что такое бабушка таня
Урюкшай. Сказки для детей и взрослых
В этой книге, уважаемый читатель, ты найдешь сказки о наших дорогих и любимых бабушках, об игрушках, которые украшали наше детство, о любви и верности. Эти сказки для всех членов семьи, поскольку в них заложены доброта и любовь ко всему хорошему, что нас окружает.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Урюкшай. Сказки для детей и взрослых предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Трудно найти лучшую бабушку, чем бабушка Таня. Она и приветить может так, как не каждому дано, посочувствовать, если в этом есть нужда, успокоить при необходимости, добрым словом не обделить. А уж, какие пироги и ватрушки печет, пальчики оближешь. Была по моложе, козу держала, на козьем молоке детей и внуков вырастила. Но годы начали брать свое, от многого отказываться стала. Тут уж не до скотины, дом бы в порядке содержать, огород не запустить, ну и самой, как говорят, не опуститься в старческую беспомощность. Дети хоть и рядом, но не всегда их допросишься сделать что-то по дому или огороду. Вот и на сей раз попросила крышу у сарая подправить сына с зятем. Они не отказались, но и сделать в выходной не успели. У них тоже своих дел хватает. Дожидаются выходного дня, одно планируют сделать, другое, да и отдохнуть надо, не лодыря в будние дни гоняют.
Уехали они, а бабушка Таня сидит на крылечке и вздыхает. Пойдет дождь, всю стену водой зальет. Вспомнила, что лист железа в сарае без дела лежит, и решила сама починить им крышу. Лист не тяжелый оказался, втащила его на крышу. Взяла молоток, гвозди, приладилась, чтобы лист прибить, но тут такая боль спину проколола, ни охнуть, ни вздохнуть.
— Батюшки, что же делать теперь буду?
— Сиди теперь на крыше сарая, в другой раз не полезешь, — услышала она сердитый голос.
— Кто ты? Помоги, пожалуйста, не повернуться мне что-то, — взмолилась бабушка Таня.
— Как бы ни так! Жди, я, прямо, разбежалась, сейчас помогать тебе буду с сарая свалиться, — опять прозвучал все тот же голос.
— Да кто ты такая? — спросила бабушка Таня.
— Я то? Я немощь твоя, так меня называть можешь, а лучше, барынька немощь.
От боли и обиды, у бабушки Тани на глазах слезы выступили. И так не вздохнуть, а тут еще какая-то немощь прицепилась. Молоток у нее в руке был, она и стукнула молотком по железу.
— Что же ты делаешь? — услышала она.
— Твое какое дело, что хочу, то и делаю, — ответила бабушка Таня сердито, — не хочешь помогать, проваливай, без тебя управлюсь!
Превозмогая боль, она взяла гвоздь, приладилась и ударила молотком по шляпке. Железо тонкое оказалось, после первого же удара гвоздь пробил его без труда.
— Не грохочи так, я шума не люблю, — сердито произнесла немощь.
Но бабушка Таня уверенно забила первый гвоздь, потом второй. Боль немного отступила.
— Что за жизнь пошла, болячки разные донимают, а тут еще немощь какая-то привязалась, — ворчала бабушка, — вот доберусь до вас, узнаете, как к человеку приставать.
После этих слов, у нее словно бы силы прибавились. Забив очередной гвоздь, бабушка Таня запела тихонько песню. И хоть боль в спине была еще очень сильной, она продолжала работать и петь.
— Ну, вот и все, — произнесла она, забив последний гвоздь, — железо ветер не сорвет, крыша течь теперь не будет.
Она скинула молоток на землю, придвинулась к лестнице.
— Как слезу теперь, — подумала с тревогой, — не загреметь бы с этой крыши.
И хоть не так высока была крыша сарая, падать с нее в таком возрасте бабушке Тане нельзя было. Превозмогая боль, она ступила на лестницу.
— Теперь полегче будет, — подумала с облегчением.
Спустилась на землю, отдышалась немного и пошла в дом. Обернула спину теплым шарфом, попила чайку.
— Сиди, не сиди, а дела делать надо, — сказала с какой-то грустью, — баню схожу, помою, протоплю, к вечеру внучка обещала приехать с правнуком.
Медленно побрела к бане.
— Могла бы, и полежать с часок, неугомонная ты какая-то, — раздался уже знакомый голос.
— Это опять ты? Сопровождать меня теперь будешь? Сопровождай, сопровождай, если больше делать нечего, ответила бабушка Таня.
К счастью, баню не надо было мыть, дочь сама все сделала. Воду в баню таскать тоже не надо, осталось только затопить. Решила, что еще рано топить, пошла в огород.
— Пособираю смородину немного, может внучка с собой возьмет, а нет — сварю компот, — подумала бабушка.
Она взяла небольшое ведерко, маленькую скамейку и присела под кустом смородины.
— Чего спину гнешь? Кому надо и без тебя соберут ягоды, — бурчала неподалеку немощь.
— Ты еще здесь? А я подумала, что ты подалась в какое-то другое место, — ответила бабушка.
— Я теперь от тебя никуда не денусь, мое дело простое, я должна отбирать у тебя силы, а ты должна сидеть у дома и греть на солнышке свои косточки.
— Ишь чего захотела? Я буду на солнышке греться, а ты дремать со мной рядом. Хорошая компания у нас с тобой получится, как пат с паташонком, на все село потеха.
— Зря смеешься, ты еще моей силы не знаешь. Я могу так тебя прижать, что до дома не добредешь.
Такой оборот бабушку Таню не устраивал.
— Ой, как напугала, аж страшно стало, — спокойно ответила она, — на тебя тоже управу найду, не больно-то расходись.
— И какую это ты управу найдешь на меня? — ехидно спросила немощь.
— А ты сама подумай, если не будет на вас управ, вы всех людей изведете. Так что не очень-то нос задирай. Если приставлена ко мне, сиди рядышком и не вреди сильно. А потом, глядишь, найдем с тобой общий язык, тебе хорошо будет, и я не в большой обиде на тебя останусь. Ты скажи лучше, как звать-то тебя? — закончила бабушка уже более миролюбиво.
— Никак не звать, немощь и немощь, чего еще. Когда была маленькой, меня колокольчиком кто-то звал, но я не помню, кто это был. Песню одну из детства иногда вспоминаю, вернее не песню, а всего несколько слов и мотив. А вот кто пел ее, не помню.
— Сироткой росла, горемычная, даже матери своей не помнишь, а про бабушку я уже не говорю, — сказала бабушка Таня и тяжело вздохнула.
Набрав ведро ягод, бабушка Таня затопила баню.
— Пойдем, немощь, в магазин сходим, внук приедет, гостинцев ему надо припасти.
Вечером приехали гости. Было шумно и весело в бабушкином доме.
Осенью бабушка Таня копала картошку. Погода была самая, что ни на есть осенняя. Светило солнышко, летали паутины, начинали краснеть листья на кустах. Немощь была, как и положено, рядом.
— И что ты упираешься, — ворчала она, — в выходной соберутся дети и внуки, выкопают твою картошку.
— Что ты понимаешь, немощь? Дети и внуки отдохнуть приедут, а я к ним с картошкой.
— Вот, вот, дочь тебе не раз говорила, чтобы ты не надрывалась на огороде, а картошку тебе они и так привезут.
— Если я так сделаю, надо мной все село смеяться будет. Дожила, скажут, бабушка, из города картошку на суп себе возить взялась.
— Болеть меньше будешь, мне с тобой не надо будет спорить, удерживать тебя от непосильной работы.
— Не понимаешь ты самых простых вещей, немощь, если я перестану заниматься делами, я еще быстрей заболею. При делах и время веселее проходит, а на болячки и внимания зачастую не обращаешь.
Немощь надолго задумалась. Она не могла понять, почему бабушка Таня будет больше болеть, если ничего не будет делать? Ей казалось, что все болезни пройдут, если она перестанет мучить себя этой бесконечной работой.
В один из дождливых дней к немощи прилетела с проверкой старшая немощь. Она осмотрела хозяйство бабушки Тани, покачала головой.
— Ты не переживай, в этом селе нам всем несладко приходится, но куда деваться, работать и тут надо, — сказала проверяющая.
— Вот и я о том же, очень трудно мне тут работать, может другая лучше тут справится? — взмолилась немощь, — не сладить мне с бабушкой Таней. Вот Вы на ее хозяйство посмотрели? Она порой еле ходит, а все равно делает, потому и порядок везде.
— И не мечтай! Ты уже пятая, которая просится из этого села, переводить никого не будем. И перестань нюни распускать, как говорят люди, тебя жалеть некому.
Проверяющая старшая немощь еще раз осмотрела огород, заглянула во двор.
— Я тебя понимаю, всем вам в город хочется, где тепленькие батареи, почищенные дорожки, не надо грязь месить, — сказала она более дружелюбно, — только и тут надо себя проявлять, более активно воздействовать на порученных вам людей.
Сославшись на то, что нет времени и ей надо спешить в другое село, проверяющая немощь не попрощавшись, подалась в сторону города. Проверяющая особа не наказала ее и не утешила.
В выходные дни понаехали к бабушке Тане гости. Дети и мужчины на улице были, а дочь и бабушка Таня в доме.
— Устала я, мама, за эту неделю, сил нет, — сказала дочь.
— Вижу я, лицо у тебя какое-то бледненькое. Иди, отдохни, доченька, а я тут сама управлюсь, не велик труд обед приготовить.
Она проводила дочь в комнату, уложила на кровать и одела мягким пледом.
— Поспи часок, и усталость пройдет.
Немощь с завистью смотрела на проявление особой материнской ласки и заботы. Где-то в дальних уголках памяти и у нее спрятались воспоминания, когда и ее вот так же укладывали в мягкую постель и укрывали очень мягким покрывалом.
Прошло несколько дней. На улице похолодало, начинал моросить осенний дождь. Бабушка Таня перебирала картошку под навесом. Она тихонько стала напевать очень грустную песню о том, как на болоте плачет кукушка, а в лесу не спит по ночам коростель. Немощь примостилась на охапке сена, которое лежало тут уже с месяц. И ей показалось, что именно эту песню она когда-то уже слышала. Она напрягала свою память, но всякий раз из памяти исчезало что-то очень важное и единственное, самое дорогое в жизни. И после всегда становилось очень грустно и как-то одиноко в этом непростом для нее мире. Она уже не ворчала на бабушку Таню за то, что она опять работает, невзирая на болячки и возраст. Да и какой смысл в этом ворчании, если ее все равно не послушаются.
— Немощь, а немощь, надо бы сестру сегодня навестить. Ты не устала целый день за мной таскаться?
— Чего спрашиваешь, если надумала, ты обязательно пойдешь, а мне, куда от тебя теперь? Но там, в гору надо подниматься, а у тебя нога опять разболелась.
— Нога прошла почти, добредем потихоньку, — ответила бабушка Таня.
Мне приходилось бывать в этом селе. Видел я не только бабушку Таню, но и еще многих женщин в преклонном возрасте. И я не раз поражался их умению превозмогать свои недуги, не выставлять напоказ свою старость. И еще меня поражало то, что выглядят они намного моложе своих лет. А как может быть иначе, если их даже немощь не одолевает.
Рассказы бабушки Тани
У бабушки Тани было много внуков. На лето они съезжались к ней и гостили подолгу. В доме у бабушки места хватало всем. Иногда в дождливые дни дети собирались в бабушкиной комнате у камина. Каждый раз внуки просили рассказать какую-нибудь историю, которая произошла в бабушкином детстве. Или то, что происходило с ними, когда они были совсем маленькими.
Вот однажды в прохладный дождливый вечер дети стали просить бабушку: “Ну, пожалуйста, расскажи какую-нибудь историю из своего детства!”
Бабушка сняла передник, села в своё любимое кресло у камина и, не торопясь, начала свой рассказ.
Бабушка закончила свой рассказ, добавила в камин дров и о чём-то своём задумалась. Дети сидели и не хотели расходиться. “А ещё что с тобой было? Расскажи, ну, пожалуйста, бабушка Таня?!” – просили внуки.
В этот долгий дождливый вечер бабушка рассказывала и про себя, и про других ребят – своих ровесников. и ещё много о чём.
Когда Катюше исполнилось пять лет, папа купил ей глобус. Он торжественно сказал:
– Гляди, дочка, так выглядит наша Земля из космоса!
– Такая маленькая?! – удивилась Катя.
– Да, – сказал папа.
Потом они долго рассматривали, где на Земле какие океаны, материки. где наша страна Россия, где город Москва.
Даже когда Катя легла спать, в голове всплывали страны, города. а глобус всё вертелся, вертелся, менялись дни и ночи на разных континентах.
На следующий день Катя всё думала: “Как это так, мы спим, Земля вертится себе и вертится, а мы этого не замечаем? Значит, получается, если как-нибудь заметить левую и правую стороны от нашего дома, то наверно утром они поменяются местами”, –рассуждала Катя.
Недолго думая, Катюша решила это проверить. Взяла две палочки, покрасила одну красной красой, а вторую палочку – белой. Воткнула в землю, в полисаднике, красную палочку перед домом, а белую – за домом. “Ну – думает, – завтра, кода я проснусь, они должны поменяться местами, если Земля вертится.”
В тот вечер Катя легла спать сразу, без уговоров. Лежит в кровати и думает, что всё-таки здорово она придумала с палочками.
Утром Катюша проснулась чуть свет. Быстро умылась, оделась и, не завтракая, побежала на улицу. Как же велико было её удивление, что палочки находились на тех местах, куда она их вчера воткнула.
Грустная вернулась Катя домой завтракать. Мама спросила:
– Что случилась Катюша?
– Что-то Земля не вертится, – ответила Катя. Мама удивилась:
– Как это не вертится.
Пришлось Кате всё рассказать маме про «эксперимент».
Мама слушала-слушала, потом как рассмеялась. И Катя, глядя на маму, тоже засмеялась.
Потом пришёл папа, всё выслушал, похвалил Катю за любознательность, но сказал, что «эксперимент» она поставила неправильно. Он пояснил, что Земля вертится вместе с людьми, с домами, с машинами и со всем остальным, а не отдельно сама по себе. «Вот пойдёшь в школу, там тебе всё расскажут и о Земле, и о других планетах», – сказал папа.
Катя с нетерпением стала ждать, когда она наконец-то пойдёт в школу. Однако случай с палочками охоту к экспериментам у неё не отбил.
Бабушка пришла за внуком в детский сад. Навстречу выбежал довольный, розовощёкий Андрюша. Доставая вещи из своего шкафчика, он торжественно объявил: “Я, бабушка, сегодня настоящим мужиком стал!” “Ну и ну, – говорит бабушка. – Как это у тебя получилось!”
А Андрюша ей: “Очень просто, сегодня в обед такие вкусные котлеты давали. Мария Петровна спросила: “Дети, кому добавки?” Я говорю: “Мне. И мне ещё котлетку дали.”
Потом я спросил: “А можно ещё?” Мария Петровна ещё котлетку дала и говорит: “Ну, ты, Андрюша, ешь как настоящий мужик! – так и сказала, – НАСТОЯЩИЙ МУЖИК. ”
Лень на выдумки хитра
Андрюша не любил мыть руки, ленился, хотя дома и в детском саду ему объясняли, что руки мыть необходимо. Грязные руки – источник всяческих микробов, от которых бывают разные болезни. Но Андрюша был мальчик упрямый и очень ленивый. Микробов он боялся, но руки всё равно мыть не хотел.
Смотрит однажды бабушка и удивляется: сидит Андрюша на горшке, а на руках у него надеты толстые варежки. Бабушка спросила: “Что случилось, внучек, ты замёрз?” А Андрюша ей отвечает: “Через варежки микробы не пролезут, а руки мыть я всё равно не буду.”
Вот так Андрюша! Лень на выдумки хитра.
Это было зимой. Стояли морозы, но погода была замечательная. Бабушка послала дедушку с внуком Мишей (чтобы малыш прогулялся) в булочную за хлебом.
Хлеб оказался мягким, тёплым, с хрустящей румяной корочкой. Дедушка сказал: “А знаешь, Миша, когда я был таким как ты, мне очень нравилось обкусывать вот такие румяные корочки. Они очень вкусные. Правда, мама за это меня ругала, но я всё равно не мог удержаться.”
Миша спросил: “А можно мы сейчас немножко обкусаем этот хлеб?” Дедушка сказал: “Давай!” Так они шли и обкусывали хлеб. Когда подошли к дому, Миша спросил: “А бабушка нас не заругает?” “Заругает! – Ответил дедушка, потом добавил: – Но мы скажем, что это мыши объели.” “Нет, лучше волки” – сказал Миша. Пройдя несколько шагов, Миша добавил: “Будто мы шли-шли из магазина через лес, а они напали и объели хлеб”.
Бабушка, когда увидела хлеб, удивилась: “Ой, что с хлебом-то?!” Миша и дедушка переглянулись и вместе сказали: “Это мы – мыши, то есть – волки напали и обкусали.” Все дружно рассмеялись.
Егору было три года. Он знал уже очень много для своих лет. Например, почти все марки машин Егорка угадывал сразу.
У Егора была няня – добрая пожилая женщина, которую он любил и звал баба Нина. Однажды, когда Егорка остался дома с няней, он, глядя ей прямо в глаза, спросил: “Баба Нина, у тебя есть дедушка?” Няня ответила, что он умер. Егор всплеснул руками и сочувственно спросил: “Что, сердце не выдержало?!” “Да, Егорка”, – тяжело вздохнув, ответила няня. “Значит ты теперь одна?” – продолжал спрашивать малыш. “Да, теперь одна”, – сказала няня.
“А мои дедушки живы”, – помолчав, сказал Егор. «Ну и дай Бог!» – сказала няня. «Дай Бог», – ответил Егор, как взрослый. Потом подошёл к няне, задумался на минутку, взял её за руку и уверенно сказал: “Ничего, баба Нина, я с тобой! Я тебя никогда не брошу!”
“Спасибо тебе, Егорушка,” – не скрывая слёз, сказала женщина и обняла малыша.
Мише было четыре года. Однажды он с мамой, папой и маленькой сестрёнкой Аней приехал в гости к бабушке и дедушке.
Дедушка рассказал о том, что он рос в очень большой семье, в которой было пять братьев и три сестры. Все они выросли, вышли в люди и продолжают дружить между собою. Миша был от рассказа дедушки в восторге. У него лишь одна сестрёнка Анечка, а у дедушки столько братьев и сестёр.
На следующий день в детском саду читали сказку про брата Иванушку и сестрицу Алёнушку. Когда закончили читать, Миша гордо сказал: “А у меня, зато, пять братьев и три сестры!” “Неужели, правда?! – спросила воспитательница. “Да!” – уверенно ответил Миша и побежал играть.
Вечером пришла мама забирать Мишу из садика. Воспитательница сочувственно поглядела на неё и говорит: –Тяжело Вам, наверно, в такой большой семье? Хорошо хоть Вы маме помогаете!” “Какой маме?” – удивилась Мишина мама. “Ну, Вашей. Вы ведь старшая сестра Миши,” – пояснила воспитательница. “Кто Вам это сказал?” – спросила Мишина мама. “Миша, – сказала воспитательница, – он рассказал, что у него пять братьев и три сестры!”
Мама посмотрела на Мишу, а тот, натягивая комбинезон, весело сказал: “Да, ведь правда здорово: пять братьев и три сестры! Это пока у нас одна Анечка!” Мама рассмеялась, воспитательница растерялась. “Он – фантазёр, – сказала мама. – У нас и с двумя детишками забот хватает.” “Да нет, Миша у Вас – молодец!” – весело ответила воспитательница.
Эта история произошла ещё до моего рождения. Её мне много раз рассказывал мой отец.
Морских лётчиков из папиного полка расквартировывали в Таллинне. Мой отец пришёл по указанному адресу. Дверь открыла немолодая женщина, эстонка. Поняв, что офицер направлен к ней на постой, сказала: “Фам мошет пыть путет неприятно тут… Мой супрук воевал на стороне Германии, он погипп. Я фам этто хочу сказать сразу…” Папа улыбнулся и ответил, что война уже закончилась и это его не смущает. Женщина, улыбнувшись в ответ, сказала, что её надо звать просто Хельга. Пригласила в дом и показала комнату, в которой мой отец будет жить. Это была большая светлая комната с видом в сад. Ни о чём таком он даже и не мечтал. Хельга сказала, что здесь можно будет полноценно отдыхать. Потом, помолчав добавила: “Этто фашно для офицера.”
Хельга старалась лишний раз не беспокоить своего нового жильца. Этот дом раньше весь принадлежал её семье, но теперь она занимала только одну половину. Во второй половине дома поселили людей, которые работали в её доме в качестве прислуги. Сейчас Хельга занималась хозяйством сама. Она была замечательной хозяйкой, и все в доме её уважали.
Служба у лётчиков действительно очень сложная и опасная. Мой отец был благодарен Хельге за тот покой и порядок, который ждал его дома после полётов.
У Хельги в Таллинне было много родственников. Иногда, чаще всего по праздникам, они навещали её. Если в такие дни папа был дома, она всегда приглашала его разделить с ними праздник.
При этом Хельга говорила: “Вы исфинитте, Николяй, но наш дом этто одна семья, и Вы теперь тоше наша семья.” Отказаться было невозможно. За столом были одни эстонцы, но Хельга просила всех говорить на русском языке. “Николяй не знает эстонский язык…”– объясняла она гостям. Для отца это был визит вежливости, вскоре, поблагодарив хозяйку и пожелав присутствующим хорошо провести праздник, он уходил.
В то время папа уже был знаком с моей мамой. Он был влюблён! Однажды, отважившись, он сделал ей предложение, мама ответила на него согласием. Своим счастьем он поделился с Хельгой. Она была рада за него, но попросила познакомить её с невестой. Такой случай представился. Хельге очень понравилась моя мама. Папе она сказала, что если бы он был её сын, она бы одобрила такой выбор, скромна, красива, воспитана, с изысканным вкусом, настоящая deutsche Frau! На что папа рассмеялся и сказал: Хорошо, что Валя этого не слышит…”
Папа объявил товарищам, что женится. Его экипаж решил отметить это знаменательное событие. После службы пошли в ресторан. Вернулся он домой поздно, сразу лёг спать и буквально провалился в сон. Утром проснулся от того, что кто-то тихонько потряхивал его за плечо. “Николяй, Николяй, – услышал он голос Хельги, – вставайте, пора.” Убедившись, что Николай проснулся, она вышла. Было раннее утро. Возле кровати висела отутюженная форма с начищенными пуговицами. Собравшись и выйдя в коридор, папа увидел Хельгу. “Фам срошно надо в парикмахерскую, этто напротив, скашете от Хельги, там знают что телать,” – сказала она.
Друзья были поражены (когда он успел?). Наш жених был просто образцом воинской выправки, свеж и красив как никогда. Вечером он спросил у Хельги, почему она проявила к нему такую заботу. Хельга ответила, что офицер должен быть всегда с иголочки, вчера у него не было времени, а в её доме все приучены помогать офицеру в этом. Потом, помолчав, добавила, что она не хотела бы, чтоб свадьбу играли в ресторане. Дом большой, а шпроты как она не готовят ни в одном ресторане… “Фы такой хороший человек! Я хочу пыть чем-то полезной,” – сказала она.
Так и решили. Свадьбу сыграли в доме Хельги. Всё было замечательно. Через год родилась я. Это был 1952 год, февраль. Папа был счастлив! Он раздобыл где-то громадный букет персидской сирени (это в феврале-то!). Мама потом много раз спрашивала, где он её достал, но он ей так и не сказал. Это была тайна его и Хельги. Потом на несколько дней приехали из Москвы родители папы, мои дедушка и бабушка. Хельга радушно приняла их. Бабушка напекла пирогов, наготовила всякой всячины. Пригласили Хельгу. Она была поражена обилием вкусных блюд. “Ого! – воскликнула Хельга. – Русская кухня такая замечательная! Фофсе не щи да каша!” Все засмеялись…
Вскоре папу перевели на другое место службы. Расставались с Хельгой как родные. Память об этой замечательной женщине мои родители сохранили навсегда.
Мне было шесть лет. Мы жили в Таллинне. Папа служил (он был морской лётчик), мама занималась домашним хозяйством. Быт был налажен: хорошая, обустроенная квартира в замечательном месте города, рядом парк Кадриорг, есть где гулять с детьми, снабжение хорошее. Я здесь родилась, и это было для меня самое лучшее место на свете. У меня были самые лучшие в мире родители! Мама – образец очарования и изысканного вкуса, папа – воплощение мужественности и благородства. Я ими гордилась! Мы с сестрёнкой были совершенно счастливы.
Но однажды папа и весь его экипаж попали в госпиталь. Мама очень переживала за него – видимо что-то случилось в полёте.
После госпиталя папа не смог уже летать, очень переживал и вскоре его служба закончилась.
Однажды папа долго разговаривал с мамой, она его в чём-то убеждала, а он не соглашался.
Потом громко и уверенно сказал: “Нет, Валюша, мы здесь не останемся. Русские, Валя, должны жить в России! Поедем на мою родину, в Москву.”
Я, помню, спросила папу: “Мы что, уезжаем?” “Да, – сказал папа,– домой, на Родину, в Россию, в Москву!” Папины слова привели меня в замешательство, ведь мой дом был здесь, в Таллинне.
Я в первый раз услышала слово Родина и стала думать об этой Родине России, о Москве, мне было интересно как там, на папиной родине.
И вот Москва! Ленинградский вокзал, Метро, Курский вокзал. Все здания поражали размерами и величием. Метро с лестницей-чудесницей оставило неизгла-димое впечатление.
Когда мы, наконец, приехали, вошли через арку во двор папиного дома (это была четырёхэтажная сталинка), то сразу увидели, что возле подъезда нас уже встречали дедушка и бабушка. Двор был большой, ухоженный, посередине красовалась большая клумба, на которой ещё не отцвели астры. Была поздняя осень. Люди, сидевшие на лавочках возле клумбы, сразу обернулись и стали нас с интересом рассматривать. Мы подошли и поставили вещи. Папа был одет по форме – в чёрной шинели с белым шарфом, в фуражке с лётными крылышками и якорями. Мама вся воздушная, в модном габардиновом пальто, шляпке и туфельках на высоких каблучках, а рядом мы с сестрёнкой в ярких пальтишках и тоже в шляпках. Сразу было видно, что мы не отсюда. Встреча была очень радостной. Подошли люди, многие узнавали папу, а дедушка всё повторял: “Вот, сын вернулся! С семьёй!” Мне всё было ново и интересно.
Потом был праздничный стол с замечательными бабушкиными пирогами, а потом выяснилось, что папину комнату, занял местный милиционер (сначала временно, а потом постоянно) и нам придётся жить в одной комнате с бабушкой и дедушкой. Дедушка сказал: “Ничего сынок, это пока, я вот и загородку смастерил, мы с матерью за перегородкой разместимся…”
Конечно, я не понимала этой ситуации, но помню, как мама ночью тихонечко плакала. Шёл 1958 год. Так началась моя жизнь в России на папиной Родине, где мне предстояло обрести и свою Родину.
Осенью 1954 года, после ноябрьского праздника (Дня Великой Октябрьской Социалистической революции – 7 ноября) третий класс, в котором учились Коля и Юра, был принят в пионеры. Все дети с гордостью надели красные галстуки.
На одном из уроков русского языка учительница попросила детей вспомнить партийного деятеля, женщину на букву Ц.
«Ребята, – сказала учительница, – вы теперь пионеры и, наверняка, знаете выдающихся партийных деятелей. Свой ответ запишите в тетради».
Это была сельская школа в Карелии. Учеников в классе было всего пятнадцать человек. Никто из детей не знал такого партийного деятеля. Одна рыжая Любка что-то писала в своей тетради, прикрывая тетрадь ладошкой. Юра ткнул её в спину и спросил: «Эй, Любка, ты чего там пишешь? Знаешь что ли?» Любка продолжала писать… «А ну, рыжуха, говори что написала?!» – не унимался Юрка. Любка повернулась и ехидно сказала: «Вот вы с Колей не были в пионерском лагере и не знаете, а у нас была воспитательница – Цыля Яковлевна. Такая строгая! Наверняка партийный деятель… Вот я про неё и пишу!»
«Не шептаться!» – сказала учительница.
«Слыш, Коля, – сказал Юрка, – какая-то Цыля Яковлевна, рыжуха сказала, что партийный деятель, у них в пионерском лагере была». Оба задумались, почесали затылки. «Ну что, – сказал Коля, – мы всё равно никого больше не знаем, давай напишем».
Остальные ребята тоже стали спрашивать. Так все и передали друг другу – Цыля Яковлевна…
Вскоре прозвенел звонок, все сдали тетради на проверку.
На следующий день учительница вошла в класс не похожая на себя. Обычно очень строгая, она казалась растерянной. «Что с ней?» – спросил Юрка Колю. Коля пожал плечами. Любка повернулась и показала им язык…
«Здравствуйте ребята, садитесь» – начала урок учительница. Потом дотронулась до стопки тетрадей, оглядела весь класс раскрытыми от удивления глазами и проговорила: «Такого сюрприза я от вас не ожидала… За последнее задание весь класс получил единицы!». Юрка посмотрел на Любку и показал ей кулак. «Да. – продолжала учительница, – Цыля, Циля, Цыцыля, Цицилия. я уже не говорю о том, как вы написали Яковлевна, но не в этом дело, я хочу знать, кто она такая?». Любка подняла руку и начала что-то мямлить про пионерский лагерь. учительница попросила её сесть и сказала: «Я-то имела ввиду Цеткин Клару!».
Ребята молчали, только Юрка прошипел: «Ну, рыжуха, держись. будет тебе Цыля!».
Светланке было девять лет, она училась в третьем классе. Светловолосая, голубоглазая попрыгунья была воплощением доброты и веселья.
Светланкины косички с бантами мелькали на переменах то здесь, то там. А смех у Светы был такой заразительный, что если она начинала смеяться, смеялись все вокруг. За это её и прозвали Светланка-хохотушка.
Уроки давались ей легко, а развитое чувство юмора сглаживало разные школьные шероховатости в отношениях. Свету любили и учителя, и одноклассники.
Приближался новый 1960 год, долгожданные каникулы…
Папа купил замечательную ёлку. Света наряжала её вместе с мамой, а папа повесил на ёлку гирлянду из разноцветных фонариков. Это был чудесный новый год! Ёлка получилась просто сказочной красоты! Подарки, гости, папа играл на баяне и пел весёлые песни, мама пела, смеялась вместе со Светой.
Светланка запомнила этот новый год на всю жизнь, ведь она была счастлива.
После Нового года дни летели очень быстро. Вот уже и конец учебного года… Света мечтала о том, как она с папой и мамой поедет в деревню, на папину родину. А там бабушка, дедушка, друзья, речка под горкой, лес с ягодами и грибами… Мечтала сходить с ребятами на рыбалку и ещё много о чём.
Но всё вышло совсем не так. Мама, посмотрев в дневник с итоговыми оценками, сказала: «Молодец Света, но могла бы гораздо лучше закончить». Потом как-то задумалась и добавила: «Послезавтра поедешь с дедушкой и бабушкой в Гагры, на всё лето. Мы уже взяли билеты на поезд».
«А деревня?» – спросила Света. «А в деревню мы в этом году не поедем, нам с папой не дают отпуск летом, много работы», – ответила мама.
Света сначала растерялась. Она одинаково любила папиных дедушку и бабушку и маминых, но получается, что папиных родителей она в этом году не увидит, потом ей не хотелось так долго оставаться без мамы и папы. Но Светланка прогнала от себя грустные мысли, вспомнила, что сама просилась на море, и стала с энтузиазмом собираться.
Гагры, море, солнце, заросли бамбука на горе. В саду у тёти Фроси, к которой дедушка и бабушка ездили уже много лет, зрели разные фрукты: груши, мандарины, гранаты, инжир, виноград. В Гаграх было замечательно, но всё же Света скучала по маме и папе.
Лето пролетает быстро. Каникулы заканчивались. Света с дедушкой и бабушкой возвращалась домой. Глядя в окно вагона на мелькающие поля, дома, деревья, она представляла как на вокзале встретит маму и папу, как они обрадуются её приезду, как она их обнимет. Светланка уже соскучилась по дому, по своим игрушкам. Ей казалось, что поезд как-то медленно едет.
На вокзале, в Москве, их встретила мама. Вид у неё был усталый, но она улыбалась, обняла Свету, потом своих родителей – дедушку и бабушку. С вокзала приехали не к себе домой, а к дедушке и бабушке. Мама там уже приготовила обед к приезду дочки и родителей.
«А где папа?!” – спросила Света. Мама ответила, что он на работе. «А когда мы придём домой, он уже вернётся?» – не унималась Света. Мама, помолчав, ответила, что дома ремонт, и Светланке придётся пожить у дедушки с бабушкой пока они с папой не закончат его. После обеда мама засобиралась, поцеловала Свету и ушла, пообещав вернуться в субботу.
В субботу Светланка не находила себе места, всё выглядывала в окно, надеясь увидеть папу или маму. Потом попросилась у бабушки гулять и побежала во двор к подружкам.
Дело шло к вечеру, а Светланки всё не было. Бабушка забеспокоилась и пошла к подружке Светы, которая жила в квартире напротив. Светы у соседей не было, но подружка Светы Иришка сказала, что Света пошла встречать маму с папой. Бабушка не знала что делать, но Светин дедушка сказал, что знает где её искать. Собрался и пошёл за внучкой.
Дом, где жили бабушка и дедушка, находился рядом со станцией. Именно туда приезжала мама Светланки с работы.
Подходя к станции дедушка заметил на высоком железнодорожном мосту маленькую одинокую фигурку. Да, это была Светланка.
На станции почти никого не было, последняя электричка уже ушла, а Света стояла и вглядывалась в даль, ветер трепал её волосы, вьющиеся у лба и на кончиках колечками. Она даже не заметила как подошёл дедушка. Он тронул внучку за плечо, Света обернулась, в её огромных голубых глазах блестели слезинки…
«Ну, полно», – сказал дедушка, – «Утро вечера мудренее, завтра мама придёт обязательно». Он ласково погладил внучку по кудрявой головке.
«Я поняла, – сказала Света, – они разошлись! Я слышала, как тётя Маша говорила с соседкой…». Дедушка вздохнул, взял внучку за руку и повёл домой.
Так началась Светланкина жизнь между мамой и папой. Она их видела по воскресеньям, по праздникам. Каникулы проводила то с мамой, то с папой в деревне.
Бабушка и дедушка на долгие годы стали её ангелами-хранителями.
Света быстро повзрослела, успешно окончила школу, потом институт. Она была такая же хохотушка, но с тех пор в её глазах, даже когда они смеялась, мелькали еле уловимые грустинки.
Светлане Викторовне удалось многого достигнуть в жизни, она стала уважаемым и заслуженным человеком. А недавно она мне сказала, что это наверно, от того, что всегда хотела, чтобы родители ею гордились.
Лето было в разгаре. Часто шли грозовые дожди, а после дождя вода заполняла все травяные ямки на лужайке, возле детской площадки, в нашем дворе. Дети выбегали во двор босиком, бегали, прыгали в этих тёплых и мягких травяных лужах. Это было одно из наших летних развлечений.
Однажды, после грозы, когда выглянуло солнце, я с сестрёнкой выбежала во двор.
Мы с удовольствием стали шлёпать босиком по этим удивительным лужам. В них была совершенно чистая дождевая вода, она так освежала в жару, мы смеялись от удовольствия…
Вдруг пошёл крупный дождь. Я взглянула на небо. Туч почти не было, а дождь шёл! Это было моё первое удивление.
Сестрёнка спряталась под грибок, в песочнице. Я тоже было побежала к ней, но заметила девочку, которая тоже стояла под дождём и смотрела на небо. Я первый раз видела эту девочку в нашем дворе. Она была очень красивая: с длинными светлыми волосами, в голубом сарафане с белыми горошками. Держалась девочка от всех в стороне. Она стояла возле горки, подняв к небу лицо и улыбаясь… Крупные капли дождя падали на её лицо, волосы, сарафан, который был уже мокрый, но она только зажмурилась и растопырила руки, ладошками вверх. Казалось, что она хочет собрать весь этот удивительный дождик в ладони!
«Девочка! Иди к нам!» – Крикнула я ей. Но девочка никак не отреагировала. Тогда я подошла и дотронулась до её руки. Она вздрогнула, широко открыла глаза. Я увидела, что они были у неё голубые, на ресницах дрожали капли дождя. «Девочка! – повторила я, – давай дружить». Она улыбнулась.
Я думала, что девочка сейчас ответит: «Давай!». Но она странно замахала руками и убежала на своё крыльцо. Она стояла на крыльце, улыбалась, но ко мне не шла. Я позвала её снова, а она смотрела на небо и не обращала на меня никакого внимания. «Странная девочка « – подумала я.
Соседка тётя Маша, которая всё это видела, крикнула из окна: «Да оставь ты её в покое, она глухонемая!».
Я уже тоже порядком промокла, и мы с сестрёнкой побежали домой. Дома, за чаем, я рассказала маме об удивительном дожде и странной девочке. Мама мне сказала, что такой дождик с солнцем в народе называют слепым дождём, а про девочку сказала, что эта девочка от рождения ничего не слышит и пока не говорит, но будет, так как она пойдёт учиться в специальную школу для глухих детей. Я представила, что ничего не слышу, и мне стало жутко.
Вечером, засыпая в своей кроватке, я всё думала о том, что так хорошо всё слышать, говорить, уметь всё объяснить словами. Первый раз в жизни мне было нестерпимо обидно от сознания того, что я ничем не могу помочь этой девочке. В тот год, осенью 1959 г., мне тоже предстояло пойти в школу, в первый класс.
Весной 1960 года в нашей семье произошло радостное событие. Папе наконец дали квартиру! Мы переезжали из коммуналки, где было ещё три семьи, общая кухня с керосинками и керогазами, банные дни по расписанию и строгий график уборки мест общего пользования, в совершенно новый дом (эти дома потом назовут хрущёвками).
Две комнаты, кухня, ванная, балкон, не надо ходить в лавку за керосином, так как на кухне газовая плита и колонка, для подогрева воды, одним словом – счастье! Я помню, как папа занёс в комнату круглый стол на четырёх ножках, стул, а мама села на этот стул у стола и заплакала. Мы с сестрой подбежали, обняли маму: «Мама, мамочка, что же ты плачешь?!» «Я так, я так, от счастья…» – вытирая слёзы, сказала мама. Начиналась новая жизнь на новом месте.
Пока жильцы нашего дома заселялись, все перезнакомились. Тогда, во время моего детства, были какие-то необыкновенно трогательные, доверительные отношения между людьми. Все старались помочь друг другу, а к детям относились особо внимательно. Отголоски прогремевшей над страной войны были ещё так ощутимы. Инвалиды войны не были редкостью, почти все отцы у моих сверстников были участниками этой войны. Многие семьи так и не дождались своих отцов, сыновей, матерей, дочерей… Может быть именно поэтому у людей было необыкновенное стремление жить в мире, красоте, чистоте.
Уже в конце лета наш двор, который являл собой бывшую стройплощадку, превратился в зелёный оазис, утопающий в цветах. Деревья и цветы сажали сами и взрослые, и дети. Деревья приносили из близлежащего леса. Это были берёзки, рябинки, клёны, черёмухи. Люди, переселившиеся из частного ветхого жилья, привозили с собой вишни, яблони, крыжовник, смородину и цветы. Уже весной были разбиты газоны, сделана детская площадка. Горки, песочницы, качели, грибки – всё было сделано руками наших отцов. Никто не ждал распоряжений сверху и не жалел для детей средств. Во дворе сложился очень доброжелательный, почти семейный уклад. Понятно, что никому в голову не приходило испортить то, что сделано своими руками.
В подъездах была идеальная чистота, а уличную обувь все оставляли за дверью, не боясь, что её кто-то стащит.
Люди всеми силами хотели приблизить счастливое будущее для себя и своих детей. На первом этаже нашего подъезда жили два инвалида войны Пётр Иванович и Степан Кузьмич. У Петра Ивановича не было правой ноги, а у Степана Кузьмича левой. Они шутили: вот, мол, здорово нам обувь покупать! Ведь размер одинаковый!
Пётр Иванович был очень хорошим сапожником, а Степан – Кузьмич – часовых дел мастер. Но Кузьмич мог отремонтировать вообще всё что угодно от утюга до телевизора.
Жильцы их уважали, оба они были орденоносцы, герои, мастера золотые руки. А по воскресеньям Пётр Иванович выносил патефон во двор и устраивал концерты по заявкам. У него было много пластинок. Было очень весело.
Дети вообще всё свободное время проводили во дворе. Здесь складывались дворовые команды. У старших своя, а у младших своя. Но одно было едино – за своих горой. Старшие защищали младших, помогали им.
А сколько было подвижных игр! Это и пятнашки, и прятки, и лапта, и скакалки, и классики, и волейбол, и футбол, и казаки-разбойники, и ещё много всяких игр. Дворы соревновались друг с другом – какой лучше!
Я вспоминаю эти годы с любовью и благодарностью. Мы, дети, чувствовали себя во дворе совершенно счастливыми и защищёнными. У меня до сих пор осень ассоциируется с цветением золотых шаров, астр и георгинов в нашем дворе, с золотыми листьями клёнов, с красными кистями рябин.
В этом дворе прошло всё моё детство.
Весна уже уверено входила в свои права.
Снег растаял. Был обычный выходной день. Я собиралась выйти во двор гулять. На улице было тепло и солнечно. Мама настаивала, чтобы я, наконец, надела новое пальто и туфли. Я сопротивлялась, так как, будучи очень шустрым ребёнком, знала, что не смогу вернуться домой в таком же чистом виде. Но с мамой было трудно спорить и вот я уже во дворе в новом пальто и туфлях. Мама с довольным видом наблюдала за мной с балкона. Во дворе никого из ребят не было. Под качелями ещё виднелись большие лужи, дорожки мокрые… Единственное более сухое место было вокруг песочницы. Вспрыгнув на бортик песочницы, я стала ходить по нему как по гимнастическому бревну. Многие окна дома были раскрыты, из них доносилась музыка. Тётя Маша с первого этажа мыла окна. Мне было скучно.
Вдруг громко, на весь двор, голос диктора. Казалось, что он говорит сразу из всех раскрытых окон, из всех приёмников: «Передаём сообщение ТАСС! – и потом, – Человек в космосе!» Мне было девять лет, но я поняла всю важность этого сообщения. Остановилась, посмотрела на свой балкон. На балконе стояла мама и махала мне рукой. Я побежала домой.
Дома мы с мамой и папой ещё и ещё раз смотрели новости по телевизору. Вглядывались в лицо первого космонавта планеты – русского лётчика Юрия Алексеевича Гагарина, старались уловить каждое слово диктора. Всех переполняла какая-то необыкновенная радость. А какое ликование было, когда Гагарин вернулся на Землю. Незнакомые люди на улице поздравляли друг друга, радовались, как будто это была их личная заслуга. А ведь они были правы! Это была общая заслуга, общая радость и победа. 12 апреля 1961 года мне никогда не забыть, так как я первый раз испытала в этот день чувство гордости за свою Родину и свой народ.