чем занимается цпэ мвд
«Как я внедрялся к экстремистам»: рассказ экс-сотрудника Центра «Э»
Отставник раскрыл детали оперативной работы
Работа этих полицейских — в прямом смысле слова чистое искусство. Судьба подбрасывает им самые разные роли, которые требуют полной самоотдачи и погружения — от академиков и нуворишей до алкашей и бомжей. Двойная жизнь, глухая закрытость, вымышленные имена, биографии. С удивительным перевоплощением сталкиваются в своей карьере некоторые рядовые полицейские и сотрудники профильного секретного оперативно-поискового бюро МВД России.
О второй, малоизвестной жизни полицейского нам рассказал майор полиции в отставке, администратор правозащитного полицейского паблика «Омбудсмен полиции» Владимир Воронцов.
Фото: Алексей Меринов
Секретное бюро
— Владимир, работа сотрудников ОПБ засекречена и даже «свои» порой не в курсе, что там в действительности происходит. Тем не менее за все время работы в системе сталкивался ли с людьми «оттуда»?
— В МВД в принципе существует две очень закрытые структуры — это ОПБ (оперативное поисковое бюро) и БСТМ (бюро специальных технических мероприятий). Сотрудники ОПБ выполняют самые разные задания — следят, добывают информацию, разыскивают. БСТМ — это телефонная прослушка и слежка в Сети.
Действительно, сотрудники этих подразделений работают как нелегалы. Не то что рядовые полицейские, даже их родные порой не знают, чем они на самом деле занимаются. Я в свое время думал пройти специальные курсы под Питером и перевестись в ОПБ, но потом передумал.
— Почему? Зарплата не устроила?
— Нет, дело не в зарплате. Она как раз у сотрудников ОПБ и БСТМ выше, чем у остальных полицейских. Не пошел, потому в условиях этой структуры очень сложно бороться за свои права. В бюро, например, не выдают служебное удостоверение и нет должностных регламентов. Люди, которые работают в бюро, по сути, бесправны.
Если в дисциплинарном смысле в отношении такого сотрудника совершается что-либо противоправное, то у него просто нет «нормативки», чтобы пойти и обжаловать правонарушение. Такой сотрудник также не может нанять себе представителя, потребовать трудовой договор на руки, потому что вся его работа напрямую связана с гостайной.
— А как, например, можно нарушить права сотрудника закрытого подразделения?
— Мой знакомый, который когда-то работал в БСТМ, столкнулся в свое время с абсурдной ситуацией. Вот, казалось бы, сотрудник закрытого подразделения, где действительно работают самые светлые умы, цвет нации, пришел, чтобы использовать свой интеллект, а его заставляют вместо раскрытия компьютерных преступлений. снег во дворе убирать. Да-да, было такое. А потому что все тендеры заключены, а с приемкой работ возникают вопросы. Вот так получилось, пришел компьютерщиком работать, а тебя заставляют снег убирать.
— Тем не менее люди идут на такую работу охотно?
— Если честно, сегодня там некомплект. И доходит до того, что объявления о приеме на работу в ОПБ висят даже в Интернете. Конечно, эти объявления пытаются всячески зашифровывать, но любой человек хоть немного в теме сразу понимает, о чем речь.
— Как зашифровывают объявления?
— Например, пишут «оперуполномоченный уголовного розыска», «оперативная работа». Где-то я даже видел — «оперуполномоченный в криминальной милиции», хотя у нас «милиции» с 2011 года нет.
— Допустим, приходит человек по объявлению — и куда его отправляют?
— Его отправляют на трехмесячные курсы под Питером.
— Какие дисциплины изучает будущий сотрудник ОПБ?
— Я там все-таки не учился, но по своему опыту могу сказать, что в идеале должны быть и психология, и курсы актерского мастерства. Когда я думал перевестись в бюро, в центральный аппарат, мне его сотрудник — мужик такой правильный, старой закалки — рассказывал, как он служил. Например, конкретно ему приходилось прикидываться алкашом, извините за подробности, блюющим в подъезде, чтобы его не спалил объект, за которым он вел наблюдение.
То есть это не вымысел из фильмов или книг, это абсолютно реальные методы работы. Так что без актерского мастерства и творческого подхода никуда. Ведь они должны уметь прикидываться, внедряться, действовать нестандартно, исходя из обстановки импровизировать. Но я сильно сомневаюсь, что старые традиции поддерживаются сейчас. Уровень подготовки «топтунов» сильно упал.
— Почему?
— Потому что в целом она падает в ведомственной системе. Когда я был холост, у меня было свидание со стюардессой. Она рассказывала, как их — по сути, обслуживающий персонал — обучают оказывать первую помощь при пулевом ранении, тушить пожары, вести переговоры с террористами, перевозить опасные грузы. Я просто обалдел от этого рассказа. Я вспомнил свое обучение в милицейском заведении, и мне хотелось плакать горькими слезами. У нас обучение сводилось к тому, что мы тухли в нарядах по охране этого учебного центра или занимались хозработами. В целом такие тенденции. И я не исключаю, что и в этом заведении качество обучения очень сильно упало. Опять же помню одного ветерана РУБОП с Шаболовки, который много лет назад сетовал, что качество «наружки» сильно падает. Современных «топтунов» с непонятными черными сумочками через плечо видно невооруженным глазом. Кого они пытаются обмануть?
— Видимо, ветерану есть с чем сравнивать?
— Вспоминая работу 90-х, он рассказал историю, достойную учебников. Разрабатывался один авторитет. И «топтуны» придумали легенду — прийти к нему в квартиру под видом сантехников. Перед этим они тщательно подготовились — нашли специальные синие комбинезоны, как у сантехников, ящики с инструментами — все как надо.
Задача у них стандартная: попасть в квартиру, провести так называемую оперустановку, то есть послушать, кто приходит, что в глаза бросается, о чем разговаривают в квартире, пока они кран чинят, и т.д.
В итоге они выполняют работу сантехников, получают нужную информацию и в завершение крадут смеситель из ванны. А время лихое было, денег нет. В общем, все в комплексе и смеситель продали на рынке, заработали денег. У авторитета даже капли подозрений не возникало, что это милиционеры. Какие уважающие себя менты будут воровать смеситель из ванной?
От Манежки до фитнес-клубов
— Сам сталкивался с подобной оперативной работой?
— В качестве кого выступал, на чьей стороне?
— Например, в декабре 2011 года была годовщина драки на Манежной площади. Мне тогда было 26 лет. Как у любого молодого человека, у меня была спортивная одежда, кроссовки. Это тот стартовый набор, с которым я мог сойти за такого националиста-карлана (молодой националист, недавно вступивший в соответствующую группировку. — «МК»). Этим я и занимался.
— А Штирлиц хоть раз был близок к провалу?
— Нет. Во-первых, я действительно занимался этой темой, вращался в определенных кругах, заводил необходимые знакомства. Грубо говоря, я знал, что надеть, как и о чем говорить, как действовать, чтобы сойти за своего среди тех же националистов. Лично, например, был знаком с Марцинкевичем, более известным как Тесак.
— Это как?
И один участковый в Ясеневе с целью повысить показатели собственной работы создал группу ВКонтакте, которую назвал «Правые силы Ясенево, объединяйтесь!» Ну и начали карланы слетаться, мол, «гастарбайтеры надоели», «русские, вперед!».
В основном в группу вступали школьники, которые сидели под своими реальными именами. И этот участковый, он же администратор группы, легко «пробивал», а после наведывался к ним домой. В общем, деньги зарабатывал и статистику повышал, пока на него не вышел какой-то очень подозрительный тип, предложивший объединиться. Участковый тогда испугался, что это автономная ячейка сопротивления, и доложил руководству. В итоге прислали меня. Я проверил информацию, этот тип оказался политическим клоуном.
— А свои на митингах забирали?
Например, среди оппозиционеров вызвало бурю радостных эмоций видео, на котором известнейшего опера по борьбе с экстремизмом Алексея Окопного полицейские дубасят, а он закрывается руками.
— При расследовании каких видов преступлений так же часто приходится перевоплощаться?
Центровые. Государство зачастую ставит Центры «Э» выше любой другой силовой структуры. Почерк, методы и мифология самой таинственной российской спецслужбы
Мощная и самостоятельная структура в составе МВД, созданная в 2008 году по инициативе нынешнего руководителя Кабардино-Балкарии генерала МВД Юрия Кокова, сегодня имеет свои подразделения по всей стране. Ее сотрудники занимаются политическим сыском, выявляют экстремистские высказывания в интернете, фиксируют на видеокамеры антиправительственные митинги, собирают информацию об общественных активистах разного толка.
Однако на Кавказе перед Центром «Э» стоят и иные задачи, среди которых — разработка боевиков и их пособников. Права, делегированные этой службе российским законодательством, зачастую ставят ее выше любой другой правоохранительной и силовой структуры. А иногда и выше Конституции и закона.
Как «заказать» соседа?
Региональные ЦПЭ входят в структуру МВД, а значит, подчиняются министрам внутренних дел на местах. Однако подчинение это зачастую носит формальный характер. Начальник ЦПЭ и его сотрудники направляют отчеты о своей работе в окружной главк (в управление по СКФО) и далее — в Москву. При этом вся информация цэповцев никем не может быть перепроверена. На деле это обеспечивает Центру «Э» безграничные возможности применения силовых решений.
Ценность любого оперативника — в том числе в его способности вербовать агентов. Особенно это справедливо относительно оперов Центра «Э». Наличие обширной агентурной сети — фундамент их работы. Агентам платят за информацию (на это по закону об оперативной деятельности выделяется отдельный бюджет), их личности и адреса сохраняются в тайне даже от коллег. Раскрыть источник оперативной информации возможно только по решению суда. Одним словом, донос соседа или заказ от бизнес-конкурента тоже может быть оформлен в качестве «оперативной информации» — со всеми вытекающими последствиями, от этого невозможно застраховаться.
«Новая» неоднократно писала про удивительную историю капитана полиции Руслана Рахаева. Придя новичком в МВД Карачаево-Черкесии, он был сразу же назначен на должность начальника уголовного розыска города Черкесска. Республиканское МВД тонуло в межклановой борьбе, и неожиданное назначение чужака (да еще из окружного УСБ, где одно время служил капитан) на столь хлебную должность, видимо, путало карты многим высокопоставленным игрокам. Спустя месяц работы собственные подчиненные обвинили Рахаева в том, что он до смерти забил задержанного. Они все как один свидетельствовали об этом. Рахаев понял, что его хотят подставить, и сбежал, надеясь собрать доказательства собственной невиновности. Он прятался в Нальчике, на квартире у родственников. Впрочем, недолго: сотрудники МВД КЧР быстро вычислили его адрес. Но ареста не последовало. Вместо этого за Рахаевым приехали «тяжелые».
Этот сценарий, видимо, представлялся его авторам безупречным. Система никогда не признает ошибку, если ликвидирован «не тот». «Служебное расследование может быть инициировано только в случае ЧП: если в ходе спецопераций пострадали сами сотрудники правоохранительных органов». В той спецоперации Рахаев выжил чудом: сказались пятнадцать лет безупречной службы и связи с высокопоставленными правоохранителями, которые одним звонком смогли остановить начавшийся штурм.
Более того, после долгих судебных слушаний капитану фактически удалось доказать собственную невиновность. В ноябре 2016 года Верховный суд КЧР во второй раз вернул дело на доследование. После четырех лет судебных тяжб повторный отказ Верховного суда утвердить обвинительный приговор Рахаеву указывает на отсутствие доказательной базы.
Случай с Рахаевым — беспрецедентный. И то, что «не по делу» штурмуют многих, — факт. Этому способствует «палочная» система, которая до сих пор существует в МВД. Отчеты о проделанной квартальной, полугодовой и годовой работе, ориентированные на показатели, спущенные сверху, — обязательны до сих пор. Лавинообразный рост числа уголовных дел «по экстремизму», возбужденных по всей стране за последний год, четко свидетельствует об отработке «разнарядки». А на Кавказе и «разнарядки» другие. Там считают не дела, доведенные до суда, а количество «ликвидированных».
Люди без человеческих прав
Прошли времена, когда в республиках составляли «списки молящихся», к которым сотрудники ЦПЭ проявляли особое внимание. С недавних пор в Дагестане, например, в ходу «списки профилактического учета». В самой системе профилактики ничего криминального нет, она существовала еще в советские времена и касалась в основном отсидевших, дебоширов и наркоманов, к которым периодически заглядывали участковые для профилактических бесед. Однако на Кавказе и, в частности, в Дагестане, списки профучета служат решению совсем других задач. Фактически это списки людей, пораженных в основных человеческих правах.
Помимо «неблагонадежных» в религиозном смысле (т.е. тех, кто ходит не в официальную мечеть, а в другие) в эти списки попадают и гражданские активисты. Такие, как, например, глава дагестанского профсоюза Общероссийского объединения перевозчиков России Рустам Маламагомедов.
И все же «гражданских» экстремистов в списках профучета не так много. «Религиозных» же экстремистов около 10 тысяч. Присутствие фамилии в этих списках означает ограничение в гражданских правах. В частности, в праве на свободу передвижения: проезд через любой пост чреват многочасовыми проверками и допросами в полиции. Также страдает право на неприкосновенность жилища — поставленные на профучет всегда должны быть готовы к внезапным обыскам. Людей выгоняют с работы, их детей — из школ и детских садов; отказывают в съеме квартир. В личных разговорах сотрудники ЦПЭ не скрывают своего убеждения: если человек в списке, значит, вся его семья — потенциальная пособническая база для боевиков, и можно не церемониться.
Попасть в список легко, но как из него выйти?
29-летний Даниял Алхасов, участковый врач из Буйнакского района Дагестана, доказал: это возможно.
Даниял узнал о том, что состоит на профилактическом учете, когда его и его жену стали постоянно вызывать в райотдел полиции и изводить допросами на предмет его связи с террористами. Он написал заявление в РОВД с просьбой разъяснить, на каком основании его поставили на профучет, и если основания нет — то с учета снять. Алхасову ответили: из ЦПЭ на него пришла оперативная информация, и потому снимать с учета его не будут. Даниял отправился в суд, где с помощью адвокатов правозащитного центра «Мемориал» ему удалось доказать неправомерность действий сотрудников ЦПЭ — никаких объективных доказательств его связи с террористами, кроме оперативки ЦПЭ, сотрудниками полиции так и не было представлено. Суд постановил снять Данияла Алхасова с профилактического учета.
Вечный бой с невидимым врагом
Истории, рассказанные мною здесь, все же относятся к весьма специфическим структурным единицам ЦПЭ: к тем, что работают на Кавказе. Здесь сотрудник ЦПЭ — должность заведомо расстрельная. Счет погибшим оперативникам идет на сотни. В середине 2000-х, в момент, когда на Кавказе было особенно опасно, все это диктовало особые методы конспирации: сотрудники ЦПЭ могли пользоваться наглухо тонированными автомобилями без номеров и беспрепятственно разъезжать по всей республике. Они получили право на неограниченную прослушку и слежку, часто не заботясь о ее документальном сопровождении. Сотрудники ЦПЭ могли доставить в отдел полиции до полусмерти избитых задержанных (по закону цэповцы имеют право только «провести беседу», а затем обязаны сдать задержанного в отделение) — рядовые полицейские, как правило, предпочитают не связываться с ними, даже огребая впоследствии обвинения в «пытках» от родственников и адвокатов избитых.
Вот типичная кавказская практика середины 2000-х: среди бела дня люди в масках запихивают человека в тонированную машину без номеров, а затем спустя несколько дней родственники находят его, полуживого, в одном из отделов полиции. Ну или где-нибудь на обочине обнаруживают труп похищенного со следами нечеловеческих пыток. Нередко останки находили в полностью выгоревших автомобилях. Такой стиль работы лишил жителей кавказских республик возможности по закону призывать к ответу цэповцев. Однако все понимают: это их почерк.
Тяжелые условия службы, когда каждый день может стать последним, и фактическая безнаказанность не могли не повлиять на психологию людей, служащих в ЦПЭ.
В распоряжении редакции имеется расшифровка телефонного разговора между сотрудником ЦПЭ и дагестанским журналистом. Эта запись красноречиво свидетельствует о том, как сотрудник Центра «Э» (не рядовой, судя по всему) представляет себе интересы государства и его граждан.
Сотрудник был очень недоволен опубликованной ранее заметкой в одной из местных газет. Заметка была посвящена незаконности массовой постановки на профучет по религиозному признаку. Разговор происходил на повышенных тонах, с нецензурной бранью, которую мы здесь опускаем.
Журналист (Ж.): Не надо на меня кричать, давайте поговорим спокойно. Как я могу к вам обращаться?
Цэповец (Ц.): Как хочешь — Ахмед, Магомед.
Ж.: Ахмед, я не настроен с вами ругаться.
Ц.: (Резко перебивает.) Вы настроены расшатывать в Дагестане систему ради этих негодяев.
Ж.: Нет, Ахмед. Мы хотим мира, мы хотим, чтобы людей не мучили и не убивали.
Ц.: (Перебивает.) Вы не хотите никакого мира. Бешеную собаку ничем не успокоишь, ее только пристрелить нужно.
Ж.: Но если мы с вами говорим о людях…
Ц.: Какие люди, это бешеные собаки. И разве это люди? Они на учете состоят.
Ц.: Да их там тысячи, я тебе 100% говорю. Они совершают особо тяжкие преступления… Хотя бы мы их связи будем знать. Если тебе не нравится жить в городе, иди в горы, сделай себе там шалаш, если ты горец, и живи там, коси сено, паси скот.
Ж.: Тех, кто пойдет в горы, расстреляют. Как двоих мальчиков-пастухов, которых расстреляли и выдали за боевиков.
Ц.: Да не будут они расстреляны. Слушай, если ты думаешь, что в Сирии бомбы не туда падают и нам еще тут это расхлебывать, я тебе не собираюсь ничего доказывать.
Ж.: Я про Сирию не говорю.
Ц.: Миллионы людей умирают. Согласен? Даже если пострадали люди — это вина системы…
Ж.: Ахмед, извиниться хотя бы надо за ошибку. Вы же действуете от имени системы. Если граждане не будут контролировать правоохранительную систему…
Ц.: Граждане никогда не смогут ее контролировать… Не контролировать нужно, а доверять и помогать.
Ж.: Но как доверять, когда людей пытают током. Хотя бы признавать эти факты!
Ц.: Я почему позвонил тебе и начал про интересы государства? Если бы это не были интересы государства, так бы не поступали. Пока за ухо врага не покрутишь, он не признается никогда.
Ж.: А как же экспертизы, отпечатки пальцев, свидетельские показания, оперативная работа, наконец?
Ц.: Мы работаем, работаем в интересах государства. А вы их защищаете, как бандитов в 90-х защищали…
Могу засвидетельствовать, что набор мнений и аргументов, которые высказывает работник ЦПЭ, является довольно распространенным среди работников этих структур. В 2009 году сотрудники ЦПЭ задержали меня в Карабудахкентском районе для «беседы». Люди в штатском доставили меня в крупный межрайонный отдел ЦПЭ в Избербаше. Надо сказать, что на тот момент вооруженный конфликт в республике находился в острой стадии, совсем недавно был убит министр МВД Адильгерей Магомедтагиров, ярый сторонник выжигания любого инакомыслия каленым железом, который успешно отстаивал свои методы на федеральном уровне. Начальник избербашского ЦПЭ Гапиз Исаев был уверен, что журналистом я только прикидываюсь, а на самом деле являюсь связной боевиков. Никакие доводы, официальные документы и даже звонки моих коллег из Москвы, которые стали бить тревогу и разыскивать меня по всему Дагестану, его не убеждали. Он все больше злился. Когда же позвонили уже из республиканского МВД — с вопросом, не задерживали ли Гордиенко, — Исаев, глядя мне в глаза, ответил в трубку: «Никого не задерживали. Впервые слышу эту фамилию».
— Понимаешь, — сказал он мне, положив трубку, — на этой территории я — власть. Я решаю, кого казнить, а кого миловать. Невиновных тут нет.
И допрос с рукоприкладством продолжился. Отпустили меня только на рассвете — благодаря моим дагестанским коллегам, которые, используя свои связи, все-таки сумели установить мое местонахождение.
Эксцесс исполнителя
Сотрудники ЦПЭ живут в мире, где каждый день идет война, в которой они брошены на передовую. Но участие в этой войне — контрпродуктивно.
Через несколько лет точечной работы под руководством «фэсов», к 2015 году, «Имарат Кавказ» (запрещен на территории РФ) был практически разгромлен.
В 2014 году в Сирии началась война, и многие радикальные исламисты уехали туда. По приблизительным данным, в различных группировках, воюющих в Сирии, сейчас состоят несколько тысяч кавказцев. В республиках воцарилось относительное затишье: одни уехали, другие мертвы. (Так, в Дагестане, который по статистике интернет-портала «Кавказский узел» с 2008 года занимает лидирующее место по количеству жертв вооруженного конфликта, в 2013 году таковыми стали около 640 человек, а в 2016-м — около 200.) У ЦПЭ работы значительно поубавилось. Что остается людям, которые всю свою жизнь прожили на этой условной передовой? Им остается только ждать возвращения врагов. Ну или искать новых.