лучше к волкам чем к бартану
Яэль Бартана: «У меня разочарованная любовь к Израилю»
Художница из Израиля сказала в интервью ДАВИДУ РИФФУ, что она мечтает, чтобы ее страну можно было свободно критиковать, не опасаясь прослыть антисемитом
Яэль Бартана (Yael Bartana) — один из самых вдумчивых новых видеорежиссеров, появившихся недавно на международной арт-сцене. Ее мастерски смонтированные, часто лиричные видео исследуют вопрос: что значит сегодня быть израильтянином. Фильмы и фотографии Бартаны были показаны на многих биеннале и групповых выставках, включая «Документу-12», биеннале в Стамбуле (2005) и Сан-Паулу (2007). В прошлом году у нее открылась персональная выставка в P.S. 1 in New York. Об этом OPENSPACE.RU коротко писал здесь, а о Яэль Бартане здесь. Когда я созвонился с Яэль, она как раз готовилась открыть выставку в Сан-Франциско, в Музее современного еврейского искусства, но нашла время, чтобы поговорить о своих взглядах на искусство, политику и жизнь.
— Можно спросить, где ты выросла, где училась?
— Я выросла на севере Израиля, в Мошаве. Это сельскохозяйственный кооператив, где у каждой семьи свое хозяйство. То есть это не кибуц.
— Я где-то читал, что ты из сионистской семьи…
— (Смеется.) Как и большинство в Израиле. Я думаю, все, кто живет в Израиле, — сионисты. В этом и состоит идея сионизма — жить в Израиле и говорить на иврите. Кое-кто в Израиле сейчас против сионизма, но в 1930-е годы, мне кажется, так мало кто думал. Потому что никто не сумел предвидеть будущее государства Израиль.
Yael Bartana. Trembling Time. 2001
— Ты еще в детстве занялась искусством?
— Да нет. Подростком я немного интересовалась фотографией, но даже в арт-школе (я училась в арт-школе на фотоотделении, а потом на видео) я не очень-то хотела быть художником. Я все сомневалась… И, думаю, сомневаюсь до сих пор. Сразу после учебы, в 1996 году, я поехала в США и провела полгода в Сан-Франциско без особой цели. Просто хотела быть как можно дальше от Израиля. А потом, уже в Нью-Йорке, я больше включилась в израильскую политику и нашла людей, с которыми можно было об этом говорить. Это вызвало массу вопросов. Но я к тому моменту как художник четыре года ничего не делала. В 2000 году снова решила стать художником и заняться вещами, которые для меня важны. Я получила грант на работу в Голландии — это давало финансовые возможности, и я могла быть физически ближе к Израилю.
— Тогда-то ты и начала ездить в Израиль и снимать там? И Израиль стал для тебя центральной темой?
— Это было время, когда я решила разобраться со своей собственной биографией. Я хотела понять, как люди в Израиле становятся такими, какие они есть. Это были вопросы о личности и коллективе. Например, как так получается, что люди в Израиле так легко становятся солдатами? Никто этого вопроса не задавал. В мое время, по крайней мере. Сейчас всё уже немного по-другому. Но военная служба — это часть жизни любого гражданина в Израиле. Государство формирует вашу личность при помощи специальных ритуалов. Возьмем, к примеру, минуту молчания в день памяти погибших солдат и жертв террора, когда все машины на шоссе обязаны останавливаться [эту сцену Яэль Бартана сняла в своем фильме Trembling Time, 2001 ]. Или, например, подъем и спуск флага и мелодии, которыми это сопровождается. Или военный ритуал отдавания чести. Я начала думать об этих повседневных вещах и работать с ними. Потом уходила все глубже и глубже в своем исследовании социальных ритуалов.
© Courtesy Annet Gelink Gallery, Amsterdam. Sommer Contemporary Art, Tel-aviv
Yael Bartana. Kings of the Hill. 2003
— Как бы ты описала свою методику?
— Я старалась работать как антрополог, попавший в некое племя и изучающий его странные повадки. Например, для фильма King of the Hill («Царь горы») я каждую неделю ездила на пляж, куда израильские мужчины приезжают на своих джипах, а потом пытаются въехать обратно на берег и застревают в колее от своих же собственных шин. Каждую неделю у них одно и то же, я уже смотрела на них как на особое племя. Метафоры и символы тут появляются сами: тема оккупации [термин ООН. В официальной пропаганде Израиля находится под запретом. — Д.Р.] или, например, какое материалистическое в Израиле общество…
— Мне King of the Hill показался таким интимным, таким лиричным, полным любви и симпатии к этим абсурдным действиям …
— В красивых образах эстетика очень сильно работает, люди хотят на них смотреть. С уродливыми образами так не получится. Так функционируют медиа, так легко они манипулируют зрителем при помощи красоты. Сначала тебе просто нравится смотреть видео, потом ты задумываешься, что это значит. В этом, мне кажется, много власти. И, может быть, это вообще в моей природе — создавать красивые образы. Но там есть и ирония… Галит Эйлат [израильский куратор. — Д.Р.] однажды сказала, что у меня «разочарованная любовь» к Израилю…
— Ну, а Summer Camp, фильм, который был показан на «Документе-12»? Как он был сделан?
Yael Bartana. Summer Camp. 2007
— Я сняла этот фильм в 2006 году, сразу после того, как познакомилась с Джеффом Халпером (Jeff Hаlper), директором ICHAD, Израильского комитета против разрушения домов. Это активистская израильская группа, основанная в 1990-е годы. Она выступает против государственной политики Израиля по уничтожению палестинских поселений. Меня заинтересовало, что эта группа сопротивляется оккупации, но очень позитивно, конструктивно и ненасильственно — они просто строят дома палестинцам. Анархистское сопротивление, например «Анархисты против Стены» [официальное название в Израиле — разделительный барьер], всегда направлено на разрушение порядка. И хотя я это поддерживаю, но я заинтересовалась альтернативой такому деструктивному подходу. Так было и в фильме Wild Seeds [в этом фильме юные израильтяне играют в оккупацию и дерутся на фоне парадоксально прекрасного пейзажа. — Д.Р.], где речь шла о воображаемых и игровых актах сопротивления. Но здесь уже создаются факты. Джефф вообще-то антрополог, и он анализировал, что происходит в Израиле и как государство «контролирует рост палестинских поселений» тем, что разрушает их дома, что происходит с 1967 года. Деятельность ICHAD заставила меня подумать о методах пионеров сионизма. Один из их лозунгов гласил: «Мы пришли на эту землю, чтобы строить и встраиваться». Образы, которые создавало и распространяло Jewish Agency [в России больше известно как Сохнут — еврейское правительство до образования государства Израиль; позже организация, занимавшаяся иммиграцией и абсорбцией евреев из диаспоры. — Д.Р.], были всегда о строительстве. Так что для меня напрашивалось сравнение, и мне захотелось сделать «пропагандистский фильм», документирующий деятельность этой группы активистов. Для меня это также символ конца сионизма. Сионизм, который обещал евреям безопасную гавань, теперь восстанавливает дома для палестинцев. Так что я вошла с ними в контакт и все узнала об их летних лагерях, где израильские, палестинские и интернациональные активисты собираются вместе на две недели, чтобы восстанавливать палестинские дома в Восточном Иерусалиме. Я тоже приехала туда и снимала их десять дней.
— Музыка в этом видео взята из старого фильма…
— Это ремикс музыки из пропагандистского фильма 1935 года под названием «Aвода, или Труд» режиссера Хельмара Лерски (Helmar Lersky). Я хотела, чтобы даже те зрители, кто эти сионистские пропагандистские фильмы не видел, могли бы что-то почувствовать. Кроме того, это помогло, мне кажется, порвать с мейнстримными медийными образами современного Израиля и противопоставить им активистский героизм.
— Который сам по себе под вопросом.
— Конечно. У меня масса сомнений относительно левых в Израиле. Они кажутся такими слабыми и бессильными на фоне государственной политики… Но в то же время я ими восхищаюсь. Возьмем, например, B’Tselem. Они делают так невероятно много в вопросе прав человека. Или ICHAD. Но у меня есть сомнения и на этот счет тоже — насчет смысла этой деятельности. Это ведь своего рода активистский туризм. Приезжают люди на две недели, строят дом и уезжают. И это пропаганда одновременно. Но все равно, я думаю, это хорошо.
Yael Bartana. Summer Camp. 2007
— Многие говорят о «сложных» отношениях между государством Израиль и Палестиной, и я как-то не могу больше пользоваться этим словом. Не знаю, как объяснить, я вроде бы сама об этом говорю. Все действительно сложно, но, с другой стороны, проще некуда. Сейчас [разговор шел во время операции «Литой свинец». — Д.Р.] там происходит нечто абсолютно ужасное, причем давно, и… (долго молчит) Я не знаю …
— Как публика в Израиле реагирует на твои работы?
— Зависит от того, какая у людей политическая позиция. Большинство людей в культуре (и не только в современном искусстве) левые. Но если возникает тема успеха, люди могут реагировать негативно. Ну, типа, это так модно критиковать Израиль, к тебе все внимание приковано благодаря этому, и искусство у тебя европейское и для европейской арт-тусовки. Я такое много раз слышала, но мне все равно. Но при этом меня очень поддерживает местное художественное сообщество, я имею в виду, я там часто выставляюсь, и есть интерес к моей работе, к моему голосу.
— Ты говоришь, большая часть арт-сообщества придерживается левых убеждений…
— Да, но на мой вкус — недостаточно. Я бы хотела, чтобы было больше критического искусства, которое заставляло бы думать. Мне нравится, что делает арт-центр в Холоне, Ави Мограби снимает политическое кино. Хотелось бы, чтобы вокруг меня были художники, с которыми можно было бы поговорить. Но не получается. Я ведь тут не так много провожу времени.
Yael Bartana. Summer Camp. 2007
— А где проводишь? В Берлине, в Голландии?
— Сейчас я в США, у меня будет позиция в Bard Collеge под Нью-Йорком. Официально мое местожительство Нидерланды, но порой я в Израиле, а еще я часто живу в Берлине. (Смеется.) Странствующая еврейка.
— Возвращаясь к художникам в Израиле — есть ли такие, что поддерживают оккупацию? И войну?
— Мне неизвестны произведения искусства, которые поддерживали бы военных. Не думаю, что они есть. Но знаю, что тех, кто бы занял сознательно позицию против, в культурном сообществе недостаточно. А в искусстве большинство против.
— А что насчет диалога между израильскими и палестинскими художниками? Насколько эти два лагеря разделены? Или есть случаи сотрудничества?
— Диалог — это была бы утопия, лагеря очень разделены. Это трудный вопрос. Я уже упоминала Гилит Эйлат. Она работала с Рээм Фадда из Рамаллы и одним куратором и архитектором из Германии над проектом «Пограничные пространства». Это была попытка собрать вместе для дискуссии израильтян, палестинцев и европейцев. Я думаю, что на каком-то уровне получилось, но для израильтян это было трудно. Могу говорить только за себя: мне было трудно, потому что сказать я могла немного. У меня свое чувство вины, понимаешь?
— А что, кроме этой вины, мешает диалогу? Художники-то остаются художниками?
© Courtesy Annet Gelink Gallery. Amsterdam
Yael Bartana. Wild Seeds. 2005
— Ну да, мы художники, но израильские, и для нас это минус. Даже если мы искренне хотим встречаться и говорить о политике, критиковать и подвергать сомнению то-то и то-то, мы израильтяне, и это часть нашей идентичности. Может быть, это очень личное, но я и от других об этом слышала. Это очень трудно. Знаешь, как в США с политкорректностью — надо все время быть осторожным, следить, чтобы тебя не поняли неверно. Может быть, мне надо там [в Палестине. — Д.Р.] пожить подольше, потому что, чтобы узнать людей, нужно время, а к тому же (смеется) ты ведь знаешь, что такое художественная личность. Но это невозможно, израильтянам нельзя быть в Рамалле. Меня один раз там палестинцы арестовали. Было страшно.
— А что сами палестинские художники? Среди них много очень политизированных и, я бы сказал, националистически настроенных. Это ведь вопрос не только твоего чувства вины, но и крайней агрессивности противоположной стороны и другого понимания задач искусства…
— Да, иногда очень трудно. Oднажды у меня была совместная выставка с одной палестинской художницей. Так она даже не пришла на открытие, потому что я израильтянка. Я такую позицию не слишком уважаю. Но все равно для меня главное — нести политическую ответственность за то, что я делаю. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— То есть ты можешь себе позволить роскошь быть самокритичной…
— Да, у нас демократическая страна (смеется). В кавычках.
— Может ли искусство сделать нечто большее, чем оно делает сегодня? Может ли оно по-настоящему повлиять на общественное мнение?
© Courtesy Annet Gelink Gallery. Amsterdam
Yael Bartana. Wild Seeds. 2005
— Есть очень интересный фильм, «Вальс с Баширом» (см. здесь), который сейчас номинировали на «Оскар» как лучший иностранный фильм… Это потрясающе, особенно сейчас, после крайне агрессивной войны в Газе. Этот фильм — критика войны, причем он возводит все к ливанской войне 1982 года, когда ливанцы разгромили лагеря палестинских беженцев в Сабре и Шатиле, а израильская армия ничего не сделала, чтобы вмешаться. Интересно, что у нас можно заниматься самокритикой, но и монстром быть не возбраняется. Вроде shooting and crying.
— Но ведь и ты — часть той же системы?
— Верно. У меня ответов нет. И это очень неприятно, потому что ничего не меняется. Ты делаешь политическое искусство. Для кучки людей это важно, но в большом масштабе это ничего не меняет. Я думаю, надо изменить всю систему образования. Чтобы люди понимали, что возможны разные истории. Сейчас все изучают историю с позиции государства Израиль, но должна быть возможность рассказать и другую историю. Вот это было бы действительно важно. Но я не знаю, у меня сейчас очень трудный момент в моем отношении к искусству, в ощущении того, могу ли я реально что-то изменить.
— Ты в письме сказала, что искусство кажется тебе бесполезной штукой. На твоем сайте я не нашел ничего, кроме слова «Хватит!» и линка на сайт отказников — израильских солдат, которые отказываются воевать в Газе или на оккупированных территориях. У меня было такое чувство, что ты практически объявила забастовку. Ты считаешь, что сейчас так нужно поступить?
— Я просто чувствовала, что должна поступить так. Я не особенно сомневалась. Просто однажды проснулась очень расстроенной. Причем по-другому, чем обычно (долгая пауза).
— Я думаю, это эффективное послание, единственная адекватная реакция. Очень трудно делать искусство, когда медиа так перенасыщены. Может быть, сейчас вообще не время для искусства…
© Courtesy Annet Gelink Gallery
Yael Bartana. A Declaration. Video. 2006
— Да, наверное, это была забастовка в каком-то смысле. Я вернулась в свою квартиру из Германии и не выходила из дому три дня, не хотела никого видеть. Была как в бункере. А потом ко мне зашел польский художник и кинематографист Артур Жмиевски и сказал: «Во время войн искусство не важно». И мы решили сделать клип об антивоенной демонстрации в Яффе, но у нас его не взяли на выставку — на том основании, что он недостаточно художественный оказался. Но мы не хотели делать искусство. Мы хотели что-то сделать.
— В России большинство людей поддерживают операцию «Литой свинец», даже если у них и возникают сомнения. А в Германии многие считают невозможным критиковать Израиль, потому что не хотят обвинений в антисемитизме. Такова позиция многих левых, которые очень осторожны и говорят — не важно, мы поддерживаем Израиль…
— Поддерживают жертвы среди мирного населения?
— Нет. Но отказываются выступить с острой критикой.
— Я бы очень хотела, чтобы люди были более внимательны и не путали эти вопросы. Критика Израиля не обязательно есть антисемитизм! Я бы очень хотела, чтобы эти вещи отделили друг от друга.
— Итак, подводя итоги: ты думаешь, мы достигли дна безнадежности? Может ли быть, что ситуация улучшится? Может быть, изменится общественное мнение? Когда люди поймут, что происходит?
— Надежда есть! Это Обама (мы оба смеемся). Он наш новый волшебник. Если серьезно, то не знаю. Правда. Я думаю, проблема в том, что страх мотивирует людей к действию. Страха в мире так много… Не знаю, куда это приведет. Если ничего не делать, а только говорить «Израиль — фашистская страна» и при этом повторять все старые левые лозунги, то ничего хорошего не будет. Правда, мы ведь евреи, разве нет? Я имею в виду, какие из нас оптимисты?
Сан Франциско — Москва
28 января 2009 года
Лучше к волкам чем к бартану
На оптико-механическом заводе и в кинотеатре Салют представлена работа
«Две минуты до полуночи» (2021)
Предоставлено Annet Gelink Gallery, Амстердам; Sommer Contemporary Art, Тель-Авив; Galleria Raffaella Cortese, Милан; Petzel Gallery, Нью-Йорк; Capitain Petzel, Берлин
В проекте « Две минуты до полуночи» предпринята попытка дать ответ на вопрос «Что, если бы миром правили женщины?» По сюжету правительство вымышленной страны, состоящее из одних женщин, должно выступить против надвигающейся ядерной угрозы со стороны иностранного государства. Группа вымышленных персонажей вместе с реальными женщинами-экспертами в сфере обороны, права, политики и психологии размещается в демократической «Комнате мира», зеркально отражающей токсично-мужественную «Комнату войны», отсылающую к сатирической кинокартине Стэнли Кубрика о холодной войне «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу». Женщинам суждено решить, как поступить в сложившейся ситуации.
Фильм «Две минуты до полуночи» является заключительным этапом четырехлетнего гибридно-экспериментального проекта под названием «Что, если бы женщины правили миром», в котором автор анализирует феномен геополитических игр и представляет нам альтернативу мужскому дискурсу власти.
Яэль Бартана родилась в 1970 году в Израиле. Она — художница, кинорежиссер и фотограф. Темой ее фильмов, инсталляций и фотографий, часто становится национальная идентичность сквозь призму политического воображения. Взяв за отправную точку национальное самосознание и традиции, художница исследует церемонии, общественные ритуалы и развлечения, которые призваны подтвердить коллективную идентичность национального государства. Бартана изучает их с помощью «предварительных действий» — изображений возможных и все же воображаемых событий. Они отражают нашу реальность: предлагают альтернативное настоящее и возможные варианты будущего, сравнивают правду и вымысел, ставят перед зрителями их личные и коллективные обязанности.
В 2011 году Бартана представляла Польшу на 54-й Венецианской биеннале с трилогией «And Europe Will Be Stunned». Этот проект исследует историю польско-еврейских отношений и их влияние на современную польскую идентичность.
Трилогия дала начало еще нескольким крупным проектам: «Inferno» (2013) о разрушении Третьего Храма в Сан-Паулу, «True Finn» (2014) о национальной идентичности финнов и «Tashlikh» (2017), визуальная медитация, которая собирает личные вещи, которые напоминают об ужасах прошлого и настоящего.
В последние годы Бартана расширяет свою художественную практику и экспериментирует с различными формами: звуком, скульптурой и театром. Она продолжает работать над проектом «What If Women Ruled the World » (2016-). Он сочетает в себе вымышленные события и реальных участников, тем самым создавая особую среду для действий и исследуя возможные альтернативы миру, где доминируют мужчины и традиционная власть. «The Undertaker» (2019) и «Two Minutes to Midnight» (2020) стали продолжением этого проекта.
Фото Birgit Kaulfuss
Яэль Бартана, 1970
Нидерланды / Германия