что такое долговая яма в 19 веке
Долговые тюрьмы в истории и литературе
Постепенно вытеснившие эти институты на рубеже Средневековья и Нового времени, долговые тюрьмы несли, по сути, похожую функцию. Само заключение никак не помогало вернуть долг, к тому же оплачивать проживание в тюрьме обязаны были либо должник, либо его кредитор. Но тяжелые условия и позор должны были вынудить банкрота отдать спрятанные деньги или согласиться на сколь угодно неприятные условия погашения долга. Родные и близкие также стремились вызволить должника из тюрьмы и любыми способами собрать средства в его пользу. В свою очередь, кредиторам было невыгодно долго держать банкрота в заключении. Таким образом долговые тюрьмы способствовали, как мы сказали бы сейчас, заключению мировых соглашений и реструктуризации долгов.
Но это в лучшем случае. На практике кредитору могло быть выгоднее сделать из заключенного показательный пример, у него могли быть личные мотивы, чтобы держать должника под замком, наконец, банкрот мог просто умереть в тяжелых условиях, так и не отдав долг. Литераторы тех времен, многие из которых не понаслышке были знакомы с долговыми тюрьмами, описывают их в самых мрачных красках.
Россия
В России институт долговых тюрем ввел Петр I, который познакомился с этой европейской новинкой в Голландии. Содержание должника оплачивал его кредитор, а срок такого заключения был ничем не ограничен, кроме готовности заимодавца его оплачивать. Условия поначалу были весьма суровыми: в Москве должников ожидала буквально яма, то есть подземная тюрьма близ Воскресенских ворот Китай-города.
Более чем полвека спустя Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» задается вопросом, эффективны ли такие меры. По его мнению, зная о строгостях закона, кредиторы выдают рискованные займы, что только увеличивает количество должников и заключенных.
Кто более в глазах человечества заслуживает уважения, заимодавец ли, теряющий свой капитал, для того что не знал, кому доверил, или должник в оковах и в темнице. С одной стороны — легковерность, с другой — почти воровство.
В 1800 году был принят Устав о банкротах, который впервые в российской практике ввел деление на «несчастную» несостоятельность, вызванную обстоятельствами непреодолимой силы, банкротство по неосторожности, а также «от подлога», то есть преднамеренное банкротство и вывод средств. В «несчастных» случаях долги списывались. Неосторожный или злонамеренный банкроты обязаны были погасить долги, причем до окончания конкурсного производства первого держат «под присмотром в благопристойном месте», а доказанный подлог грозит уголовным наказанием. Срок содержания не выплатившего долг банкрота «под караулом» составлял до пяти лет, причем кредитор мог сократить этот срок пропорционально возвращенной сумме.
В 1857 году принят Свод законов, который ввел категории, освобожденные от долговой тюрьмы: старики от 70 лет, священнослужители, беременные и только что родившие женщины и единственные опекуны малолетних детей. Свод также определял твердые сроки заключения в зависимости от суммы долга. За долг менее 100 руб. тюрьма не грозила, а максимальный срок заключения — пять лет — полагался за долг от 100 000 руб. и выше.
К этому времени должников уже не бросали в настоящие ямы. Но долговая тюрьма оставалась местом крайне неприятным, по свидетельству писателя Владимира Гиляровского.
Я очутился в большой длинной комнате с нависшими толстенными сводами, с глубокой амбразурой маленького, темного, с решеткой окна, черное пятно которого зияло на освещенной стене.
Долговые тюрьмы были отменены в конце XIX века. Закон от 7 марта 1879 года упразднил в России «личное задержание неисправных должников».
В русской литературе долговые тюрьмы упоминались не раз, но чаще всего выступали не местом действия, а сюжетной пружиной, которая оставалась по большей части скрытой от читателя. Так, в пьесе Александра Островского «Свои люди — сочтемся» (которая первоначально называлась просто «Банкрот») весь сюжет построен на преднамеренном банкротстве главного героя. Купец Большов переписывает имущество на приказчика Подхалюзина, чтобы укрыть его от описи после заявления о банкротстве. При этом он берет с приказчика обещание из этих средств частично погасить долги купца, чтобы того не отправили в долговую яму. Подхалюзин к тому же берет в жены купеческую дочь. Когда новоявленный зять отказывается заплатить кредиторам Большова больше 10% долга (тогда как те ранее согласились простить остаток при погашении 25% задолженности), купец отправляется в долговую тюрьму. На прощание он напутствует дочь: «А не забудьте вы, Алимпияда Самсоновна, что есть клетки с железными решетками, сидят там бедные заключенные. Не забудьте нас, бедных заключенных».
В «Преступлении и наказании» Достоевского, который сам постоянно находился на грани банкротства, не раз упоминается, что Свидригайлов сидел в долговой тюрьме. Это, как и то, что вызволила его оттуда будущая жена, довершает портрет Свидригайлова как низкого, порочного и недостойного доверия человека. Но это дело прошлое, и подробностей о долговой тюрьме читатели не узнают.
Вы знаете, может быть (да я, впрочем, и сам вам рассказывал), — начал Свидригайлов, — что я сидел здесь в долговой тюрьме, по огромному счету, и не имея ни малейших средств в виду для уплаты. Нечего подробничать о том, как выкупила меня тогда Марфа Петровна; знаете ли, до какой степени одурманения может иногда полюбить женщина?
Федор Достоевский, «Преступление и наказание»
Франция
Франция, полтора века колебавшаяся между республиканским и монархическим строем, неоднократно отменяла и вновь вводила институт долговых тюрем. В целом тюремное заключение за долги относилось здесь к более широкому институту contrainte par corps, то есть аресту по неуголовным основаниям.
Долговые тюрьмы ликвидировали в 1793 году, но вскоре революционные власти вынуждены были рассмотреть вопрос об их возвращении. Страну захлестнула волна неплатежеспособности и просто отказов платить кредиторам на фоне гиперинфляции, вызванной социальными потрясениями и непрекращающимися войнами.
В 1820-х в стране выходил журнал «Бедный Жак», где публиковали рассказы о заключенных-должниках со всей Франции, собирали деньги им в помощь и критиковали финансовые и юридические институты, которые поддерживали существующую систему взыскания долгов. Многие из тех, кто делал этот журнал, на своем опыте знали, что такое долговая тюрьма. Среди подписчиков «Бедного Жака» были романист Виктор Гюго, поэт Альфонс де Ламартин и будущий премьер-министр Жак Лаффит.
Десятилетием позже юрист Жан-Батист Байль Муйяр проанализировал большой корпус дел попавших в тюрьму должников и сравнительную статистику по множеству смежных вопросов. Он сравнивал такие показатели, как количество должников и уголовных преступлений, распространенность игорных домов и тому подобное. Муйяр пришел к выводу, что долговые тюрьмы не приносят обществу никакой пользы, а напротив, разлагают мораль.
Юрист пришел к выводу, что долговые тюрьмы не приносят обществу никакой пользы, а напротив, разлагают мораль.
Долговые тюрьмы вновь отменили в 1848 году после провозглашения Второй республики, а окончательно упразднили в 1867 году.
Жан-Батист Мольер попал в долговую тюрьму еще в юности, когда организованный им вместе с друзьями «Блистательный театр» погряз в долгах. Мольер лично выступал поручителем по обязательствам труппы и угодил в тюрьму Шатле, откуда его вынужден был выкупить отец, известный обойщик. Правда, драматург провел в заключении всего несколько дней и, в отличие от многих литераторов с похожей судьбой, так и не ввел образ должника в свои пьесы.
Персонажи Оноре де Бальзака нередко движимы страхом перед тюрьмой Сент-Пелажи, но никогда в нее не попадают (как и сам автор, всю жизнь проведший в долгах). Для Бальзака долговая тюрьма выступает скорее образом предельного падения, во избежание которого его персонажи готовы на что угодно, включая самоубийство. Более реальной опасностью в романах Бальзака выступает банкротство — не столь катастрофическое на практике, но оставляющее несмываемое пятно на чести и репутации (в « Евгении Гранде» банкрота сравнивают с грабителем и отдают предпочтение последнему, ведь он, по крайней мере, рискует жизнью ради чужих денег).
Великобритания
В Англии первый закон о банкротстве приняли в 1542 году. Он касался в первую очередь злонамеренных банкротов, которые, «искусно получая в свои руки большое количество чужих товаров, внезапно сбегают в неизвестные места» или ведут роскошную жизнь, но систематически не платят по долгам. Документ не только вводит институт реализации имущества банкрота, но и позволяет заключать должников в тюрьму. В 1570 году был принят новый закон, который уточнил, что тюрьма не грозит обанкротившимся торговцам. Фактически эта норма разделила банкротство юридических и физических лиц в современном понимании.
В 1759 году ввели норму, согласно которой должник мог продать все свое имущество, включая землю, и выплатить кредиторам полученную сумму; после этого ему больше не грозило тюремное заключение, но остаток долга со временем все же надо было отдать. Для применения такой меры долг не должен был превышать 300 фунтов. Более крупную задолженность нужно было погасить целиком или оставаться в тюрьме. На протяжении XVIII века вопрос об отмене долговых тюрем или по крайней мере смягчении их режима широко обсуждался в прессе и в парламенте.
Чтобы избежать тюремного заключения, должник мог продать все свое имущество, включая землю, и отдать вырученные деньги кредиторам. Правда, остаток долга не сгорал.
В 1869 году закон «О должниках» практически упразднил институт долговых тюрем. Теперь подвергнуть заключению можно было только того, кто злонамеренно уклонялся от оплаты либо имел задолженности перед государственным бюджетом. И даже они могли провести в тюрьме не более шести недель. Уже в следующем году количество заключенных-должников в Великобритании сократилось почти на четверть (с 9759 до 6605 человек).
Британские долговые тюрьмы были частными предприятиями, и за нахождение там должники должны были платить. В некоторых случаях (например, во Флитской тюрьме или в Кинг-Бенч) наказание становилось чисто экономическим: заключенные имели право ночевать поблизости, но все еще должны были платить за свое содержание. За мзду должники могли получить лучшее питание, право принимать посетителей и вести дела прямо в камере и другие привилегии. Парадоксальным образом неплательщики, у которых было больше средств, жили лучше, чем действительно оставшиеся без единого пенса. Долгое время во Флитской тюрьме существовало специальное зарешеченное окошко, через которое заключенные могли просить подаяния у прохожих.
Главным «певцом» британских долговых тюрем был Чарльз Диккенс. Отец писателя в свое время попал за долги в тюрьму Маршалси, и это глубоко потрясло Диккенса. Он активно боролся с институтом долговых тюрем и не раз поднимал эту тему в своих романах. В «Крошке Доррит» одной из основных декораций становится та самая тюрьма Маршалси, которая перестала существовать к моменту публикации романа. Заглавная героиня — дочь должника, который много лет провел в тюрьме. Она даже родилась в заключении, где ее отец жил с семьей (они могли выходить).
Это был длинный ряд обветшалых строений казарменного вида, поставленных тыл к тылу, так что все окна в них выходили на фасад; а вокруг тянулся узкий двор, обнесенный высокой стеной, по краю которой, как полагается, шла решетка с железными остриями вверху.
Чарльз Диккенс, «Крошка Доррит»
В «Посмертных записках Пиквикского клуба» главный герой, мистер Пиквик, за отказ компенсировать ущерб попадает во Флитскую тюрьму. В описании Диккенса это что-то вроде общежития: перемещаться по тюрьме можно свободно (тюремщики только запоминают внешний вид нового заключенного, чтобы не выпустить его наружу), за деньги можно получить еду из соседнего трактира и даже формально запрещенный алкоголь, сдать приходящей прачке белье в стирку, а то и получить отдельную меблированную камеру. Заключенным доступны кегли и карты. Стены тюрьмы украшены рисунками умершего в ней много лет назад маляра. Один из тюремщиков уверяет Пиквика, что «всякий может жить здесь, сколько ему угодно».
И действительно, Диккенс описывает очень пестрое общество заключенных-должников. «Были тут люди из всех сословий, от земледельца в бумазейной куртке до промотавшегося эсквайра в шелковом халате с изодранными рукавами». Пиквик встречает человека, который подписывал необеспеченные векселя, сапожника, с которого взыскали судебные издержки по делу, в котором он был душеприказчиком, конокрада и даже священника.
В обоих романах Диккенс не только подчеркивает тяжелые условия, в которых живут заключенные в долговых тюрьмах, но и заявляет о почти неизбежном моральном разложении, которому они подвергаются. Но некоторые находят в этом и хорошие стороны. В «Крошке Доррит» врач-банкрот называет пребывание в тюрьме настоящей свободой, ведь там заключенных не донимают кредиторы и напоминания об их обязательствах.
В «Крошке Доррит» врач-банкрот называет пребывание в тюрьме настоящей свободой, ведь там заключенных не донимают кредиторы и напоминания об их обязательствах.
В «Ярмарке тщеславия» Уильяма Теккерея, где события происходят раньше, чем у Диккенса, роль долговой тюрьмы выполняет просто дом пристава (бейлифа), мистера Мосса. Офицер Родон Кроули попадает туда уже в третий раз, и Мосс любезно уведомляет его, что приготовил постель в его прежней комнате. Тут все должники принадлежат к высшему обществу и, несмотря на неоплаченные долги, каждый день пьют шампанское, а обстановка дома неряшливая, но роскошная. «Тюрьма» Мосса напоминает скорее джентльменский клуб, и страдания заключенного туда Кроули носят чисто моральный характер.
Соединенные Штаты
До провозглашения независимости в американских колониях обходились с должниками так же, как и в Великобритании. После создания собственного государства здесь на время образовался правовой пробел, хотя Конституция и предписывала законодателям принять законы о должниках. В 1800 году Конгресс США принял первый в независимой стране закон о банкротстве. Он в целом повторял нормы британского законодательства, хотя и не предусматривал казни для злостных банкротов (в самой Великобритании ее отменили только спустя два десятилетия).
Вскоре страна столкнулась с ростом количества должников, причем в первую очередь среди беднейших слоев населения. В некоторых штатах заключенных-должников было в три-пять раз больше, чем осужденных за преступления. Это дало части штатов повод отменить заключение за неплатежеспособность. А в 1833 году Конгресс ликвидировал долговые тюрьмы на федеральном уровне.
Некоторые известные граждане США успели побывать в долговой тюрьме. Так, Генри Ли III, бывший губернатор Вирджинии и конгрессмен (а еще отец знаменитого генерала-конфедерата Роберта Ли), обанкротился из-за так называемой Паники, экономического кризиса 1796–1797 годов. Он провел в долговой тюрьме год и за это время написал книгу военных воспоминаний.
Долговая яма. Историческая справка.
Детективное агентство Тула
Долговая яма.
Историческая справка.
Как получить долг с человека, который не собирается его возвращать, люди задумались, как только начали давать друг другу взаймы.
Даже в самых древних обществах считалось, что имущество нерасплатившегося подлежит изъятию в пользу заимодавца. При этом сами нерадивые должники далеко не всегда горели желанием расставаться со своим добром, а потому кредиторам порой приходилось применять к ним весьма суровые меры воздействия. Однако уже в XIX веке западная цивилизация отказалась от практики силового давления на должников, а 90 лет назад Верховный суд США постановил, что банкрот имеет право начать жизнь с чистого листа. Между тем жестокие разборки из-за долгов неофициально практикуются до сих пор.
В древности сил у государства обычно хватало на то, чтобы сочинять устрашающие законы против неплательщиков, но вот проследить за их исполнением власть могла далеко не всегда. Еще в древней Ассирии (современный Ирак) существовал обычай, согласно которому должник должен был в качестве залога отдавать во власть кредитору кого-нибудь из своих домочадцев. Ассирийский закон гласил: «Если ассириец или ассирийка, живущие в доме человека в качестве залога, были взяты за полную цену, то заимодавец может их бить, таскать за волосы, калечить или прокалывать их уши». Впрочем, по ассирийским меркам закон был не так уж и жесток, поскольку за простое недоносительство на «блудницу», которая посмела покрыть себе голову платком, как замужняя женщина, полагалась следующая кара: «Этому человеку (недоносителю) должно дать 50 палочных ударов, донесший на него может забрать его одежду, ему должно проткнуть уши, пропустить через них веревку и завязать ее на его затылке, и в течение месяца он должен исполнять царскую работу».
Римляне, чья правовая система лежит в основе законодательства многих современных стран, недалеко ушли от кровожадных ассирийцев. Законы Двенадцати Таблиц, по которым граждане Вечного города жили в V веке до нашей эры, давали судьям недвусмысленные инструкции: «Если должник не выполнил судебного решения и никто не освободил его от ответственности при судоговорении, пусть истец ведет его к себе и наложит на него колодки или оковы». Должник должен был сидеть в колодках 60 дней, в течение которых ему трижды делалось публичное предложение вернуть долг. Если же этого не происходило, колодника ждала незавидная судьба: «В третий базарный день пусть разрубят должника на части. Если отсекут больше или меньше, то пусть это не будет вменено им в вину».
Монастырь действительно расплатился, но в иных случаях, бывало, дело приобретало совсем другой оборот. Почти через 20 лет после описанных событий, в марте 1190 года, жители Йорка, которым надоело платить проценты ростовщикам, принялись избивать еврейское население города и жечь долговые книги. Окрестные дворяне, которые тоже имели долги, присоединились к горожанам. Йоркские евреи затворились в башне и держали осаду, пока хватало сил. Когда положение стало безнадежным, почти все осажденные предпочли покончить с собой, а те, кто попал в руки осаждавшим, были преданы мучительной смерти.
Средние века закончились блестящей эпохой всемогущих королей и серых кардиналов, и вместе с сильной центральной властью на смену частным застенкам пришли государственные казематы, где должники должны были содержаться до тех пор, пока их долг не будет выплачен или прощен. Настало время долговых тюрем, или долговых ям, как эти заведения называли в России. Так государство наконец избавило своих подданных от печальной необходимости калечить друг друга, однако впоследствии возникла другая проблема: население стало считать государство источником жестокости по отношению к проштрафившимся должникам.
Положение человека, попавшего в долговую тюрьму, было тем более печальным, что подобное заключение было бессрочным и дату освобождения кредитор устанавливал по своему желанию. По сути, долговые тюрьмы были теми же частными застенками, только сданными в управление государству, поскольку заключенные содержались в них обычно за счет своих кредиторов, которые были готовы нести подобные расходы, лишь бы «иным неповадно было» просрочивать платежи.
Отсидка в долговой яме не была уделом представителей низших классов. Напротив, яма была вечным пугалом для отчаянных коммерсантов и расточительных дворян. В 1798 году в долговую тюрьму Филадельфии был помещен бизнесмен Роберт Моррис, разорившийся на спекуляции землей. Американский суд не учел, что Моррис, вероятно, смог бы расплатиться с долгами, если бы во время войны за независимость США не потратил значительную часть своего состояния на поддержку армии Джорджа Вашингтона. Фактически без Морриса, который был одним из главных финансистов американской революции, страна под названием США могла бы и не появиться на карте. Моррис просидел в тюрьме четыре года.
Другая окололитературная история с ямой обернулась общественным скандалом. Поэтесса и переводчица Каролина Яниш была одной из самых ярких литературных звезд Москвы первой половины XIX века, а также счастливой обладательницей немалого состояния. Ее муж Николай Павлов тоже был писателем, к тому же имел репутацию завзятого либерала. К несчастью, Павлов не мыслил жизни без карточного стола и спустил деньги жены за рекордно короткий срок. В отместку Яниш подала на мужа в суд и в 1852 году посадила его в долговую яму. Случись это лет на 20 позже, поэтесса могла бы стать знаменем нарождавшегося феминизма, однако времена были еще не те, и она, став светским изгоем, навсегда покинула Россию. Публика не простила Яниш того, что она упекла за решетку либерала.
«Банкротство перестало быть постыдным делом»
Мало того, что государство перестало истязать несостоятельных должников,- сами должники оказались под защитой законов о личном банкротстве. Новую западную философию ясно выразил Верховный суд США, постановивший в 1915 году, что целью личных банкротств является предоставление должнику шанса «начать заново, будучи свободным от обязательств и ответственности, связанных с неудачами в бизнесе».
Вместе с тем институт правежа сохранился, переместившись из легальной сферы в мир криминала. В ХХ веке в разных странах гангстеры всех мастей использовали для получения долгов тазики с цементом, бейсбольные биты, раскаленные утюги и прочие предметы домашнего обихода, дабы не дать заемщикам окончательно расслабиться. Так благодаря гуманным соображениям законодателей удовлетворение кредиторов вновь стало частным делом самих кредиторов, как это было во времена викингов и опричников.
Однако далеко не каждый заимодавец готов связываться с бандитами, а потому на Западе уже в начале ХХ века расцвел бизнес на легальном выбивании долгов. Сегодня стандартной формой заработка агентств по сбору долгов является доля взысканной суммы, обычно от 12% до 25%. Иногда такие агентства полностью выкупают у кредиторов их права и действуют уже от своего имени. Методы их работы при этом мало отличаются от тех, что применялись средневековыми ростовщиками в отношении запутавшегося в долгах аббата: должника изводят звонками до тех пор, пока он не решит, что уж лучше заплатить, чем продолжать бегать от телефона. Современный американский борец за права потребителей Бад Хиббс так описывает их методы: «У большинства фирм-сборщиков из тех, с кем мне приходилось иметь дело, развит синдром ‘большого босса’. Они почти всегда стараются поразить вас титулами вроде «главный юридический консультант поверенного Смита» или сразу стараются запугать вас, говоря например: ‘Бумаги на вас уже направлены в суд’. Или вот мое любимое: ‘У нас нет времени с вами нянчиться. Так вы будете сегодня платить или нет?'». Хиббс также приводит факты, когда один и тот же сборщик представлялся по телефону то поверенным, то следователем, то агентом, не имея при этом никаких прав на подобные титулы. При этом ни один такой «агент» в действительности не может даже подать на должника в суд, по крайней мере пока его агентство не выкупило долг.
Гуманное отношение к должникам и расцвет индустрии кредитных карт на Западе привели в последние два десятилетия к быстрому росту личных долгов населения и к такому же быстрому росту количества личных банкротств. «У нас теперь нет долговых тюрем,- сокрушается лондонская Times от 30 мая 2005 года.- Фактически правительство, меняя правила, сделало так, что банкротство перестало быть постыдным делом: банкроты. уже через шесть лет после своего банкротства очищают от него свою кредитную историю.
Примерно такая же картина наблюдается и по другую сторону Атлантики, где республиканцы уже всерьез обсуждают возможность восстановления системы долговых тюрем. В апреле Джордж Буш подписал закон, который ужесточает требования к тем гражданам, которые решили отделаться от кредиторов, объявив о личном банкротстве.
«Унижение способствует тому, чтобы человек рассчитался». Банкротство и долговая тюрьма в русской литературе XIX века
Алчность и бедность часто становятся двигателем сюжета, определяют поведение и характеры героев Шекспира и Достоевского, Гете и Стейнбека, Диккенса и Ремарка. Прибыль, кредит, инфляция в великих романах играют на равных с любовью и ненавистью, честью и мужеством. Об этом рассказывает в своей книге «От золотого тельца до „Золотого телёнка“» Елена Чиркова, предлагая взглянуть на литературу с точки зрения её экономического содержания. С разрешения издательства Corpus интернет-журнал «Звезда» публикует отрывок из книги доцента Школы финансов факультета экономических наук НИУ «Высшей школы экономики».
Жан Батист Мольер, «Блистательный театр» которого постоянно прогорал, несколько раз попадал в долговую тюрьму, откуда его вытаскивал отец, придворный обойщик и камердинер Людовика XIII. Рудольф Распе, хоть и взял в прототипы Мюнхгаузена не себя, а реального барона с той же фамилией, сам был не слишком чист на руку, горазд на аферы и угодил в долговую тюрьму в Англии. Другой аферист, Даниель Дефо, оказался должен 17 тыс. фунтов (в сто раз больше в современных ценах) после гибели зафрахтованного корабля и, чтобы избежать «посадки», вынужден был перебраться из Лондона в Бристоль, где мог выходить на улицу по воскресеньям: в этот день в городе было запрещено арестовывать должников. Пытаясь покорить Париж, молодой Рихард Вагнер отправился туда с супругой почти без средств, все ценное было заложено в ломбарде или продано, а когда жена заболела, он на месяц угодил в долговую тюрьму. Если бы не Фридрих Энгельс, туда же мог попасть и Карл Маркс.
В долговой тюрьме неоднократно оказывался поэт и литературный критик Аполлон Григорьев. Там ему не работалось: отвратительная еда, «недостаток табаку и чаю». В последний раз он был выкуплен богатой генеральской женой и бездарной писательницей, которой пообещал отредактировать ее тексты. Благодетельница осталась в накладе поэт умер через четыре дня после выхода на волю.
Но это все мелочи по сравнению с той участью, которая выпала на долю жены Свидригайлова, героини «Преступления и наказания».
Ф. М. Достоевский Фото: wikipedia.org
Свидригайлов сел в долговую тюрьму «по огромному счету», не имея ни малейших средств для уплаты. Некрасивая и немолодая Марфа Петровна выкупила его с целью брака и приняла кабальные условия оного супругу было позволено «приглянуть иногда на сенных девушек», да и умерла Марфа Петровна, «по слухам», от побоев. («Знаете, до какой степени одурманения может иногда полюбить женщина?» задает риторический вопрос Достоевский.) Самого писателя, рьяного игрока в рулетку, не имевшего состоятельных спонсоров, угроза долговой тюрьмы в 1866 году заставила почти даром продать права на публикацию полного собрания своих сочинений и нового романа «Игрок».
Брать должника в кабалу и держать в погребе
Институт долговых тюрем в России ввел Петр I, который « подсмотрел» идею в Голландии. Первая долговая тюрьма появилась в Москве на месте нынешнего Исторического музея, где под нее выделили глубокие подвалы. Отсюда, считают многие, и пошло выражение «долговая яма». Несмотря на ужасные условия содержания узников, новшество по меркам того времени было прогрессивным были отменены кабальное холопство, телесные наказания и смертная казнь. До этого задолжавшего государству могли привязать к позорному столбу и бить плетьми «выбивать» долг или казнить через повешение.
В Древней Руси частный кредитор имел право брать своего должника в кабалу и держать в погребе или использовать в качестве раба. «Русская правда» Ярослава Мудрого оговаривала, что разорившийся купец мог стать рабом своего кредитора, если банкротство наступило в результате неаккуратного ведения дел, но закон освобождал от ответственности оказавшихся в жалком положении из-за несчастного случая им позволялось долг реструктурировать.
Долги в Древней Руси Фото: wikipedia.org
Доводы в пользу либерализации банкротного законодательства приводит Александр Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву»:
«Если бы строгого взыскания по векселям не существовало, ужели бы торговля исчезла? Не заимодавец ли должен знать, кому он доверяет? О ком законоположение более пещися долженствует, о заимодавце ли или о должнике? Кто более в глазах человечества заслуживает уважения, заимодавец ли, теряющий свой капитал, для того что не знал, кому доверил, или должник в оковах и в темнице. С одной стороны легковерность, с другой почти воровство. Тот поверил, надеялся на строгое законоположение, а сей. А если бы взыскание по векселям не было столь строгое? Не было бы места легковерию, не было бы, может быть, плутовства в вексельных делах».
Аргумент очень серьезный.
Поставленный Радищевым вопрос, нужно ли сурово наказывать должника, созвучен современной дискуссии относительно того, следует ли спасать проблемные банки: ожидания спасения порождают безответственное поведение. Здесь то же самое: кредитор надеется, что у заимодавца есть сильный стимул вернуть долг не попасть в тюрьму, поэтому он не прилагает усилий для проверки добропорядочности контрагента.
Полноценное законодательство о банкротстве «Устав о банкротах» появилось в Российской империи только в 1800 году, во время царствования Павла I. Разработал его Гавриил Державин. «Устав» разделил банкротство в результате ведения коммерческой деятельности и личное. Документ подразумевал несостоятельность «от несчастья» в этом случае должника именовали «упадшим», «от небреженья и своих пороков» такой банкрот считался «неосторожным», и «от подлога» уличенных в этом именовали банкротами «злостными». В XIX веке долговые тюрьмы были основным механизмом взыскания задолженности с неосторожных и злостных неплательщиков, неосторожному могли присудить пять лет, злостному еще больше. Сажали не только за невозвраты долгов кредиторам, но и за неуплату налогов и судебных издержек, невыплаты зарплаты.
Долговая тюрьма как элемент рейдерства
Герой пьесы Островского «Свои люди сочтемся» (1849) купец Самсон Силыч Большов задумывается, не объявить ли себя несостоятельным должником. Его стряпчий советует переписать имущество через закладную или купчую на приказчика Лазаря, потому как на жену «не действительно». Это рисковое дело: согласно «Уставу о несостоятельности» 1832 года, для признания подсудимого банкротом злостным было достаточно установить факт сокрытия им имущества путем «безденежной» передачи его третьим лицам.
Однако Большов узнает из газеты, что в Москве образовалась цепочка банкротств как намеренных, так и из-за мотовства («в трехэтажных домах живут, другой такой бельведер с колоннами выведет, что ему со своей образиной и войти-то туда совестно»). Каждый отказ от уплаты долгов влечет следующие. Разорившиеся купцы должны и ему: один «сахару для дому брали пудов никак тридцать, не то сорок», за другим долг «за масло постное-с, об великом посту брали бочонка с три-с».
Массовые невозвраты облегчают дело, и Большов решается и просит стряпчего «за тысячу рублей и старую шубу енотовую» выправить бумаги. Он отписывает Лазарю дом и бизнес и «отсчитывает из наличного» с просьбой кормить его «со старухой» и заплатить кредиторам «копеек по десяти» за рубль долга. «Свои люди сочтемся», отвечает Лазарь на этот жест. Между тем приказчик положил глаз на Липочку, дочь Большова. Их свадьбе не бывать мезальянс, если бы не новые обстоятельства. Как только Липочка узнает, что семейные дом и лавки теперь принадлежат Лазарю, а ее «тятенька» банкрот, она тут же соглашается выйти за приказчика, хотя влюблена в другого.
Сцена из любительского спектакля «Свои люди сочтемся!» (1861). В роли Подхалюзина А. Н. Островский
Самсон Силыч оказывается в долговой тюрьме, терпит унижения: домой водят с солдатом, и «Ильинка теперь за сто верст кажется». Рассчитывает быстро выйти, да не тут-то было. Для мирового соглашения кредиторы просят по 25 копеек за рубль, а Лазарь после долгих уговоров поднимается только до 15. Свободных денег у него якобы нет: «торговать начинаем. домик купил, заведеньице всякое домашнее завели, лошадок, то, другое». Свои люди, но не сочлись. Домой банкрота водят по улице с солдатом, чтобы он терпел унижения, не просто так. Считается, что унижение способствует тому, чтобы человек все же рассчитался.
Владимир Гиляровский, описавший долговую тюрьму в очерке «Яма», утверждает, что большинство ее обитателей попадало туда «из-за самодурства богатеев-кредиторов, озлобившихся не на должника за то, что он не уплатил, а на себя за то, что в дураках остался и потерял деньги». В тюрьму обычно садился глава семьи, и это почти наверняка обрекало его родных на голод и нищету. Но могли упечь и близких родственников: одна женщина пришла в тюрьму «садиться», «у нее семеро детишек, и сидеть она будет за мужнины долги».
В XIX веке механизм «посадки» в долговую тюрьму стал элементом рейдерства: он мог запускаться и в тех случаях, когда требовалось убрать с дороги конкурента в бизнесе или личной жизни. В «Яме» много лет охранявший постояльцев тюрьмы старый солдат рассказывает, как одного только что женившегося молодого человека «усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. запутал должника, а жену при себе содержать стал».
Выйти из тюрьмы можно, если долг уплачен самим банкротом, если его выкупили родственники или за него внесли залог третьи лица. Поскольку банкрот содержался в «яме» за счет его кредитора, тому могло попросту надоесть платить «кормовые деньги», но, как правило, кредиторы были готовы нести подобные расходы, лишь бы «иным неповадно было». Упразднены долговые тюрьмы в Российской империи были только в 1879 году.
Ошейник и позорный столб
В Древней Греции не расплатившийся должник попадал во временное рабство со всей своей семьей, пока не возвращал долг трудом. Срок неволи ограничивался, как правило, пятью годами, и попавший в нее по финансовой несостоятельности не мог подвергаться истязаниям. Реформы 594 года до н.э. афинского политика, государственного деятеля и поэта Солона запрещали залог под кредит в виде свободы людей, а попавшие в рабство из-за плохой «кредитной истории» освобождались.
Суд в Древнем Риме Фото: wikipedia.org
В Древнем Риме существовал институт долговых обязательств под залог личной свободы, и по истечении законной просрочки платежа кредитор был вправе арестовать должника и заключить в свою домовую тюрьму. Три раза в месяц, в базарные дни, он обязан был выводить его на рынок в надежде, что кто-нибудь родные, близкие или посторонние выкупит его из неволи, уплатив долг. Если в ранний период Римской империи должника можно было обратить в раба, то с 326 года н. э. это стало невозможно. Однако в пользу кредитора обращалось его имущество как нажитое к моменту банкротства, так и будущее за исключением самого необходимого.
По древним французским и германским законам должника принуждали отрабатывать долг кредитору или надевали оковы и подвергали аресту, который длился, пока долг не будет выплачен, но кредитора обязывали должника «кормить и не увечить». В Средние века банкрота продолжали приравнивать к вору. В некоторых городах ему были обеспечены ошейник и позорный столб. В тюрьму тоже сажали, а камеры были общими для мужчин и женщин. Выйти из тюрьмы можно было, уплатив долг, что, находясь в неволе, сделать было затруднительно, или поступив в услужение в качестве раба. В средневековой Италии, которой институт банкротства был крайне необходим из-за обширной купеческой торговли, появился новый правовой инструмент мировое соглашение должника с кредиторами.
В Англии первый закон о банкротстве был принят в 1542 году и являлся инструментом защиты кредиторов. Он позволял отчуждать имущество должника в пользу заимодавца и сажать банкрота в тюрьму. Однако к началу XVIII века в английской правовой системе впервые в мире сформировалось понимание того, что добросовестный банкрот, содействующий наиболее полному возмещению убытков кредиторов, может рассчитывать на прощение невыплаченных долгов. С того времени устраняется уголовная ответственность при неумышленном банкротстве, а несостоятельных должников начинают выпускать из тюрем при условии, что они переселятся в США. В 1849-м вводится институт добровольного банкротства, тюремное заключение за долги отменяется «Законом о должниках» 1869 года, который позволял сажать в тюрьму только тех, кто мог, но не хотел рассчитаться по долгам, и на срок не больше шести недель.
Система, можно сказать, противоположная российской. С одной стороны, по улицам с солдатом не водят и не унижают достоинства человека. С другой стороны, в Российской империи узникам предоставляли харчи бесплатно, а в Англии узник-банкрот должен сам себя содержать, что уменьшало шансы выйти и заставляло вертеться, даже будучи за решеткой.
Обложка книги Елены Чирковой «От золотого тельца до „Золотого телёнка“ Фото: Corpus
Поскольку в Штаты ссылали добропорядочных должников, которые не смогли рассчитаться со своими кредиторами, там понимали, что банкрот вполне может быть не только плутом, но и честным человеком, который должен быть защищен законом от произвола кредитора. Существует мнение, что в этом и следует искать истоки более либерального по отношению к должникам американского законодательства о банкротствах. В США тюремное заключение для должников было отменено в 1833 году, гораздо раньше, чем в Великобритании. Но «льгота» не распространялась на случаи утаивания денег при их наличии и долги по алиментам.
Последней из европейских стран практику заключения за долги отменила Греция, это случилось в 2008 году. В наше время в долговую тюрьму можно угодить лишь в считаных странах, например в Объединенных Арабских Эмиратах. До сих пор можно попасть в тюрьму из-за долгов в США, правда, не из-за самого факта их наличия, а из-за неявок в суд на слушания по поводу долга, либо нарушение графика платежей после его реструктуризации, особенно когда даже минимальный платеж игнорируется. Коллекторы активно побуждают суды выносить постановления об аресте. Выйти обычно можно под залог, равный сумме долга. И это, как говорится, совсем другая история.