ложится мгла на старые ступени о чем книга
Как устроен роман «Ложится мгла на старые ступени»: рассказывает Олег Лекманов
Продолжается курс «История новейшей литературы: 10 главных романов конца XX — начала XXI века» Дирекции образовательных программ Департамента культуры Москвы. «Афиша Daily» публикует конспект лекции Олега Лекманова о книге великого филолога Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени».
Доктор филологических наук, профессор, преподает в НИУ ВШЭ. Автор книг о Мандельштаме, Есенине (совместно с Михаилом Свердловым) и русском акмеизме, один из составителей полного собрания сочинений Николая Олейникова. Комментатор произведений Катаева, Пастернака, Бунина и Коваля.
Александр Павлович Чудаков (1938–2005) окончил филологический факультет МГУ и со временем стал одним из лучших в своем поколении ученым-гуманитарием. Он написал несколько прекрасных книг, без которых невозможно представить филологическую науку, — в первую очередь, серию книг о Чехове, сборник статей о предметном мире в литературе, начал работать над тотальным комментарием к «Евгению Онегину». Также отметим мемуары-диалоги Чудакова с учителями в науке: Виктором Виноградовым, Лидией Гинзбург, Михаилом Бахтиным, Виктором Шкловским.
За прозу он взялся довольно поздно. Единственная законченная прозаическая вещь Чудакова — роман «Ложится мгла на старые ступени». Не лишена драматизма история его публикации: после нескольких отказов роман согласились напечатать Н.Б.Иванова и С.И.Чупринин в журнале «Знамя». В 2001 году «Ложится мгла на старые ступени» была опубликована в издательском доме «Олма-пресс», вошла в шорт-лист «Букера», но тогда осталась без награды. Справедливость восторжествовала в 2011 году, когда роман получил «Букер Букеров» — премию за лучшую книгу десятилетия. Сегодня я хочу выступить не в роли критика, расхваливающего роман (уже сам его выбор в качестве произведения для разбора говорит о моей оценке), а в роли филолога, то есть попробую предложить ключ к тексту, позволяющий взглянуть на весь роман как на единое целое.
Отправной точкой для моих рассуждений пусть послужит вот этот небольшой фрагмент из телевизионного интервью Александра Павловича: «Мы существуем в хаотическом и раздерганном мире. Этому мировому хаосу и абсурду мы должны сопротивляться по мере своих сил. Сопротивляться и пытаться внести в мир если не гармонию, то хотя бы ясность, четкость и известную долю рационализма». Вот автор и изображает в своем романе людей, пытающихся противопоставить хаосу и абсурду порядок, осмысленность и структурность (слово из самогó романа).
Но поскольку действие книги разворачивается не в безвоздушном пространстве, а во вполне конкретной исторической обстановке (окраина советской империи, время с конца Великой Отечественной войны по середину 1980-х годов), то и хаос с ясностью представлены в нем вполне конкретными силами. Хаос и абсурд внесла в жизнь людей революция и все, что за ней последовало. А порядок, ясность и рациональность были основой прежней, дореволюционной жизни.
В центре романа — два героя. Первый — дед, с его появления произведение начинается, рассказом о том, как он умирал, — завершается. Более того, в финал романа вставлена значимая мотивная перекличка с зачином. В зачине: «Но и теперь, когда деду было за девяносто, когда он с трудом потянулся с постели взять стакан с тумбочки, под закатанный рукав нижней рубашки знакомо покатился круглый шар, и Антон усмехнулся». В финале романа: «И живо представил Антон, как покатился под засученный рукав круглый шар, и впервые заплакал».
Недаром этот связывающий начало и финал романа мотив оказывается мотивом силы. Дед, как богатырь (вспомним пословицу «И один в поле воин»), сознательно противопоставляет хаосу и абсурду советского мира разумное и структурированное устройство мира своей семьи. Приведем большую, но необходимую даже для краткого изложения нашей концепции цитату из романа Чудакова: «Дед знал два мира. Первый — его молодости и зрелости. Он был устроен просто и понятно: человек работал, соответственно получал за свой труд и мог купить себе жилье, вещь, еду без списков, талонов, карточек, очередей. Этот предметный мир исчез, но дед научился воссоздавать его подобие знанием, изобретательностью и невероятным напряжением сил своих и семьи, потому что законов рождения и жизни вещей и растений не в состоянии изменить никакая революция. Но она может переделать нематериальный человеческий мир, и она это сделала. Рухнула система предустановленной иерархии ценностей, страна многовековой истории начала жить по нормам, недавно изобретенным; законом стало то, что раньше называли беззаконием. Но старый мир сохранился в его душе, и новый не затронул ее. Старый мир ощущался им как более реальный, дед продолжал каждодневный диалог с его духовными и светскими писателями, со своими семинарскими наставниками, с друзьями, отцом, братьями, хотя никого из них не видел больше никогда. Ирреальным был для него мир новый — он не мог постичь ни разумом, ни чувством, каким образом все это могло родиться и столь быстро укрепиться, и не сомневался: царство фантомов исчезнет в одночасье, как и возникло, только час этот наступит нескоро, и они вместе прикидывали, доживет ли Антон».
Второй герой, помещенный в центр романа, хотя и не так броско, как дед, — это сам рассказчик, Антон Стремоухов. Ему от деда передалась любовь к четкости, рационализму и структурности, он тоже борется с хаосом и абсурдом окружающего мира (уже не только советского), но с тем же ли успехом, что и дед?
Увы, нет. Он не находит общего языка с большинством одноклассников и однокашников по университету, от него из-за его почти маниакальной любви к разумному, рациональному устройству мира уходят женщины. Свою «манию наилучшего предметоустройства мира» (цитата из романа) он не может передать собственной внучке (важная негативная параллель к взаимоотношениям Антона с дедом): «Дитя мира абсурда, она, тем не менее, не любила абсурдистской поэзии, зауми, что хорошо сочеталось с ее юным прагматическим умом. Но с этим же умом как-то странно уживалось равнодушие к позитивным сведениям Мир моего детства отстоял от внучки на те же полвека, что от меня — дедов. И как его — без радио, электричества, самолетов — был странен и остро-любопытен мне, так мой — безтелевизионный и безмагнитофонный, с патефонами, дымящими паровозами и быками — должен, казалось, хотя б своей экзотикой быть интересен ей. Но ей он был не нужен».
Чтó же — вторая часть романа написана о поражении современного человека перед абсурдом и хаосом современного мира? Нет, потому что очень важной для понимания смысла всего произведения является фигура его автора.
Антон в романе порой до неразличимости сливается с автором (много писали о бросающихся в глаза частых переходах первого лица романа в третье и обратно). Однако в самом главном герой и автор не похожи. Антон не смог полностью воплотить себя в слове (как не смог в свое время перевестись с истфака на филфак, хотя и стремился к этому). О его книжных проектах в романе рассказано так: «Это была четвертая из задуманной им серии книг по рубежу веков; он говорил: я занимаюсь историей России до Октябрьского переворота. Первая книга серии — его диссертация — не была напечатана, требовали переделок, ленинских оценок. Уговаривали и друзья. «Чего тебе стоит? Вставь две-три цитаты в начале каждой главы. Дальше же идет твой текст!» Антону же казалось, что тогда текст опоганен, читатель и дальше не будет автору верить. Книга не пошла. Вторая и третья книги лежали в набросках и материалах — он уже говорил: полметра; постепенно он охладевал к ним. Но четвертую книгу почему-то надеялся издать».
Однако Александр Павлович Чудаков в отличие от собственного героя свои книги в советское время издал. То есть он своими филологическими книгами смог реально противостоять хаосу, раздерганности и абсурду, эти книги являли собой замечательный пример четких и структурно выстроенных текстов. Но ведь и на роман «Ложится мгла на старые ступени» можно посмотреть как на попытку обуздать хаос воспоминаний и представить стройные и ясные картины из жизни окружавших автора в детстве людей и предметов.
При этом усредненности и скучной одинаковости, господствующей в современном мире, Чудаков в своем романе противопоставляет уникальность почти каждого описываемого им предмета. В этом отношении он оказывается учеником не Чехова, а скорее Гоголя с его любовью к необычным и выламывающимся из обыденности предметам (так Чудаков рассказывает о предметном мире автора «Мертвых душ» в филологической статье о нем).
И вот здесь, в самом финале нашего разговора уместно будет откомментировать заглавие чудаковского романа. Оно взято из раннего стихотворения Александра Блока:
Бегут неверные дневные тени.
Высок и внятен колокольный зов.
Озарены церковные ступени,
Их камень жив — и ждет твоих шагов.
Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,
Одетый страшной святостью веков,
И, может быть, цветок весны уронишь
Здесь, в этой мгле, у строгих образов.
Растут невнятно розовые тени,
Высок и внятен колокольный зов,
Ложится мгла на старые ступени…
Я озарен — я жду твоих шагов.
То есть камень ступеней прошлого, предмет мертвый, брошенный, пребывающий в забвении, ждет человека, который придет, и тогда раздастся звук гулких шагов, и этот камень оживет. Ну а мы-то с вами точно знаем: если дед в романе сумел победить хаос, а Антон борьбу с ним проиграл, автор романа, Александр Павлович Чудаков, свою битву с абсурдом и хаосом, несомненно, выиграл.
«Ложится мгла на старые ступени». Рецензия на книгу А.Чудакова
Название: Ложится мгла на старые ступени
Автор: Александр Павлович Чудаков
Издательство: Время, Москва, 2018 г., 640 стр.
«Ложится мгла на старые ступени» — единственная художественная книга выдающегося филолога и чеховеда Александра Павловича Чудакова. Роман получил престижную премию «Русский Букер десятилетия» и признан лучшим произведением начала этого века. Роман странный — говорила мне подруга, когда начинала читать. Роман потрясающий — говорила мне она же, когда читать закончила. Именно противоречивость в оценках, а еще причудливый жанр «роман-идиллия» и строчка Блока в заглавии заставили меня обратить внимание на эту книгу. Купила. Начала читать. И пропала.
А сейчас сижу и пытаюсь написать рецензию на книгу, сюжет которой невозможно описать в двух словах и даже в двух предложениях. Потому что его нет. Да-да, здесь нет целостного сюжета, нет стремительно развивающихся событий, нет привычной для романа любовной линии. И даже нет единой формы повествования: автор то и дело переходит от первого лица к третьему и наоборот. Это, действительно, сначала удивляет, даже как-то напрягает. Но только ты углубляешься в чтение, как совершенно перестаешь замечать эту особенность. Именно особенность, а не недостаток, как считают некоторые читатели, не разделяющие решения жюри «Русского Букера».
Идея автора заключалась в том, чтобы написать историю современного молодого человека на основе автобиографических фактов. Но все же это художественное произведение. И об этом нам не дают забывать придуманный северо-казахстанский город Чебачинск, вместо реального Щучинска, и мальчик Антон, о котором Чудаков пишет в третьем лице, но иногда внезапно вводит в текст авторское «я».
События, описанные в романе, происходят во временном промежутке с конца Великой Отечественной войны до середины восьмидесятых годов. Небольшой городок Чебачинск — что-то вроде маленькой Швейцарии на севере Казахстана. Райское место, куда, однако, по своей воле никто из союзной столицы не едет. Город переселенцев, эвакуированных и тех, кто мудро предпочел не дожидаясь ссылки, удалиться из сердца родины по доброй воле. Вся книга — это сборник историй об этих людях, тем или иным образом вошедших в жизнь главных героев.
В центре романа их два. Первый — дед. С его появления произведение начинается, а рассказом о том, как он умирал, — завершается. По словам автора, дед знал два мира. Один — понятный и привычный — рухнул с приходом в жизнь хаоса и сменой ценностей. На его место пришел мир ирреальный, который дед не мог ни понять, ни принять. Но старый мир сохранился в его душе, и он строил свою жизнь и жизнь семьи, опираясь на постулаты того, реального, мира. Каждый день он вел внутренний диалог с его духовными и светскими писателями, со своими семинарскими наставниками, с друзьями, отцом, братьями, хотя никого из них больше никогда не видел.
Второй герой, помещенный в центр романа, хоть и не так броско, как дед, — это сам рассказчик, «умный мальчик Антон Стремоухов». Дитя новой эпохи, впитавший ценности дедовского мира. Можете себе представить, как нелегко ему приходится уживаться с абсурдностью окружающей действительности? Он не находит общего языка с большинством одноклассников и однокашников по университету, от него из-за его почти маниакальной любви к разумному, рациональному устройству мира уходят женщины. В аннотации к роману написано, что «Новая газета» назвала его интеллигентской робинзонадой. Наверное, это самое точное определение для описания тех жизненных перипетий, что повлияли на становление личности героя.
Если задуматься, то дед, он ведь тоже как тот самый Робинзон, выброшенный на окраину жизни, но не сдавшийся. Внутренний стержень. Сила духа. Верность убеждениям. Это ли не лучшая защита от разрушительных внешних обстоятельств.
Казалось бы, раз речь идет о жизни переселенцев, в историях должны преобладать полные драматизма минорные ноты. Но нет. В том и прелесть, что книга на удивление добрая, легкая и восхитительно светлая. Жизнь непростая, а взгляд на неё — светлый. Именно так. Нет зла и обиды. Боль не сломала, не озлобила. Есть только светлая грусть.
Знаете, как бывает. Едешь в автобусе. Остановка. Дверь не успевает открыться, как с улицы с криком да претензиями ломится эдакая харя. Сесть желает. И во все стороны злобой своей брызжет. Только место такой уступать вообще не хочется.
Или вот другая история. Войдет в автобус старушка лет восьмидесяти. Вся такая интеллигентная, легкая, прозрачная. Кажется, дунь — исчезнет. Встанет скромненько в уголок, чтобы не дай бог кому не помешать. А тебе сразу хочется место уступить. Не потому что она старше, а потому что она вот такая. Идет от нее какой-то особый свет. Соскочишь: «Садитесь, пожалуйста». А она: «Что вы, что вы! Не беспокойтесь». Смутится. Не понятно ей, к чему это. Уж сколько всего в жизни вынесла, в автобусе постоять — сущий пустяк.
Так и в книге. Особый свет — на каждой странице. Тихое сияние Жизни.
А сколько в романе незлобивого юмора! Читая главу про гения орфографии Ваську Восемьдесят Пять, хохотала в голос. Теперь все время, как увижу кирпич, буду вспоминать этого Ваську с его «кердпичом». Именно так — «кердпич», а еще «честног» и много-много других смешных слов, потому что Васька твердо усвоил главный орфографический постулат: слова пишутся не так, как слышатся.
А уж про то, как он стихи декламировал, и вовсе не расскажешь — только читать! 
Рассказывая о книге, хочется процитировать как минимум несколько страниц. А потом еще и еще. Но, пожалуй, ограничусь дежурной фразой: книга написана прекрасным русским языком, где каждая строчка вызывает настоящий филологический экстаз. Сам главный герой — прототип автора романа, сыздетства был увлечен красивыми словами, названиями, фамилиями. Особо заковыристые по слогам и с наслаждением повторял перед сном, чтобы лучше запомнить. Вот и необычное «сыздетства» — из романа.
Я люблю книги, где вся суть в деталях. И здесь просто наслаждалась этими бесконечными мелочами, что позволяют зримо прикоснуться к памяти. К истории. Роман наполнен правилами старинного этикета, всевозможными рецептами и лайфхаками того времени. Как сварить мыло, выплавить свечу, сделать сахар из свеклы, прожить в голодные времена на одной моркови и крахмальном киселе.
А еще: из чего делали презервативы при Людовике XIV, как Форд придумал автомобильное стекло, откуда пошел «Вечерний звон».
Роман — открытие. Роман — ностальгия. Со слезами на последних страницах и пониманием, как мне кажется, главного посыла:
Изменяется жизнь. Уходят одни люди, появляются другие. Но ушедшие люди живы до тех пор, пока мы их помним и любим. В этом и есть смысл. Смысл этой жизни.
Глупо говорить, что я настоятельно рекомендую книгу к прочтению. Сильное произведение. Сильные эмоции. Люди старшего поколения обязательно найдут в романе, что вспомнить, над чем задуматься. А для молодежи — прекрасный экскурс в жизнь ровесников из прошлого века. Читаются 640 страниц книги на одном дыхании. Вы только откройте ее… А потом будете говорить подруге: «Прочитай обязательно! Она такая странная и такая потрясающая».
«..душа моя будет смотреть на вас оттуда, а вы, кого я любил, будете пить чай на нашей веранде, разговаривать, передавать чашку или хлеб простыми земными движениями; вы станете уже иными – взрослее, старше, старее. У вас будет другая жизнь, жизнь без меня; я буду глядеть и думать: помните ли вы меня, самые дорогие мои?»
На фото из книги: А.П. Чудаков (1938 — 2005) на даче в Алёхново.
Читали книгу? Делитесь впечатлениями в комментариях ниже!
Кюнце погубил не одно поколение…
Роман Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени»
Это произведение впервые было напечатано в 2000 году в журнале «Знамя». А через год, в 2011, Александр Павлович Чудаков получил за роман премию «Русский Букер десятилетия», к сожалению — посмертно.
Вообще, Александр Павлович был литературоведом, специалистом по творчеству Чехова, доктором филологических наук. Им написаны книги и более 200 статей по русской литературе. Также он читал курс русской литературы в европейских и американских университетах.
Роман «Ложится мгла на старые ступени» представляет собой мемуары автора о своем детстве в казахском городке Чебачинск, куда в годы сталинских репрессий была сослана его семья. Семья, которая прошла всё — войны, революции, репрессии — но устояла, не сломалась и сумела передать от дедов детям веру, силу, светлый разум, удивительное душевное благородство.
Так вот о том, как происходила эта передача от дедов к детям. Далее — отрывок из книги, в котором автор рассказывает о том, как его учил дед.
Они стали заниматься. За столом всё же почти не сидели — дед считал, что усвоение гораздо успешнее происходит не за партой.
— Кюнце погубил не одно поколение, — говорил он в спорах на эту тему с мамой (позже Антон узнал, что этот Кюнце — изобретатель парт с ячейками для чернильниц и откидными крышками, которые с грохотом Антон открывал девять лет; такие парты он увидел потом в чеховской гимназии в Таганроге). Мама не соглашалась, потому что без парты и правильного держания ручки, конец которой смотрел бы точно в плечо, нельзя выработать хороший почерк. Её учили чистописанию ещё старые гимназические учителя; такого идеального почерка Антон не видел больше никогда.
Бабка рассказывала, что когда она приносила деду завтрак (в трёх салфетках: шерстяной и льняной — чтоб не остыл, и белой накрахмаленной, сверху), то нельзя было понять, перерыв или урок — во время занятий у деда сидели кто где хотел — на подоконниках, на полу, некоторые при решении задач предпочитали бродить по классу, как на популярной картине передвижника Богданова-Вельского «Устный счёт». Недавно Антон прочёл в журнале «Америка» статью о новейшей методике преподавания в младших классах — со снимками. Всё выглядело точь-в-точь как у деда и на картине передвижника, только у деда не было ковров и толстых разноцветных полиморфных пуфиков, разбросанных у американцев по всему интерьеру — видимо, в них особенно проявлялось новейшее слово современной педагогики.
Басни Крылова всегда разыгрывались в лицах: Волк — в волчьей шубе, Ягненок — в вывороченной овчинной. Уроков как временных отрезков с обязательной сменой предмета не существовало — иногда басенный театр занимал всё учебное время этого дня, зато другой могли целиком посвятить грамматике или математике: если дети увлеклись игрой в числа или корни, занятие это не прерывалось.
Географии и естествознанию дед обучал не в классе, а на прогулках в лесу: лучше делал только какой-то Платон, занимавшийся со своими древними греками в апельсиновой роще. Дед учил определять высоту деревьев, а когда задирали головы, пользуясь случаем, рассказывал, на какой высоте стоят облака перистые (cirrus) и на какой — перисто-кучевые (cirro-cumulus), чем оперенье малиновки отличается от оперенья иволги, какие и где у них гнёзда, учил распознавать их голоса, кстати сообщая, что кукушка кукует, не раскрывая клюва.
В грамматике вообще увлекательного было много, всякие стихи.
Искусства ратного Суворов госп-1,
В Италию вступивши лишь е-2,
Разбил французов вне и замешал вну-3…
Или другие разные штуки. Почему говорят: ари-стократ, а не кричи-стократ, осто- рожно, а не осто-овёсно, до сви-дания, а не до сви-Швеция? Не скрыл дед и потясающее слово, с которым связана страшная тайна. Все думают, что во всём русском языке есть только одно слово с тремя буквами «е»: длинношеее. И один дед знал второе. Однако предупредил, что больше его никому нельзя называть.
Антон сразу догадался: кто услышит — умрёт. Дед этого не исключал, но главное состояло в другом: дед высчитал, когда не только он, а всякий гражданин России будет знать второе слово. Сам дед до этого времени дожить даже и не думал, но полагал, что доживёт Антон, проверит и скажет: «А ведь старик-то был прав!» На всеобщее раздумье дед клал четыре десятилетия. Дед, ты оказался точен: через сорок два года я прочел в «Учительской газете», что на этот вопрос ученики четвёртого класса ответили хором: «Зме-е-ед!».
Да, может быть, всё это очень банально и неосуществимо в массовой педагогической практике. Но ведь очень похоже, что именно так выращиваются те, кто пишет такие книги и читает лекции в зарубежных университетах.
Ложится мгла на старые ступени. Роман-идиллия
Чудаков Александр Павлович
Издательство «Время»
Больше книг, которые мы рекомендуем прочитать, вы найдете на наших полках на Bookmate:
⌘ Книги об управлении
⌘ Книги, которые стоит читать
Директория-онлайн
Ежедневное интернет–издание об управлении образовательным…
Ложится мгла на старые ступени
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Отзывы 66
Давно я не получала такой радости от чтения. Безумно жаль, что автор больше ничего не напишет. Прекрасный русский язык и замечательные типажи: дед, бабушка, родители да и все окружение героя. Автор не педалирует ужасы эпохи, а спокойно и почти беспристранно описывает как приходилось выживать в то время «в местах не столь отдаленных». Думаю, что книгу просто необходимо прочесть, она заставляет думать, вспоминать рассказы родных и знакомых и сожалеть, что мы так мало расспрашивали и нам так мало успели рассказать наши деды-прадеды, бабушки-прабабушки.
Давно я не получала такой радости от чтения. Безумно жаль, что автор больше ничего не напишет. Прекрасный русский язык и замечательные типажи: дед, бабушка, родители да и все окружение героя. Автор не педалирует ужасы эпохи, а спокойно и почти беспристранно описывает как приходилось выживать в то время «в местах не столь отдаленных». Думаю, что книгу просто необходимо прочесть, она заставляет думать, вспоминать рассказы родных и знакомых и сожалеть, что мы так мало расспрашивали и нам так мало успели рассказать наши деды-прадеды, бабушки-прабабушки.
Книга Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени»
Книга с любовью к России царской и с ненавистью ко всему, что после…
Согласна насчет слога, богатства деталей быта и бытия, фактического материала того времени, который и мне лично хорошо знаком (точнее, многое из). И читается легко, благодаря хорошему русскому языку и, безусловно, таланту автора. Но в книге при всех ее достоинствах очень высока концентрация негатива, пронизывающей, как 25-й кадр, антисоветчины.
В начале реально всё нравилось. В середине хотела бросить, аж подташнивало. В конце опять ничего…
Я тоже росла в маленьком городке, много времени проводила в деревне у бабушки. С коровами, огородами, рыбалками, самодельными вещами и почти натуральным хозяйством. Всё это описано очень точно и подробно, это чистая правда. Но фактаж однобокий, ни слова о положительном, о достижениях: а не бывает же в жизни целой страны, чтоб только плохо! И мы отлично знаем, что это было не так. И это главный недостаток книги! Как можно назвать это произведение «историей страны за 100 лет» (что встречается в некоторых комментариях)? Слишком однобокая и ограниченная эта «история».
Из книги видно, что самым главным и авторитетным человеком в жизни автора был дед – человек реально незаурядный. Его влияние, безусловно, стало доминирующим при формировании внука, его мировоззрения. Но дед всю жизнь жил с ненависть к советскому строю и умер с этим словом.
И внук, беззаветно любивший деда и доверявший ему всецело, не смог иначе смотреть на жизнь, кроме как через пелену этого настроения. Это сильно обедняло его жизнь, на мой взгляд (как и обеднило это в общем хорошее произведение, увы…).
Ассоциация после прочтения. Вот лежит роскошная румяная булка (хоть «французская», хоть «городская» – не суть). С виду чудесная, но уже пронизана мицелием плесени. Можно смотреть, запоминать, рисовать натюрморт, хвалить, обсуждать. Но употреблять, впитывать, насыщать ею кровь и мозг – вредно.