кто говорил деду что жевать ему не будет
(Сказка) Старый дед и внучек
Стал дед очень стар. Ноги у него не ходили, глаза не видели, уши не слышали, зубов не было, И когда он ел, у него текло назад изо рта. Сын и невестка перестали его за стол сажать, а давали ему обедать за печкой.
Снесли ему раз обедать в чашке. Он хотел её подвинуть, да уронил и разбил. Невестка стала бранить старика за то, что он им всё в доме портит и чашки бьёт, и сказала, что теперь она ему будет давать обедать в лоханке. Старик только вздохнул и ничего не сказал.
Сидят раз муж с женой дома и смотрят — сынишка их на полу дощечками играет — что-то слаживает.
Отец и спросил:
«Что ты это делаешь, Миша?»
А Миша и говорит:
«Это я, батюшка, лоханку делаю. Когда вы с матушкой стары будете, чтобы вас из этой лоханки кормить».
Муж с женой поглядели друг на друга и заплакали. Им стало стыдно за то, что они так обижали старика; и стали с тех пор сажать его за стол и ухаживать за ним.
Смотрите ещё сказки
Лисица и журавль
Лисица позвала журавля на обед и подала похлёбку на тарелке.
Журавль ничего не мог взять своим длинным носом, и лисица сама всё поела.
Мышь, петух и кот
Мышка вышла гулять. Ходила по двору и пришла опять к матери.
— Ну, матушка, я двух зверей видела. Один страшный, а другой добрый.
Кто говорил деду что жевать ему не будет
© Киноконцерн «Мосфильм» (Кадр из фильма)
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Два лета подряд засуха дочерна вылизывала мужицкие поля. Два лета подряд жестокий восточный ветер дул с киргизских степей, трепал порыжелые космы хлебов и сушил устремленные на высохшую степь глаза мужиков и скупые, колючие мужицкие слезы. Следом шагал голод. Алешка представлял себе его большущим безглазым человеком: идет он бездорожно, шарит руками по поселкам, хуторам, станицам, душит людей и вот-вот черствыми пальцами насмерть стиснет Алешкино сердце.
У Алешки большой, обвислый живот, ноги пухлые… Тронет пальцем голубовато-багровую икру, сначала образуется белая ямка, а потом медленно-медленно над ямкой волдыриками пухнет кожа, и то место, где тронул пальцем, долго наливается землянистой кровью.
Уши Алешки, нос, скулы, подбородок туго, до отказа, обтянуты кожей, а кожа – как сохлая вишневая кора. Глаза упали так глубоко внутрь, что кажутся пустыми впадинами. Алешке четырнадцать лет. Не видит хлеба Алешка пятый месяц. Алешка пухнет с голоду.
Ранним утром, когда цветущие сибирьки рассыпают у плетней медвяный и приторный запах, когда пчелы нетрезво качаются на их желтых цветках, а утро, сполоснутое росою, звенит прозрачной тишиной, Алешка, раскачиваясь от ветра, добрел до канавы, стоная, долго перелазил через нее и сел возле плетня, припотевшего от росы. От радости сладко кружилась Алешкина голова, тосковало под ложечкой. Потому кружилась радостно голова, что рядом с Алешкиными голубыми и неподвижными ногами лежал еще теплый трупик жеребенка.
На сносях была соседская кобыла. Недоглядели хозяева, и на прогоне пузатую кобылу пырнул под живот крутыми рогами хуторской бугай – скинула кобыла. Тепленький, парной от крови, лежит у плетня жеребенок; рядом Алешка сидит, упираясь в землю суставчатыми ладонями, и смеется, смеется…
К вечеру, объевшись волокнистого мяса, умерла Алешкина сестренка – младшая, черноглазая.
Мать на земляном полу долго лежала вниз лицом, потом встала, повернулась к Алешке, шевеля пепельными губами:
Взяли. Алешка – за ноги, мать – за курчавую головку, отнесли за сад в канаву, слегка прикидали землей.
На другой день соседский парнишка повстречал Алешку, ползущего по проулку, сказал, ковыряя в носу и глядя в сторону:
– Леш, а у нас кобыла жеребенка скинула, и собаки его слопали.
Алешка, прислонясь к воротам, молчал.
– А Нюратку вашу из канавы тоже отрыли собаки и середку у ей выжрали…
Алешка повернулся и пошел молча и не оглядываясь.
Парнишка, чикиляя на одной ноге, кричал ему вслед:
– Маманька наша бает, какие без попа и не на кладбище закопанные, этих черти будут в аду драть. Слышь, Лешка?
Неделя прошла. У Алешки гноились десны. По утрам, когда от тошного голода грыз он смолистую кору караича, зубы во рту у него качались, плясали, а горло тискали судороги.
Мать, лежавшая третьи сутки не вставая, шелестела Алешке:
– Леня… пошел бы… молочаю в саду надергал…
Ноги у Алешки – как былки, оглядел их подозрительно и лег на спину, от боли, резавшей губы, длинно растягивая слова:
– Я, маманька, не дойду… Меня ветер валяет…
На этот же день Полька, старшая сестра Алешки, доглядела, когда богатая соседка, Макарчиха по прозвищу, ушла за речку полоть огород, проводила глазами желтый платок, мелькавший по садам, и через окно влезла к ней в хату. Подставив скамью, забралась в печку, из чугуна через край пила постные щи, пальцами вылавливала картошку. Убитая едой, уснула, как лежала, – голова в печке, а ноги на скамье. К обеду вернулась Макарчиха – баба ядреная и злая. Увидела Польку, взвизгнула, одной рукой вцепилась в спутанные волосенки, а другой – зажав в кулаке железный утюг, молча била ее по голове, лицу, по гулкой иссохшей груди.
Из своего двора видал Алешка, как Макарчиха, озираясь, стянула Польку с крыльца за ноги. Подол Полькиной юбчонки задрался выше головы, а волосы мели по двору пыль и стлали по земле кровянистую стежку.
Сквозь решетчатый переплет плетня глядел, не моргая, Алешка, как Макарчиха кинула Польку в давнишний обвалившийся колодец и торопливо прикинула землей.
Ночью в саду пахнет земляной сыростью, крапивным цветом и дурманным запахом собачьей бесилы. Вдоль обветшалой огорожи лопухи караулят дорожку бессменно. Ночью вышел Алешка в сад, долго глядел на Макарчихин двор, на слюдяные оконца, на лунные брызги, окропившие лохматую листву садов, и тихо побрел к воротам Макарчихиного двора. Под амбаром загремел цепью и забрехал привязанный кобель.
– Цыц. Серко… Серко… – Стягивая губы, Алешка посвистал заискивающе, и кобель смолк.
В калитку не пошел Алешка, перелез через плетень и ощупью, ползком добрался до погреба, накрытого бурьяном и ветками. Прислушиваясь, звякнул цепкой. Не заперт погреб. Крышку приподнял, ежась, спустился по лестнице.
Не видал Алешка, как из стряпки выскочила Макарчиха. Подбирая рубаху, прыжками добежала до повозки, стоявшей посреди двора, выдернула шкворень и – к погребу. Свесила вниз распатлаченную голову, а Алешка закрыл помутневшие глаза и, прислушиваясь к ударам тарахтящего сердца, не передыхая пил из кувшина молоко.
– Ах ты, хвитинов в твою дыхало! Ты что же это делаешь, сукин сын.
Разом отяжелевший кувшин скользнул из захолодавших Алешкиных пальцев и разлетелся вдребезги, стукнувшись о край лестницы.
Комом упала Макарчиха в погреб…
Легко подняла Алешку за плечи, молча, с плотно сжатыми губами, вышла на проулок, прошла под плетнем до речки и бросила вялое тело на ил, около воды.
На другой день – праздник Троица. У Макарчихи пол усыпан чабрецом и богородицыной травкой. С утра выдоила корову, прогнала ее в табун, шальку достала праздничную, цветастую, в разводах, покрылась и пошла к Алешкиной матери. Двери в сенцы распахнуты, из неметеной горницы духом падальным несет. Вошла. Алешкина мать на кровати лежит, ноги поджала, и рукою от света прикрыты глаза. На закоптелый образ перекрестилась Макарчиха истово.
– Здорово живешь, Анисимовна!
Тишина. У Анисимовны рот раззявлен криво, мухи пятнают щеки и глухо жужжат во рту. Макарчиха шагнула к кровати.
– Долго пануешь, милая… А я, признаться, зашла узнать, не будешь ли ты продавать свою хату? Сама знаешь – девка у меня на выданье, хотела зятя принять… Да ты спишь, что ли?
Тронула руку – и обожглась колючим холодком. Ахнула, кинулась от мертвой бежать, а в дверях Алешка стоит – белей мела. За косяк дверной цепляется, в крови весь, в иле речном.
– А я живой, тетя… не убивай меня… я не буду!
Перед сумерками через улицы, увешанные кудрявыми коврами пыли, через площадь, мимо отерханной церковной ограды, тенью шел Алешка. Возле школы, под нахмуренными акациями, повстречал попа. Шел из церкви тот, сгорбатившись, нес в мешке пироги и солонину. Алешка, кривя губы, прохрипел:
– Бог подаст. – И зашагал мимо, сутулясь, путаясь в полах подрясника.
Возле речки в кирпичных сараях и амбарах – хлеб. Во дворе дом, жестью крытый. Заготовительная контора Донпродкома № 32. Под навесом сарая – полевая кухня, две патронные двуколки, а у амбаров – шаги и нечищенные жала штыков. Охрана.
Лимерики
И вот еще одна характеристика, оформленная в виде лимерика:
Краток лимерик тем и хорош
На щекотку он чем-то похож.
Жаль, что смешные обычно
Не очень приличны,
А от приличных со скуки помрешь.
Основываясь на вышеизложенном, осмелюсь утверждать, что русскоязыч-
ный анекдот вполне может быть изложен в форме лимерика, хотя и не совсем
традиционной структуры. Ниже приведенные лимерики собственного изготов-
ления, как мне кажется, подтверждают эту мысль.
        Лимерики «Переводные»
Старикашка из Данди, видит Бог,
Напился, так как только смог.
        Завел он дома часы
        Концом, сняв трусы,
А супруге ввел ключ между ног.
Молодой человек, взращенный высшим светом,
Набожным родственником был пойман на этом,
        Он прямо в канаве занялся случкой
        Не то что бы с последней сучкой,
Но с дамой с сексуальным приветом.
Раздосадован хозяин отеля:
«Да, шли б они в ад, в самом деле.
        Вытворяя все это с женою моей
        Постояльцы семью мне разрушат, ей-ей».
И они в том, увы, преуспели.
Медовый месяц супруги Келли
Провели по недосмотру в постели.
        Намазавшись «кремом» беспечно
        Они не знали, конечно,
Что случайно на клей налетели.
С новым русским чуть не приключилась кома,
Когда рабочий стол протертым он увидел дома
        Где пыль с моего стола?
        Ты куда ее убрала?!
Там записано три телефона.
На склады готовой продукции,
Для нее поступили инструкции:
        »Не включай, идиот,
        не то током убьет!»
На фига нам такие конструкции?
Виновны все же рэкетиры,
Наркоши, пьяницы и прочие задиры,
        Что цены на услуги тут
        Как-будто на дрожжах растут.
Не вы ли данью обложили все сортиры.
Захотела девица из Граца
Своему принцу отдаться,
        
Только этот Гамлет
        
Съел не свежий омлет,
Ну, где ж тут с девицей играться.
Барбос смотрел не нас
И в профиль, и анфас.
        И в чем-то дерзость углядя,
        И в том себя же убедя,
Сказал себе негромко,- Фас.
Покинувши Майами-бич
В Россию прибыл мистер Тич,
        И все бы было ни почем,
        Но с русским встретившись бичом,
Ощипан был он словно дичь.
Послушавши новости из далекой Америки,
Семейка всю ночь провалялась в истерике.
        Им не взгруснется о Волге-реке
        На оставляемом материке
Был бы билет до Нью-Йорка в руке.
Мне говорили: «Брось, старик.
Кому он нужен лимерик?»
        Но анекдот рифмованный возник
        И маловерам в тот же миг
Бациллой смеха в кровь проник.
Печальны болельщики из Неаполя
Опять Марадона не вышел на поле.
        Говорят они: «О, Мадона!
        Ну и подлец наш Марадона».
Очень сердиты болельщики Наполи.
Заложив друзей, двурушник
Вымыл руки, взял рушник,
        Вытер руки
        И со скуки
Заложил. за воротник.
Все земли кем-то занитрачены,
Госфонды к черту порастрачены.
        Так что ж никто не виноват,
        Как нам министры говорят,
Ну, видимо опять мы будем одурачены.
Два вояки, следя за врагом,
Глядя на танки, говорили о том:
        »Прямо ль танки пойдут,
        Иль пронесет и свернут?
А коль пронесет, где стираться потом?».
Пошла Марьяна за букетом на пруд
На тот где лилии славно цветут
        И ступая легонько в спокойной воде
        Она не думала о близкой беде,
А омут был тут как тут.
Видимо себе на беду
Неойог жевал лебеду
        Если б знал идиот,
        Как ужасно умрет.
Он другую бы выбрал еду.
Развратник стоял на дороге развилке,
Раздумывая: «К какой податься милке?
        Которая из них не спит,
        Которую не тронул СПИД?».
А там раздумал и пошел к автопоилке.
При выборе ласк Генриета
Склонялась в пользу минета.
        И делала это, при том,
        С постным скромным лицом,
Хоть и чавкала громко при этом.
Жил был толь геолог, толь доктор,
То ли Гембл, то ли Проктор
        И открыл е-мое
        Он кажись мумие.
Золотишко добывает в нем доктор.
Жил был толь геолог, толь доктор,
То ли Гембл, то ли Проктор
        И открыл е-мое
        Он кажись мумие.
Золотишко добывает в нем доктор.
Шестирукая челночница богиня Калли
Товар продавала из стран что подале.
        Спросил ее Кацелкоатль,-
        Торговый зал не мелковат ль?
И штраф такой слупил, что все икали.
На мысе Доброй Надежды
Остались без одежды невежды
        Они ж все дураки,
        А дуракам не с руки
Ну и зимуют теперь без надежды.
«Собирая» из-под водки бутылки
Он вконец надоел своей милке.
        Она ему говорит,-
        Бросай пить паразит,
А не то удостоишься ссылки.
Подивился паренек, как соседа свекровь
Трет да трет обо что-то на кухне морковь.
        »Завидую просто здоровью,
        Что бы такое с морковью,
Как бы не стерлись вы в кровь».
Шагнул лишний раз купчина,
Видно водка тому причина.
        А гулял тогда новый русский
        Над морем по жердочке узкой,
Что ж, сглотнула его пучина.
Лохматый шмель, усевшись на цветок,
Жевал чего-то сладкого кусок.
         Сперва глоток,
        Потом еще чуток,
Не думал, что развяжется пупок.
С полюбившейся подругой Нелли
Провела две недели в постели.
        Они много чудили,
        А печь топить забыли
И под конец совсем обле(я)денели.
Девице по прозванью Настурция
Была прописана от простуды микстурция.
        Чуть не померла синьорина,
        Что жила близ Турина
И сбежала от доктора в Турцию.
Были 1биты и 100л, и 1/2, и 100йка
Такой лихой была попойка,
        Но мы не будем о3цать,
        Что веселье хотим продолжать,
Ведь ваш по2льчик все же не помойка.
Были разбиты и стол, и пол, и стойка
        Такой лихой была попойка,
        Но мы не будем отрицать,
Что веселье хотим продолжать,
Ведь ваш подвальчик все же не помойка.
♣♣♣
        Лимерики «Бедные греки»
Всей подводной мафии дон
Не просыхающий дон Посейдон.
        Твердит он повсюду,
        Что лечит простуду
И хлещет «Наполеон».
Таинственная богиня Пандора
Морду имела красней помидора.
        Ну, а водки хлебнет
        Морда полный улет.
Это я доложу вам умора.
Всему Елена знала цену
И на верность и на измену,
        Но для нее было,
        Что за любовь платят кровь,
Когда греки достали Елену.
Видимо с дуру пьяный Гермес
В грозу громоотвод чинить полез,
        А там Зевс с перепою
        Играет с грозою
И Гермес в разрядах молний исчез.
Поссорившись с Зевсом, Гермес
Со страха подался в лес,
        А там братья лесные
        У них повадки чумные
И Гермес там бесследно исчез.
Оценивая путь, глядя сквозь лимб,
К нему альпинист так прилип,
        Что сказал,- Видит бог
        Я получил свой урок.
И уже не пошел на Олимп.
По слухам в Армению греки свернули
Толи с пьяна, толь в дороге уснули.
        Ну, а местный авторитет
        Такой им отвесил привет,
Что в момент сувениры вернули.
Зеленокудрая медуза Горгона
Не выносила солдатского жаргона
        И как коснулся Персей
        В разговоре ее персей
Утопилась прям у мыса Горна.
Слышал я, что громовержец Зевс
Сладострастен, как Византийский Базилевс.
        Может это и так,
        Но и я не простак.
Не от баб ли он на гору влез?
Говорят, что хитрющий Гомер
В те года изобрел гег-замер.
        Для чего тот прибор,
        В какой входит набор
И с чего можно сделать замер?
Фельдмаршал славный наш Кутузов
Не вовремя поев за завтраком арбузов,
        При переправе через речку
        В штанине допустил протечку.
Как в паводок «вода» смела французов.
Жил-был когда-то Наполеон Бонапарт
        Знаток артиллерии и стратегических карт.
        Однажды при стрельбе картечью
Он спьяну разразился речью:
«Ходи с бубей, а бой перенесем на март»
Генерал от инфантерии Ермолов,
Своих орлов расставив у заборов,
        Не то, чтобы в дозор,
        А с тем, с чем ходят под забор,
Не ожидал, что поплывут: забор, сарай и боров.
Не раз уж и не два как к ней
По вечерам заглядывает Ней,
        А муж в ночном дозоре,
        Плюя на это горе,
С женою Нея он встречается, ей-ей.