чем закончилось дело наримана османова
Мне-то еще гораздо легче остальных. Главное на провокации не поддаваться
В один из первых дней после того, как меня «подняли на зону», подошел кавказец. В возрасте такой. На табличке — «Нариман Османов».
— Дагестан? — спрашиваю.
— Ну почти, — улыбается он. — Аварец из Азербайджана.
Потом отворачивается, отходит, типа закончили разговор, и глядя в другую сторону — совершенно как в шпионских кино, — говорит: «Вокруг тебя только» козлы «(это те, кто на администрацию работает — АН) и стукачи. Каждый твой шаг фиксируют. Не верь ни одному слову. И даже если я буду вслух говорить «да», это значит «нет» и наоборот «.
— Ни хера себе, — сказал я, почесав голову. В общем, ничего другого я и не ожидал, но выглядело, что человек реально рискует, говоря мне все это.
— Ни хера себе, — сказал я себе раз, когда сегодня адвокат рассказал мне о том, что Нариман и другие бывшие зэки ИК-2 дали интервью для большого фильма «Дождя*» о том, что происходит в моей колонии.
У меня действительно «тюрьма в тюрьме» и изоляция — не знаю почти ничего, кроме касающегося меня лично.
От чего-то я просто в шоке. Например, от истории о том, что парикмахера избили за разговор со мной. Мы с ним реально перекинулись парой слов. Я еще думал — куда он пропал?
Над чем-то посмеялся. Оказывается, «больной туберкулезом», который лежал на соседних нарах, — постановка. Чтоб меня напугать. Ха-ха. Отлично помню этот момент. Мне сказали: «У него открытый тубик, как бы тебе не заразиться», а я подумал: «Да вообще пофиг после» Новичка «, бы лишь кашлем спать не мешал».
Ну а в целом, что тут сказать. Я понимал, что примерно так и будет. Не забывайте, что мой младший брат Олег отсидел 3,5 лет по этому же делу. Ну и все-таки я не с луны свалился, знаю, как вещи устроены в нашей стране.
Да и любой, кто хоть немного понимает, как устроена тюремная система России, это подтвердит. У меня тут даже камеры выводятся не только дежурному по колонии, но и в управление, и в Москву. Мне носки шерстяные со склада не могут выдать без согласования с Москвой, а здесь такое.
Надеюсь, что как когда-то на путинском Совбезе рассматривали фото моих трусов и обсуждали, как лучше намазать «Новичком» «зону гульфика», так теперь докладывают о секретных данных с камеры, установленной в туал барака 2 отряда ИК-2.
Почему я обо всем этом не писал?
Думаю, вам и так хватает новостей тюремной жизни. Ну русская тюрьма, да. Мне-то еще гораздо легче остальных. Действительно, тут главное на провокации не поддаваться.
Но посмотрите интервью. Познавательно о мерзости кремлевской власти.
Ну и с Нариманом мы так потом общались. Это сильно поддерживало, особенно на пике голодовки.
Так что сегодня, Нариман, возвращаю тебе твое. Спасибо, брат.
«У них есть много способов вывести человека из себя». Рассказавший об издевательствах над Навальным бывший заключенный – о слежке и угрозах
Нариман Османов – бывший заключенный ИК-2 в российском Покрове: там он сидел вместе с оппозиционером Алексеем Навальным. Выйдя на свободу, Османов подробно рассказал телеканалу «Дождь» о том, как обращаются в колонии с политиком: в ход идут издевательства, унижения, якобы «туберкулезные больные» на соседней койке и другие способы морального давления. Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков после выхода репортажа заявил, что в Кремле не собираются проверять условия содержания Алексея Навального.
Сейчас Османов вынужден уехать – он знает, что за ним «хвост» был даже в Грузии, куда он уехал, и опасается последствий своих выступлений. В эфире Настоящего Времени он рассказал, что происходило с ним после выхода репортажа «Дождя» с его интервью и зачем он хочет ехать в Украину.
Сидевший с Навальным заключенный – об издевательствах в колонии и слежке за собой
No media source currently available
— Вы очень много рассказывали журналистам «Дождя». Сейчас есть какая-то реакция на выход этого материала? Вы нам сказали перед эфиром, что всю ночь не спали. Возможно, вы получали какие-то угрозы?
— Я передвигался. Благодаря одному человеку, дай бог здоровья ему, его семье, его прекрасной половине, его зовут Роман, я могу выйти сейчас с вами в эфир.
— Почему вы не спали и почему переживали перед эфиром?
— Мне нужно было переместиться на расстояние.
— В безопасное место? Вам поступали какие-то угрозы?
— Угрозы – не угрозы, но у меня сидят же на хвосте.
— Вы заметили за собой какую-то слежку?
— Я уже знаю, это из Москвы.
— А как давно вы заметили эту слежку?
— Мне дали знать. Я не могу это все комментировать.
— Вы говорили, что покинете Грузию после того, как репортаж с вашим участием выйдет в эфир. Вам удалось уже покинуть Грузию?
— Я не могу вам это сказать. Но я могу вам сказать, что в Киеве, дай бог, у меня есть еще много о чем поговорить. Это совсем другая тема, но это [разговор] с украинскими властями, это не касается Навального.
— Это, наверное, касается каких-то устоев в колониях?
— Нет, это нельзя сейчас говорить. Я это могу сказать только в Киеве.
— Вы рассказывали и об «угловых», и о «дневальных». Рассказывали о том, что другие зэки преследовали Навального, даже когда он ходил в туалет. Вы можете описать, как еще в Покрове издевались над политиком?
— Там очень изощренные способы. У них есть очень много способов, как человека вывести из себя. Я пока был там, они не могли это сделать, потому что многие, кто там находился, зная меня и зная то, что я отрицательно к этому отношусь, делать это не могли. Сейчас я не знаю, что там творится. Может, лучше, может, хуже – я ничего не могу сказать сейчас.
— Михалкин был завхозом библиотеки. У него большой срок – восемь с половиной лет, он был в штрафниках от завхоза. Там есть такое понятие – если что-то проштрафился, закидывают в восьмой отряд. Его из восьмого отряда подняли во второй отряд, но это нужно понимать, почему его подняли. Я успел предупредить Алексея, кто он такой. Ну так, поверхностно. Когда было время предупредить его – я его предупредил. Но пока он был в больнице, сделали этот фильм, который прогоняли. Пока он был в больнице, еще что-то они планировали, даже приходил начальник учреждения. А когда он заходит, бывает команда – построение. После этого он отошел и крикнул Михалкину: «Готово на 35 минут», – я только это услышал. Что у них готово – я не знаю. Может, это для внешнего пользования что-то они готовили еще. Когда он пришел, поставили такие условия, что на кухню можно заходить по два человека. И там заходят семейники – кто кушает или пьет чай вместе. Его сделали семейником Алексею. Но он знал, кто он такой, – я заранее ему сказал.
— Это означает, что он всегда должен был сопровождать Навального?
— Да, он может с ним пить чай, он может с ним делиться. Он и с диктофоном ходил к нему – нас заставляли ходить в [определенной] форме одежды вместо рубашки. Сказали, что будет комиссия, и надели форму, чтобы у него не было видно диктофона. Я точно знаю, что он ходил с диктофоном к нему. И он целыми днями сидел записывал. Я могу сказать одну фразу, Алексей говорит: «Что ты столько пишешь?» Он говорит: «Да я стихи пишу». Но он писал записки в оперативный отдел. Он очень грамотный мошенник. Он знает английский язык, то, другое, а ему же нужно с кем-то общаться, поэтому его к нему подставили.
— В колонии в отряде есть какие-то слепые места, где не видят камеры, не видят другие заключенные. Там вам удавалось обмениваться информацией с Алексеем Навальным, я правильно понимаю? Или как это все было?
— Нет. Они прошляпили. Меня когда опер спрашивал: «Нариман, ты знаешь, почему ты здесь остаешься?» Я говорю: «Не знаю. Знаю, что, скорее всего, Навального приведут. Поэтому оставили семь человек». Он говорит: «Ну хоть кто-то же должен быть адекватный среди них». Поэтому меня оставили. Он говорит: «Тебе можно с ним разговаривать». Но они прошляпили этот момент.
— Вы понимаете, почему сам Алексей не раскрывал подробностей об условиях своего содержания? Ведь к нему приезжали адвокаты.
— Он меня берег, я – его. Там была жизнь такая. Мы разговаривали глазами, находили секунды, находили момент. Там очень тяжко было что-то сказать.
— Как вы будете действовать дальше?
— Не знаю, если честно.
— Будете ли искать контакты с правозащитниками?
— У меня есть очень хороший друг Костя Котов. Я с ним начиная с Владимирского централа, начиная с карантина, с пятого пресс-отряда. Потом вместе нас [отправили] в шестой инвалидный отряд, где работать нельзя. Но я сделал себе справку, пришлось.
За меня не беспокойтесь, разберусь со всем сам
В один из первых дней после того, как меня «подняли на зону», подошел кавказец. В возрасте такой. На табличке — «Нариман Османов».
— Дагестан? — спрашиваю.
— Ну почти, — улыбается он. — Аварец из Азербайджана.
Потом отворачивается, отходит, типа закончили разговор, и глядя в другую сторону — совершенно как в шпионских кино, — говорит: «Вокруг тебя только» козлы» (это те, кто на администрацию работает — АН) и стукачи. Каждый твой шаг фиксируют. Не верь ни одному слову. И даже если я буду вслух говорить «да», это значит «нет» и наоборот”.
— Ни хера себе, — сказал я, почесав голову. В общем, ничего другого я и не ожидал, но выглядело, что человек реально рискует, говоря мне все это.
— Ни хера себе, — сказал я себе второй раз, когда сегодня адвокат рассказал мне о том, что Нариман и другие бывшие зэки ИК-2 дали интервью для большого фильма «Дождя*» о том, что происходит в моей колонии.
У меня действительно «тюрьма в тюрьме» и изоляция — не знаю почти ничего, кроме касающегося меня лично.
От чего-то я просто в шоке. Например, от истории о том, что парикмахера избили за разговор со мной. Мы с ним реально перекинулись парой слов. Я еще думал — куда он пропал?
Над чем-то посмеялся. Оказывается, «больной туберкулезом», который лежал на соседних нарах, — постановка. Чтоб меня напугать. Ха-ха. Отлично помню этот момент. Мне сказали: «У него открытый тубик, как бы тебе не заразиться», а я подумал: «Да вообще пофиг после «Новичка», бы лишь кашлем спать не мешал».
Ну а в целом, что тут сказать. Я понимал, что примерно так и будет. Не забывайте, что мой младший брат Олег отсидел 3,5 лет по этому же делу. Ну и все-таки я не с луны свалился, знаю, как вещи устроены в нашей стране.
Да и любой, кто хоть немного понимает, как устроена тюремная система России, это подтвердит. У меня тут даже камеры выводятся не только дежурному по колонии, но и в управление, и в Москву. Мне носки шерстяные со склада не могут выдать без согласования с Москвой, а здесь такое.
Надеюсь, что как когда-то на путинском Совбезе рассматривали фото моих трусов и обсуждали, как лучше намазать «Новичком» «зону гульфика», так теперь докладывают о секретных данных с камеры, установленной в туалете барака 2 отряда ИК-2.
Почему я обо всем этом не писал?
Думаю, вам и так хватает новостей тюремной жизни. Ну русская тюрьма, да. Мне-то еще гораздо легче остальных. Действительно, тут главное на провокации не поддаваться.
Но посмотрите интервью. Познавательно о мерзости кремлевской власти.
Ну и с Нариманом мы так потом общались: то я ему подмигну, пока никто не видит, то он мне тайком покажет ✊. Это сильно поддерживало, особенно на пике голодовки.
Так что сегодня, Нариман, возвращаю тебе твое ✊. Спасибо, брат.
Новое в блогах
Мне-то еще гораздо легче остальных. Главное на провокации не поддаваться
В один из первых дней после того, как меня «подняли на зону», подошел кавказец. В возрасте такой. На табличке — «Нариман Османов».
— Дагестан? — спрашиваю.
— Ну почти, — улыбается он. — Аварец из Азербайджана.
Потом отворачивается, отходит, типа закончили разговор, и глядя в другую сторону — совершенно как в шпионских кино, — говорит: «Вокруг тебя только» козлы «(это те, кто на администрацию работает — АН) и стукачи. Каждый твой шаг фиксируют. Не верь ни одному слову. И даже если я буду вслух говорить «да», это значит «нет» и наоборот «.
— Ни хера себе, — сказал я, почесав голову. В общем, ничего другого я и не ожидал, но выглядело, что человек реально рискует, говоря мне все это.
— Ни хера себе, — сказал я себе раз, когда сегодня адвокат рассказал мне о том, что Нариман и другие бывшие зэки ИК-2 дали интервью для большого фильма «Дождя*» о том, что происходит в моей колонии.
У меня действительно «тюрьма в тюрьме» и изоляция — не знаю почти ничего, кроме касающегося меня лично.
От чего-то я просто в шоке. Например, от истории о том, что парикмахера избили за разговор со мной. Мы с ним реально перекинулись парой слов. Я еще думал — куда он пропал?
Над чем-то посмеялся. Оказывается, «больной туберкулезом», который лежал на соседних нарах, — постановка. Чтоб меня напугать. Ха-ха. Отлично помню этот момент. Мне сказали: «У него открытый тубик, как бы тебе не заразиться», а я подумал: «Да вообще пофиг после» Новичка «, бы лишь кашлем спать не мешал».
Ну а в целом, что тут сказать. Я понимал, что примерно так и будет. Не забывайте, что мой младший брат Олег отсидел 3,5 лет по этому же делу. Ну и все-таки я не с луны свалился, знаю, как вещи устроены в нашей стране.
Да и любой, кто хоть немного понимает, как устроена тюремная система России, это подтвердит. У меня тут даже камеры выводятся не только дежурному по колонии, но и в управление, и в Москву. Мне носки шерстяные со склада не могут выдать без согласования с Москвой, а здесь такое.
Надеюсь, что как когда-то на путинском Совбезе рассматривали фото моих трусов и обсуждали, как лучше намазать «Новичком» «зону гульфика», так теперь докладывают о секретных данных с камеры, установленной в туал барака 2 отряда ИК-2.
Почему я обо всем этом не писал?
Думаю, вам и так хватает новостей тюремной жизни. Ну русская тюрьма, да. Мне-то еще гораздо легче остальных. Действительно, тут главное на провокации не поддаваться.
Но посмотрите интервью. Познавательно о мерзости кремлевской власти.
Ну и с Нариманом мы так потом общались. Это сильно поддерживало, особенно на пике голодовки.
Так что сегодня, Нариман, возвращаю тебе твое. Спасибо, брат.
«Ему сделали полную изоляцию. И мы, естественно, страдали вместе с ним». Бывшие заключенные покровской колонии — об издевательствах над Навальным
Бывшие заключенные исправительной колонии номер два Нариман Османов и Евгений Бурак рассказали об издевательствах над оппозиционным политиком Алексеем Навальным. Оба осужденных отбывали с ним наказание в одном отряде, пишет «Дождь»*
Всем членам отряда сказали не общаться с оппозиционером: «Ему сделали полную изоляцию. И мы, естественно, страдали вместе с ним. Психически я до сих пор не восстановился, если честно», — признался Османов.
О провокациях:
В отряд Навального отправили «бесхребетных людей», которые выполняют любые команды — «даже добро было нассать на него», вспоминает Османов. Политик на эти провокации не реагировал, но один раз заявил: «Придет время, вы будете в окно убегать».
Бывший заключенный также рассказал, как в первые дни после возвращения из больницы политику не давали спать. По указанию руководства к нему подселили рядом «углового» (низшая каста в тюремной иерархии, — прим. Сноб), который «на нервах ему играл», «разные звуки издавал», «потом начал онанизмом заниматься», рассказывает Османов.
О наблюдении:
За Навальным организовали пристальное наблюдение: установили камеры по всей в колонии и «посадили 20 человек, которые могут каждое его слово точковать», а в конце дня отдавать свои записи в оперотдел. По словам Османова, политик не мог оставлять двери закрытыми даже в туалете, где постоянно был один из «угловых». «Ты сидишь — он стоит. Ногой даже если [ударишь], он не уйдет. Ты садишься на очко, он сидит перед тобой на коленях. Один метр расстояния», — рассказывает Османов.
Что важно знать:
*СМИ признано Минюстом иностранным агентом
Следить за событиями удобно в нашем новостном телеграм-канале. Присоединяйтесь