лучше маленький стоячий чем большой да вяленький песня

ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Русские эротические стихи, загадки, частушки, пословицы и поговорки

НАСТРОЙКИ.

СОДЕРЖАНИЕ.

СОДЕРЖАНИЕ

Русские эротические стихи, загадки, частушки, пословицы и поговорки

Человек и человек — люди. Яйцо и яйцо — муди. Мои богини! Коль случится Сию поэму в руки взять — Не раскрывайте. Не годится И неприлично вам читать. Вы любопытны, пол прекрасный, Но воздержитесь на сей раз. Здесь слог письма весьма опасный! Итак, не трогать, прошу вас. Что ж, коли срать не хотите, То, так и быть, её прочтите. Но после будете жалеть: Придётся долго вам краснеть!

Пролог

Природа женщин сотворила, Богатство, славу им дала, Меж ног отверстье прорубила, Его п***ю назвала. У женщин всех п***а — игрушка Мягка, просторна — хоть куда, И, как мышиная ловушка, Для нас открыта всех завсегда. Она собою всех прельщает, Манит к себе толпы людей, И бедный х*й по ней летает, Как по сараю воробей. П***а — создание природы, Она же-символ бытия. Оттуда лезут все народы, Как будто пчёлы из улья. Тебя, х*й длинный, прославляю, Тебе честь должно воздаю! Восьми вершковый, волосистый, Всегда готовый бабу е*ь, Тебе на лире голосистой До гроба буду песни петь. О, х*й! Ты дивен чудесами, Ты покоряешь женский род, Юнцы, и старцы с бородами, И царь державный, и свинья, П***а, и б***ь, и грешный я…

Дом двухэтажный занимая, У нас в Москве жила-была Вдова, купчиха молодая, Лицом румяна и бела. Покойный муж её мужчина Ещё не старой был поры, Но приключилась с ним кончина Из-за её большой дыры. На передок все бабы слабы, Скажу, соврать тут не боясь,

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Источник

Ой, девки, беда в нашем переулке

Деревенский весельчак и балагур, Мишка Безкостюк, гармонист, плясун и исполнитель великого множества матерных частушек, слыл в округе личностью незаурядной и творческой.

Душа любой компании, заводила и генератор безудержного веселья. Там, где Мишка, ребята – туши фонарь! Животы свои берегите, надорвать от смеха можно запросто, коли сил хватит от начала до конца его импровизированный концерт прослушать.

Мишка в деревне работал электриком. Работа не пыльная, но ответственная. Ладно, по земле бы только ходить, а вот, ежели, на столб электрический вскарабкаться, при помощи когтей железных, оглядеть, с высоты воробьиного полета, деревеньку свою, так поневоле душа развернется, и ты, сам того вроде и не желая, вдруг громко так, запоешь:

— Космонавты, космонавты приземляются везде. А мой милый приземлился у соседки на “звезде”.

По правде сказать, Мишка спел эту частушку, кряхтя от боли, и потирая ушибленные места, уже на земле, когда рухнул вместе с подгнившим столбом наземь. Еще довольно удачно приземлился, хоть и не у соседки.

А вообще то, этот высокий, красивый парень с копной, черных, вьющихся волос, доставшихся ему в наследство от деда, старался петь свои частушки только под собственный аккомпанемент гармошки своей. И всегда по заказу гостей, собравшихся послушать своего земляка.

И вот ведь закавыка, то, какая, у нас получается. Частушки Мишкины сплошь с картинками, так что извините, наиболее значимые слова, в которые и заложен смысл частушки, придется в рассказе заменять, искажать и брать в кавычки. Понятливые читатели враз сообразят, как на самом деле пелась частушка, ну, а особам впечатлительным, и возраста совершеннолетия не достигшим еще, лучше вообще отказаться от дальнейшего чтения рассказа этого.

— Из колодца вода льётся, через желоб сочится. Хоть и плохо мы живем, а “играться” хочется.

— В Ярославскую тюрьму залетели гуленьки. Залететь то, залетели, а оттуда “опаньки”.

— По деревне мы идем, не стукаем, не брякаем. Кому окошко разобьем, кому ребенка сляпаем.

— Разнесу деревню “буем”, до последнего венца! Не пой, сынок, военных песен, не расстраивай отца.

Надо признать, что до службы Миша Безкостюк, был очень даже скромным парнем, застенчивым даже. Девчонок, так за километр обходил стороной, чем вводил их в большое недоумение. Неуж, мы все такие страшненькие, что ни одна из нас не глянется этому красавцу, думали они.

А вот после службы парня как подменили. И куда только делись его скромность и застенчивость! А тут еще дружок с гармошкой попался на пути его. Несколько уроков игры, на этом народном музыкальном инструменте, с обязательным протиранием кнопочек водочкой, и процесс пошел, прям как на дрожжах, или как по маслу, даже.

— Девки спорили на даче, у кого она лохмаче. Оказалось, что лохмаче, у самой хозяйки дачи.

— Моя милка одурела, стала трактор изучать. На моём “бую” училась, скоростя переключать.

С каждым уроком, с каждым прожитым днем, мастерство гармониста-частушечника повышалось, пополнялся и частушечный запас.

— Ты скажи мне, дорогая, кто ты, Ц или не Ц? Если Ц, давай в сарае, а не Ц, так на крыльце.

Ожили девчонки, ты погляди, Мишка то какой стал, наперебой, еще пуще прежнего, перед ним свои прелести демонстрировать начали. То передом, то задом, перед ним крутятся, когда каблучками дроби выбивают, под его гармошку на гулянках.

Женщины, и те, вспомнив про молодость свою, в круг спешат тоже, свои частушки, порой, не уступающие, Мишкиным, не забывают вставлять в этот перепляс. Кто-кто, а они то толк в частушках лучше всех знают.

— Ты подружка так и знай, тем, кто хочет, всем давай. Не фарфоровая чашечка, не выломится край.

Одна плясунья заводит подружку свою:

— На окошке два цветочка, голубой, да аленький, ни за что я не сменяю, “буй” большой, на маленький.

А у той, уже ответ на это давно заготовлен:

— На окошке два цветочка, голубой да аленький. Лучше маленький стоячий, чем большой, да вяленький.

— В санатории была, ох, как мне понравилось! Восемь коек поломала и домой отправилась.

— Ох, девки, беда, в нашем переулке! Жена мужу отдалась, за четыре булки.

— Трактор едет, трактор пашет, тракторист платочком машет. Из-за дыма не видать, дать ему, или не дать.

— У кого какой милёнок? У меня, мастеровой! В одну ночку, сделал дочку и с кудрявой головой.

— Ты не прыгай, серый заяц, по зеленому лужку. Потому, что здесь давала, я любимому дружку.

— Мой милёнок у крыльца, утром ловит жеребца. А я рядом бегаю, ловлю кобылку пегую.

— Дорогой мой, Яшка! Под тобою тяжко. Дай-ка встану, погляжу, хорошо ли я лежу.

А напрасно, выходит, красовались девушки перед гармонистом, показывая свои прелести и способности. В плясках и пении, конечно, показывали. Неожиданно для всех в селе, привез Миша свою суженую, свою невесту, из какого-то дальнего села, что оставалось для всех загадкой, как он вообще то, про ее существование, смог узнать. Поговаривали, что переписывался с ней, когда служил еще.

Звали девушку Зиной. Тихая, скромная девушка. Ни певунья, ни плясунья совсем. Бывало, когда Михаил наяривает свои частушки, все со смеху валятся, а она сидит рядышком и только улыбается. Скорей всего, не частушкам даже Мишкиным, улыбается, а глядя на людей, веселящихся.

— Маня с Ваней мылись в бане. Ну, а там жара была, Ваня яйца все ошпарил, Маня “женю” обожгла.

— У кого, какая баня? У меня еловая. У кого, какая девка? У меня хреновая.

— Неужели это будет, неужели я женюсь. Неужели, в самом деле, я досыта …усь.

— Вышел в круг, махнул рукой. Ты откуда “кум” такой? Из деревни Блудово. А ты, “кума”, откудова?

— Передвинули часы в Ярославской области. Раньше “он” вставал в постели, а теперь в автобусе.

Совхоз, как только Михаил привез Зину в село, выделил молодым квартиру. Не фонтан, конечно, но жить можно, вполне даже приличная квартирка. Целых три комнатки с кухней, небольшие, но вполне уютные. Братья-азербайджанцы, в те годы, бригадами целыми, такие дома в селах строили. Где нормально, а где и не очень. Хорошо.

А в селе, откуда Мишка Зину привез, оставалась жить ее мать, теща, стало быть, Мишкина, Екатерина Андреевна. На семейном совете и порешили единогласно, что перевозить надо ее сюда. А что? Места всем хватит, тем более скоро пополнение в семье ожидается.

Сказано – сделано. Вскоре в селе появился новый житель, статная, седоволосая женщина, с остатками былой красоты на лице. Да и во всем теле тоже. Это Мишка еще тогда заметил, когда свататься приезжал к ним.

И всем хороша была тёща. Кроме одного, но это как серпом, по Мишкиному пейджеру. Она категорически невзлюбила зятевы концерты с частушками.

— Михаил! Ты же взрослый мужик, вон скоро отцом станешь, что ж ты себя и нас позоришь! Срам то какой, орешь на всю деревню похабные частушки и думаешь, что это хорошо! Срам и еще тыщу раз срам! Бросай это всё и за ум берись!

Ё – моё! Вот, блин, привез на свою голову, блюстительницу целомудрия и нравов. Ну, я ей покажу, кто в доме хозяин! Это он не вслух, это он про себя так потихоньку подумал. Взял в руки гармонь свою, сел на чурку в ограде и затянул страдания. Громко затянул так, чтобы некоторые слушательницы даже в горнице услышали, как его музыкальная душа плачет. И коли мазь пошла, высказать тёще всё, что он про всех тёщ, вместе взятых и про свою, в частности, думает.

— Эх, тёща моя, дай опохмелиться! Твоя дочка, подо мной, плохо шевелится!

Нет, не годится. Зинка то здесь с какого бока, совсем не причем она. Хорошо, что целомудренная теща частушек не знает, а то могла бы ответить, примерно вот в таком духе.

— Эх, зять, ты мой зять! Что-то мне не верится. Под хорошим мужиком и щепка зашевелится.

Ничего, у меня другие в запасе есть.

— К теще в гости я попал. Суп гороховый хлебал. Потом с улыбкой на устах, целый день сидел в кустах.

— Влезла теща на березу. А береза гнется. Я снимать ее не стану, может на…вернется.

— Эх, теща моя моя! Полушубок стёганый! Неужели я не стою, твоей дочки …. Стоп! Стоп! Опять про жену. Нехорошо получается. Что-то заклинило. Про тещу, все частушки разом из головы вылетели.

Входная дверь открылась. На пороге появилась Екатерина Андреевна. Подбоченясь, она изучающе оглядывала своего музыкального зятя, силящего вспомнить хоть одну, подобающую случаю, частушку. Уже по второму разу проигрыш играет.

— Михаил Анатольевич! Ты не мог бы прекратить это безобразие и зайти в дом. Нам нужно серьезно обсудить одну важную проблему. Касающуюся, в том числе и тебя. Причем, в первую голову.

— Ну, понеслась по кочкам! Всё забываю спросить у Зинки, кем же всю жизнь проработала ее матушка, и куда они дели, в конце концов, папашку своего,- пронеслось у Мишки в голове.

В зале, за столом, рядышком сидели мама с дочкой. Пустой стул стоял напротив.

— Ага. Революционный суд в неполном составе. До сталинской тройки одного человечка не хватает. Валяйте, я и в таком составе, на все согласен.

— Ох и балабол ты, Михаил Анатольевич, как я погляжу. И за кого ты, дочь, замуж вышла. Артист, с погорелого театра, или с большой дороги, что одно и тоже, по сути.

Так вот. Сегодня ко мне посыльная из сельсовета прибегала. Звонили из города, с торговой базы. Стоит там новенький “Москвич-412”, мне пришел, на моё имя. Так вот я сейчас на распутье, или мне выкупать его, или отказаться.

Я бы могла его выкупить для вас, и деньги у меня есть на него, но только с одним условием. Ты, Михаил Анатольевич, должен навсегда прекратить петь эти дурацкие, похабные, частушки. Навсегда. Если не сможешь, скажи мне сразу, и я откажусь от покупки. Подумай и ответ дай. Только недолго размышляй.

— Так я, так мы, так чего мне размышлять то. Это же моя голубая мечта. Несбыточная. Хоть и права уже сколько лет валяются. Какой же дурак откажется от такого, да Зинуля? Завязываю я с частушками, прям с этой самой минуты.

Вскоре по селу прокатились две новости. Одна новость прокатилась по деревне, в виде новенького, оранжевого “Москвича”, за рулем которого восседал улыбающийся Мишка Безкостюк, а рядом, рядом то с ним, его любимая теща, Екатерина Андреевна. Женушке Зине пришлось, в ее интересном положении, сзади угнездиться.

Вторая новость взбудоражила деревню, никак не меньше, чем этот первый “Москвич”, появившийся в деревне. Враз, прекратились Мишкины концерты с частушками. Сидит он, бывало, у кого-нибудь на вечеринке, рядом с Зиной рядышком, улыбаются оба, смеются даже, но гармонь в руки, как не упрашивай, так и не возьмет.

Хоть и тещи рядом нет. Некогда ей, нянчит маленького Безкостюка. Волнуется бабка. Прислушивается. Голосистым, однако, будет, ой,не дай бог в отца, частушечником. А у бабки нету больше ни средств, ни связей, чтобы и внука ублажить, как батю его в своё время.

Вот на этом и позвольте закончить рассказ, про деревенского гармониста-частушечника, Мишу Бескостюка. Уж не обессудьте нас, если что не так. И за частушки тоже. Хотя жаль, конечно. Самые ядреные то за кадром пришлось оставить. Ну, да ладно, чего уж там.

Источник

Да, нечего и сравнивать, и солнце ярче было, и трава зеленей. И это правда, уплыли годики-пароходики, назад не вернуть.

Помниться, соревновались мы, пацанва, в обзывалках. Патриотами каждый своего поселения были. До драк с красненькими сопельками дело доходило. Моя родимая деревушка Фатьянково в двадцать четыре избы и в два рядочка банек и амбарьев, да ещё в десяток мазанок была основана предками по берегу речушки Курач.
Нас, её жителей, сверстники из соседних деревень «лягушатниками» прозвали. И по праву. Очень уж впечатляющими концерты квакушек по летам в нашей долине были. На разные голосовые регистры. Особенно по утрам и вечерам. Вот и распевали нам при встрече соседи: «Бо-лот-ники, ля-гушат-ники!».

«Косолапиками» числилась у нас ребятня из деревеньки Медведково. Тут-то уж, кажется, всё понятно, хотя в округе не то что медведей, леса настоящего не сыскать, кроме смешанных перелесков и, похожих на парки, дубрав.

А вот жителей центральной усадьбы, села Шпилёво, кажется, никак и не дразнили. Наоборот, от того, что оно на высоком холме ещё и беленькой церковкой обозначено было, стишок-припевку такую кто-то сочинил:

— А Шпилёвское село на блюдечке расцвело.

Сгущаются летние вечерние сумерки. Мы с бабушкой сидим на завалинке родимой избы и будто слушаем тихую, умиротворяющую вечернюю песню самой деревеньки. Из низины, от реки, от толстенных косматых ив, от трёхслойного пирога тумана воздух доносит запах тальника и йодистый привкус осоки.
Хозяйки подоили коров. Люди отужинали. Деревня отходит ко сну, а молодёжь на гулянку, к амбарьям, только ещё собирается. Тишина, нарушаемая редкими обрывками приглушённых разговоров и перестуков с проулков, словно растворяется в нагретом за июльский день воздухе. Из пахнущей молоком и мёдом лужайки слышны лишь прерывистые серии стрекотанья сверчка. Затих и лягушачий хор. Только пара неугомонных солистов попеременно и со всё убывающим усердием надувают свои горловые мешки.

Куда бежишь, тропинка милая,
Куда зовёшь, куда ведёшь?
Кого ждала, кого любила я,
Уж не догонишь, не вернёшь.

До конца жизни батя мой не забывал, как голодно было в Гороховецких учебных лагерях, сразу после призыва. А было ему тогда чуть больше семнадцати лет. За сотни километров добиралась до Гороховца наша бабушка Анна с котомкой сухарей для него.

А в День Победы, сидя под чёрной тарелкой репродуктора и слушая Москву, захмелевший отец потихоньку напевал, всё повторяя две строчки припева из песни пилотов «Пора в путь-дорогу»:
Следить буду строго,
Мне с верху видно всё,
Ты так и знай.

В начальной школе главной нашей песней была советская пионерская, со словами первого куплета:

— Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы пионеры, дети рабочих.
Близится эра светлых годов,
Клич пионера: «Всегда, будь готов!

В старших классах программными стали для нас тезисы уже комсомольского гимна:
-Я в мир удивительный этот пришёл
Отваге и правде учиться.
Единственный друг, дорогой Комсомол*,
Ты можешь на нас положиться.

Ну, а когда вышли на большую дорогу жизни, звали нас на свершения во имя любимой Отчизны слова знаменитой песни о Родине. Помните, ровестники:

Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.

Думаю, от того, что не часто видели мы своих родителей отдыхающими, тем более поющими и пляшущими чётко отпечаталась в моей памяти деревенская свадьба.
Любое гулянье и, конечно, одна из самых ярких картин уходящей народной жизни – свадьба, не обходились тогда без весёлых наигрышей гармошки и пляски под них с исполнением частушек-припевок. Это-ли не глубинная народная поэзия!

Начало семидесятых годов прошлого столетия. Нижегородчина. Осень. Моя родимая деревня. Просторная деревенская изба. Свадьба. Меня с братиком и соседским парнишкой Витькой усадили на печке, чтобы мы под ногами не путались, да и под приглядом были. А уж мы-то за всеми, ну очень внимательно приглядывали, всё подмечали. «Прикольно», как сейчас бы сказали, было наблюдать за взрослыми, которые дурачаться, как маленькие, потешаются друг над другом и даже хулиганят.

Собрались гости на второй день. Молодых разбудили, горшки побили. Чисто – начисто подмела «молодая» пол. Выпили свадьбяне, закусили и вот уже развернул украшенными бумажными цветами да шёлковыми лентами русскую гармошку дядька Женя Зёрин, кудрявый гармонист–заводила, пробежался по кнопочкам, да и грянул плясовую. И пошла дроби бить деревня, не жалея пол.

Вышла на середину избы самая шустрая да голосистая бабёнка.
С первой дроби попала в такт плясунья:
— Вот она и заиграла
«Двадцать пять на двадцать пять»
Вот она и загуляла
Наша свадебка опять.
И тут же немного охрипшим голосом подхватил удалой гармонист, приглашая к разговору всю свадьбу.
Наша шаечка-пятёрочка,
Гуляй, гуляй, гуляй!
Нашу шаечку-пятёрочку
Никто не задевай!
Сработало приглашение, и вот задушевная подруга первой плясуньи ответствует аккомпаниатору:
Гармониста я любила,
Гармониста Шурочку
Он играл, а я держала
Хромову тужурочку.
После такого вольного обращения не выдержала, пустилась в пляс зазноба Сашки-гармониста, по-свойски выписывая дуги подолом цветастого, крепдешинового платья рядом с входящим в силу голосистым инструментом.
У милого моего
Поговорочка на «о»
Он на «о» и я на «о»
Скоро буду я его.
Изрядно захмелевший на старые дрожжи невзрачный мужичонка в помятой небесного цвета рубахе, вдруг сорвался с лавки и заорал, притопывая:
Ох, ты, да ох, ты!
Все надели кофты,
А мы руки под бока
И танцуем гопака.
Вышедшая первой плясунья, постукивала каблучками, поощряя вышедшего мужчину, но всё же заметила ему:
Твои ноги кривоноги,
Ничего не топают
Погляди – ка на мои,
Как они работают.
И тут же, обращаясь к парням и молодым мужикам:
У меня милого нет
Нет ли подходящего.
Не найдётся ли у Вас
Какого завалящего?
Нет. Не подействовало. Отмахнулась мужская компашка от назойливой бабёнки и продолжала обсуждать, похоже не свадебные, а рабочие механизаторские проблемы. Но не на ту нарвались, тут же «отлуп» получили:
Уж кого – кого любить,
Ну, а этих нечего.
Надо – надо дроби бить
Эти – дремлют с вечера.
Ну вот и заявлена тема плясовых переговоров. Одна по одной и парами выходят плясать девки и бабы. Обращаясь к молодым:
С неба звёздочка упала
На прямую линию.
Меня милый записал
Да, на свою фамилию.
И ещё:
Я любила тебя, миленький,
Любить буду всегда,
Пока в морюшке до донышка
Не высохнет вода.
Постепенно формируется две группы пляшущих – по родству и дружбе. Вышедшие первыми две плясуньи лидируют, развивая тему «Про милого»:
Милый Коля дрова колет,
Я полененку кладу.
Неужели милый Коля
За тебя не попаду?

Узка юбка, узка юбка
Уже бы, не хуже бы.
Меня милый обнимает
Туже бы, не хуже бы.

Я любила по пяти,
Любила по пятнадцати.
Я любила целоваться
Раз по девятнадцати.

Что ты милый редко ходишь? –
На неделе восемь раз
Если кажется далёко,
Приходи, живи у нас.

У милОго спрос огромный-
Всё боится бедноты.
Не из каменного дома,
Ягодиночка, и ты.

С неба звёздочка упала
Четырёхугольная,
С милым редкие свидания,
Я и тем довольная.

Меня милый не целует,
Говорит, что маленька.
Пусть парнишка не балует –
Встану на завалинку.

А я по берегу гуляла,
Берег осыпается.
Я беззубого люблю,
Лучше, не кусается.

С рафинадом выпью чаю
Из большого чайника.
Хочу зАмуж, примечаю,
Важного начальника.

А мне милый изменил,
Знать, я ему не сужена.
Только жаль, что прогуляла
Сто четыре ужина.

Меня сватать приезжали
Под серебряной уздой.
Пока пудрилась, румянилась
Уехали к другой.
Гармонь уже не выговаривает полнокровных аккордов, только намекает их то ладами, то басами, гульба сама ведёт её за собой:
Я у мамы одна дочь.
Ручки мои белые.
Только знаю завлекаю,
Да измену делаю.

У меня милёнок был,
Звали его Михаил.
Может помните такого,
Рот разинувши ходил

На дубу сидит ворона,
Кормит воронёночка
У какой-нибудь вороны
Отобью милёночка.

А мне милый изменил,
К изменённой подходил.
Знать лУчшего характера
Нигде не находил.

У меня милёнка два –
В том конце и в этом.
Одного люблю зимой
А другого – летом.

Проводи меня домой
Тропкой небороненой.
Милый мой, милый мой,
На сердце уроненный.
И вновь только намекает гармошка первый да последний такт, всё остальное поёт-выговаривает слаженная компания:
Я соперницу свою
Через поле узнаю.
Юбка узкая, длинная,
Походка журавлиная.

Посажу рябинушку
Во сырую глинушку.
Завлеку, гулять не буду,
Пусть посохнет зимушку.

Ой подружка моя Таня
Что же ты наделала?
Я любила, ты отбила,
Я бы так не сделала.

И ещё:
У реки, на камушке
Девчонка умывалася.
За меня, за хулигана
Замуж собиралася.
Охотно подхватила женская половина жестковатые, хулиганистые куплеты. И заходила изба ходуном:
Из нагана выстрел дали,
По реке пошёл туман,
Буйну голову повесил
Наш весёлый атаман.

Меня резали резаки
Во дворе у стулика.
Тёща вышла и сказала-
Режьте его жулика.

Нас побить, побить хотели,
Всё нас побить пыталися.
А мы, ведь, тоже не сидели-
Тоже дожидалися.

Я товарища зарезал
В чистом поле на меже.
Молодая кровь горячая
Застыла на ноже.

Стонет, стонет сине море,
Стонет озеро Байкал.
Ох напрасно я влюбился,
Ночки тёмные не спал.

Ночки тёмные, осенние
Дожди частые льют.
Глазки серые, весёлые
Спокоя не дают.

Не один я, не один
К тебе милая ходил,
Одному мне было скучно,
Я товарища водил.

А я у Шурочки в тужурочке
Перчаточки забыл.
Дорогая моя, Шурочка,
Не сказывай, что был.

Атамана у нас нету,
Атаман в сырой земле
И теперь без атамана
Нет и выхода нигде.
Хоть подпели женские голоса этот невесёлый куплетец, но с безысходностью сюжета явно не смирились и продолжили свою тему:
Я любила по пяти
Любила по пятёрочке
А теперь моя любовь
В зелёной гимнастёрочке.
Согласились мужики с заявленной темой:
А вам, кудри завиваться
Лишь с весны до осени,
Как почуете солдатство,
Завиваться бросите.
И понеслась повестушка о проводах, о службе в Армии Советской, о разлуке и о любви, конечно:
Милый в Армию поехал
В сельсовете наказал:
-Не расписывайте девушку,
С которой я гулял.

Милый в Армию поедешь
Не вставай на тормоза,
А то скоро позабудешь
Мои серые глаза.

Ох, полюбила я танкиста,
В лес гулять меня возил!
Вот от такого рОмана
Вся роща переломана.

Не писать бы тебе писем,
Не ломать карандаша,
Всё равно любовь по письмам
Не бывает хороша.

Милый пишет и наказывает –
Милая моя,
С кем гуляешь, так отказывай –
Приеду скоро я.

Полюбила я милого,
Думала, что генерал.
А на утро в окна вижу
Генерал коров погнал.

Девки любят лейтенантов,
Бабы любят шоферов,
Девки любят из-за денег,
Бабы любят из-за дров.

Брат на брата поглядели,
Покачали головой.
Брат забрили, брат забрили
Наши головы с тобой.

Подхожу к родному дому,
Дом не весело стоит.
СобратА моя котомочка
На лавочке лежит.

Ты не вой, не вой волчица,
На крутой горе в норе.
Мне и так уж надоело
На чужою стороне.

А у реки, у Невушки
Коней поили девушки,
Белоногого коня
Поила милая моя.

Через речку мостик был,
Да я гулять туда ходил,
Тропочку наладили,
Гулять меня отвадили.
Когда вышли в круг пяточек хмельных мужичков, ярче заблестели глаза у женщин. Разрумянились, разогрелись бабёнки и с ещё большим задором постукивали каблуками по уже изрядно побитым половицам.
Неутомимая солистка вдруг выдала частушечку с «картинкой». Такие припевочки называли ещё «срамными» или «матерными», но без них второй день свадьбы не обходился. Нас, «мелких» зрителей с печки не очень вежливо попросили удалиться, но мы, конечно, нашли возможность и подсмотреть, и подслушать.
Старушки-глядельщицы, будто-бы с укоризной, покачивали головушками в белых платках, но уши тоже навострили:
Задушевная подруженька,
Попросят, так давай.
Не фарфоровая чашечка,
Не выломится край.

На мне красная рубаха,
А в кармашке – тыща.
Перевозские бабёнки
Что-то ещё ищут.
Ответил Сашка-гармонист. Он доверил инструмент другу, а сам, приобнимая девок и баб, выплясывал в центре круга.
На всякую ядрёную частушку женщин мужики старались «отлуп» давать.
Я, бывало, всем давала:
Бобику и тузику.
А теперь лежу в больнице,
Хлопаю по пузику.

Я хотел, было, жениться
Числа двадцать пятого.
Мать женилку оторвАла
и куда-то спрятала.

Штаны чёрные, худые,
Больше нету никаких.
Блохи прыгают на пузе,
Я подсчитываю их.

Вспомни милый, как давала
В огороде, в лебеде.
Белый, вышитый платочек
Из кармана я тебе.

Когда дождик моросил,
Я у милочки просил.
А, как дождик перестал,
Она дала, да я не стал.

Мы, Шпилёвские ребята
Ох, лихая нация!
Двадцать девок завлекаем,
Чем не спекуляция?

Меня Коля целовал,
Да к стеночке притиснул.
Был в кармане троячок,
Он его и свистнул.

Сколько раз я уговаривал
Колхозного быка:
— Дорогой товарищ, Боря,
Не оставь без молока!

Ты не жми меня к берёзе,
Не целуй меня в засос.
У меня гипертония
И хронический понос.

Как-то шёл я вечерком,
Пел частушки с матерком.
Их по всей моей деревне
Разносило ветерком.

Едет поезд из Тамбова.
Дым валит густой-густой,
Не жени меня мамаша,
Погуляю холостой.

Бело платьице надену
Впереди со стрелочкой.
Пускай миленький походит,
Как лиса за белочкой.

Кабы старая сударушка
Была не по душе,
Не ходил бы в ночку тёмную,
Не спал бы в шалаше.

Ветер дует, ветер дует
Ветер дует с севера.
Киселёвские ребята
Чуть повыше клевера.

Ох, и баба у меня –
Не жил я спокойно дня.
Хоть бы в праздник пожалела,
Ненасытная холера!

А Сквозновские ребята
Из себя культуру бьют.
Из-за пазух блох таскают,
Будто семечки грызут.

За рекой высокий столбик
С телеграфной чашечкой,
Ох давно я не видался
Со своей милашечкой!

На окошке два цветочка:
Голубой да синенький
Лучше маленький стоячий,
Чем большой да хиленький.

Полюбила я его –
Чёрненького, кажется.
А он, рыжая собака,
Гуталином мажется.

Я пришёл в деревню вашу,
Брюки с напуском надел,
А на эти брюки с напуском
Никто не поглядел.

У меня милёнок лысый,
И куда его мне деть.
Если зеркала не будет,
Буду в лысину глядеть.

Никому так не обидно,
Как мне, горькой сироте.
Съел я рыбину живую,
Трепещится в животе.

Запевай-ка, дрУжка песню,
Мне не запевается.
Навернулся я со стога,
Рот не закрывается.

-Ты за что меня ударил
Железякой по плечу?
-Просто так тебя ударил,
Познакомиться хочу.

Кто-то выходит из весёлого искромётного круга, кто-то входит в него, меняются солисты, пришлось заменить подуставшего гармониста другим, но ещё долго выплёскивается из окон залихватский наигрыш и звенят русские деревенские частушечки-припевки.
При всём их разнообразии исполнители придерживаются плясового разговора, переходя от одной темы к другой. Вот вспомнили о родителях весёлые головушки:
Я пляшу, они не топают,
Подшитые мои.
Я гуляю, дома охают
Родители мои.

Голубые занавески
Заколю булавочкой,
Ох и трудно называть
Чужую тётю мамочкой.

Вот она, вот она,
Вот она и вышла –
Юбочка коротенька
Сама никудышна.

Не ругай меня мамаша,
Не ругай так грозно,
Ты сама была такая –
Приходила поздно.

Не ругай меня мамаша,
Что сметану пролила.
Мимо окон шёл Алёшка,
Я без памяти была.

Я у Коли в коридоре
Коридорничала.
Меня Коля целовал,
А я модничала…

Но нет, выплеснулась всё-таки свадебка через крылечко в проулок, тесно стало ей в просторной пятистенной избе. Взялись свадьбяне под руки, встали в три рядочка; развернул гармонист неутомимую тальянку и полилась песня раздольная да широкая по чистым проулкам. Гуляй Русь – матушка.
И приснись мне ещё, моя поющая деревня.

Источник