленьких. Поэтому, как мне кажется, не стоит здесь повторять те аргументы и факты, которые любой человек может узнать, открыв эти самые книги. Эта статья — попытка в нескольких словах обозначить, чем для православного христианина является икона в наши дни, чем она в идеале должна являться, и чем она не должна быть при любых обстоятельствах. Правильное и неправильное почитание икон — вот ее главная тема.
1. Мост между небом и землей
Священные изображения есть практически в любой религии. Исключение составляет разве что ислам и иудаизм с их строжайшим запретом изображать Бога. Так скажет любой человек, хорошо знающий историю искусств или археологию. Но это распространенное мнение — ошибочно. На самом деле изображать Бога запрещают все без исключения религии, в том числе — и христианство. Однако, и с этим запретом не все так просто. Для начала нужно понять, откуда он взялся, и почему, невзирая на него, священные изображения имеют место быть.
Существует два типа религиозно-философского мировосприятия — дуализм и пантеизм. Дуализм, выражаясь крайне упрощенно, ставит Бога и мир по разные стороны бытия, и человек в рамках этой системы никогда и ни за что не познает Бога. Творец, по мнению дуалистов, принципиально непознаваем. Его нельзя ни увидеть, ни потрогать, ни — как следствие — изобразить. И действительно, что изображать, если Бог не имеет ни формы, ни облика. Он, как считает дуализм, есть совершенное ничто и совершенное все. А с такими понятиями на холсте оперировать практически невозможно.
Но греки, египтяне, римляне, персы и другие народы средиземноморья и Ближнего Востока имели сакральное искусство и создавали священные изображения. Парадокс — цивилизации, которые считали, что божество невозможно изобразить, оставили после себя большое количество статуй, фресок, мозаик с образами богов и героев. Как такое может быть?
Ответ прост. Те боги, которых ваяли античные скульпторы, не имели никакого отношения к реальному и единому Творцу всей вселенной. Они были выше человека, они были сильнее людей, они жили дольше всех живых существ на планете, но не они ее создали. Согласно античной мифологии, Боги Олимпа — это лишь узурпаторы и оккупанты, которые просто пришли и покорили себе земные стихии, ранее созданные единым Творцом. Боги древности в мифах принимали различные облики и формы, поэтому их можно было изображать. Но высшего, реального и неведомого Бога — ни греки, ни другие цивилизации изображать не дерзали.
Несколько иная ситуация наблюдается в пантеистических религиях. Пантеизм признает мир частью Бога. Творение и Творец — единое целое, и поэтому изображение любого предмета в традиции, например, Индии или Китая несет в себе сакральный смысл. Пантеистические религии не ставят проблемы, можно ли изображать Бога, поскольку весь мир причастен божественному бытию. Но и в понимании пантеизма Бог также остается неописуемым, непознаваемым и изобразим только в Своих внешних проявлениях.
Библия одинаково далека как от дуализма, так и от пантеизма. Она четко проводит грань между миром и Богом, но, тем не менее, утверждает огромную ценность вселенной в глазах Творца. Бог не чужд миру, как в дуализме, но и не сливается с ним, как в пантеизме. В библейском понимании окружающего мира Бог выступает любящей Личностью, желающей, чтобы всё творение было соучастником Его любви. Именно эту истину являют нам святые иконы.
Богословское обоснование иконы строится на факте воплощения Сына Божьего. Сын, как и Отец, есть истинный Бог, и Его божественную природу невозможно изобразить. Но этот самый Сын становится человеком, принимает на Себя нашу плоть и кровь, становится осязаемым и изображаемым. Христос — это Бог, который по своему великому милосердию и любви становится частью этого мира. И поэтому с момента Рождества нашего Спасителя от Девы Марии в Лице Христа мы имеем право изображать Бога. Но изображаем мы, конечно же, не Его божественную природу, которая остается непостижимой, а Личность Господа воплотившегося, страдавшего, распятого и воскресшего.
Теперь, я думаю, станет понятно, что икона служит совсем другим целям, чем обычная картина или фотография. Как правило, светские изображения носят декоративный, эмоциональный или эстетический характер. Икона же показывает мир божественный. В старину украинские крестьяне называли икону «віконою», сравнивая ее с «вікном» — окном. И это очень меткое сравнение. Икона — это действительно окно, которое позволяет человеку вырваться из греховного мира и увидеть, словно из окна, мир небесный. Говоря иначе, икона — это мостик, который соединяет Небо и землю.
А раз у иконы такое высокое предназначение, то и способы изображения на ней Бога и святых должны отличаться от обычных приемов живописи. И икона действительно имеет особые правила — каноны, по которым строятся изображения. Рассмотрим главные из них.
2. Какой должна быть икона?
Важнейшим принципом иконописи до сих пор остается минимальное выражение телесности и максимальная упрощенность форм, изображенных на иконе. Дело в том, что в Вечности праведный человек становится другим — в нем умирают страсти, его душа становится чистой, он весь наполняется Божьей благодатью. Поэтому его и изображают таким — бесстрастный взгляд, почти воздушная форма тела, спокойная поза. Если же икона посвящена какому либо событию, то на ней минимум деталей. Художник прорисовывает только те подробности, которые наиболее важны для понимания изображенного на иконе события. Первое правило иконописи — ничего не должно напоминать о земной суете и отвлекать от молитвы. Только важное, только суть, только самое необходимое — этими принципами должен руководствоваться создатель священных образов.
К сожалению, сейчас в наших храмах все меньше икон, написанных по этим правилам. Современные иконы все больше напоминают светскую живопись, лики святых похожи на портреты, а иконы праздников — на картины. Это явление появилось в Средние Века на Западе, а со временем проникло и в традицию Православной Церкви. На Западе икона понималась как иллюстрация священной истории, и поэтому очень быстро стала напоминать картину, мало чем отличаясь от нее. Сначала православные иконописцы отвергали эту манеру, но постепенно и у нас в храмах начали появляться такие изображения. Сама по себе икона в стиле картины — это не плохо, но в таком случае она хуже передает подлинное содержание изображения. Современные иконы, особенно маленькие, какими часто обставляют домашние молитвенные уголки, нередко похожи на картинки — сочные, с узорами, со слащавыми и умиленными выражениями лиц. Это вообще грубое искажение изначального смысла иконы. Присутствие таких иконок в наших домах и на храмовых прилавках говорит о том, что мы этот изначальный смысл почти утратили.
Вторым принципом канонического письма, вернее, его приемом, является обратная перспектива, в которой предметы, расположенные далее от зрителя, крупнее тех, что находятся на переднем плане. Все линии перспективы на иконе не уходят вглубь изображения, как на обычной картине, а наоборот — выходят за ее пределы таким образом, что человек, молящийся перед иконой становится как бы в фокусе этой перспективы. Когда смотришь на каноническое изображение, создается впечатление, что не ты смотришь на святого, а святой смотрит на тебя. В светской живописи обратная перспектива встречается очень редко. Нет ее и в современных иконах. Из-за этого они теряют очень важную черту — проникновенность. Максимум, что может икона, написанная в стиле светской живописи, — это воздействовать на эмоции человека, на его психику. Но, по канонам, этого нельзя делать. Молитва не должна знать эмоций, она должна быть сердечной, но трезвой, и принцип обратной перспективы помогает этого достичь.
И третий важный принцип иконописи — иерархическая подчиненность. Если обратить внимание на храм, в котором есть древние росписи, то нельзя не заметить, что изображения расположены в строгом порядке. В куполе — Христос или вся Троица, ниже — ангелы, еще ниже апостолы, на столпах — мученики, на сводах — сцены из священной истории. Все подчинено единой схеме. Точно так же и в иконостасе — ярусы расположены в строгом порядке.
К сожалению, сегодня в домах многих верующих такого понимания нет. Зачастую вместо иконы Христа и Богоматери, которые должны быть главными, в домашних иконостасах центральное место занимают иконы либо просто — большого размера, либо — с изображением особо чтимого святого. Такая традиция не является церковной. Она появилась оттого, что в сознании простых людей святые воспринимаются ближе, чем сам Господь, и к ним обращаются чаще, чем к Богу. По сути, место иконы Христа в иконостасе говорит о месте Христа в жизни хозяина этих икон. Но при любых предпочтениях в семье церковные правила однозначно отводят образам Христа и Богородицы центральное место в домашних иконостасах.
3. Почитание икон
Помимо того, о чем мы говорили выше, у иконы есть еще один важный смысл — духовная связь молящегося с тем, кто на ней изображен. Поэтому святые образы используют не только в визуальном контакте — иконам еще и поклоняются. Но почему?
На седьмом вселенском соборе святые отцы провозгласили: «Честь, оказываемая иконе, воздается не самой иконе, а тому, кто на ней изображен». Здесь действует тот же принцип, что и в случае, когда человек, скучая о своем любимом, целует его фотографию. Ведь не фотографии он поклоняется, а образу того, кто ему дорог. Поклонение иконам очень важно еще и тем, что оно способствует лучшему молитвенному настрою, поскольку православная традиция запрещает молиться с закрытыми глазами и представлять себе какие-либо образы. Для молитвенной сосредоточенности нужна именно икона.
Но с поклонением иконам связано и несколько грубых заблуждений. Первое из них — будто икона сама по себе является источником благодати. Это действительно заблуждение. Икона — это лишь проводник, но никак не источник. Единственным источником благодати является только Бог, который посылает ее через святых или через освященные предметы.
Второе грубое нарушение правил почитания икон — использование образов как магических амулетов. Например, в магазинах часто можно купить браслеты, кольца и другие украшения с иконками. При этом на ценниках указывается, что браслет обладает целительными свойствами, а иконки защищают от зла. Это чистой воды кощунство и идолопоклонство. Кощунство потому, что браслеты и кольца — не надлежащее место для икон. К иконам нужно относиться с уважением и трепетом, что, в случае с браслетом вряд ли возможно. А идолопоклонство — потому что никакой магической силой иконы, конечно же не обладают. И делать из них талисманы — тяжкий грех. Возлагая надежду на такие вот «православные» обереги, мы отрекаемся от главного блага, которое могли бы получить через них — от помощи Божьей.
Иконы — это удивительный мир, который открывает перед нами реальность Божественного бытия. Этот мир требует к себе особого отношения. Он не терпит небрежности и неуважения, он живет по особым правилам, которые не всегда вписываются в законы обычной живописи. И все же икона — не самостоятельное художественное явление. По-настоящему она живет только в Церкви и лишь молитва перед ней раскрывает в иконе все смыслы, вложенные в нее. Она зовет нас к своему Творцу, но не насилует нашу волю. Икона, подобно окну, манит человека взглянуть в Небо, которое не знает ни греха, ни зла, ни смерти. Чтобы потом, благодаря этому опыту, постараться и земную свою жизнь сделать достойной этого Неба.
Что такое иконы люди
Иконичные представления о человеке основываются в Христианстве, как мы проследили это в первой главе, на его сотворенности по образу и подобию Божию. Прп. Иоанн Дамаскин относит человека к третьему роду образов-икон. Известный сербский подвижник и богослов XX века, архимандрит Иустин (Попович) пишет: «Человеческий род на земле есть ничто иное, как прекраснейший иконостас Божий. Этот мир, все эти миры, эта Вселенная, все эти бесчисленные вселенные суть величественный храм Божий, а люди — иконостас этого храма» (Иустин 1978:683).(1) Каждый человек является иконой Божией, различия здесь мыслятся лишь в степени иконичности: в грешном человеке образ размыт и затемнен грехом, в святом он проступает явственно, во всей же своей чистоте он может быть явлен лишь в Царстве Небесном. Новый Завет завершает откровение об образе Божием в человеке. «Все Благовестие Ветхого Завета: человек — икона Божия; все Благовестие Нового Завета: Богочеловек — икона человека», — утверждает о. Иустин (Иустин 1986:215).(2) Ветхий Завет лишь открыл человеку его высокое происхождение и божественное призвание. Новый Завет в лице Богочеловека показал, каким может и должен быть человек в его замысле Божием. Отсюда вытекает христоцентричность всякой иконы: образ святого — это незамутненный образ Божий, а значит в определенном смысле всегда Образ Христов.
Для понимания иконичного характера православной антропологии важно различение таких понятий, как «тело» и «плоть». Плоть сама по себе не осуждается в Православии как нечто низшее, ведь она сотворена Богом; о высоком достоинстве плоти говорит и то, что в Боговоплощени ее воспринял Сын Божий. «Плотское» тело Адама не служило препятствием его пребыванию в раю, плоть его даже не требовала одежды. Вследствие грехопадения, плоть становится склонной ко греху, именно она вслед за волей человека поражается грехом в наибольшей мере, — становится тленной, смертной. Но власть греховной плоти над человеком не абсолютна. Плоть приобретает реальную греховную силу только в том случае, если свое плотское существование человек считает нормой. Тогда, получая автономию по отношению к духу, плоть начинает управлять всей жизнью человека, а в конце концов порабощает его: становится «плотским» сам человек (1Кор 3:3), он привыкает «поступать по плоти», глаза его становятся «плотскими» (Иов.10:4), и он перестает видеть и воспринимать духовную реальность, начинает судить о мире не по внутреннему смыслу каждого явления, предмета или события, а «по видимости», даже ум человека становится «плотским» (Кол.2:18), он помышляет о «плотском» (Рим.8:5). становится способным принимать и накапливать только житейскую «плотскую мудрость» (2Кор.1:12), духовную же мудрость начинает считать суеверием, даже безумием (1Кор.2:14), а духовного человека безумным (1Кор 3:18-19).
И все же, несмотря на признание греховности плоти, православные подвижники не делают ее объектом борьбы или, по крайней мере, борьба против греховной плоти не становится самоцелью. Апостол Павел в Послании к Ефесянам говорит: «Несть наша брань к крови и плоти, но к началом, и ко властем и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным» (Еф.6:12). Следовательно, знаменитый возрожденческий дуализм «души и тела» просто неправильно поставленная и интерпретированная проблема. В Православии такой дуализм приципально невозможен так же, как невозможен характерный для манихейства или богомильства дуализм Бога и сатаны, добра и зла, света и тьмы. Сотворенная Богом плоть несет в себе возможность преображения, возврата утраченной чистоты. Борьба монаха-подвижника идет не против плоти, а за плоть, в православной аскетике Св. Отцы говорят не об умерщвлении плоти, а об умерщвлении страстей; «победа над плотью» — это не поражение плоти, а ее преображение, возвращение ей первоначальной богозданной чистоты. Философия же Возрождения попыталось найти гармонию души и тела, фактически отброс ив идею греховности плоти, а вместе с ней, в скрытом виде, и один из краеугольных камней Христианства — учение о грехопадении. В свете иконичного подхода к искусству Возрождения становится очевидным, что оно прославляет плоть не преображенную, а идеализированную, изображает плоть по своему внутреннему существу греховную, и потому красота ее всегда несет в себе черты двусмысленности.(3)
Прп. Анастасий Синаит в своем «Путеводителе» пишет, что именованием «плоть» обозначается тленное; о теле же, продолжает он, «говорится двояко: о теле материальном и теле тонком». Плоть тленна, и поэтому она занимает низшую ступень в духовно-телесном составе человека, она не имеет самостоятельного небесного призвания, тело же имеет его, — воскресение в христианстве понимается как духовно-телесный акт. «Дух плоти и кости не имат» (Лк.24:39), и ангелы — это бесплотные существа, но они имеют тело и являются людям в телесном облике. Плоть создана из праха и станет прахом, а тело воскреснет. Греховная жизнь, старость, тленность, увечья относятся к сфере плоти, а не тела. Тело тоже может быть осквернено, но только через плоть. Апостол Павел различает «тело душевное» и «тело духовное» (1Кор.15:44), в другом стихе апостол говорит о «теле земном» и «теле небесном» (1Кор.15:40). Видимо, «душевное тело» — это тело плоти, которое «сеется в тлении, восстает в нетлении» (1Кор.15:42), но уже как новое «духовное тело».
Понимаемое натуралистически, «тело плоти» не может иметь места в Царстве Небесном: «Плоть и кровь Царствия Божия наследити не могут» (1Кор.15:50). Но если тело понимается иконично, в плане антиномичного двуединства, то оно уже в этой жизни «наглядно являет духовную идею человеческой личности», как пишет о. Павел Флоренский, а христианин в этом случае говорит своим телом. Одной из целей христианской жизни является приуготовление себя к телесному воскресению. Нетленность мощей святых подвижников для иконичного мышления является самым убедительным доводом в пользу возможности и необходимости для христианина преображения плоти и тела. Тогда и душа очищается от всего плотского, сдерживающего духовные устремления, душевная жизнь растворяется в духовной, тело же становится «храмом Божьим», «храмом святого Духа» (1Кор 3:16;6:19), а по воскресении, согласно апостолу Павлу, Христос «преобразит тело смирения нашего. яко быти сему сообразну телу славы Его» (Флп.3:21). Воиконовление тела — это выявление его богочеловеческого двуединства, просветление в нем черт будущего века,. «Тело плоти» содержит в себе иконообраз — «тело духовное», иконотело, подлежащее воскресению (Кол.1:22;1Кор.15:44).
На иконе мы видим Лик. Обычно говорят: «лицо человека», но «лик святого». Когда же хотят высказать восхищение чьим-либо лицом, говорят: «у него не лицо, а лик» и даже «иконописный лик». Этимологически слова «лик» и «лицо» одного корня, но между ними существуют важные смысловые различия.(4) Во-первых, у слова «лицо» есть такие значения, как фасад здания; лицевая сторона ткани, одежды, противоположная изнанке, т.е. значения, указывающие на внешний, наружный характер «лица». Во-вторых, оно входит в состав сложных слов, например, «лицедейство» — актерство, притворство; «лицемерие» — несоответствие поступков убеждениям, которые выявляют и оттенок некоторой обманчивости и переменчивости лица. В-третьих, это слово может обозначать человека по его функции: юридическое лицо, частное лицо, историческое лицо, официальное лицо и т.д., тем самым как бы снимая его индивидуальность. К слову же «лик» восходит понятие «личность», т.е. совокупность свойств и черт, составляющих индивидуальность человека. Поэтому однокоренные слова «обезличивание», «обезличить», «обезличенный» означают утерю не лица, а лика, т.е. внутренней духовной основы личности. Лицо же дается смертному человеку вместе с земным телом и вместе с ним утрачивается.
Из этих немногих примеров видно, что разница между словами «лицо» и «лик» не чисто стилистическая, но, безусловно, и смысловая. Лицо — это как бы эмпирическая данность, довольно неустойчивая и подвижная. В течение жизни оно может меняться в ту или другую сторону, что обусловлено внутренней духовной жизнью личности. Если в человеке останавливается возрастание во Христе, слабеет внутренняя духовная работа, выявляющая образ Божий, то это непременно отражается в лице, которое постепенно превращается в личину, призванную скрывать бездуховность, без-óбраз-ие и превращается в омертвевшую маску по схеме: лик лицо личина маска. Если же личность совершает восхождение в Духе, то это неизбежно проявляется в лице: оно наполняется светом, с него как бы исчезает все лишнее, и оно становится самим собой, превращаясь в лик, являя собой просветленный образ Божий. Подвижник и епископ второй половины V века Блаженный Диадох описывает это в следующих словах: «. Когда ум начинает с великим чувством вкушать блага Всесвятого Духа, тогда ведать мы должны, что благодать начинает как бы живописать на чертах образа Божия черты Богоподобия». Прп. Силуан Афонский, один из величайших святых ХХ века пишет: «Дух Святой так украшает душу и тело, что человек становится похожим на Господа во плоти. Мы, хотя и созданы из земли, но Дух Святой живет в нас и делает нас похожими на Господа Иисуса Христа, как дети бывают похожи на отца». Отец Павел Флоренский, увязывая понятия «лик» и «образ Божий», в полном согласии с Отцами утверждает: «Лик есть осуществленное в лице подобие Божие. Когда перед нами — подобие Божие, мы вправе сказать: вот образ Божий, а образ Божий — значит и Изображаемый этим образом, Первообраз его. Лик, сам по себе, как созерцаемый, есть свидетельство этому Первообразу; и преобразившие свое лицо в лик возвещают тайны мира невидимого без слов, самим своим видом» (Флоренский 1996:434).(5)
Сопоставление и противопоставление лица и лика возможно с разных точек зрения. Если лицо принадлежит к области эмпирического, то лик выражает онтологическое начало, он — «проявленность онтологии». Если лицо — явление, т.е. феноменологично, то лик относится к области сущностного, он ноуменален. Если лицо физиологично и психологично, то лик — метафизичен. Лицо временно, лик — вневременен; лицо тленно, лик — нетленен; лицо субъективно, лик — объективен; лицо душевно, лик — духовен; лицо актуально, лик — потенциален; лицо — это наличность, лик — задание, призвание. Если лицо — это сам изображаемый предмет, то лик — его символ (разумеется, онтологичный). Если лицо явление чувственного мира, то лик — сверхчувственного. Если лицо идивидуально, то лик — соборно-личностен: с одной стороны, он свидетельствует о своей принадлежности к сонму святых (напомним, что канонизация означает «причисление к лику святых»), с другой — являет конкретного, исторического святого.
Лицо требует для себя картины, портрета, лик — иконы; портрет идет по пути или идеализации лица, или максимальной реалистичности его изображения, или утрирования его наиболее выразительных черт, икона восходит по пути выявления в лице лика. Лицо на портрете — это одна из возможных схем данного лица, схваченная на лету, это, перефразируя Гете, «остановленное прекрасное мгновенье», лик же — единственно возможная метафизическая схема лица, это внутренние силовые линии, формирующие его онтологичную основу; лицо — это внешнее строение, лик же — внутреннее. Если лицо на портрете характеризует также, а нередко и прежде всего, художественное видение живописца (в определенном смысле портрет — это всегда и автопортрет), то лик выражает собой соборное видение церкви в индивидуальном преломлении. Если лицо это видение, то лик проступает как видéние — видéние Первообраза. Лицо показывает нам сиюминутность состояния, лик выражает вневременность и чистую «бытийственность». Лицо как бы говорит нам: «Я вот какое» или «Я — такое», лик же говорит: «Аз есмь» или «Я существую». Лицо изображает самое себя, лик свидетельствует о своем самобытии, он самотождественен. Лицо выявляет себя при игре наружного освещения, ему выгодна светотень, и поэтому светотеневая моделировка приобрела такое огромное значение в значение в эстетике Ренессанса (который в определенном смысле можно рассматривать как культ лица и забвение лика), лик же выявляется тогда, когда он внутренне наполняется светом и не принимает свет на себя, а излучает его, что мы и видим в лучших произведениях иконописи. Лицо предполагает в зрителе рассматривание, любование, восхищение или отталкивание, лик предполагает созерцание и молитву; в святоотеческом понимании — созерцание есть антиномичное «вхождение» в Царство Небесное, даже погружение в него, такое общение с Богом, которое преодолевает всякие образы и уже не нуждается в них.
Иисус Христос Богочеловек — первая «живая Икона», явленная во всей своей чистоте и полноте богоподобия, и каждый человек может стать такой иконой, раскрыть, очистить ее в себе. Прп. Иоанн Лествичник называет опытного, искушенного монаха «духовным художником», прп. Феодор Студит призывает «расписать души свои красками благоговеинства»: Отцы наши — «живописцы Богоподобного образа, художники добродетелей, мы же хотя тень их отобразим». Кисть монаха — пост, краски его — добродетели, вдохновение его — молитвы, холст же — собственная душа. Но и всякий человек, хочет он того или нет, — иконописец собственной души, как напоминает о. Иустин (Попович): «Каждый человек — иконописец, ибо он живописует свою душу, пишет в ней бога или беса. Да, человек есть или богописец, или бесописец: в боголюбии — богописец, в грехолюбии — бесописец. Ибо всякий грех несет на себе бесовскую печать и неизбежно отпечатлевает в душе человеческой свое изображение, и так душа превращается в дьявольский иконостас». Грех всеми силами стремится о-без-óбраз-ить душу, он пытается или исказить, или максимально затемнить неуничтожимое сияние образа Божия, поскольку разрушить его он не может. Прп. Феодор Студит не случайно называет сатану «злохудожным», ведь он работает над тем, чтобы превратить красоту в без-образ-ие и переменить образ Божий в человеке «на срамную образину греха».
Своей жизнью, подражанием Христу подвижник, всякий христианин призван показать, что человек действительно сотворен по образу Божьему, что образ этот затемнен, сокрыт, но не разрушен грехопадением, что есть реальный и открытый для всех путь очищения и высветления в человеке его бого-образ-ия, иконичности. Подвижничество многие Святые Отцы называли «художеством художеств», «искусством из искусств», «наукой наук». Подвижник — высший тип художника, ибо он имеет дело не с красками и деревом, но с живым триединым телесно-душевно-духовным составом человека; тут страшно велика цена, которую придется платить за ошибки, и потому необходимо величайшее и тончайшее мастерство. Авва Дорофей призывает своих сподвижников: «Соделаем образ наш чистым, каким мы и приняли его, омоем его от скверны греха, чтобы обнаружилась красота его, происходящая от добродетелей. Мы, созданные по образу Божию, не будем бесчестить своего Первообраза, но сделаем образ свой чистым и славным, достойным Первообраза». Вместе с тем, Сам Господь поспешает на помощь ревностному и смиренному подвижнику и «ищет», как выражается прп. Исаак Сирин, «исцелить образ Свой».
Подвижническая практика очищения и высветления образа Божия касается всего духовно-душевно-телесно-плотского состава человека: его ум, созданный по образу Божественного Разума, делается световидным и богоподобным; воля его идеально уподобляется воле Божией и уже не может противоречить или противостоять ей; душа исполняется Духа Святого, оставляет все земные, греховные привязанности и становится бесстрастной; тело уподобляется телу Господа Христа, становится храмом живущего в нем Духа (1Кор.3:16;6:19), а лицо преображается в иконолик. По выражению прп. Филофея Синайского, в человеке начинает «печатлеться и светописаться Христос». Прп. Ефрем Сирин наставляет: «Всегда имей в сердце своем образ Божий. Под образом же Божиим разумею не изображение красками, но тот образ, котoрый живописуется в душе добрыми делами, и краски для сего Небесного Владычнего Образа суть чистые помыслы, совлечение всего земного и чистая всегда жизнь». Образ в подвижнике по мере очищения его сближается с Первообразом, монах же, возросший до святости, видимо являет собой первозданный образ Божий, становится, вослед за Христом, «живой иконой».(6) Само именование святого монаха-подвижника «преподобным» опять отсылает нас к богословию образа: восстанавливая в себе образ Божий, человек возвращает себе и утерянное преподобие, Богоподобие, ведь он сотворен не только по образу, но и по подобию Божию. Епифаний Премудрый в житии прп. Сергия Радонежского отмечает, что многие приходившие к святому за советом получали пользу не только от его поучений, но от самого лицезрения святого.
Учение об иконичности человеческого тела, изложенное в Посланиях апостола Павла, получило свое развитие в православной аскетике, а через нее оказало влияние на иконопись. Главная задача иконописного искусства состоит в том, чтобы изобразить человека, достигшего святости, пребывающего в «теле духовном». Только икона, являющая лик, может быть истинной иконой. Инок Григорий Круг пишет: «Святой иконой может быть по праву лишь такой образ, который имеет лицо-лик, и лик человеческий, преображенный божественным изменением. Это та данность, которая легла в основу всякой иконы, это то, что дано нам Самим Спасителем в напечатлении Своего Лика на убрусе, как икона икон, как источник всякого святого изображения». Бого-лик-ость человека — следствие его бого-образ-ия. Напомним, что образ Божий состоит не только во внутреннем устроении человека, но и в его «внешних очертаниях». Образ Божий, к очищению которого стремится подвижник, конкретно проявляется в теле и лике, и оикнописец призван изобразить иконолик, а не лицо, духовное иконотело, а не тело физическое, наконец, написать иконоплоть просветленную, а не дебелую, земную. Эта сверхздача и поныне остается самой трудной и сложной для иконописца.
Иконописец, если он хочет стать творцом, а не копиистом, должен вести подвижническую жизнь, должен обрести опыт личного «духовного художества», воссоздания образа Божьего в себе, претворения себя в «живую икону». Подвижничество как высшее «художество» преображения человека в живую икону Божию, как воиконовление личности есть необходимая предпосылка и условие самой возможности написания иконы как произведения кисти. Но только личный внутренний опыт подвижничества является ключом, открывающим дверь во многовековой соборный опыт святости. Идеал же иконописца — совпадение в одном человеке личной святости и художественного таланта.
1. Все переводы с сербского из творений архимандрита Иустина (Поповича) здесь и далее выполнены автором.
2. В другом месте архимандрит Иустин пишет: «Богообразие человеческого существа есть протоевангелие, праевангелие, бессмертное, неуничтожимое евангелие, природное евангелие для всякого человека, рождающегося в мир (Ин. 1:9). В этом богообразии и человеческое ощущение Бога, и человеческое осознание Бога, и человеческая тоска по Богу, и огромная человеческая свобода, и вечная жизнь человека, и его освобождение от смерти, и неустанное человеческое стремление ко всему, что вечно. В богообразии — сущность человека, сущность неуничтожимая и бессмертная. Оно составляет ядро человеческой личности, ипостаси человека».
3. В такой красоте, выражаясь языком Достоевского, уживаются идеал Мадонны и идеал содомский. Может быть, одним из наиболее ярких примеров такой двусмысленной красоты является «Иоанн Креститель» Леонардо да Винчи. О двусмысленности возрожденческой красоты писали о.Сергий Булгаков, А.Ф.Лосев.
4. Здесь наблюдается заметный параллелизм с понятиями «тело» и «плоть».
5. В этом смысле можно сказать, что тело — это лик плоти, ее идея.
6. Иконичность святого как «живой иконы» имеет три аспекта. Во-первых, тропари и кондаки преподобному воспевают двуединую антиномичную природу святого: он «ангел земный» и «человек небесный». Здесь антиномии «земного — небесного» и «ангельского — человеческого» (сами по себе уже являющиеся антиномиями) выступают в виде двусоставной антиномии антиномий: «ангел земной — человек небесный». Во-вторых, иконичны поучения святого, его богословие и молитвы, поскольку, как поется в величании преподобному, он — «наставник монахов и собеседник ангелов». В-третьих, иконичность святого проявляется в особом сочетании земного подвига, предпринятого святым, и его свышней избранности. В акафисте прп. Сергию Радонежскому можно найти эту антиномию в следующей форме: «Проповедует держава Российская, богомудре Сергие, труды твоя и болезни, бдение же и сухоядение, ради душевного твоего спасения подъятые. » Это тезис: спасение — от дел. Но в том же акафисте есть следующие стихи: «Радуйся, прежде век, яко имаши верный раб Христов быти, предусмотренный; радуйся, во оно же время во блаженное и небесное жилище предуставленный». Это антитезис: спасение — по избранию и Божию предопределению. Святой как «живая икона» воспевается во всем своем внутреннем двуединстве, без всяких смягчений, ибо примирение антиномии — удел Царствия Небесного.