кукрыниксы и король и шут что общего
«Гармонию с самим собой он искал до самого финала»: Алексей Горшенев о брате
В «Караване историй» вышел большой материал о Михаиле Горшеневе. О лидер е группы «Король и Шут» вспоминает Алексей Горшенев. Делимся трогательным рассказом со всеми НАШИми.
В детстве по утрам Мишка чмокал меня в нос. Мы с братом жили в одной комнате, я еще учился, а он уже работал, поэтому вставал раньше. Уходя, брат вечно будил меня этим шутливым поцелуем. Я возмущался, ворчал «Да что же это такое!», потом натягивал на голову одеяло. В ответ Мишка хохотал: «У тебя на кончике носа словно шарик смешной, так и хочется потрогать…»
Росли мы боевыми. Два брата-акробата постоянно хулиганили: играли в войнушку, лезли туда, куда не надо. Мишка особенно отличался — придет то со сломанной ключицей, то со стрелой в щеке. Мама только ахала, но приключения продолжались. Мы с братом были неразлейвода. Нам, в принципе, и друзья-то были не нужны. Вдвоем играли в Робин Гуда, вдвоем придумывали шалости. Разница у нас небольшая — два года. Естественно, Мишка по старшинству был вождем.
Однажды мы играли зимой в перелеске. Санки, палки, кругом снег… И вдруг я наткнулся коленом на разбитую бутылку. Вынимаю из ноги эту «розочку», кровь хлещет. Мишка посадил меня на санки и героически повез на ближайший КПП. За нами тянулся красный след. Увидев солдата, Мишка закричал дурным голосом: «Помогите, братик умирает!» Конечно же, угрозы жизни не было: меня быстро определили в больницу и зашили рану. Но как перепугался за меня брат и как тащил на санках по снегу, помню до сих пор.
Всю жизнь в нашей семье звучала музыка. Мишка стал играть на гитаре первым, вскоре подтянулся и я.
Инструмент сначала был один на двоих, играть я учился сам, брат не взял шефство надо мной в этой сфере. У него быстро появился свой коллектив «Король и Шут», а у меня свой — «Кукрыниксы». Кстати, название моей группы мы выбрали с Мишкой вместе, стоя на балконе.
Если честно, я никогда не фанател от «Короля и Шута», для меня это была просто группа брата, иногда даже подыгрывал им на гитаре и барабанах. Барабаны стояли у нас дома (бедные соседи!), когда ударник Мишки Саша Щиголев ушел в армию, брат попросил: «Замени!» А я не играл ни разу, пришлось в срочном порядке осваивать барабанную установку. Первые гастроли «Короля и Шута» в столице прошли как раз со мной.
Учился Мишка плохо. Он мог получить за сочинение четверку за мысли и идеи и кол за правописание. «Четыре-кол» — это была его стандартная оценка, но иногда она опускалась до «два-кол». Учителя на него жаловались — брат, по их мнению, был очень рассеянным. Но при этом житейская хитрость в нем присутствовала в полной мере: он ловко выманивал у меня пирожные.
У Мишки был живой ум, и соображал, как повернуть ситуацию в свою пользу, он очень быстро. Помню, сражаемся в ванне на самодельных кораблях с пластилиновыми матросами, у каждого — брызгалка, чтоб затопить судно противника. У меня там, как положено, вода. Мишка же налил в свою брызгалку керосина, облил мой флот, а потом кинул в ванну спичку. Потонула эскадра быстро.
Видели бы это сражение учителя, считавшие его чуть ли не дурачком! Родителям даже как-то посоветовали отдать брата в спецшколу для слабоумных. Конечно, никто такой глупости не сделал: в чем-то он был не от мира сего, но учился плохо не поэтому. Мишка просто не хотел делать то, что ему неинтересно, на уроках мог сидеть и тихонько рисовать.
Нас с Мишкой считали странными и не очень-то понимали учителя. Иногда складывалось впечатление, что мы одни против всего мира и каждый норовит нас обидеть.
Если меня в школе хоть как-то терпели, то брата постоянно склоняли на собраниях. Зато в это время уже началась музыка — я занимался на аккордеоне, брат на акустической гитаре.
К нам домой ходили преподаватели. Мишка долго и нудно разучивал «Санта Лючию», которую я вскоре возненавидел. Еще бы, слушать ее по сто раз! Потом заниматься садился я, и брат сходил с ума от моей бесконечной мазурки. Такой вот ансамбль под названием «Дурдом». В старших классах Мишка наконец-то нашел единомышленников — Сашу Щиголева, Сашу Балунова и Сашу Васильева. С ними создал группу, я тоже не скучал — записался в школьный оркестр.
У нас дома стала собираться компания, мама не прогоняла ребят, готовила на всех, а отец тогда часто ездил в командировки. Иногда пили пиво, в настольные игры играли, Балунов с Князем бренчали акустику, я тоже извлекал из гитары какие-то звуки. Когда в срочном порядке освоил ударные, работал уже в двух командах: панковской группе «Вибратор» и «Короле и Шуте». Частенько на концерте они шли друг за другом, поэтому я долго оставался на сцене, когда все уже расслаблялись.
Отец держал нас очень жестко, а у Мишки началось становление как личности, как музыканта и как мужчины, и он взбунтовался. Я-то жил дома, а брат постоянно уходил, сильно ругался с батей. То у Сашки Балунова ночевал, то у Андрюхи Князева, а бывало — и по сквотам жил. Слава богу, потом у группы появилась «точка» — им дали реставрационную мастерскую и Мишка оставался спать там.
Первый успех «Короля и Шута» — это концерт в «Ватрушке» в 1995 году. Ту афишу — белую, с большими красными буквами — до сих пор помню.
Я был сильно удивлен, что пришло целых триста человек: для начинающей команды шикарно.
Как и у всех людей, были у брата свои внутренние драконы. Первый — жажда славы, второй — финансовый вопрос, и третий — такой же, как и у меня: желание достичь своего внутреннего олимпа. Те, кто думают, что брат был бессребреником, ошибаются. Часто сидя за родительским столом по праздникам, Мишка хвастался: «Леха, мы заработали столько-то и столько-то». Это было его первой фразой — не «Как дела?», а «Мы такую-то кассу взяли…» Я даже слегка обижался. Хотя в то же время он был и безалаберным: мог принести сумку, набитую мятыми и порванными купюрами. Не заботился, как они лежат, что деньги пришли в негодность. Я в тот период звал его Жуком.
Когда «КиШ» собрал СК «Юбилейный», с первым драконом брат разобрался, и деньгами Мишка наелся довольно быстро. А гармонию с самим собой он искал до самого финала.
К его чести, рухнувшая на группу безумная популярность брата особо не изменила. Он стал немного жестче, но это внешне. Бабушкины установки — любить людей, стараться понять, не обижать их — остались с нами на всю жизнь. Возможно, мы и музыкой занялись потому, что в жизни был «бабушкин» период, а воспитывай нас только отец — стали бы военными.
Первые эксперименты с разными веществами Мишка начал еще на Миллионной улице, где была их мастерская. Приходим как-то туда с Князем — брат сидит в коробке, ноги наверх закинуты. Это было уже не алкогольное опьянение, мы сразу поняли. Потом начался настоящий ад. Мама как-то нашла инсулиновый шприц у брата в кармане, это было шоком для родителей. Конечно же, его убедили лечиться. Но как у всех зависимых, светлые периоды сменялись срывами.
Мишка пережил семь клинических смертей.
Мы с братом тогда немного отдалились. Я вещества не употреблял и не понимал его, да и музыка мне нравилась другая. Стали реже видеться: он на своих гастролях, я на своих. Встречались лишь на фестивалях, где играли вместе. Я думаю, что его пристрастия оказали влияние и на наши отношения. Употребление разных веществ сильно меняет психику человека и разрушает привязанности. Мы не ссорились, нет, и формально все было вроде бы так же. Но детская романтика братства куда-то ушла.
Вторую жену брата, Ольгу, я очень уважаю. Благодаря ей Мишка выкарабкивался со дна, на которое уходил из-за алкоголя и препаратов. У них была настоящая любовь, и это помогало Мишке жить. Он сам говорил: «Жена вытащила меня из ада».
Познакомились они случайно, в 2002 году. Ольга сидела в кафе, увидела Мишку и попросила автограф для младшего брата. Разговорились и… словно приклеились друг к другу. В 2005 году поженились, а в 2009-м у них родилась дочка Александра. Мишка тогда очень повзрослел. То, что он перестал скитаться и у него появился дом, брата изменило. Но все равно характер до конца не переделать. Такие уж мы люди — музыканты, чудаковатые личности, которые мочат жизнь и близких людей. К веществам брат все же вернулся.
Мишка жил и работал на износ, он по-другому и не умел. Перенапряжение сказывалось на настроении и самочувствии. TODD его вымотал, зато имел большой успех. Театральная премьера состоялась осенью 2012 года. Работал брат преимущественно в Москве, а Ольга с детьми осталась в Петербурге. Приходилось жить между двумя городами, что прибавляло сложностей. Жена навещала Мишку в столице, на репетициях сидела, радовалась, что у него горят глаза. Но в какой-то момент бешеных нагрузок брат не выдержал и снова сорвался. До финального этапа своей долгой реабилитационной программы он не дотянул всего лишь два месяца. Чистым должен был пробыть до сентября, а умер в июле.
У меня было предчувствие, что Мишка может уйти. Помню, как незадолго до смерти я не узнал своего дедушку Ивана Кузьмича — до того изменилось его лицо. Так вот, во время последней нашей встречи я смотрел в лицо брата и тоже не узнавал его.
Мы встретились у родителей, и я вдруг впервые увидел, что он весь седой и очень уставший. Мишка был в каком-то радостном возбуждении. Я тогда с алкоголем завязал, приехал на машине. «Как круто, что ты не бухаешь!» — хвалил меня Мишка, а у батареи стояли пустые бутылки.
Нашествие 2013
Что брата не стало, мне сообщил Сашка Леонтьев, Ренегат. Мы с женой ходили по магазинам, вдруг звонок. Я не поверил, сказал:
— Проверьте еще раз, вызывайте скорую!
Мишка умер в загородном доме, который снимал. Остановилось сердце, организм просто не выдержал такой нагрузки. Мы поехали к отцу на дачу сообщить, встретили на вокзале маму, она уже все знала. Для отца Мишкина гибель стала страшным ударом.
Прощание с братом было в «Юбилейном». Море народа, мы сидели на стульях у гроба. В крематорий поехали уже только самые близкие. Похоронили его на Богословском кладбище, недалеко от Виктора Цоя. В тот день во мне появилась какая-то отстраненность, будто я не понимаю, что происходит. Или будто все происходит в кино — не со мной. Наверное, это такая защита, она и сейчас срабатывает.
Для меня Мишка не умер — просто уехал на гастроли. Настанет время, и я присоединюсь к нему в туре. А папа сразу «поехал» за ним: он прожил после похорон всего сорок один день.
Северный флот. Единственная правдивая история легендарной группы. Вещание из Судного дня
Первая авторизованная биография рок-группы «Северный флот», которая раскроет читателям всё: чем живет группа, где ищет и находит свое вдохновение, как рождаются главные хиты, в какой атмосфере ведется рабочий процесс и что происходит в личной жизни участников. В прямой речи музыкантов, записанной за ними близким другом группы журналистом Денисом Ступниковым, только настоящие чувства и эмоции, переживания, признания и откровения о себе, коллегах, российской рок-сцене, а также о том, как группа пережила одну из главных трагедий на своем творческом и жизненном пути.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Северный флот. Единственная правдивая история легендарной группы. Вещание из Судного дня предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
«Кукрыниксы» и «Король и Шут»
Свою самую первую песню Саша Леонтьев посвятил памяти Виктора Цоя. В ней были такие вдохновенные строки:
Память о нем ты не выразишь просто словами,
Но на обшарпанных стенах ты видишь призыв —
Черною краской написано: «Витя, ты с нами»,
И краскою белою рядом: «Витя, ты жив».
При всем своем увлечении тяжелой музыкой Саша с большим пиететом относился к «Гражданской Обороне». Однажды в Питере он поднимался по лестнице на пятый этаж, так как лифт в подъезде не работал. Шел к родственникам. На втором этаже сидели три подростка и исполняли «Все идет по плану». Набравшись наглости, Саша подошел к ним и вызвался показать, как надо играть эту песню на самом деле. Один из них — хозяин шикарной 12-струнки — тут же отделился от стены и потащил его к себе домой ставить пластинки Егора Летова. Это был Стас Майоров, позже ставший звукорежиссером в группе «Кукрыниксы».
Какое-то время они музицировали в две гитары, пока к ним не присоединился двоюродный брат Леонтьева Алексей Синицкий, игравший на барабанах. Предварительно он распилил на четыре части свою хоккейную клюшку, получив в результате два комплекта барабанных палочек. Роль же ударной установки играли тазы и миски с вырезанными из жести двумя кругами, которые крепились в качестве импровизированных тарелок к принесенной с помойки оконной раме. Голь на выдумку хитра!
Чтобы укомплектовать группу всеми необходимыми для рок-команды инструментами, Леонтьеву пришлось сменить гитару на бас. Так продолжалось год, пока Майоров не познакомил друзей с работавшим во дворе у Саши на автостоянке Димой Гусевым.
Мы подходим, там стоит парень с прической каре и играет некисло. Он меня подсадил на Led Zeppelin и King Crimson. Как я сейчас понимаю, техника у него хромала, но мыслил он нестандартно, и это было круто.
Через некоторое время Синицкий поступил в колледж на «Новочеркасской». Там он договорился о репетициях группы на казенном аппарате, а взамен ребята обязались сыграть концерт на новогоднем вечере 1995 года — стандартная практика для учебных заведений, идущая еще из советских времен. К своему первому концерту участники безымянного коллектива готовились тщательно. Были разобраны три песни «Металлики» (такие непростые вещи, как «One», «Sanitarium» и «Enter Sandman») и три песни Therapy.
Зал был полон. Пришли расфуфыренные пэтэушницы в блузках, юбках и с яркой помадой. И на контрасте с ними основная масса пацанов была в «кенгурухах» Nirvana. При первых же звуках тяжеляка девок стало из зала выметать, а пацаны, наоборот, стали пробираться поближе к сцене и активно трясти головами. Дунич даже проиграл весь концерт спиной к залу — ему было дико стремно, поскольку пэтэушники его бесили. Так прошло наше первое выступление, на котором я играл на басу и пел.
Ренегат с Михаилом Горшеневым
Вскоре Дунич откололся. Он охладел к тяжелой музыке, купил себе полуакустическую гитару и пристрастился к блюзу. Под псевдонимом Денис Литош играл с ушедшей из «Колибри» Натальей Пивоваровой и группой «Хоронько-оркестр». Леонтьев же остался с Гусевым, с которым к тому времени плотно сдружился. Вместе им довелось поработать и на автостоянке, и грузчиками в порту. А когда Саша лишился работы на стоянке и не мог себе позволить съемное жилье, согруппник приютил его у себя в родительской квартире.
За 800 долларов Гусев купил яркую желто-коричневую «копейку», на которой они вместе колесили по Питеру. Во время одного из таких променадов друзья услышали по радио «Катюша» какую-то песню. «Ничего себе — их уже по радио крутят!» — неожиданно вырвалось у Димы. Оказалось, что когда-то он поигрывал на гитаре в группе «Вибратор», на одной точке с которой репетировала команда под названием «Король и Шут», песню которой друзья и услышали в видавшей виды «копейке». После этого случая Гусев и Леонтьев твердо решили создать свою группу. К тому моменту они уже расстались с барабанщиком Синицким, оказавшимся непостоянным товарищем, который то хотел играть, то не хотел. На вакантное место решили пригласить барабанившего одно время в «Короле и Шуте» Лешу Горшенева, который как раз вернулся из армии.
Историческая встреча произошла летом 1996 года на рок-фестивале на Пушкинской, 10, где «Король и Шут» играл после «Трилистника» Дюши Романова из «Аквариума».
Охренел — это не то слово, потому что это было не похоже ни на что! Тогда же я понял, что именно такую музыку и надо играть. Вся музыка, которой я отдавал предпочтение до этого, к панк-року имела опосредованное отношение. Из того, что я слушал, наиболее близко к панку оказалась Nirvana. Offspring и Green Day с популярного тогда у неформалов MTV от панк-рока были все же далеки. Музыкально это, конечно, здорово, но коммерция полнейшая. А тут я услышал и, самое главное, увидел на этом фестивале Горшка в его самые юные годы, когда он каждой клеточкой тела хотел понравиться каждому зрителю. Еще не будучи матерым и зрелым, он буквально рвал и метал. В его глазах плескалось безумие…
На том же фестивале Леонтьев и Гусев встретились и переговорили с братом Михаила Горшенева Алексеем. Это событие, по сути, является точкой отсчета биографии «Кукрыниксов». А сблизиться с «Королем и Шутом» помог случай. Так получилось, что они в одночасье лишились своей репетиционной базы в подвале на «Проспекте Просвещения». У будущих же «Кукрыниксов» появился свой директор Константин Вольский, которому Леонтьев обязан своей кличкой Ренегат. Вольский тогда имел связи в определенных кругах, которые в 90-е назывались бандитами, но мечтал переквалифицироваться в продюсеры. Начальный капитал он надеялся заработать, продав в Москве коллекцию одежды, пошитую женой-модельером.
А. Щиголев, саундчек, первый сольный концерт группы, Вологда, сентябрь 2014 г.
Вернувшись, Вольский послушал и забраковал все, что к тому времени успели наваять его подопечные. В качестве альтернативы показал рок-н-ролл собственного сочинения об омоновце. К общему знаменателю прийти так и не удалось. Тем не менее Вольский предложил несговорчивым партнерам репетиционное помещение при мастерской фортепиано в старом здании недалеко от «Московских ворот». В сырой и холодной комнате музыканты начали делать свою точку, куда вскоре подтянули «Вибратора» с «Королем и Шутом». Общими усилиями помещение удалось привести в порядок. Пока Андрей Князев с Дмитрием Гусевым красили ядовитой краской фанеры для звукоизоляции, Леонтьев с остальными долбил стены из закаменевшего кирпича столетней давности, чтобы прикрепить туда балки для уменьшения потолков. Наверное, ничего так не сплачивает, как совместный труд в экстремальном режиме.
Тогда все музыканты кучковались на репетиционных точках. В Москве это называлось «базы», у нас — «точки». Так и познакомились с Реником. Нормальный парень, веселый и большой. Это был единственный мой друг, который был выше меня на очень приличное расстояние. У нас с ним сразу сложились нормальные отношения. Мне показалось, что у него очень интересная манера игры на гитаре — риффы, которые действительно очень цепляли.
Более тесное общение складывалось уже в процессе совместного придумывания песен. Имела место и соревновательность. Если ты видишь, что человек сыграл как-то необычно, хочешь сразу сыграть так же. Если он играет рифф на большой скорости, значит, ты пробуешь сыграть столь же быстро и на барабанах. Так ты открываешь для себя что-то новое, начинаешь больше заниматься, прогрессировать.
Первую встречу с Сашей Ренегатом я уже даже не вспомню. Поскольку он был другом группы, то и появился как-то совершенно для меня естественно. Когда я пришел в «Король и Шут», разумеется, я начал знакомиться со множеством людей, которые для парней были своими, родными, друзьями. Но с Ренегатом мы общались плотнее, потому что в «Король и Шут» его периодически приглашали как второго гитариста. А концертная площадка, выступление и поезд обратно — это такое общение, которое ускоряет узнавание друг друга.
Саша всегда производил на меня положительное впечатление. Мне нравилось его чувство юмора. Потому что у членов коллектива с этим было абсолютно по-разному, а к нему я присматривался и анализировал. Когда его позвали в основной состав «Короля и Шута», я очень радовался. Одно дело, когда человек появляется, чтобы помочь, и уходит. Другое — когда постоянно варится вместе с нами, и из всего этого что-то вырастает. На музыку «Короля и Шута» он повлиял очень серьезно.
Мы обклеивали точку гипсокартоном, пилили, строгали, пили, конечно же. Там же Ренегат репетировал с «Кукрыниксами», мы познакомились и стали хорошо общаться. Горшок к нему тоже присмотрелся и начал потихоньку подтягивать к совместному музицированию. Потому что на нашем уровне Реник пилил очень убедительно. Горшку, конечно, это не могло не нравиться. Я же первое время не был от этого в восторге. Когда подтягивают другого гитариста, всегда есть вариант, что скажут: «Яков, ты знаешь, этот поинтереснее, давай, спасибо, пока». Естественно, такая мысль у меня была.
П. Сажинов, фестиваль «Остров», Архангельск, июль 2014 г.
Реник появился в тот момент, когда Горшок первый раз выставил из группы Балунова (басист золотого состава «Короля и Шута» Александр «Балу» Балунов. — Прим. ред.), поэтому там вообще была кризисная история. В творческом отношении с Реником состыковываться надо было не нам вдвоем, а ему с Горшком, потому что все творческие коммуникации все равно проходили через Миху (за исключением разве что «Акустического альбома»). Но Реник эту коммуникацию чувствовал, поэтому мы тоже с ним нашли способ раскладывать партии так, чтобы было комфортно обоим и чтобы это звучало хорошо. Навык, который мы получили за эти годы, сейчас многое дает, ведь большинство вопросов теперь решаются просто автоматически.
А вот в человеческом плане контакт с Реником установился далеко не сразу. Одно время мы с ним собачились. Любая группа — это вообще клубок индивидуальностей, нервов и психозов. Когда рассказывают, что все в группе облизывают друг друга от умиления, врут. Мы тоже с Реником в свое время конфликтовали. Как пример: он тогда курил сигары, а я терпеть не мог этого запаха. Но этот этап прошел, и сейчас даже забавно его вспоминать.
Уже тогда Князь на репетициях почти не появлялся, а Горшок все время опаздывал. Потом приходил с выпученными глазами и рассказывал невероятные истории о том, как застрял где-то на мосту. Как-то раз я прихожу на точку, а там играют Яшка, Балу и Поручик. Я говорю: «Круто играете, Горшка пока нет — давайте я с вами песен попою». Мы сыграли их тогдашний материал — «Охотник», «Сапоги мертвеца», «Лесник»… Поем, тут вваливается Горшок и говорит: «О, ни фига себе, да ты наши песни знаешь!» Там же, кстати, познакомились и со скрипачкой Машкой Нефедовой, которая тогда играла в группе «Танки» (позже — «Музыка Т»). На этой базе вообще играло много коллективов, среди которых было немало металлистов. Вскоре «Король и Шут начал собирать довольно большие залы. Сами удивлялись, но на презентации альбома «Камнем по голове» в «Ватрушке» в конце 1996 года был биток, а это человек 500.
Михаил Горшенёв и Александр Леонтьев
Ренегат со скрипачкой Марией Нефедовой
Еще до появления «Акустического альбома» «Король и Шут» задумал сделать в 1997-м камерную программу для концертов в клубе «Арт-клиника» и на Рубинштейна, 13. Туда входило несколько песен Андрея Князева, изначально задуманных в мягком звучании, и несколько вещей «Короля и Шута», переложенных в акустике. Для подготовки этой программы Александра Леонтьева привлекли как сессионного музыканта. Концерт на Рубинштейна, 13 «Король и Шут» играл без Михаила Горшенева, которого едва откачали после передозировки. Князев вытянул концерт сам, а Леонтьев ему подпевал. Именно тогда Константин Вольский, не оставлявший надежд стать продюсером группы «Кукрыниксы», произнес историческую фразу: «Да ты же Ренегат — к «Шутам» переметнуться хочешь!»
На тот момент я еще не созрел, чтобы быть полководцем. Даже в мафии, прежде чем стать боссом, человек становится сначала солдатом, потом капореджиме и заместителем босса. Видимо, я на тот момент ощущал себя солдатом. Но за этими полководцами мне хотелось идти!
Примерно в то же время выяснилось, что на барабанах Горшенев-младший играет ненамного лучше Леонтьева. Садясь по очередности за ударную установку, они пытались ваять какие-то песни. На какое-то время пришлось вновь воспользоваться услугами брата Леонтьева Алексея Синицкого. Однажды, в 1997-м, парням позвонил Поручик, которому обычно до всего было дело, и решительно заявил: «Вы маетесь ерундой, а у “Короля и Шута” через неделю концерт в «Полигоне». Так, короче, давайте к нам на разогрев, или у вас вообще ничего не получится». В авральном режиме ребята написали шесть песен.
Честно говоря, тот концерт я помню смутно. Как «КИНОмана» меня поразило лишь то, что в гримерке сидел и читал газету настоящий Игорь Тихомиров из группы «Кино», который был соучредителем «Полигона» и рулил там звуком у молодых дарований. Помню еще, что мой брат Лешка, как всегда, психовал, не хотел приезжать, и мы уже думали, что играть не будем. И тогда же мы перебрали кучу названий, и от нечего делать Лешка Горшенев сказал: «Ну, пускай будет “Кукрыниксы”». Так и объявили себя со сцены.
На первом же концерте новоиспеченных тезок советских карикатуристов заметил знаменитый питерский рок-продюсер Игорь «Панкер» Гудков, работавший раньше с «Секретом», «Зоопарком» и «Алисой». По иронии судьбы, он пришел снимать концерт «Короля и Шута» (который в итоге был выпущен на видеокассетах) и услышал никому не известную команду. Особенно ему пришлась по душе «Солдатская печаль» с текстом авторства Леонтьева. Тогда антивоенные песни котировались, и Панкер стал директором «Кукрыниксов». Кто бы мог тогда подумать, что в этом качестве он пройдет с группой весь путь от начала и до конца. «Кукрыниксы» распадутся в 2018-м на пике своей карьеры, задав невероятно высокую планку своим прощальным альбомом «Артист» (2016).
Дебютный же альбом «Кукрыниксов», получивший имя по названию группы, вышел в 1999 году. Фактически в коллективе задавали тон два лидер а, что было оригинально обыграно в оформлении CD, который был издан с двумя вариантами обложки. При записи альбома Саше пришлось исполнять не только гитарные и вокальные партии.
Выяснилось, что Димон Гусев (который, подчеркиваю, хорошо играл задолго до меня и вообще довольно оригинально мыслил в плане музыки) не сумел включиться в студийную работу. Так бывает, что не идет — то ли комплексы, то ли что-то еще. Проще было взять и записать самому — так уж получилось. Плюс какие-то бэки, плюс драм-машину забивать. Просто у меня при менее искусном владении инструментом ниже барьер. Такое бывает, например, у людей, у которых огромный словарный запас, а языковой барьер им не позволяет толком общаться. А другой знает пять английских слов и болтает при этом свободно. Это просто психология, обычное дело.
В качестве барабанщика в выходных данных диска обозначен Максим Войтов, но он появился позже. На момент записи альбома постоянного барабанщика в «Кукрыниксах» не было. На запись мы потратили 500 долларов США. Звукач Саня Миронов помогал нам по дружбе на точке при пэтэушке на Лесной. Насколько я помню, там была база у группы «НОМ», и мы решили, что при таких финансах писать живые барабаны слишком затратно, а хорошо все равно не получится. В результате Лешка Горшенев предложил просто использовать драм-машину. Забивали все чуть ли не вручную. Поэтому Максим Войтов в записи участие не принимал.