Хронотоп в стихотворении твое лицо бледней чем было

Реальность и фантастичность образов-символов

Сам Блок определил свой еще только складывающийся принцип интерпретации действительности «мистическим реализмом»[68]. Об обновленном городе Блок пишет мало, представляя его смутно. Опорой для творчества здесь служили легенды русского средневековья[69]. По мнению Жирмунского, если в ранних своих произведениях Блок исходит из символики Вл. Соловьева, то теперь он дает те же символы, но в новом, индивидуальном употреблении, уже не в шаблонной форме образов-понятий, а в движении и развитии, в многообразном сочетании между собой[70]. Исследователь Е. Ермилова считает, что символы Блока, «в отличие от символов Вяч. Иванова или даже Белого, биографичны и субъективны»[71]. Действительно, в ранней лирике поэта 1901-1902 годов образы города большей частью связаны с настроением душевной смуты, причем драматизм все больше и разрастался далее. В стихах 1903 года выражено предчувствие скорой катастрофы. Городской пейзаж сложен, носит сумрачный характер.

Он будет город свой беречь,

И, заалев перед денницей,

В руке простёртой вспыхнет меч

Над затихающей столицей.(254)[74]

В первоначальной редакции запечатлен более традиционный жест Петра: «Как встарь, заставит смолкнуть речь рукой, простертой над столицей[75]. Но ведь меча в руке Петра Фальконе нет. Блок, вложив в десницу ему меч, как бы продолжил и усилил властный жест царя, охраняющего свой торжественно-строгий город. Змей только прижат, но не раздавлен, он способен освободиться из-под копыта, воспрянуть, обрести власть и силу. За всей этой мистикой ощущается социально-исторический подтекст.

Символ змеи является универсалией не только архаических культур. Воспринятый большей частью через библейскую традицию и иконопись, он вошел в культуру нового времени, сохраняя свойственную ему издревле амбивалентность: сочетание зла, хитрости, коварства, но и всеведения. У символистов «этот древний образ актуализировался, что было вызвано их особым вниманием к мифу, установкой на «мифотворчество» и эсхатологическими настроениями, находившими выражение в апокалипсической символике»[76]. Символ змеи, по словам исследователя Грякаловой, является органическим компонентом поэтического мира Блока, выявляющим его стремление к мифологизации с опорой на фольклорную основу. Образ змея встречается так же в стихотворениях цикла «Вися над городом всемирным», «Иду – и всё мимолётно», «Лазурью бледной месяц плыл», «Клеопатра».

Поле поэтического образа змеи у Блока может быть еще более расширено за счет привлечения ассоциативно близких образов звезды или кометы. В народной традиции, сохранившей множество суеверий и преданий, связанных с кометами и метеорами, эти образы устойчиво связаны с представлениями о пролетающем по небу змее[77]. Эти образы есть в стихотворениях «Твоё лицо бледней, чем было»:

Поверь, мы оба небо знали:

Звездой кровавой ты текла,

Я измерял твой путь в печали,

Когда ты падать начала.

Комета! Я прочёл в светилах

Всю повесть раннюю твою,

И лживый блеск созвездий милых

Под чёрным шёлком узнаю!

Лирический герой цикла живет в таком городе «топя отчаянье в вине». Он, некогда веривший в свой союз с мистической Прекрасной Дамой, в будущую гармонию, теперь переживает крушение астральных иллюзий. В стихотворении «В октябре» снова встречается образ звезды:

Город возникает в виде живого организма со своей, только им пережитой историей, со своим, только ему присущему характером, со своей, только ему предвещенной судьбой, «город задумчивых белых ночей и чудовищных потопов, Город русской поэзии, русской революции, русского будущего…»[78]. Он окружает человека, мучает его, заманивает в свои недра. У него страшная власть над жителями, которые поколение за поколением отдают ему свою силу и молодость. Рядом с реальными образами появляются образы мистические — переосмысленные варианты образов ранней лирики (туман, звезды, лазурь, крест). Петербург как город-фантасмагория изображается в гротескной манере:

Вечность бросила в город
Оловянный закат.
Край небесный распорот,
Переулки гудят.(257)

Ранним утром, когда люди ленились шевелиться,

Серый сон предчувствуя последних дней зимы,

Пробудились в комнате мужчина и блудница,

Медленно очнулись среди угарной тьмы. (252)

И далее мы встречаем образы «серого утра», «серого постылого налета» на всем.

«Красный – цвет зорь, но город забыл об утренней заре»[80], а если он окрашивается в красное, то это означает не пробуждение, а умирание, «последнюю вспышку огня, за которой придет чернота», что мы видим в стихотворении «Повесть», где красное пятно введено в тусклую серую жизнь. Сеется серый дождь, одинаковые серые фигуры прохожих. В слякотную серую массу красным огнем врывается одетая в красное «ночных веселий дочь». Она проклинает кого-то, поднимает на руки ребенка, бьется головой о стену, падает:

И столпились серые виденья мокрой скуки.

Кто-то громко ахал, качая головой.

А она лежала на спине, раскинув руки,

В грязно-красном платье, на кровавой мостовой.(265)

Полностью на приёме цветописи строится стихотворение «Город в красные пределы»:

Город в красные пределы

Мёртвый лик свой обратил,

Кровью солнца окатил.

Стены фабрик, стёкла окон,

Всё закатом залито.

Блещут искристые гривы

Золотых, как жар, коней,

Мчатся бешеные дива

Жадных облачных грудей,

Красный дворник плещет вёдра

Пляшут огненные бёдра

И на башне колокольной

В гулкий пляс и медный зык

Кажет колокол раздольный

Одновременно А. Блок не отказывается от романтики синего цвета, хотя не всегда в однозначном символическом плане. Мы встречаем у него: «пляшет синева», «над городом синяя дымка», «синий мрак».

Образ пыльного города раскрывается в стихотворении «Гимн» (259) и наполнен апокалипсическими образами, за которыми стоят реальные предметы: утро — небесный кузнец, солнце — огневой переменчивый диск, луч — игла или раскаленный, пылающий бич. Лексема пыльный становится синонимом смерти и воспринимается в символическом плане как наказанный, сожженный за грехи. Такое наказание становится радостным избавлением от неправедной жизни — адское пламя несет освобождение:

Опаленным, сметенным, сожженным дотла —

Тема сна, духовного умирания, нравственного падения жителей инфернального города, превратившихся в тени, как бы продолжает тему огня-смерти, сближая ее с холодом:

Улица, улица.
Тени, беззвучно спешащих
Тело продать,
И забвенье купить,
И опять погрузиться
В сонное озеро города — зимнего холода. (264)

Метафорический образ сонного озера города создает представление о всеобщем бесконечном покое-смерти, о нравственном застое и моральной опустошенности города и его жителей.

Тогда, алея над водной бездной,

Пусть он угрюмей опустит меч,

Чтоб с дикой чернью в борьбе бесполезной

За древнюю сказку мёртвым лечь.

За социальными низами – их правота, простая, естественная необходимость «хлеба». За самодержавием – «древняя сказка» уже закончившихся традиций. Таким образом, во всемирную тему включается социальность, чего не было в раннем творчестве Блока.

Стихотворение «Сытые»(273) является итогом поэтических откликов Блока на события 1905 года. Здесь впечатление от октябрьской забастовки столичной электростанции разрастается в емкий образ исторического затмения, заката всего старого мира.

Темной «душой» города становится однозвучно хохочущая Невидимка, которая

И воет, как брошенный пес,
Мяучит, как сладкая кошка,
Пучки вечереющих роз
Швыряет блудницам в окошко. (268)

Невидимка — маленькое, юркое, похотливое, ничтожное создание, фантастический образ непонятного пола. А. Блок сравнивает это отвратительное существо то с псом «воет, как брошенный пес» (муж. род.), то с кошкой «мяучит, как сладкая кошка» (жен. род).

Блок ввел образ города в библейский контекст, так как в данном стихотворении появился фантастический образ блудницы верхом на звере багряном:

С расплеснутой чашей вина

На Звере Багряном — Жена.(268)

Лирический герой разочарован крахом своих мечтаний, ему необходимо найти выход из этой серой, мрачной, душащей жизни. Так в лирику Блока входил образ Незнакомки; она олицетворяла не только астральные тайны, но и соблазны земного быта. Новое воплощение женского начала уже не было символом абсолютной гармонии. Она являлась лирическому герою то в ресторанах, то в «неосвещенных воротах»; в ее портрете было достаточно земного; она была звездой, то ли упавшей на землю с небес, то ли падшей. В стихотворении «Твое лицо бледней, чем было. » (276) была выражена трагедия падения.

Цельным образом-символом стало написанное в 1906 году стихотворение «Незнакомка» (277-279), созданное под впечатлением от бродяжничества по дачному поселку Озерки[81].

Тщательный отбор поэтических средств, точность слов, скупые и многозначительные детали, которыми поэт рисует облик двух миров, дают поразительный эффект. С одной стороны, в описании легко угадывается праздный Петербург, не парадный, не официальный, а Петербург бессмысленного тяжелого веселья, требующего искусственного возбуждения. Недаром стихотворение начинается с упоминания ресторанов, над которыми струится «дикий и глухой» воздух, горячий от пьяного дыхания и влажного лета петербургских дачных окраин. Природа, которую тонко чувствует и понимает Блок, опошлена и снижена присутствием грубых людей. Нужно помнить, каким идеалом и восторгом был для Блока образ Женщины, чтобы оценить страшную картину:

Над озером скрипят уключины

И раздается женский визг. (277)

Вместо музыки — скрипучие звуки, вместо мелодии женского голоса — визг. И природа безразлична и так же лишена тайны и прелести:

А в небе, ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск.(277)

Луна не названа, вместо нее плоский диск, не плывущий в синеве, а грубо нарисованный на небе, похожий на вывеску кабака.

У пьяниц не просто красные глаза, а «глаза кроликов» — не только цвет, но и состояние, и оценка. «Истина в вине»— кричат на латыни пьяные, опустившиеся люди. То, что когда-то было культурой, открытием, радостным протестом против пуританства и ханжества, превратилось в штамп, стало расхожим, затертым выражением.

Тема «Незнакомки» была развита в стихотворении «Там дамы щеголяют модами. » (279), однако в нем Блок, усилив реалистическое начало, «недостижимой и единственной», очаровавшей лирического героя звезде придает не только внешние, как это было в «Незнакомке», но и внутренние черты городской красавицы. Она сроднилась с пошлой реальностью: она «вином оглушена», некогда полная тайн вуаль стала просто вуалью в мушках, в ее портрете появились мелкие черты, в ее характере угадываются земные противоречия героинь Достоевского.

Далее лирический герой цикла переживает некую трансформацию, стихи исходят словно от лица обездоленного человека, затертого в суматохе. Когда-то и ему «жилось легко, жилось и молодо», но «прошла его пора»:

Хожу, брожу понурый,

Придёт шарманщик хмурый,

О той свободной доле,

Что мне не суждена,

О том, что ветер в поле,

И маятник стучит. (286-287)

Его беспричинно «загнали на чердак», он «убит земной заботой и нуждой». Вместо фантастических образов всё более ярко начинает появляться оголенная проза жизни. Люди потеряли веру в добро, разучились жить свободно

Источник

Александр Блок — Твое лицо бледней, чем было

Твое лицо бледней, чем было
В тот день, когда я подал знак,
Когда, замедлив, торопила
№ 4 Ты легкий, предвечерний шаг.

Вот я стою, всему покорный,
У немерцающей стены.
Что сердце? Свиток чудотворный,
№ 8 Где страсть и горе сочтены!

Поверь, мы оба небо знали:
Звездой кровавой ты текла,
Я измерял твой путь в печали,
№ 12 Когда ты падать начала.

Мы знали знаньем несказанным
Одну и ту же высоту
И вместе пали за туманом,
№ 16 Чертя уклонную черту.

Но я нашел тебя и встретил
В неосвещенных воротах,
И этот взор — не меньше светел,
№ 20 Чем был в туманных высотах!

Комета! Я прочел в светилах
Всю повесть раннюю твою,
И лживый блеск созвездий милых
№ 24 Под черным шелком узнаю!
Ты путь свершаешь предо мною,
Уходишь в тени, как тогда,
И то же небо за тобою,
№ 28 И шлейф влачишь, как та звезда!

Не медли, в темных тенях кроясь,
Не бойся вспомнить и взглянуть.
Серебряный твой узкий пояс —
№ 32 Сужденный магу млечный путь.

Tvoye litso bledney, chem bylo
V tot den, kogda ya podal znak,
Kogda, zamedliv, toropila
Ty legky, predvecherny shag.

Vot ya stoyu, vsemu pokorny,
U nemertsayushchey steny.
Chto serdtse? Svitok chudotvorny,
Gde strast i gore sochteny!

Pover, my oba nebo znali:
Zvezdoy krovavoy ty tekla,
Ya izmeryal tvoy put v pechali,
Kogda ty padat nachala.

My znali znanyem neskazannym
Odnu i tu zhe vysotu
I vmeste pali za tumanom,
Chertya uklonnuyu chertu.

No ya nashel tebya i vstretil
V neosveshchennykh vorotakh,
I etot vzor — ne menshe svetel,
Chem byl v tumannykh vysotakh!

Kometa! Ya prochel v svetilakh
Vsyu povest rannyuyu tvoyu,
I lzhivy blesk sozvezdy milykh
Pod chernym shelkom uznayu!
Ty put svershayesh predo mnoyu,
Ukhodish v teni, kak togda,
I to zhe nebo za toboyu,
I shleyf vlachish, kak ta zvezda!

Ne medli, v temnykh tenyakh kroyas,
Ne boysya vspomnit i vzglyanut.
Serebryany tvoy uzky poyas —
Suzhdenny magu mlechny put.

Djn z cnj/, dctve gjrjhysq,
E ytvthwf/otq cntys/
Xnj cthlwt? Cdbnjr xeljndjhysq,
Ult cnhfcnm b ujht cjxntys!

Gjdthm, vs j,f yt,j pyfkb:
Pdtpljq rhjdfdjq ns ntrkf,
Z bpvthzk ndjq genm d gtxfkb,
Rjulf ns gflfnm yfxfkf/

Vs pyfkb pyfymtv ytcrfpfyysv
Jlye b ne ;t dscjne
B dvtcnt gfkb pf nevfyjv,
Xthnz erkjyye/ xthne/

Источник

Хронотоп в стихотворении твое лицо бледней чем было

СТАНОВЛЕНИЕ ЛИРИЧЕСКОГО ГЕРОЯ И ТЕМА ЖЕНСТВЕННОСТИ.

&nbsp&nbsp&nbspБлок-символист отмежевался от декадентства, он верил в новый мир, в то, что «чаянье грядущего» и есть смысл бытия. С верой в грядущую гармонию была связана идея женской души. Он полагал, что необычайной силой обладала женская душа и в лирике Ф. Тютчева, но только символистам суждено было постичь весь «ужас тайны этой самой женской души», то есть только они почувствовали катастрофичность мира и возможность его спасения благодаря женскому началу.

&nbsp&nbsp&nbspЗаметьте: если раньше лирика Блока была сосредоточена на чувствах поэта, то теперь она обращена к миру. Его поэзия наполнилась образами современников. Это не только девушка из церковного хора или внимающие ей прихожане; это труженики-крестьяне («Тяжко нам было под вьюгами. «), матросы («Ее прибытие»), столкнувшийся с войсками в январе 1905 г. народ («Шли на приступ. Прямо в грудь. «). Если в «Стихах о Прекрасной Даме» идея катастрофичности мира носила довольно условный характер, то теперь понятие трагического обрело определенность и выразилось в конкретных проявлениях земного бытия, в том числе и урбанистического. Город в сознании Блока стал образом греха. 25 июня 1905г. он писал: «Петербург — гигантский публичный дом, я чувствую».

&nbsp&nbsp&nbspВ стихах 1904—1908 гг., объединенных в цикл «Город», прослеживаются традиции «Невского проспекта», «Портрета» Н.В. Гоголя, «Преступления и наказания» Ф.М. Достоевского. Блоковский Петербург населен нищими, рабочими, блудницами. Среди простонародья, «женских ликов», «веселых и пьяных» обитает лирический герой, которому является Незнакомка. Это город фабричных гудков и ресторанов, голодных и сытых. Блок ввел образ города в библейский контекст; в стихотворении «Невидимка» (1905) появился образ блудницы верхом на звере багряном: «С расплеснутой чашей вина / На Звере Багряном — Жена» — блоковская версия восседавшей на звере багряном апокалипсической матери блудниц с чашей, наполненной нечистотой блудодейства. Тема конца света была выражена и в городском пейзаже, характерные черты которого — окровавленный язык колокола, «могилы домов», оловянный закат, темно-сизый туман, «серокаменное тело» города, кровавое солнце.

&nbsp&nbsp&nbspЛирический герой живет здесь, «топя отчаянье в вине». Он, некогда веривший в свой союз с мистической Прекрасной Дамой, в будущую гармонию, теперь переживает крушение астральных иллюзий: «Давно звезда в стакан мой канула». Так в лирику Блока входил образ Незнакомки; она олицетворяла не только астральные тайны, но и соблазны земного быта. Новое воплощение женского начала уже не было символом абсолютной гармонии. Она являлась лирическому герою то в ресторанах, то в «неосвещенных воротах»; в ее портрете было достаточно земного; она была звездой, то ли упавшей на землю с небес, то ли падшей. В стихотворении «Твое лицо бледней, чем было. » (1906) была выражена трагедия падения: «Поверь, мы оба небо знали: / Звездой кровавой ты текла, / Я измерял твой путь в печали, / Когда ты падать начала».

&nbsp&nbsp&nbspСледующим в цикле стояло стихотворение «Незнакомка» (1906). Героиня — одинокая мистическая дева, в облике которой достаточно узнаваемых черт городской красавицы: шелка, «шляпа с траурными перьями», духи, «в кольцах узкая рука». Банальна и обстановка ее встречи с лирическим героем: «горячий воздух дик и глух», «тлетворный дух», переулочная пыль, скука дач, бутафорский блеск кренделя булочной, дамы и «испытанные остряки» и т.д. В то же время Незнакомка — вестница иных миров, «дальнего берега». За ее темной вуалью лирическому герою видится «берег очарованный и очарованная даль». Образ берега со времен романтической лирики обозначал гармонический, свободный, но недостижимый мир. В художественной системе «Стихов о Прекрасной Даме» образ берега также был знаковым, он символизировал драму разъединенности поэта и его мистической избранницы: и лирическому герою «не найти родные берега», и на другом берегу «плачет душа одинокая», и она «на том смеется берегу». В «Незнакомке» астральная дева приблизила мистический мир к реальности, с ней в ресторанный быт проникает ирреальный мир «древних поверий».

&nbsp&nbsp&nbspТеперь не только она — избранная, но и лирический герой — избранник. Оба они одиноки. Не только ей, но и ему поручены «глухие тайны». Несмотря на это, в стихотворении прозвучала романтическая тема невозможности соединения родственных душ. Однако в «Незнакомке» трагическое решение этой темы обрело дополнительную тональность — ей придана самоирония: герой высказывает предположение, не является ли Незнакомка игрой «пьяного чудовища». Ирония позволила лирическому герою найти компромисс между реальностью и иллюзией. Но этот компромисс пока еще невозможен между Незнакомкой и пригородным бытом, чудесная дева покидает его. Она и реальность — два полюса, между которыми пребывает лирический герой.

&nbsp&nbsp&nbspВ стихотворении не только художественные детали быта и «глухих тайн» составляют контраст, не только сюжет о Незнакомке основан на противопоставлении — ее появлении и исчезновении, но и фонетический ряд стихотворения построен по принципу контраста. Гармония гласных, созвучная образу Незнакомки, контрастирует с диссонансными, жесткими сочетаниями согласных, благодаря которым создается образ реальности. Фонетика стихотворения выражает пластику образа Незнакомки: шипящие передают проникновение одетой в шелка героини в суету быта.

&nbsp&nbsp&nbspДвойственность как принцип поэтики стихотворения выразилась и в приемах изложения происходящего. В «Незнакомке» есть описательное начало, последовательность, неспешность в выстраивании художественных деталей; есть подобие сюжетности, которое позволило исследователям рассматривать стихотворение как балладу. В то же время «Незнакомка» импрессионистична. Героиня — плод воображения лирического героя настолько, насколько для импрессиониста мир адекватен его чувственным ощущениям и ожиданиям, череде эмоциональных состояний, потоку запахов и цветовых образов. Пригородные остряки, дамы, пьяницы обладают характерностью, типичностью, их действия — определенные, целенаправленные, в то время как с Незнакомкой ничего как бы и не происходит. Для поэтики импрессионизма характерна инертность: лирический герой просто ведом своим воображением, никакого дальнейшего развития действия не про¬изойдет, инициативы не последует.

&nbsp&nbsp&nbspТема «Незнакомки» была развита в стихотворении «Там дамы щеголяют модами. «, однако в нем Блок, усилив реалистическое начало, «недостижимой и единственной», очаровавшей лирического героя звезде придает не только внешние, как это было в «Незнакомке», но и внутренние черты городской красавицы. Она сроднилась с пошлой реальностью: она «вином оглушена», некогда полная тайн вуаль стала просто вуалью в мушках, в ее портрете появились мелкие черты, в ее характере угадываются земные противоречия героинь Достоевского: «Она — бесстыдно упоительна/ И унизительно горда». Незнакомка появилась и в стихотворениях 1906 г. «Прошли года, но ты — все та же. «, «Шлейф, забрызганный звездами. «. Этот образ сопровождал воображение Блока не один год. В феврале 1908 г. он написал «Я миновал закат багряный. «, «Май жестокий с белыми ночами. «, в котором была изображена «Женщина с безумными очами, / С вечно смятой розой на груди». В 1909 г. Блок создал стихотворение «Из хрустального тумана. «, его героиня — явившаяся в ресторан из «неведомого сна» дева со «жгуче-синим взором».

&nbsp&nbsp&nbspВ следующем году было написано стихотворение «В ресторане», в котором когда-то метафизическая дева «Незнакомки» трансформировалась в ресторанную соблазнительницу с надменным взором: «Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала /И, бросая, кричала: Лови. «. В этом образе нет импрессионистичности, намерения женщины целенаправленны. Адаптация и лирического героя, и его женского идеала к богемной жизни совершилась, метафизика уступила место земному, астральные отношения — флирту. В героине отсутствует гармоничное начало, в ее душе — та же хаотичность, что и в ресторанном мире: цыганка «визжала заре о любви», ее монисто «бренчало», струны «грянули», смычки запели «исступленно», но и избранница говорила «намеренно резко», она «рванулась движеньем испуганной птицы», ее шелка «зашептали тревожно», взоры она «бросала».

&nbsp&nbsp&nbspВ «Незнакомке» мотив сомнения в реальности встречи лирического героя и девы так и не получил однозначного решения. В стихотворении «В ресторане» этого мотива нет, встреча состоялась в такой же банальной обстановке: желтая заря, фонари, которые в цикле «Город» ассоциировались с понятием порока, смычки, поющие о любви, атрибуты цыганщины, романтической во времена пушкинских «Цыган» и романсов Я. Полонского, Ал. Григорьева, но в блоковском стихотворении утратившей романтическое звучание и ставшей признаком модернистского бытия начала века. Ресторанная этика проявилась и в действии героя: «Я послал тебе черную розу в бокале / Золотого, как небо, аи». Стихотворение вошло в цикл «Страшный мир».

&nbsp&nbsp&nbspВ циклах запечатлен переход лирического героя от созерцательности к метели, по Блоку — мятели, то есть тревоге, от мечты — к инициативе, от статики — к динамике. Блок воспел «земную красоту»: «Мне слабость этих рук знакома, / И эта шепчущая речь, / И стройной талии истома, / И матовость покатых плеч». Не мечта о свидании с Прекрасной Дамой, не намек на возможное свидание с Незнакомкой, а любовное свидание с героиней «Фаины» становится темой поэзии: «И, словно в бездну, в лоно ночи / Вступаем мы. Подъем наш крут. / И бред. И мрак. Сияют очи. / На плечи волосы текут / Волной свинца — чернее мрака. / О, ночь мучительного брака. «

&nbsp&nbsp&nbspЭта тема любви выразила новое блоковское мироощущение. Открытость миру, готовность принять его таким, каков он есть, стала темой стихотворения 1907 г. «О, весна без конца и без краю. «. Слово «принимаю» доминирует в образной системе стихотворения. Лирический герой пребывает в согласии с жизнью, нет характерного для романтиков противостояния личности миру, а контрасты, неразрешимые в «Незнакомке», теперь созвучны. Совместимость противоположностей стала формулой гармонии. Потому принимаются удача и неудача, плач и смех, ночные споры и утро, «пустынные веси» и «колодцы земных городов», «простор поднебесий / И томления рабьих трудов». Интимный мотив стихотворения подтверждает философскую тему полноты и лада жизни: последние четыре строфы — о «враждующей встрече», об отношениях «ненавидя, кляня и любя». Сознанию Блока был чужд абсолютный трагизм: в одни и те же годы в его творчестве появлялся лирический герой, склонный воспринимать жизнь и как воплощение земной пошлости, и как мировую гармонию.

&nbsp&nbsp&nbspСтихотворение вошло в цикл «Заклятие огнем и мраком».-Эпиграфом к циклу послужили строки из лермонтовской «Благодарности», в которых, однако, была выражена близкая Блоку тема жизни не с радостями, а с «тайными мучениями страстей», «отравой поцелуя», «местью врагов».

&nbsp&nbsp&nbspТема принятия земных испытаний выразилась и в любовной лирике Блока, а именно — в мотивах благодарности за любовь угасающую и неверную, прощения измены, которые восходят к пушкинскому благословению «Как дай вам Бог любимой быть другим». В 1908 г. Блок написал включенное в цикл «Возмездие» стихотворение «О доблестях, о подвигах, о славе. «, обращенное к Л.Д. Блок: покинувшая его женщина для него все равно «милая», «нежная».

&nbsp&nbsp&nbspЛюбовь в лирике Блока драматична. В стихотворении отображена история отношений поэта и Л.Д. Блок. Лирический герой обращается к возлюбленной с исповедальным монологом о своих чувствах, он выполнен в жанре послания. Женщина — вдохнови¬тельница его поэзии, высшая истина, рядом с которой забывались иные идеалы «горестной земли» — доблесть, подвиги, слава. Она же — олицетворение его молодости. Расставшись с ней, он расстался и со своими символистскими иллюзиями: любимая ушла, завернувшись в плащ, цвет которого — синий — был знаковым образом в поэзии символистов.

&nbsp&nbsp&nbspВ блоковской теме любви определился синтез небесного и земного, который в начале творческого пути поэт называл «земным небожительством». Оно выразилось в женских образах его лирики, в том числе в образе Богородицы из поэтического цикла 1909 г. «Итальянские стихи». Согласно блоковской версии, дева Мария была вероломна, ее томило желание, что вызвало в адрес поэта упреки известного критика, поэта и мемуариста С. Маковского в донжуанстве, «эротической дерзости».

&nbsp&nbsp&nbspВ 1914 г. был создан цикл из 10 стихотворений «Кармен», в котором главной темой стала сила любви, страсти, вдохновляющей на «творческие сны». Стихи были посвящены исполнительнице партии Кармен в опере Визе Л.А. Андреевой-Дельмас. «Я потерял голову, все во мне сбито с толку. » — отметил Блок в записной книжке.

&nbsp&nbsp&nbspБлок увидел в своей современнице характер обольстительной, не знающей смирения цыганки. Это совмещение женских натур дало результат — «бред моих страстей напрасных». Сюжет об испанской цыганке сроднился с жизнью Петербурга, где «март наносит мокрый снег». Блок создал обобщенный образ, в котором не расчленены женская природа, условность сцены, восприятие текста новеллы Мериме. Об этом синтезе Блок сказал в стихотворениях «Бушует снежная весна. «, «Сердитый взор бесцветных глаз. «, «О да, любовь вольна, как птица. » и др.

&nbsp&nbsp&nbspВ описании Кармен выражены черты Дельмас: ее «нежные плечи», духи, «пугающая чуткость» «нервных рук и плеч», презренье глаз, львиное — «в движеньях гордой головы». Словно Дельмас, а не Кармен испытывает ревность к Эскамильо. Гово¬рится о дублерше и ревности к сопернице: «Не Вы возьметесь за тесьму, / Чтобы убавить свет ненужный. / И не блеснет уж ряд жемчужный / Зубов несчастному тому». Эта сценическая, условная ситуация стихотворения «Сердитый взор бесцветных глаз. » «переносится» в петербургскую жизнь стихотворения «О да, любовь вольна, как птица. «, и что не суждено больше испытать Эскамильо, войдет в жизнь лирического героя: «И в тихий час ночной, как пламя, / Сверкнувшее на миг, / Блеснет мне белыми зубами / Твой неотступный лик». В тексте стихотворения орга¬нично звучат цитаты из партии Кармен.

&nbsp&nbsp&nbspТакой синтез художественного вымысла и реальности, намеренное включение сценической и литературной условности в судьбу лирического героя создают ощущение прозрачности границ текста и жизни, свободного перемещения образа в реальности и реальности — в художественном пространстве.

&nbsp&nbsp&nbspЛюбовь и ненависть Кармен чрезвычайны, как и чувства лирического героя. Подобный максимализм был характерной чертой и «громады любви» и «громады ненависти» лирического героя поэзии В. Маяковского, столь отличной от поэзии Блока. В русской литературе эта особенность восходила к романтической традиции.

&nbsp&nbsp&nbspВ блоковской лирике любовь ассоциируется с природными стихиями. Окна избранницы лирического героя — «месяца нежней», «зорь закатных выше», ее голос наполнен «рокотом забытых бурь», в золоте кудрей проступает «червонно-красное», так же как «ночною тьмой сквозит лазурь», в ее косах — «рыжая ночь», а сердце лирического героя подобно океану.

&nbsp&nbsp&nbspЭмоциональности и интимности цикла соответствует жанр послания, в котором созданы некоторые его стихотворения. Последнее из них — «Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь. » — написано характерным для послания шестистопным ямбом. Частыми художественными приемами цикла стали сравнения и параллелизмы. Одно из средств изображения чувства в «Кармен» — соединение контрастных смыслов: любовь проявляется в восторге и страхе, «немой жуткости», характеры Кармен и лирического героя выражены в строке «Мелодией одной звучат печаль и радость. «, герою «печально и дивно», оттого что приснился сон о возлюбленной, и т.д.

ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ И ТЕМА РОССИИ.

&nbsp&nbsp&nbspОдной из главных тем поэзии Блока, выразившей и демократические настроения поэта, и его переход к активному восприятию жизни, и его ощущение времени, стала тема России.

&nbsp&nbsp&nbspВ письме к К.С. Станиславскому от 9 декабря 1908 г. Блок писал, что теме России он посвятил жизнь, что эта тема есть «первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный»‘.

&nbsp&nbsp&nbspСтаниславскому же Блок изложил свою концепцию национального самосознания, своего возврата к славянофильству, но без православия и самодержавия. Он не склонен был и связывать миссию России с судьбами славянского мира в целом, со славянством. Россия воспринималась им как нечто самоценное и исключительное.

&nbsp&nbsp&nbspТема России в творчестве Блока претерпела довольно сложные метаморфозы. Уже в «Стихах о Прекрасной Даме» Блок создал образ пространства, в котором России как таковой еще не было. В «Распутьях» символистские условные образы вроде «чародейного и редкого» тумана исподволь уступали место прозаическим: «Далеко запевает петух», «Потемнели ольховые ветки, / За рекой огонек замигал», печальные поля, серые сучья и т.д.

&nbsp&nbsp&nbspС «Пузырями земли» в лирику Блока вошел образ России-мифа, которому сопутствовала пантеистическая, дохристианская мистика. Блок писал о полевом Христе как Боге для всякой твари — и человека, и нежити: болотных чертенят, карликов, русалки, нимфы. Потому в его лирике чертик «лобызает подножия» Христа, а болотный попик всех любит и за всех молится. Идея единства всего сущего и чувствующего стала центральной в понимании России. В поэме «Двенадцать» образ России уже будет представлен как расколотый, враждующий мир. Даже печаль в «Пузырях земли» не являлась антонимом радости. Поэт создал соединившие в себе противоположные понятия образы: «улыбалась печаль», «В печальном веселье встречаю весну».

&nbsp&nbsp&nbspЛирический герой почувствовал свою причастность к такой России. Он открывал для себя полевую, земляную родину «древесного оргазма», в которой «соки так и гуляли в лесах и полях», и приходил к мысли о том, что «унизительно не быть одной из этих стихий», как писал он в 1905 г.

&nbsp&nbsp&nbspВместе с тем в блоковской версии России обозначились и социальные мотивы. В 1900-х гг. среди образов поэта появились образы крестьян, матросов, рабочих. Январские события 1905 г. стали причиной появления в лирике Блока образа революционного народа. Так, в стихотворении «Шли на приступ. Прямо в грудь. » прозвучал мотив крови, «дали кровавой».

&nbsp&nbsp&nbspБлок искал свой образ России. В итоге в блоковском творчестве оформилось представление о России многоликой — народной, кроткой, разбойной, эпической, интимной, устремленной, постепному бескрайней, вольной. В блоковском ощущении России выразились традиции русской литературы предыдущего века, прежде всего Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тютчева. Блок, восприняв от предшественников лирическую, интимную трактовку темы России, интерпретировал пушкинские и гоголевские образы «разгулья удалого» и тоски, тройки, дороги, неведомых равнин, лермонтовские образы «разливов рек», «печальных деревень». Так, в блоковских мотивах иззаботившейся России «серых изб» с ее «разбойной красой», острожной тоской ямщика («Россия», 1908) или в «Буду слушать голос Руси пьяной, / Отдыхать под крышей кабака» («Осенняя воля», 1905) слышен отзвук лермонтовской «странной любви» к отчизне: лирический герой «Родины», принимая Россию покрытых соломой изб, взирал «На пляску с топаньем и свистом / Под говор пьяных мужичков», что в свою очередь воспринимается как реминисценция из «Путешествия Онегина», где Пушкин показал и крестьянскую родину: «Перед гумном соломы кучи», «Да пьяный топот трепака / Перед порогом кабака». Блоку близка концепция Тютчева — «Умом Россию не понять», его вера во «всемирную судьбу» родины, о которой пророчил и Гоголь в одиннадцатой главе «Мертвых душ».

&nbsp&nbsp&nbspОтразившаяся в цикле блоковская концепция судьбы России во многом схожа с пушкинским восприятием родины: в бескрайности степей, в «тоске безбрежной», в «долгом пути», в вечном преодолении исторических испытаний выражена идея бесконечной устремленности России вперед.

&nbsp&nbsp&nbspРоссии суждено, по Блоку, вечно пребывать в непокое, в состоянии преодоления, боя. Потому символом России является мчащаяся степная кобылица: «И вечный бой! Покой нам только снится / Сквозь кровь и пыль. / Летит, летит степная кобылица / И мнет ковыль. » Символом связи времен и вечной, протяженной во времени тревоги служит образ лебедей: «За Непрядвой лебеди кричали, / И опять, опять они кричат. » Заключительному стихотворению «Опять над полем Куликовым. » был предпослан эпиграф из стихотворения Вл. Соловьева «Дракон»: «И мглою бед неотразимых / Грядущий день заволокло», — в котором выразилась блоковская тема всевременности трагедий и побед России. Россия Блока — вечная и во времени нерасчленимая, поэтому лирический герой — современник двух эпох, он переживает тревожный канун Куликовской битвы и канун «диких страстей», сечи, «высоких и мятежных дней» XX в.

&nbsp&nbsp&nbspРазвитию мотива российского непокоя способствуют образный ряд стихотворений, а также фонетика, ритм, интонация стиха. В «Река раскинулась. Течет, грустит лениво. » образу ленивой реки соответствует протяженный поток гласных. Вторая строфа, ломая спокойную интонацию, начинается со звонкого возгласа «О, Русь моя!» и вводит в стихотворение мотив пути. Четвертая строфа начинается с коротких фраз, которые придают ритму стихотворения стремительность, а эмоциональному наполнению — ощущение тревоги: «Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами / Степную даль». Далее в художественную систему введен образ движения — степной кобылицы. Седьмая, заключительная, строфа раскрывает тему трагедий и их преодолений: «Закат в крови! Из сердца кровь струится! / Плачь, сердце, плачь. / Покоя нет! Степная кобылица / Несется вскачь!»

&nbsp&nbsp&nbspСудьба России хранима Богоматерью. Ее нерукотворный лик — на щите воина. Ее голос — «в криках лебедей». Она присутствует «в темном поле». Таким образом, «вечный бой» России, вечный непокой в сердце, воинственность русских рассматриваются Блоком как святая миссия. Лирический герой, его друг, русские полки, противостоящие «поганой орде», выполняют «святое дело».

&nbsp&nbsp&nbspРоссия Блока воплощает в себе женское начало. Так, в стихотворении «Россия» родина — образ женственности: «А ты все та же — лес, да поле, / Да плат узорный до бровей. «. В стихотворении «Русь» (1906) лирический герой воспринимал родину как женщину: «Ты и во сне необычайна. / Твоей одежды не коснусь». В стихотворении «В густой траве пропадешь с головой. » (1907) родина опять же предстала в образе женщины: «Обнимет рукой, оплетет косой / И, статная, скажет: «Здравствуй, князь»». В первом стихотворении цикла «На поле Куликовом» поэт обращался к России: «О, Русь моя! Жена моя!» В «Осеннем дне» (1909) лирический герой говорил нищей стране: «О, бедная моя жена». В стихотворении «На железной дороге» (1910) Россия ассоциировалась с образом девушки «в цветном платке, на косы брошенном».

&nbsp&nbsp&nbspТема женственности в философском восприятии России достаточно традиционна; она выразилась в работах славянофилов, была развита в концепциях философов Серебряного века — Вл. Соловьева, В. Розанова, Н. Бердяева. В сознании Блока эта тради¬ция усугубилась отношением к женскому началу как спасительному, как к противоядию катастрофичности мира. Россия для Блока — избранница, будь она богомольной невестой или обладательницей «разбойной красы».

&nbsp&nbsp&nbspСопричастный судьбе родины лирический герой блоковской поэзии переживает периоды отчаяния и возрождения.

&nbsp&nbsp&nbspМотивы обретения гражданских, демократических идеалов все определенней звучали в творчестве Блока. Лирический герой третьей книги стихов (1907—1916) был требователен к себе, в нем росла неудовлетворенность своей жизнью, что выразилось в теме праздности души и ее ответственности.

&nbsp&nbsp&nbspВ ранней лирике Блока время отождествлялось с вечностью; теперь в его поэзии выразились мысли о самоценности моментов. Тема стихотворения «Я пригвожден к трактирной стойке. » (1908) — невозвратность мгновений, ностальгия по промчавшемуся счас¬тью: оно на тройке «в сребристый дым унесено», потонуло «в снегу времен, в дали веков». Мотивы динамичности промелькнувшей жизни выразились в характерных художественных деталях: звук бубенчиков, «сребристый дым», тройка «искры мечет» и т.д. Счастье изменчиво, вслед за ним в судьбе лирического героя последовал период апатии, безволия: «Я пьян давно. Мне все — равно». Антитеза состояний радости и апатии выражена в противопоставлении фонетических рядов, звонкие звуки образов «сребристый», «унесено», «в снегу», «искры», «сбруя золотая» контрастируют с глухими: «А ты, душа. душа глухая. / Пьяным пьяна. пьяным пьяна. » Для создания динамического образа счастья использованы глаголы движения: «унесено», «летит», «захлестнуло», «мечет»; статический образ уныния выражен без¬глагольными фразами.

&nbsp&nbsp&nbspВ лирике 1909 г. прозвучало раскаяние лирического героя в том, что юность прошла как «дикий танец масок и обличий», в заемных, неподлинных идеях и страстях («В чужих зеркалах отражался / И женщин чужих целовал»). Наряду с апатией и раскаянием в творчестве Блока выразилось и стремление обрести жизненную силу, иные духовные опоры. Во многом эти изменения были обусловлены впечатлениями Блока от его поездки в Италию в 1909 г. Искусство Италии, каким увидел его Блок, запечатлело «мимолетные мелочи», мгновения вечности, что стало темой «Итальянских стихов».

&nbsp&nbsp&nbspВ 1913 г. современная жизнь страны представилась поэту нелепицей. Он пытался вернуть своему состоянию «мужественную волю», «творческую волю», о чем записал в дневнике: «Завоевать хотя бы небольшое пространство воздуха, которым дышишь по своей воле. «, «Совесть как мучит! Господи, дай силы, помоги мне». Несозвучие поэта с эпохой, неоправдавшиеся надежды на гармонию души поэта и музыки эпохи воспринимались им как трагедия.

&nbsp&nbsp&nbspОдин из мотивов стихотворения — обреченность новых, «неизведанных сил» и творческая обреченность поэта: его разум убивает душу. В художественную систему стихотворения Блок ввел трагический символ поэтического творчества: в клетку заключена «летевшая душу спасти» птица, теперь она «обруч качает, поет на окне».

&nbsp&nbsp&nbspОднако блоковскому ощущению жизни не был свойствен декаданс. Стихотворение цикла «Ямбы» «О, я хочу безумно жить. «

&nbsp&nbsp&nbsp(1914) свидетельствует о вере поэта в собственные силы. Он желает жить заботами эпохи. Теперь он не только певец спасительного женского начала, будь то Прекрасная Дама, Незнакомка, Снежная маска, Фаина, Кармен. Задача поэзии: «Все сущее — увековечить, / Безличное — вочеловечить, / Несбывшееся — воплотить». Мы видим, что лирический герой, проживая свою трилогию вочеловечения, в состоянии жить в созвучии со своим временем, взять на себя ответственность за происходящее. В его поэзии нет романтического отстранения от мирской суеты, а «жизни сон тяжелый» не является для него бременем. В цикл «Ямбы» вошло и стихотворение «Земное сердце стынет вновь. » (1914), в котором покою, «красивым уютам» противопоставлены любовь лирического героя к людям, активное вторжение в жизнь, готовность к самопожертвованию: «Но стужу я встречаю грудью», «Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!» Написанное в жанре стансов с характерными для каждого станса четырьмя стихами, четырехстопным ямбом, строфической замкнутостью, оно выразило гражданскую версию темы о роли поэта и поэзии, в которой патетика, пафос соединены с драматическим, конфликтным настроением. Поэт с гневом готов читать в глазах людей «печать забвенья, иль избранья», но он же испытывает к ним «неразделенную любовь», что отличает блоковское решение темы поэта и толпы от ее трактовок Пушкиным в стихотворениях «Поэту», «Поэт и толпа» и Лермонтовым в «Пророке». Цикл «Ямбы» запечатлел лирического героя как человека, которого он в одном из писем к Андрею Белому назвал «общественным», «мужественно глядящим в лицо миру. ценою утраты части души». Эту же мысль об антитезе общественного и личного он выразил в поэме «Соловьиный сад» (1915).

&nbsp&nbsp&nbspЛичность определяет ход истории России, а Россия судьбоносна для мировой истории. Увидевший в России исключительное, мессианское начало, Блок во многом разделил свои взгляды со «скифами» — писателями, философами, объединившимися вокруг сборника «Скифы»: Андреем Белым, С. Есениным, М. Пришвиным, Н. Клюевым, А. Ремизовым и др. Идеологом скифства был литературный критик, впоследствии мемуарист Р.В. Иванов (Иванов-Разумник), чьи политические ориентации соответствовали программе эсеров. Скифство — это почвенничество с явным революционным уклоном, с неприятием буржуазного благополучия, с восприятием революции как социального и духовного преображения, с повышенным интересом к стихийным началам в мировом процессе.

&nbsp&nbsp&nbspБлок, принявший революцию как духовное преображение страны и мира, стремился к сохранению в ней скифских идеалов. В миссии русских, как он полагал, «последних арийцев», была гарантия жизнеспособности Запада, его защиты от Востока.

&nbsp&nbsp&nbspСкифская историософия Блока нашла свое развитие в произведениях 1918 г. — в поэме «Двенадцать» и в стихотворении «Скифы».

&nbsp&nbsp&nbspВ блоковском восприятии революции соединились идея народного возмездия и идея Божьего прощения этого возмездия. Еще в статье «Народ и интеллигенция» поэт писал о любви к больной, страдающей России: «К этой любви нас ведет теперь сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри ее и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней сострадания». Мотив справедливого возмездия, а также болезней России, которые интеллигенту необходимо принять и понять, выразился в образах двенадцати безбожников-революционеров, олицетворявших образ острожной, разбойной, но возрождающейся, прощенной и ведомой Богом России.

&nbsp&nbsp&nbspСодержание «Двенадцати» не имеет политического характера. Поэма не выражала политическую программу эсеров или большевиков. «Поэтому те, — писал Блок в «Записке о «Двенадцати»», — кто видят в «Двенадцати» политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, — будь они враги или друзья моей поэмы».

&nbsp&nbsp&nbspСмысл поэмы — метафизический. Незадолго до Октября поэт определил происходящее в России как «вихрь атомов космической революции». Но в «Двенадцати», уже после Октября, Блок, все еще оправдывавший революцию, написал и об угрожающей силе стихии. Еще летом веривший в мудрость и спокойствие революционного народа Блок в поэме рассказал и о стихиях, разыгравшихся «на всем Божьем свете», и о стихиях мятежных страстей, о людях, для которых абсолютом свободы являлась, как для пушкинского Алеко, воля для себя.

&nbsp&nbsp&nbspСтихия — символический образ поэмы. Она олицетворяет вселенские катаклизмы; двенадцать апостолов революционной идеи обещают раздуть «мировой пожар», разыгрывается вьюга, «снег воронкой занялся», в переулочках «пылит пурга». Разрастается и стихия страстей. Городское бытие также обретает характер стихийности: лихач «несется вскачь», он «летит, вопит, орет», на лихаче «Ванька с Катькою летит» и т.д.

&nbsp&nbsp&nbspОднако октябрьские события 1917 г. уже не воспринимались только как воплощение вихрей, стихий. Параллельно с этим, анархическим по сути, мотивом в «Двенадцати» развивается и мотив воплощенной в образе Христа вселенской целесообразности, разумности, высшего начала. В 1904—1905 гг. Блок, увлеченный борьбой со старым миром, желая «быть жестче», «много ненавидеть», уверял, что не пойдет «врачеваться к Христу», никогда не примет Его. В поэме он обозначил для героев-революционеров иную перспективу — грядущую веру в Христовы запове¬ди. 27 июля 1918 г. Блок отметил в дневнике: «В народе говорят, что все происходящее — от падения религии. «

&nbsp&nbsp&nbspК Божьему началу обращаются и созерцатели в революции, и ее апостолы — двенадцать бойцов. Так, старушка не понимает, в чем целесообразность плаката «Вся власть Учредительному собранию!», она не принимает и большевиков («Ох, большевики загонят в гроб!»), но она верит в Богородицу («Ох, Матушка-Заступница!»). Бойцы же проходят путь от свободы «без креста» к свободе с Христом, и эта метаморфоза происходит помимо их воли, без их веры в Христа, как проявление высшего, метафизического порядка.

&nbsp&nbsp&nbspСвобода нарушать Христовы заповеди, а именно — убивать и блудить («Свобода, свобода, / Эх, эх, без креста! / Тра-та-та!», «Свобода, свобода, / Эх, эх, без креста! / Катька с Ванькой занята»), трансформируется в стихию вседозволенности («Паль-нем-ка пулей в Святую Русь — /В кондовую, / В избяную, / В толстозадую!»). В крови двенадцати дозорных — «мировой пожар», безбожники готовы пролить кровь, будь то изменившая своему возлюбленному Катька или буржуй: «Ты лети, буржуй, воробышком! / Выпью кровушку / За зазнобушку / Чернобровушку».

&nbsp&nbsp&nbspЛюбовная интрига играет ключевую роль в раскрытии темы напрасной крови в период исторических возмездий, темы непри¬ятия насилия. Катька — гулящая, ее тело знало следы жестокой ревности: «У тебя на шее, Катя, / Шрам не зажил от ножа. / У тебя под грудью, Катя, / Та царапина свежа». Она гуляла с офицером, с «юнкерьем», а теперь гуляет с «солдатьем» — с Ванькой, которого дозорные бранят за измену: он был одним из них, а стал солдатом, «буржуем», богатым. Мотивы предательства и денег увязаны между собой и в образе Катьки: она не только изменила, у нее «керенки есть в чулке». Конфликт интимный перерастает в конфликт социальный. Дозорные воспринимают любовное вероломство Ваньки, его гулянье «с девочкой чужой» как зло, направленное не только против Петрухи, но и против них: «Мою, попробуй, поцелуй!» Убийство Катьки рассматривается ими как революционное возмездие.

&nbsp&nbsp&nbspПетруха — убийца «бедный», у него от переживаний «не видать совсем лица». Но его не мучают чувство вины, жалость к Катьке, ему жаль своей любви к ней, «ночек черных, хмельных», проведенных с «этой девкой». Потому Петруха легко соглашается с доводами товарищей: не то время, чтоб жалеть о Катьке, впереди — «потяжеле будет бремя». Так злодейство оправдывается еще большим грядущим злодейством.

&nbsp&nbsp&nbspЭпизод с убийством «дуры» и «холеры» Катьки идейно и «композиционно напрямую связан с появлением в финале поэмы образа Христа как воплощения идеи прощения грешных, то есть и убийц. Дозорные и Христос в поэме являются и антиподами, и теми, кому суждено обрести друг друга.

&nbsp&nbsp&nbspПосле частушечного ритма стишка о зазнобушке и буржуе следует написанный в ритме церковного песнопения стих о жертве дозорных, обращенное к Господу моление за ее душу: «Упокой, Господи, душу рабы твоея. » После того как убийца Петька упоминает Спаса, следует саркастическое замечание его товарищей: «От чего тебя упас / Золотой иконостас?» Одиннадцатая глава начинается с констатации факта безбожия дозорных: «. И идут без имени святого / Все двенадцать — вдаль. / Ко всему готовы, / Ничего не жаль. «

&nbsp&nbsp&nbspХристос и не со старым миром, который в поэме ассоциируется с безродным, голодным псом, что бредет позади двенадцати. Блок воспринимал старую власть как безнравственную, не несущую ответственности перед народом. В не отправленном З.Н. Гиппиус письме он высказал уверенность в том, что прежней России уже не будет, как не стало Рима, как не будет Англии, Германии, Франции.

&nbsp&nbsp&nbspСтарый мир в «Двенадцати» статичен, новый — в динамике. Действия дозорных целенаправленны; те же, кто назван в поэме «врагом» или «всяким», переживают драму неустойчивости, растерянности: один не стоит на ногах, другой — «бедняжка!» — скользит, третий, четвертый и так далее — «раздет, разут».

&nbsp&nbsp&nbspБлок, показав драму «всякого», в то же время внес в ее описание комическую ноту, что соответствовало, во-первых, взгляду двенадцати дозорных на старый мир, а во-вторых, самому определению комического как отражения некоего несоответствия, несообразности, порождающих смех. Эта несообразность, нелогичность — в самом пребывании в обновляющемся мире буржуя на перекрестке, старушки, витийствующего писателя, который в революционных катаклизмах видит гибель России, попа, барыни в каракуле, другой барыни, ссутулившегося бродяги, изменника Ваньки «с физиономией дурацкой», Катьки — опять же «дуры».

&nbsp&nbsp&nbspСмех и слезы выражают парадоксальность прошлой России. Юмор (барыня «. — бац — растянулась!») срастается с трагедией («Ужь мы плакали, плакали. «). Как нарастает состояние трагизма уходящего мира, так и трансформируется комическое — от юмора (упавшая барыня) к сатире (подобное Учредительному собранию собрание проституток, постановивших: «На время — десять, на ночь — двадцать пять. /. И меньше — ни с кого не брать. «).

&nbsp&nbsp&nbspРеволюционную Россию Блок изобразил как расколотый надвое мир, как противостояние черного и белого. Россия старая ассоциировалась в сознании Блока с черным; он записал в дневнике: «В России все опять черно и будет чернее прежнего?» В поэме он выразил свои надежды на преображение России черной в Россию белую. Символика цвета выражает космичность противостояния: с одной стороны, черный вечер, черное небо, черная людская злоба, названная и злобой святой, черные ремни винтовок, черный ус Ваньки, а с другой — белый снег, «зубки блещут жемчугом» у обреченной Катьки — жертвы черной злобы, Христос в белом венчике из роз идет «снежной россыпью жемчужной».

&nbsp&nbsp&nbspМежду черным, злобным, состоянием России и белым, Христовым, — выраженный символикой красного цвета мотив кровавого преступления: это и простреленная голова Катьки, и упоминание красной гвардии, красного флага, который «в очи бьется». Цветовая символика ассоциируется с образом времени: с крушением черного старого мира, с верой поэта в упорядоченное будущее — в его «белые одежды», наконец, с кровавым, переходным настоящим, которому соответствует сочетание красного, черного, белого цветов.

&nbsp&nbsp&nbspРитм поэмы не характерен для блоковской поэзии. Рисуя картину вселенской дисгармонии, поэт в пределах одной строфы соединял разные размеры, например хорей с анапестом; он ввел в текст олицетворившие идею народной революции ритмы частушки и раешника, романса, плясовой, марша, молитвы. В блоковском многообразии ритма даже звучит ритм плаката. Образ современного города, в котором разыгрываются вселенские стихии, создан и благодаря лексической полифонии, а именно смешению жаргона, уличных слов, балаганного балагурства с политическими понятиями. Это новаторство Блока привлекло к себе внимание современников. Так, А. Ремизов, поразившись лексической образности «Двенадцати», удивившись тому, что в поэме «всего несколько книжных слов», сказал: «. по-другому передать улицу я не представляю возможным».

&nbsp&nbsp&nbspИдея объединить в поэме Христа и красногвардейцев как попутчиков в гармонический мир не была случайной, она была Блоком выстрадана. Он верил в сродство революционных и христианских истин. Он полагал, что если бы в России было истинное духовенство, оно пришло бы к этой же мысли. Характерно, что на эту же тему были написаны и поэмы С. Есенина «Товарищ» и Андрея Белого «Христос воскрес».

&nbsp&nbsp&nbspБлок стремился увидеть «октябрьское величие за октябрьскими гримасами». В обращенном к осудившей поэму 3. Гиппиус стихотворении 1918 г. «Женщина, безумная гордячка. » он выразил свое отношение к революции как безотчетное, интуитивное, стихийное: «Страшно, сладко, неизбежно, надо / Мне — бросаться в многопенный вал. «. Однако в поздней лирике Блока появились трагические мотивы, которые передали душевные страдания поэта, его неудовлетворенность «гнетущим» ходом событий, осознание обманутости: «Что за пламенные дали / Открывала нам река! / Но не эти дни мы звали, / А грядущие века», «Пушкин! Тайную свободу / Пели мы вослед тебе! / Дай нам руку в непогоду, / Помоги в немой борьбе!» («Пушкинскому Дому», 1921).

&nbsp&nbsp&nbspЮный Блок писал в анкете 1897 г. о том, что желал бы умереть «на сцене от разрыва сердца». Он скончался 7 августа 1921 г. вследствие воспаления сердечных клапанов.

&nbsp&nbsp&nbspУкажите особенности эстетической концепции А. Блока.
&nbsp&nbsp&nbspОпределите, как в его творчестве раскрылась тема поэта и толпы.
&nbsp&nbsp&nbspКак в его поэзии происходило становление лирического героя?
&nbsp&nbsp&nbspКаким образом в творчестве А. Блока проявилась тема женственности?
&nbsp&nbsp&nbspКак в творчестве А. Блока развивалась тема России?
&nbsp&nbsp&nbspКакие жанры характерны для поэзии Блока?
&nbsp&nbsp&nbspОпределите содержание поэмы «Двенадцать». Какие образы-символы использованы в художественной системе поэмы? Что общего и в чем разница в образах метели в творчестве Пушкина и Блока? Определите сюжетные и композиционные особенности поэмы «Двенадцать». Об¬ратите внимание на то, что количество глав соответствует количеству дозорных и названию поэмы. Определите особенности персонажей поэмы. Объясните, почему двум персонажам поэмы даны имена апостолов.

Источник