что такое гетто во время великой отечественной войны
«Их дух не был сломлен»: как сражались и погибали восставшие в Варшавском гетто
Придя к власти в 1933 году, нацисты первым делом объявили бойкот евреям и занялись написанием расовых законов, которые были приняты в 1935 году и официально отменяли равноправие жителей Германии. В 1938-м по стране прокатилась волна еврейских погромов, а год спустя Адольф Гитлер задумался над массовым выселением евреев из Европы. Однако, начав Вторую мировую войну, фюрер изменил свои планы.
В сентябре 1939-го гитлеровцы захватили Польшу, страну с самым большим в Европе и достаточно состоятельным еврейским населением. Евреев начали грабить и принудительно сгонять в гетто — специально выделенные кварталы городов и посёлков, которые они не имели права покидать. В дальнейшем эта практика применялась и на территориях других оккупированных нацистами стран. Согласно подсчётам историков из Мемориального музея холокоста, в годы войны гитлеровцы создали в Европе в общей сложности свыше 40 тыс. гетто и концентрационных лагерей. Крупнейшим гетто стало Варшавское, в котором к 1940 году было сосредоточено около 440 тыс. евреев.
Условия жизни в нём были очень тяжёлые. Например, в 1941 году норма питания составляла всего 184 килокалории в день на человека. Чтобы спасти своих родных и близких, обитатели гетто налаживали схемы контрабандной торговли ремесленной продукцией собственного производства. Несмотря на угрозу смертной казни, евреи тайком покидали гетто и продавали свои товары. При этом они вынуждены были платить взятки немецкой полиции и внутренней администрации. Тайно произведённую в гетто продукцию порой покупали даже тыловые службы вермахта.
Операция «Рейнхард»
Убедившись в том, что евреи, несмотря на созданные для них нечеловеческие условия, умудряются выживать в гетто, руководство нацистской Германии решило перейти к их физическому уничтожению.
После захвата в 1941 году Украины, Белоруссии и Прибалтики, где проживали большие еврейские общины, специальные группы, созданные из сотрудников СД и нацистской полиции, опираясь на местных коллаборационистов, начали проводить массовые расстрелы еврейского населения, включая женщин, стариков и детей. Однако вскоре лидер ы нацистов пришли к выводу, что подобные методы негативно сказываются на психическом здоровье солдат.
В июле 1941 года руководитель Главного управления имперской безопасности (РСХА) Рейнхард Гейдрих был назначен ответственным за «окончательное решение еврейского вопроса». В январе 1942-го руководство Третьего рейха утвердило программу полного уничтожения еврейского населения Восточной и Центральной Европы. Теперь убивать людей планировали в специально создаваемых для этого лагерях смерти. На территории Польши уничтожение еврейского населения получило кодовое название — операция «Рейнхард», в честь смертельно раненного чехословацкими партизанами в мае 1942-го шефа РСХА.
В конце сентября 1942 года убийства обитателей Варшавского гетто были на время приостановлены.
Бунт
В начале 1943-го в Варшавском гетто проживали более 50 тыс. евреев. В апреле руководством Третьего рейха было принято решение об их полном уничтожении. Для этого на должность начальника СС и полиции в Варшаве был назначен Юрген Штроп, проводивший до этого карательные операции на оккупированной территории Советского Союза.
«Однако масштабного военного взаимодействий между польским подпольем и подпольщиками из Варшавского гетто не было», — рассказал в интервью RT кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН Вадим Волобуев.
Обитатели обречённого гетто готовились к решающему сражению с нацистами. Начало его ликвидации было назначено германской администрацией на 19 апреля 1943 года. По одной версии, так нацисты хотели поглумиться над евреями, празднующими в этот день Песах, по другой — сделать подарок Адольфу Гитлеру ко дню рождения, который он отмечал днём позже.
По оценкам историка Валентина Алексеева, приведённым в книге «Варшавского гетто больше не существует», Юрген Штроп привлёк к участию в операции свыше 3 тыс. человек личного состава: войска СС, жандармов, гестаповцев, а также полицейские карательные подразделения, набранные из украинских и прибалтийских коллаборационистов. Внешний периметр охраняла польская полиция.
Однако, когда каратели зашли в гетто, около полутора тысяч еврейских активистов встретили их плотным огнём из окон домов и из-за возведённых накануне баррикад. Над гетто были подняты красные коммунистические, бело-красные польские и бело-синие еврейские национальные знамёна. Нацисты не ожидали такого развития событий. Они отступили, перестроились и попытались атаковать, но эта тактика не принесла успеха. Повстанцы передвигались по чердакам, крышам и канализационным коммуникациям, атакуя гитлеровцев со всех сторон. Ситуация осложнялась тем, что представители немецкого бизнеса просили Штропа не разрушать располагавшихся в гетто промышленных объектов. Однако уже 21 апреля начальник варшавского СС отдал приказ поджечь несколько зданий, в которых скрывались повстанцы. А 25 апреля по приказу Генриха Гиммлера пылало уже всё гетто.
«Гитлеровцы убивали всех, кто им попадался в районе боёв, — женщин, стариков, детей. Тех, кого захватывали живыми, немедленно отправляли в лагеря смерти», — рассказал Волобуев.
Гитлеровцы и коллаборационисты добивали на улицах гетто обожжённых людей и не давали оказывать им помощь. Так, один из польских пожарных был убит за попытку потушить горящую одежду на еврейской женщине.
Когда пожар начал стихать, нацисты принялись засыпать колодцы и перерезать водопроводные и канализационные трубы, чтобы не дать оставшимся в живых повстанцам покинуть гетто.
16 мая Юрген Штроп заявил о завершении операции и подготовил для своего командования отчёт: «Варшавского гетто больше не существует». Так же свою книгу много лет спустя назовёт историк Валентин Алексеев, озаглавивший посвящённую восстанию главу «Бунт обречённых».
«Погибли с гордо поднятой головой»
По оценкам историков, в ходе боёв на территории Варшавского гетто погибли около семи тысяч евреев. Ещё 5—6 тыс. сгорели заживо или задохнулись в дыму пожаров. Около 40 тыс. человек были захвачены гитлеровцами и отправлены в Треблинку. Примерно трём тысячам евреев в ходе боёв удалось покинуть гетто. Каждый третий из них год спустя принял участие в Варшавском восстании.
Немцы, согласно официальным отчётам своего командования, потеряли 16 человек убитыми. Около сотни получили ранения. Однако историки, с учётом свидетельств выживших повстанцев, говорят о том, что в Варшавском гетто было уничтожено несколько сотен гитлеровцев.
Повстанцы действовали в глубоком тылу у гитлеровцев, блокированные со всех сторон, а Красную армию предстояло ждать ещё долго, рассказывает заведующий фондом «Холокост» Леонид Тёрушкин.
«Конечно, восстание было заранее обречено и с военной точки зрения не имело смысла, — отметил эксперт в беседе с RT. — Но оно продемонстрировали миру, что дух людей не сломлен, и подарило надежду узникам других гетто».
Вслед за Варшавским гетто крупные восстания произошли в концлагерях Треблинка, Собибор, Освенцим и многих других.
«Участники восстания не встали на колени. Большинство из них погибли, но погибли с гордо поднятой головой», — подчеркнул Волобуев.
skaramanga_1972
skaramanga_1972За нашу советскую Родину!
«После вступления в Польшу войск Третьего рейха в октябре 1939 года оккупационные власти отдали приказ, согласно которому евреям предписывалось сдать наличные деньги в кредитно-финансовые учреждения. На человека разрешалось оставить не более 2000 злотых.
В общественном транспорте нацисты расклеивали плакаты оскорбительного характера с целью разжигания межнациональной розни.
Говоря о причинах создания гетто в населённых пунктах Польши, нацисты утверждали, что евреи являются переносчиками инфекционных заболеваний, и их изоляция поможет защитить нееврейское население от эпидемий.
В марте 1940 года ряд городских районов с высокой концентрацией еврейского населения были объявлены карантинной зоной. Из этих районов было выселено около 113 тысяч поляков и на их место заселено 138 тысяч евреев из других мест.
Решение об организации гетто было принято 16 октября 1940 года генерал-губернатором Гансом Франком. К этому моменту в гетто находилось около 440 тысяч человек (37 % населения города), при этом площадь гетто составляла 4,5 % площади Варшавы.
Строительство стены, ограждающей Варшавское гетто, август 1940г.
Первоначально выход из гетто без разрешения наказывался тюремным заключением сроком 9 месяцев. С ноября 1941 года стала применяться смертная казнь. 16 ноября гетто было огорожено стеной.
Официально установленные продовольственные нормы для гетто были рассчитаны на гибель жителей от голода. Во второй половине 1941 года продовольственная норма для евреев равнялась 184 Килокалориям.
Однако, благодаря нелегально поставлявшимся в гетто продуктам питания, реальное потребление составляло в среднем 1125 Килокалорий в день.
Евреи проходят по мосту, который соединяет части Варшавского гетто. 03.02.1943г.
Часть жителей была занята на немецком производстве. Так, на швейных предприятиях работало 18 тысяч евреев. Рабочий день длился 12 часов без выходных и праздников. Из 110 тысяч рабочих гетто постоянная работа была лишь у 27 тысяч.
Жизнь за колючей проволокой
На территории гетто были организованы нелегальные производства различных товаров, сырьё для которых поставлялось тайно. Продукция так же тайно вывозилась для продажи и обмена на пищу за пределы гетто. Кроме 70 легальных пекарен в гетто работало 800 нелегальных. Стоимость нелегального экспорта из гетто оценивалась в 10 миллионов злотых в месяц.
В гетто выделялась прослойка жителей, деятельность и положение которых обеспечивали им относительно благополучную жизнь (коммерсанты, контрабандисты, члены юденрата, агенты гестапо). Большая часть жителей страдала от недоедания. Худшее положение было у евреев, переселённых из других районов Польши. Не имея связей и знакомств, они испытывали трудности в поиске заработка и обеспечении своих семей.
Польша, гетто Варшавы, стена гетто
В гетто происходила деморализация молодёжи, образовывались молодёжные банды, появлялись беспризорники.
В гетто циркулировали слухи о массовом уничтожении евреев в провинциях Польши. Чтобы дезинформировать и успокоить жителей гетто, немецкая газета «Варшауэр цайтунг» сообщала, что десятки тысяч евреев занимаются строительством производственного комплекса. Кроме того, в гетто было разрешено открыть новые школы и приюты.
ЧАСТЬ 2. УЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ
Трамвай идет по гетто
22 июля 1942 года юденрат был проинформирован, что все евреи за исключением работающих на немецких предприятиях, работников госпиталей, членов юденрата и их семей, членов еврейской полиции в гетто и их семей будут депортированы на восток. Еврейской полиции было приказано обеспечить ежедневную отправку 6 тысяч человек на железнодорожную станцию. В случае неисполнения распоряжения нацисты угрожали расстрелять заложников.
В тот же день состоялось собрание участников подпольной еврейской сети, на которой собравшиеся решили, что отправка жителей будет производиться с целью переселения в трудовые лагеря. Было принято решение не оказывать сопротивления.
Ежедневно из здания больницы, назначенной пунктом сбора, людей выгоняли на погрузочную платформу. Физически крепких мужчин отделяли и направляли в трудовые лагеря. Кроме того, освобождались занятые на немецких предприятиях. Остальных (не менее 90 %) загоняли по 100 человек в вагоны для скота. Юденрат делал заявления, опровергая слухи о том, что вагоны следуют в лагеря уничтожения. Гестапо распространяло письма, в которых от имени выехавших жителей рассказывалось о трудоустройстве на новых местах.
В первые дни полиция захватывала нищих, инвалидов, сирот. Кроме того, было объявлено, что добровольно явившимся на пункты сбора будут выданы три килограмма хлеба и килограмм мармелада. С 29 июля началось окружение домов с проверкой документов, не имевших справок о работе на немецких предприятиях отправляли на погрузочную платформу. Пытавшиеся скрыться расстреливались. В этих проверках также принимали участие литовские и украинские коллаборационисты. К 30 июля было вывезено 60 000 человек.
6 августа в Треблинку было отправлено около 200 воспитанников детского дома.
21 сентября были окружены дома еврейской полиции, большинство полицейских вместе с женами и детьми были отправлены в лагеря уничтожения.
Уличное движение в варшавском гетто. Лето 1941г.
Видимо, проверка документов
В течение 52 дней (до 21 сентября 1942 года) около 300 тысяч человек было вывезено в Треблинку. В течение июля еврейская полиция обеспечила отправку 64 606 человек. В августе было вывезено 135 тысяч человек, за 2—11 сентября — 35 886 человек. После этого в гетто осталось от 55 до 60 тысяч человек.
Они не знали, что их ждет в будущем, поэтому улыбались
С 19 апреля по 16 мая 1943 года в Варшавском гетто произошло вооружённое восстание. Восстание было подавлено войсками СС. В ходе восстания было убито около 7000 защитников гетто и около 6000 сгорели заживо в результате массовых поджогов зданий со стороны немецких войск. Оставшиеся в живых жители гетто в количестве около 15000 человек были отправлены в лагерь смерти Треблинка.
Еврейская семья варшавского гетто, у самовара. 1941г.
Скромная трапеза на «рабочем месте»
16 мая гетто было окончательно ликвидировано».
Почта Варшавского гетто
Что-то дают. Судя по веселым лицам, они еще не голодали. Голодать они будут потом.
Гетто
Поделитесь этой страницей со своими друзьями и близкими:
Гетто — термин, укоренившийся для обозначения городского квартала, в котором евреи жили отдельно от остального населения, по доброй воле или по принуждению извне. Слово «гетто» происходит от итальянского «ghetta», что означает пушечный или литейный завод: вблизи такого завода находился еврейский квартал, устроенный в Венеции в 1516 году.
Во время Второй Мировой войны понятие гетто приобрело другой смысл — целью создания еврейских гетто стало планомерное уничтожение еврейского населения (см. тему Холокост). Нацисты помещали евреев в специальные изолированные районы, а затем убивали.
Оглавление
История гетто до Второй Мировой войны [↑]
В силу того, что еврейская жизнь имеет по своей природе общинный характер, евреи всегда стремились поселиться компактно. После разрушения Храма и рассеяния евреи разных стран в большинстве своем жили обособленно.
В истории гетто можно условно различить два периода: до устройства римского гетто в 1555 г. и после него.
Первый период характеризуется тем, что, наряду с еврейскими кварталами, устроенными по приказанию властей, существовали — а в некоторых странах и преобладали — гетто, где евреи селились по собственной воле. В средневековой Европе, например, гетто имело то преимущество, что жители находились под защитой окружавших его стен. Власти обычно не вмешивались во внутреннюю жизнь евреев.
В 1555 году Римский папа Павел IV издал буллу, где было сказано: «В Риме и прочих городах папских владений евреи обязаны жить совершенно изолированно от христиан, в помещении или на улице, где имелись бы один вход и выход; лишь одну синагогу они могут иметь, и никакой земли они не должны унаследовать». Папа назначил для гетто несколько узких улиц по левому берегу Тибра, куда обязал переселиться евреев. Жители не имели права покидать пределы гетто в ночное время и в дни христианских праздников. Выходить на территорию города они должны были в специальных желтых шляпах.
Римское гетто состояло из двух частей — более аристократической и бедной, которая часто затоплялась во время наводнений при разливах Тибра. Сплошная стена отделяла район от остального города. Недалеко от входа был поставлен крест с надписью из книги пророка Исайи(Иешаяу 65:2): «Весь день я простираю руки к народу непокорному» — для обозначения скорби церкви по поводу еврейского «неверия».
По мнению путешественников, посещавших римское гетто, нельзя было представить себе более нездорового места, чем эти тесные улицы с многоэтажными домами (не принадлежавшими евреям; хозяева-христиане назначали высокие цены за квартиры) и усеянные лавочниками и ремесленниками, сотнями сидящими за работой на улицах. Только в 1814 году папа Пий VII разрешил немногим евреям жить вне гетто, и лишь в 1870 г. Римское гетто было упразднено.
Подобные районы существовали и в других итальянских городах — Флоренции, Турине, Пизе, Генуе, Неаполе.
Гетто других европейских стран — например, Германии и Австрии — не носили такого отпечатка унижения и стеснения, как в Италии. В Вене, например, в XVI в. возникло особое еврейское поселение, соединенное мостом с остальным городом.
Система еврейских гетто была упразднена в период наполеоновских войн. Император Франции вводил в завоеванных странах принципы гражданского права, которые не допускали возможность дискриминации.
В Российской империи гетто, как таковое, практически не существовало. В XVIII веке появилось ограничение, известное под названием «черта еврейской оседлости» — запрет евреям селиться на обширной части территории страны, где, в основном, находились крупные города. Исключение составляли территории Речи Посполитой, отошедшие к России в конце XVIII — начале XIX века, где гетто сохранились в нескольких городах, и вплоть до 1862 было ограничено право поселения евреев вне специально отведенных улиц.
Гетто во время Второй Мировой войны [↑]
В период Второй мировой войны (1939-1945) словом «гетто» стали называть своего рода концентрационные лагеря, куда переселяли евреев с целью уничтожения.
Процесс организации гетто обычно проходил в два этапа. Сначала нацисты формально отделяли евреев от остального населения и запрещали им менять место жительства, появляться без специальных опознавательных нашивок, пользоваться общественным транспортом, ходить по центральным улицам, продавать и покупать недвижимое и другое имущество и т.д.
На втором этапе их переселяли в гетто — отгороженную охраняемую территорию (часть города), откуда было запрещено выходить без специального разрешения. Помещенных сюда евреев использовали на тяжелых принудительных работах. Постепенно их отправляли в «лагеря смерти», где убивали в газовых камерах.
Всего на оккупированных нацистами территориях было организовано около 1150 гетто. Наиболее крупные из них — Варшавское (450 тыс. человек), Лодзинское (204 тыс. человек), а на территории СССР — Львовское (100 000 человек) и Минское (около 80 000 человек).
Жизнь в нацистских гетто [↑]
Условия жизни в гетто были нечеловеческими: страшная скученность, голод, антисанитария, почти полное отсутствие лекарств. В Варшавском гетто, например, евреев набивали по 13-15 человек в комнату, а одному жителю гетто в Гродно полагалось не более 1 квадратного метра жилья. Узники получали мизерный паек, мучались от холода, вшей, отсутствия канализации и водопровода, гнойных ран, непосильного труда. За любое неповиновение людей расстреливали на месте. Евреям-врачам запрещено было оказывать медицинскую помощь; а при угрозе эпидемии обычно убивали всех жителей гетто.
Но и в этих условиях евреи пытались помочь друг другу. Иногда удавалось нелегально доставать продукты — покупать или выменивать их у местного населения. Например, в Вильнюсском гетто какое-то время ввозили телеги с продуктами, купленными у литовцев, маскируясь вывозом мусора или умерших узников. В некоторых гетто евреи выращивали овощи, устраивали благотворительные столовые. В Варшаве, Белостоке и других местах была организована поддержка части людей едой и одеждой, а в гетто Щучина обеспечивали больных горячим супом. В большинстве гетто были организованы бани; врачи тайком лечили больных, существовали подпольные школы для детей, ешивы, устраивались культурные мероприятия — спектакли и концерты, которые помогали людям спастись от отчаяния.
Функции самоуправления исполняли юденраты — еврейские советы, принудительно создававшиеся фашистами. Обязанные реализовать приказы оккупантов, они были своего рода заложниками, отвечающими за все, что происходило в гетто. За неподчинение члены юденратов немедленно истреблялись. Так, в Львовском гетто из четырёх председателей трое были расстреляны, в Минском — двое, в Вильнюсском — двое председателей и ещё несколько членов юденрата. В Лидском гетто, Монастырщине и Хиславичах первые юденраты были расстреляны в полном составе.
Во многих гетто существовали подпольные организации, призывавшие к вооруженному сопротивлению фашистам. Самое широкое и острое сопротивление было в Варшаве весной 1943 года. Для подавления восстания немцам пришлось использовать армию. В ходе боев еврейское население было полностью истреблено, а само гетто сравнено с землей.
Небывалый в истории размах антисемитизма [↑]
Никогда в истории не было такого размаха антисемитизма, как во время уничтожения евреев в нацистских гетто и лагерях смерти. Ненависть и жестокость просвещенных арийцев при молчаливом согласии всего мирового сообщества унесла жизни более 6 миллионов евреев, из них — полтора миллиона детей. Пусть сотрется сама память об этих злодеях из человеческой истории!
Что такое гетто во время великой отечественной войны
На дворе январь 1941-го, и часть Гейдекера расквартирована в Варшаве.
В январе 1941 года гетто было еще новым, недавно созданным. Стену вокруг него только что построили, и во многих местах она была еще недоделана. Немногие подъездные пути загораживала колючая проволока и патрули польской и немецкой полиции. Трамвайный маршрут проезжал сквозь гетто без остановок по узкому коридору. На нем часто катались любопытные – поглядеть, что происходит внутри. Другие любопытные каждый день стояли у ворот гетто. Там можно было наблюдать, как полиция обыскивает и избивает входящих и выходящих. В то время обитатели гетто еще могли – группами и по отдельности – выходить из гетто на работу. По возвращении с ними часто обходились бесчеловечно. Я уже рассказывал об этом по радио. К примеру о том, как пристреливали детей, пытавшихся пронести в гетто буханку хлеба. Мужчин, даже стариков, били до крови. Толпа зевак поддерживала эти избиения.
Через несколько дней под защитой моей немецкой военной формы и всё равно боясь, что меня схватят и начнут задавать вопросы, я сделал еще несколько фотографий у входа в гетто.
Зеваки. Солдаты всех рангов и офицеры, много немецких гражданских служащих, секретари, чиновники в форме, железнодорожники, даже сестры Красного Креста. Там можно было увидеть униформу любых частей и организаций. Большинство стояли на одном месте как вкопанные, молча, с ничего не выражавшими лицами, и смотрели на проходивших через ворота людей, на «формальности» и на жестокость охраны.
Кто-то отворачивался, кто-то подбадривал. Но большинство просто стояли там, ничем не выдавая своих чувств и мыслей. Что было говорить? Только это: мы всё видели, и знаем, как было. То, что происходило у ворот варшавского гетто с 1941-го по 1943-й год, наблюдали сотни тысяч людей, а то и больше. Все, чья судьба была пройти через Варшаву во время войны, а это миллионы.
В те дни варшавское гетто было битком набито беженцами, туда переселяли огромное количество людей из западной Польши и других регионов. Казалось, что гетто вот-вот лопнет. Изгнанные из своих домов евреи прибывали нищими караванами. Каждую телегу тянула одна или две лошади. Телеги, груженые женщинами, детьми и больными, и их убогим скарбом, медленно двигались по холодным улицам. День за днем с раннего утра и до поздней ночи они скрипели по снегу в сторону города. Они проезжали мимо школы на улице Вольска, где была расквартирована наша часть. С крыши этого здания однажды вечером я и сделал первые фотографии этой трагедии.
Через несколько дней под защитой моей немецкой военной формы и всё равно боясь, что меня схватят и начнут задавать вопросы, я сделал еще несколько фотографий у входа в гетто.
Естественно, напрашивается вопрос – зачем я это делал? Необходимо сказать, что я никогда не фотографировал по долгу службы, или по заданию. Я не был корреспондентом, я был техником в лаборатории. Я фотографировал по собственной инициативе, на свой страх и риск. И к счастью моё начальство ничего не знало об этом. Не думаю, что смогу передать, что именно я чувствовал тогда. Я разрывался между стыдом, ненавистью и беспомощностью. Я горячо желал скорейшего и полного поражения Германии и понимал, что до этого еще далеко. Мои фотографии я сделал для того, чтобы этот позор не был забыт, чтобы мир услышал этот крик. Больше мне нечего ответить.
Однажды вечером в первых числах февраля 1941-го я перелез через стену в варшавское гетто. Если память мне не изменяет, там, где улица Панска ответвляется от широкой Маршалковской. Или одной улицей раньше, одной позже. Слева была кондитерская – раньше польская, теперь немецкая. Как и другие улицы, Панска метров через двадцать упиралась в стену гетто. Там были разрушенные дома, и рядом пролом в стене, охранявшийся полицейским-поляком – я сфотографировал его в другой день. Было уже темно. Шел снег, но было не холодно. Я дошел по переулку до пролома. Я стоял в нерешительности. Я был в форме. Полицейский спросил меня на ломаном немецком, что я там делаю. Я ответил на ломаном польском. Он огляделся, оценил ситуацию и рукой и взглядом подал мне сигнал. «Raz, dwa…» — я прыгнул на обломки, и вниз с другой стороны.
Я оказался в гетто.
Еврейский полицейский, стоявший на страже, строго по-военному приветствовал неожиданно появившегося с той стороны стены немецкого солдата. Я сказал добрый вечер и пошел вниз по пустынной Панской улице.
Большая часть улицы лежала в руинах. На углу я увидел людей. На правой руке они носили белую повязку со звездой Давида. Увидев меня, они немедленно сняли шапки. Таково было одно из правил введенных немецкими оккупационными властями. Мне было стыдно, но я ничего не мог с этим поделать. Я остановил извозчика, спрятался, как мог, под его крышей, и попросил отвезти меня на улицу Дзельна. Мы поехали вдоль плохо освещенных переполненных улиц. Я испуганно оглядывался вокруг. Я находился на территории, заходить на которую было строго запрещено. Я не мог придумать ни единого объяснения на случай, если меня остановят, трибунал был бы неизбежен. Но не это было главной причиной моего страха. Я боялся взглянуть правде в лицо. Правде, окружавшей меня тысячами несчастных человеческих существ, сливавшихся в единую массу в тусклом свете улиц. Я был в центре страшной тайны немецкой силовой машины. Я боялся того, что ожидало меня на улице Дзельна. Но я хотел знать правду.
Тут оказалось, что чтобы приехать по указанному мною адресу, надо выехать из гетто, проехать участок пути по «арийскому» сектору, и въехать обратно в гетто – то есть пройти через два немецких поста. Извозчик уверял, что для немецкого солдата это легко. Я узнал об опасности в последнюю минуту. Я попросил извозчика развернуться и привезти меня обратно. У него не было сдачи. Рядом был магазин. Кажется, мясная лавка или продуктовый. Лампочка свисала с потолка. Слабый желтый свет падал на изможденные лица, пытавшиеся изобразить подобие улыбки. Я увидел, что люди боятся меня, и вспомнил, что я в военной форме. Несколькими словами мне удалось снять напряжение. Они разменяли мне банкноту.
Моя мама была маленькой женщиной, в свои годы еще красивой и слегка сутулой. Она много путешествовала, у нее были умные глаза, и она продолжала краситься несколько моложаво. Она была одной из тех старушек, посещающих косметические салоны, чьи румяна и выщипанные брови кажутся немного жалкими. И вот, на выходе из магазина меня остановила маленькая женщина, очень похожая на мою маму, она положила свою руку на мою и спросила на хорошем немецком: «Скажи мне, пожалуйста, солдат, что всё это значит, и когда это кончится?»
Она приехала несколько дней назад, понятия не имею, откуда, совершенно растерянная, не в силах постичь, что с ней случилось. Я не могу записать свой ответ. Глупый ответ, пустой, ложная надежда. Рузвельт провозгласил недавно четыре принципа свободы (*** см. обращение президента Рузвельта 6-го января 1941 года ***). Америка. Я ответил «Скоро» — зная, что лгу. Она заплакала. Я вернулся к извозчику, заплатил за проезд и перепрыгнул через стену – обратно.
Через несколько дней я увидел того же поляка полицейского на посту в том же месте. Было шесть вечера и уже темно. Так я прошел в гетто второй раз. Был очень холодно. Дальше я не помню точно, как именно я добрался до улицы Дзельна, по каким улицам я шел. По-моему, там был деревянный мост через «арийский» коридор. Но, возможно, я видел этот мост позже на фотографиях краковского гетто. Можно запутаться. В любом случае, я добрался туда и нашел дом 27. Смутно помню, каким мучительным был мой путь; раболепное подобострастие, которого требовала моя военная форма, как прятались в подъездах и переходили на другую сторону при моем приближении. Взгляды позади меня прожигали спину. Здесь я был изгоем.
Дзельна – узкая и тихая улица. Дом справа от дома номер 27 лежал в руинах, покрытый снегом. В дом номер 27 было невозможно войти с улицы, вход находился со стороны руин. Подходя к дому, я заметил старика. Черное пальто, белая борода. Он снял шапку и поклонился так, что сердцу стало больно. Рука, державшая шапку, дрожала. Он, конечно, не разбирался ни в немецкой военной форме, ни в знаках отличия. Мой был всего лишь ефрейторской звездочкой. Входная дверь была приоткрыта, и я увидел внутри людей, пытавшихся разглядеть, кто там стоит снаружи.
Мои сапоги, пальто, черный пояс и фуражка казались тяжелы как свинец. И тут я вспомнил слово на идиш – moire, страх. Я попытался уверить старика, что меня не надо бояться, что я друг. Я спросил его, кто он. Он был ответственным за дом и его обитателей. Я предложил ему сигареты. В то время в Варшаве было много американских сигарет, Кемэл и Лаки Страйк. Он не взял, так и стоял с шапкой в руке.
Я спросил Маржитту Ольсянскую и попытался на ломаном польском объяснить, что она мой друг с довоенных времен. Было непонятно, успокоило это его или напугало, но, кланяясь так же ужасно, как и раньше, он ответил, что тотчас же меня к ней проведет.
На входной двери не было ни замка ни цепочки. «Все двери должны быть незаперты» ответил он на мой вопрос. Мы прошли по темному коридору и поднялись по деревянной лестнице. Коридор и лестница были заполнены людьми. Они лежали на полу, они сидели на ступеньках, завернутые в пальто, в одеяла, в тряпьё. Женщины с закутанными детьми на коленях. Все прижимались к стене, давая мне пройти. Кто-то пытался встать, как они были обязаны в присутствии немца. Я неловко просил, чтобы на меня не обращали внимания. Я не мог смотреть им в лицо. Они колыхались вокруг меня как в страшном сне, пока я шел вверх по этой лестнице. На дверях внутри тоже не было замков. Маленький мальчик держал дверь широко открытой – обо мне уже знали. Я вошел в большую комнату, бывшую когда-то гостинной состоятельной семьи.
В комнате жили несколько семей или групп, расположившихся в углах и по стенам, всего человек двадцать. Два стула, овальный стол и посредине кресло. Большинство спали на паркетном полу на одеялах или на газетах, укрываясь пальто. В одном углу женщина пыталась утихомирить плачущего ребенка. И тут до меня дошло, что в этой комнате были только женщины, девочки и дети. С первого взгляда была видна их обездоленность, отсутствие средств гигиены, их нищета. Холод и духота. Окна были заперты и заколочены, стекла покрашены толстой синей краской.
Позже я узнал, что окна были заколочены и покрашены потому, что они выходили на Павяк, тюрьму гестапо с СД. Слово «Павяк» вселяло ужас в сердца в годы немецкой оккупации города. Здание тюрьмы граничило с задворками улицы Дзельна, и его было видно из задних окон дома. «Постоянно слышны выстрелы», сказала мне одна из жильцов. «Часто днем, и еще чаще ночью, и крики тоже, когда тихо.»
И они рассказали мне еще много чего. Мать Маржитты скипятила нам чаю на примусе. Хотя в комнате была теснота, всё равно было холодно. Мы сидели в пальто, и я был рад этому, потому что пальто закрывало свастику над грудным карманом моей гимнастерки. То, что я узнал из рассказов тех женщин – о постигнувших их несчастьях – о том, как они оказались в этой комнате, в этой душной темнице с заколоченными синими окнами, вычурным потолком, серым полом, изношенным паркетом и старой мебелью, где обитатели спят или тихо сидят с пустыми лицами – то, что они рассказали мне в тот вечер, разрушило остатки моей веры в то, что Германия просто не может позволить такому случиться.
О немцах они говорили одинаково, будь то военные, полицейские или кто-то еще. Кто бы ни был тот, кто выкинул их из их домов, он был немцем. Она из женщин потеряла сына – ему и двадцати не было, сказала она – застрелен на месте, когда пытался защитить мать от ударов. А перед этим уволокли неизвестно куда ее мужа, и с тех пор он пропал без вести. Другая женщина владела большой квартирой на западе Варшавы. В один прекрасный день явились две дамы, чиновники немецкой администрации, вручили ей ордер, приказывающий ей съехать с квартиры в течение часа, ничего с собой не взяв, кроме чемодана вещей. Это было до указа Фишера о создании гетто, и она смогла выяснить по секрету, что те две дамы вселились в ее квартиру и присвоили себе мебель, бельё, посуду, ковры, радио, картины, серебро, книги и всё остальное. Следует между прочим отметить, что такое творилось по всей территории оккупированной немцами Польши. Обе Ольсянские, которые жили на улице Дзельна с довоенных времен, больше всего мучились от духоты и тесноты, страшной близости тюрьмы Павяк и от неопределенности своей судьбы.
Все, принимавшие участие в беседе, говорили о голоде. В то время гетто было закрыто не так давно, так что тут и там еще были запасы еды, но продавалась она по цене, доступной немногим. Кому нечего продать или обменять – ювелирные украшения, меховые пальто, предметы быта – раньше или позже начинают просто напросто голодать. Кто-то умер в снегу от холода, кого-то вынесли из укрытия, положили нагими на мостовую (даже их лохмотья имели ценность), покрыли газетой и оставили лежать, пока тело не подберут похоронные телеги и не отвезут на кладбище. На палец правой ноги им вешали ярлычок с именем, если оно было известно, и это имя в вносили в юденрате в регистрацию смертей; тело бросали в известковую яму. Женщины рассказали мне о налетах на гетто, время от времени организуемых немцами, о том, как они охотятся на улицах на людей, и смеются, стреляя по ним, особенно, если жертва попалась слегка неуклюжая, пейсатая, или если, падая, она перекувырнулась через голову.
Это было слишком, и теперь я уже не помню всех подробностей. Но я как сейчас вижу тех женщин, сидевших на корточках вокруг кресла, которое они предложили мне, и я помню, как точно их слова попадали в цель, усиливая мой стыд и отчаяние. Всё это было неприкрытое дьявольское преступление.
Я ушел уверенный в том, что все эти несчастные люди приговорены, сознательно и преднамеренно приговорены, к смерти. Я не видел, что могло бы остановить этот беспредел, пока он не достиг высшей точки. То, что я узнал от этих женщин, было лишь подтверждением того, что я, как солдат немецкой армии, видел и понял сам. Я был уверен, что мы собирались уморить голодом варшавское и другие еврейские гетто. С этой уверенностью я вернулся к себе в часть. Надпись на пряжке моего ремня гласила: «С нами Бог»
Я рассказал всё Кёлеру и Краузе. Они пытались меня успокоить. В конце февраля 1941-го ко мне в Варшаву приехала жена. И вот в один из этих дней я снова пошел в гетто. Я опять был в форме. Однако на этот раз я пошел среди бела дня и с фотоаппаратом. Это было большой глупостью. Сейчас я знаю, а тогда мне и в голову не пришло, что и гестапо и СС и СД постоянно патрулировали гетто, как в форме, так и в штатском, и каждый из них мог меня арестовать. Видимо, я не представлял себе всех возможных последствий. Меня толкало какое-то несвойственное мне теперь безрассудство, и еще страх, что придет время, и скажут, что ничего этого не было. Картины того, что творилось внутри гетто, надо было сохранить, как доказательства, для будущих поколений. Большая часть фотографий в этой книге – результат этой навязчивой идеи.
Фотографии говорят сами за себя. Я уже не помню всех подробностей этого приключения. Оно продолжалось часа два. Я шагал по улицам гетто, нелепая штуковина, робот с другой планеты, и толпы на улицах расступались передо мной, отшатывались от меня, сторонились меня, смотрели на меня с удивлением, изумление и беспокойством. Держась на некотором расстоянии за мной увязалась ватага мальчишек. Я то и дело останавливался, чтобы сделать фотографию.