что такое свами в индии
Свами
Сва́ми (санскр. स्वामी ) — почётный титул в индуизме. Обращение используется как к мужчинам, так и к женщинам. Происходит из санскрита и означает «владеющий собой», или «свободный от чувств». Обращением подчёркивается мастерство йога, посвящение себя Богу или духовному наставнику (гуру). В бенгальском языке имеет дополнительное к описанному значение — «муж».
Полезное
Смотреть что такое «Свами» в других словарях:
свами — сущ., кол во синонимов: 1 • наставник (26) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов
Свами Трипурари — Род деятельности: вайшнавский гуру, писатель и поэт Дата рождения: 12 марта 1949(1949 03 12) (63 года) Место рождения … Википедия
Свами Сатьянанда Сарасвати — Парамахамса Сатьянанда Сарасвати (24 декабря 1923 5 декабря 2009) йогин, мастер йоги и тантры, широко признанный как в Индии так и на западе. Автор более 80 книг, среди которых наиболее известны «Комментарии к Йога сутра Патанджали»… … Википедия
Свами Шивананда — Сарасвати स्वामी शिवानन्द सरस्वती … Википедия
Свами Джи Махараджи — (Свами Шив Даял Сингх Джи, Свами Джи, 1818 1878, Индия) святой Индии. Был духовным преемником Тулси Сахиба. Биография Родители Свами Джи были учениками хатрасского Святого и часто посещали его дом ради его Даршана. Перед рождением старшего… … Википедия
Свами Вивекананда — домонашеское имя Нарендранатх Датта Свами Вивекананда Дата рождения: 12 января 1863 г … Википедия
Свами Рамдев — Swami Ramdev … Википедия
Свами Чидананда — (англ. Swami Chidananda; имя при рождении Шридхар Рао, англ. Shridhar Rao; 24 сентября 1916 28 августа 2008) индийский гуру и йогин, второй президент Общества божественной жизни (1963 2008). Занял этот пост в 1963 году … Википедия
Свами Даянанда Сарасвати — (12 февраля 1824(18240212), Танкара, Гуджарат 31 октября 1883, Аджмер, Раджастхан) индийский учёный теолог, реформатор индуизма. Биография Первоначально носил имя Мал Шанкар. Родился в семье брахмана, по национальности гуджаратец. В молодости… … Википедия
Свами Сватмарама — (Svāmī Svātmārāma IAST, XV XVI век, Индия) йогический мудрец, основатель хатха йоги. Автор «Хатха йога прадипики». Свами Сватмарама был последователем традиции Натхов (основным учителем которых является Ади Натх или Бог Шива).… … Википедия
Тема: Определение слов: «Свами», «Свамиджи», «Госвами», «Махаражд»
Опции темы
Поиск по теме
Отображение
Определение слов: «Свами», «Свамиджи», «Госвами», «Махаражд»
Харе Кришна! Примите мои поклоны.
Пожалуйста объясните разницу в словах «Свами», «Свамиджи», «Госвами», «Махарадж».
Примите мои поклоны!
Госвами дословно означает: го – чувства, свами – господин, т.е. господин чувств. Когда говорят свами, имеют ввиду госвами.
Обычно титул госвами употребляют по отношению к санньяси, монаху, давшему обет отречения от мира.
Однако, возвышенный преданный может полностью контролировать свои чувства, находясь в статусе семейного человека. В качестве яркого примера можно привести Шрилу Бхактивиноду Тхакура, который, будучи женатым и имея много детей, был погружен в служение Богу и полностью контролировал свои чувства.
Обычно Свами получают те санньяси, что никогда не состояли в браке (как Прахладананда Свами, Ниранджана Свами), а Госвами, наоборот (Гопал Кришна Госвами, Сатсварупа дас Госвами). Есть, конечно, и исключения (Индрадьюмна Свами, Бхакти Вигьяна Госвами).
Тутул «махарадж» употребляется по отношению к царям (таковых сейчас нет) и духовным учителям. Обращение «махарадж» используется учеником по отношению к своему инициирующему духовному учителю (который может не являться санньяси) и по отношению ко всем санньяси, поскольку в ведической системе санньяси является духовным учителем по отношению ко всему обществу.
Спасибо Вам за Ваш вопрос, буду рад новым вопросам.
Ваш слуга, Ямуначарья дас
«Невозможно рассчитывать на духовный прогресс, не взращивая в себе брахманских качеств и не заботясь о коровах.» ШБ 6.18.52
СВАМИ ВИВЕКАНАНДА
И может быть мне понадобится еще тысячу раз приходить на эту землю и страдать, но я буду приходить до тех пор, пока люди не поймут, что они едины с Богом. Пусть я буду рожден еще и еще, и пусть я буду страдать и мучиться в тысячу раз больше, но я буду служить и поклоняться Единому Богу, распростертому во всем Сущем! ( Вивекананда )
НАЧАЛО ПУТИ
Нарендранатх Датта (получивший впоследствии имя Свами Вивекананда) родился 12 января 1863 г. в семье зажиточного калькуттского адвоката Вишванатха Датты.
Он родился 12 января 1863 года в Калькутте. Мать его была очень образованная, царственно-величавая женщина, в которой сказания индусского эпоса воспитали героический дух. Отец его вел жизнь бурную и роскошную. Он открыто проявлял свободомыслие, равнодушие к кастам, покоившееся как на сильно развитом чувстве гуманности, так и на спокойном сознании своего превосходства. Но дед его, судья, богатый и образованный, покинул жену, детей, высокие должности, богатство, общество и удалился в лес, чтобы стать санниясином. С тех пор его уже больше не видели.
В университете он выделялся своим блестящим умом, охватывающим с одинаковым увлечением математику, астрономию, философию, языки Индии и Запада. Он читал английских и санскритских поэтов, упивался историческими произведениями Грина и Гиббона. Он восхищался французской революцией и Наполеоном. С детства он ежедневно упражнялся (как и большинство индусских детей) в сосредоточении мысли. По ночам он стал размышлять над Подражанием Иисусу Христу и над Ведантой. Он любил спорить о философских вопросах. Жажда спорить, критиковать и дознаваться принесла ему впоследствии прозвище Вивекананда. Он искал гармонию в эллинской красоте и в индогерманской мысли. Этот универсальный человек, словно созданный по канону Леонардо и Альберти, добавил к их духовной власти над жизнью венец религиозной души. Абсолютная чистота. Этот прекрасный юноша, свободный, страстный, которому жизнь предоставляла все блага и наслаждения, наложил на себя строгий обет целомудрия.
Рамакришна относился к Нарену особенно: с первого взгляда он избрал его еще тогда, когда юноша не ведал, что он должен стать духовным вождем человечества. Приведем здесь видение, которое было явлено Рамакришне.
Их первая встреча, которая произошла в доме Рамакришны в Дакшинесваре, произвела на Нарена двойственное впечатление. С одной стороны, он увидел в Рамакришне образ простого и спокойного мудреца, а с другой его смутили слова учителя, сказанные ему наедине:
«Ах! Вы приходите так поздно! Почему вы были так недобры и заставили меня долго ждать? Мои уши устали слушать ненужные слова этих людей. О, как томился я желанием влить мой дух в дух того, кто был бы способен принять мои внутренние испытания. » «Господин, я знаю, что вы древний мудрец Нара, воплощение Нараджаны (одно из изображений Брахмана, космического Человека, великой Ипостаси), родившейся на земле, чтобы уничтожить страдания человечества».
При третьем посещении, которое произошло, вероятно, через неделю, Нарен держится настороже, вооруженный всей силой своего критического отношения. Он не позволяет к себе приблизиться, и Рамакришна не делает никаких к этому попыток. Они гуляют в саду. Потом возвращаются в гостиную, и Рамакришна впадает в экстаз. Нарен наблюдает за ним. Но посреди наблюдения он сам захвачен и в свою очередь теряет сознание. Придя в себя он видит Рамакришну, который смотрит на него и проводит рукой по его груди. Впоследствии учитель рассказал своим ученикам: «В то время, как он был в таком состоянии, я задал ему несколько вопросов о его предках, его происхождении, о его назначении в мире, о продолжительности его земной жизни. Он погрузился в глубины самого себя и принес мне ответ, который только подтвердил то, что я видел в нем. Это останется тайной, Но таким образом я узнал, что он мудрец, опытный в медитации, достигший в ней наибольших высот, и что в день, когда он придет к познанию своей настоящей природы, он сбросит с себя свое тело действием силы воли».
Нарен, однако, не торопился принять звание ученика. Ему не хотелось быть чьим бы то ни было учеником. Он был поражен непонятной силой Рамакришны. Она притягивала его, как магнит железо, но он был из крепкого металла. Его разум не признавал этой власти. Он твердо решил сохранить свою независимость, ничего не принимать от учителя, строго не проконтролировав этого собственным разумом. Вера других без критики вызывала в нем презрение.
Не чувствуя себя оскорбленным, Рамакришна любил его за это еще больше. Ожесточенная критика Нарена, его страстные споры приводили его в восторг. Он был полон уважения к этой горячей искренности ума, к этой бешеной погоне за правдой. Но минутами жестокая, беспощадная критика заставляла обливаться кровью сердце старого учителя. Нарен говорил ему в глаза:
— Что вы знаете о ваших «Единениях с богом?» Не являются ли они причудами вашего больного мозга, галлюцинациями?
И Рамакришна смиренно уходил искать в тревоге утешения у Матери, которая говорила ему:
— Терпение! Скоро глаза Нарена раскроются!
В течение 5 лет он близко наблюдал Учителя, не позволяя себе поддаваться обаянию его личности. И Рамакришна ни разу не потребовал от своего ученика слепой веры. Он любил его беззаветно. «Я люблю тебя, потому что вижу в тебе Божественное проявление. В день, когда я больше не увижу в тебе Бога, я не брошу на тебя ни одного взгляда».
Наступило, однако, время, когда роли переменились и присутствие Нарена воспринималось Рамакришной с полным равнодушием. Он, казалось, не замечал его и беседовал с другими. Такое положение продолжалось в течение нескольких недель. И все-таки Нарен терпеливо возвращался. Рамакришна спросил его, для чего это, если он даже не говорит с ним, и Нарен ответил ему:
— Не только ваши слова меня привлекают, Я люблю вас. Мне нужно вас видеть.
Жестокий бич несчастия внезапно вырвал его из спокойного сомнения, из интеллектуализма роскоши, где ему нравилось пребывать, и столкнул его лицом к лицу с трагической проблемой существования и зла.
В начале 1884 года утрата беззаботного и расточительного отца, внезапно унесенного сердечным припадком, привела семью к разорению. Нужно было прокормить шесть или семь ртов. Туча кредиторов. На другой же день Нарен узнал нищету, погоню за работой, эгоистическое безразличие света и отказ от него друзей. В неистовом возмущении он восстал против небес. Он объявил войну богу.
Он никогда не умел скрывать свои мысли, И он начал публично высказываться против бога. Он доказывал, что его нет или он злобен. Репутация атеиста установилась за ним. Ученикам Рамакришны, пришедшим к нему для благочестивых увещаний, он отвечал, что только трус может из боязни верить в бога. И он прогнал их. Однако он страдал от мысли, что Рамакришна может осудить его, как другие. Но гордость его вопила:
— «Пускай! Если репутация человека покоится на таких хрупких основах, я попираю ее ногами».
Все считали его погибшим. Один Рамакришна в своем убежище в Дакшинесвере сохранил к нему доверие. Позднее Вивекананда говорил: «Рамакришна был единственным человеком, поверившим в меня без колебаний. Даже моя мать и мои братья не были к этому способны. Его непоколебимое доверие привело меня к нему навсегда. Он один умел любить».
Лето прошло. Нарен все время продолжал свою изнуряющую погоню за заработком. Однажды вечером, голодный, измученный, мокрый от дождя, он опустился на краю дороги у порога какого-то дома. Лихорадочная дрожь охватила его распростертое тело. Внезапно как бы разорвались покровы его души. И настал свет. Все сомнения прошлого разрешились сами собой. Он вернулся домой и провел ночь в размышлениях. Назавтра решение его было принято. Он решил отказаться от света, как это сделал его дед. И он установил день для окончательного выполнения своего обета.
Но в этот же день внезапно явился в Калькутту Рамакришна. Он попросил Нарена пойти с ним на всю ночь в Дакшинесвар. Напрасно Нарен старался избавиться от этого. Он должен был следовать за учителем.
Кроткий учитель из Бенгалии сломил сопротивление гордой души. Рамакришна не имел более покорного сына, чем великий кшатрия, созданный, чтобы повелевать народами.
Вспоминая учителя, Вивеканада говорил:
— Один его взгляд мог изменить целую жизнь.
Однажды учитель сказал Нарену:
— Я оставлю этих молодых людей на твое попечение. Стремись развить их духовные силы.
И, подготовляя их к монастырской жизни, он убеждает своих учеников идти просить милостыню во всех домах без различия каст. Ученики следуют его просьбе. И вскоре после смерти любимого учителя организуют общину.
Община апостолов не имела никаких средств к существованию. Четыре семейных ученика ободряли их и помогали им создать свой очаг. Один из них дал денег для покупки в Баранагоре, около Ганга, полуразрушенного дома. Это был первый матх, или монастырь. Около двенадцати учеников сгруппировались там под монастырскими именами, заменившими впоследствии их собственные. Тот, кто был Нареном, кто стал известен в дальнейшем под именем Вивекананды, взял на себя, по молчаливому соглашению, управление ими. Он был самый энергичный, самый живой, и учитель избрал его. Между тем как все другие стремились погрузиться в опьяняющую тоску по воспоминаниям и мечте, великий ученик, знавший лучше кого-либо притягательную силу этой пучины, но знавший и ее опасности, посвятил себя их воспитанию. Он проносился среди этих отшельников как огненный вихрь; он стряхивал с них их скорбь и блаженное состояние, вырывал их из слишком удобной власти единой навязчивой мысли; он принуждал их знакомиться с другими идеями в мире; он затоплял их питающим дождем своего обширного ума, он заставлял их пробовать от всех плодов древа познания: различных религий, наук, истории, социологии, он хотел, чтобы они достигли универсальных знаний: он устраивал между ними плодотворные дискуссии, не переставая ни на мгновение поддерживать священный огонь.
БАРАНАГОРСКОЕ БРАТСТВО
Нарен решительно взял в руки управление этой молодой школой и не позволил своим ученикам предаваться праздности в размышлениях о боге. Он держал их начеку, он неутомимо пришпоривал умы; он читал им великие произведения человеческой мысли, излагал им эволюцию вселенского духа, принуждал их внимательно и горячо обсуждать все великие философские и религиозные проблемы, неутомимо направлял их к обширным горизонтам беспредельной Истины. Но индусскому монаху несвойственно оставаться на одном месте. С самого основания их союза группа никогда не собиралась вся полностью. Два главных ее члена, Йогананда и Лату, не присутствовали при освящении общины на Рождестве 1886 года. Другие последователи в Бриндабан за вдовой Рамакришны. Третьи, наконец, как юный Сарадананда, исчезли внезапно, не сказав, куда уходят. Нарен, стремившийся сохранить целость общины, сам терзался тем же желанием вырваться.
Нарен два года противостоял стремлению бежать. Но наконец в 1891 году, без спутника, без имени, с посохом и чашей, как неведомый нищий, он растворился на целые годы в безбрежной Индии. Он внезапно покинул Калькутту, в 1888 году прошел через Бенарес, Дайодию, Лукнов, Агру, Бриндабан, северную Индию, Гималаи.
Из второго своего путешествия, в 1889 году в Гхазипур, он вынес, по-видимому, идею Вселенского Евангелия, которое писали с закрытыми глазами, неведомо для себя, молодые демократы Запада. Он рассказывал своим братьям, как «на Западе древний идеал божественного права, бывший некогда прерогативой одного, стал понемногу признаваться собственностью всех, без различия классов, и таким образом человеческий ум приходит к представлению о божественности Природы и Единства». Он видит и тут же провозглашает необходимость перенесения в Индию этих идей, с успехом проводимых в Америке и Европе.
Последующие краткие путешествия в Аллахабад и в Гхазипур вносят еще большую ясность в его универсальную концепцию. Мы видим, что в своих «беседах» в Гхазипуре он приближается к синтезу индийской религии и современной науки, идеалов Веданты и социальных достижений сегодняшнего дня, чистого Духа и бесчисленных божеств, являющихся его «субидеями», необходимыми, как проявления совести, различных методов и различных этапов развития человеческого духа, который кое-как взбирается к вершинам своего бытия.
ИНДИЙСКИЙ СТРАННИК
Он брал не меньше, чем давал: он нес повсюду подражание Христу и, вместе с Бхагавадгитой, распространял мысль Иисуса. Молодых людей он побуждал изучать науку Запада.
Но расширение его кругозора сказывалось не только в сфере идей. Произошла революция и в его взглядах на людей и взаимоотношениях с ними. Никто не обладал в большей степени гордостью юноши, нетерпимостью интеллигента, аристократическим презрением ко всему, что не соответствует его высокомерному идеалу чистоты, чем молодой Нарендра.
В первые же месяцы его странствий у магараджи Кхетри, близ Джайпура, маленькая танцовщица дала ему, сама того не зная, урок смирения. Когда она появилась, монах с презрением встал, чтобы удалиться. Князь попросил его остаться. Маленькая танцовщица запела:
Нарен был потрясен. Доверчивая вера этой простой девушки проникла в него на всю жизнь. Еще много лет спустя! вспоминал ее с волнением.
Одни за другим рушились его предрассудки, даже те, которые он считал наиболее обоснованными. В Гнмалаях жил среди племен тибетцев, допускающих многомужие. В других местах он жил среди подонков воровского мира и увидел среди воров на большой дороге «грешников, которые могут стать святыми». Всюду он разделял лишения и унижения угнетенных классов. В центральной Индии он жил в селах метельщиков-париев. Он открыл сокровища души этих простолюдинов, которых общество попирает ногами; их нищета привела его в отчаяние. Узнав из газет, что в Калькутте люди умирали голода, он рыдал.
Но как помочь? Денег нет, а время не ждет. Щедрые подарки магараджей или пожертвования отдельных групп благожелательно настроенных людей не могут удовлетворить и тысячной доли самых неотложных нужд. Прежде чем Индия очнется от своего бездействия и организуется во имя общего блага, она погибнет окончательно. Он обращает взор к океану, за моря. Нужно обратиться ко всему миру!
В начале 1893 года он публично объявляет о намерении отправиться с миссией на Запад. Его пламенная любовь к Индии пробудила горячий отклик в соотечественниках. Набобы и банкиры предлагают ему деньги на путешествие за море. Он отказывается. Он просит своих учеников, организующих подписку, обращаться предпочтительно к средним классам, ибо.
— Я ведь иду ради народа и ради бедных!
Итак в Бомбее он садится на пароход, отправляющийся на Запад. В момент отплытия он надевает на себя платье из красного шелка и желтый тюрбан и принимает имя Вивекананды, которое вскоре станет известным всему миру.
ВЕЛИКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЗАПАД И ПАРЛАМЕНТ РЕЛИГИЙ
В Америке (в Чикаго) все для него ново, все поражает. Он никогда не мог себе представить мощи, богатства, западного мира. Вивекананда дышит здесь свободно; он испытывает от всего этого опьяняющий подъем. Двенадцать дней он поглощает жадными глазами этот новый мир. Затем он вспоминает о том, что ему следует отправиться в информационное бюро Парламента религий. О неожиданность! Он узнает, что Парламент открывается лишь после 10 сентября, что срок записи делегатов прошел, и что, прежде всего, запись не принимается без официальных полномочий.
Полагаясь на судьбу, вместо того чтобы в бездеятельности беречь несколько оставшихся у него долларов, он тратит их на поездку в Бостон. Судьба ему помогает. Судьба всегда помогает тем, кто умеет ей помогать. Человек, подобный Вивекананде, не может нигде пройти незамеченным. Этот незнакомец околдовывает всех. В вагоне бостонского поезда его вид, его ответы поражают соседнюю пассажирку, богатую даму из Массачусетса, она его расспрашивает, заинтересовывается им, приглашает его к себе в дом, знакомит с эллинистом Дж. Г. Райтом, профессором Гарвардского университета, и тот, пораженный с первой же встречи одаренностью молодого индуса, предоставляет себя в его распоряжение: он настаивает на том, чтобы Вивекананда представлял индуизм в Парламенте религий; он пишет председателю комитета; он дает оставшемуся без средств страннику железнодорожный билет в Чикаго, рекомендательные письма в комиссию по предоставлению делегатам помещения. Итак, все улажено.
В понедельник, 11 сентября 1893 года, открылись заседания Парламента. Вивеканада – этот молодой незнакомец, не бывший ничьим представителем, но представлявший все, человек, не принадлежавший ни к какой секте, но принадлежащий всей Индии притягивал взоры тысяч слушателей. После холодных рассуждений других докладчиков, он зажег души толпы слушателей. Едва он произнес простые слова:
В своей речи он представил индуизм как мать всех религий, которая дала людям двойную заповедь:
— Примите, поймите друг друга!
Он привел два прекрасных текста из священных книг: «Если кто приходит ко мне в каком бы то ни было образе, Я сам прихожу к нему». «Все люди трудятся на путях, которые в конце приводят ко Мне».
В следующие дни он выступал десять или двенадцать раз. И каждый раз он повторял, с новыми доводами и с той же силой убеждения, свое положение о вселенской религии, о наиболее широких представлениях о творце, выдвинутых современной наукой, сливающей их в грандиозном гармоническом синтезе, который не подавляет надежды отдельной личности, а, наоборот, помогает всем надеждам расти и развиваться, согласно природе каждого человека. Нет иного догмата, кроме божества, начертанного в человеке, и способности последнего бесконечно развиваться.
Впечатление, произведенное речами Вивекананды было громадно. Через голову официальных представителей Парламента они были обращены ко всем и всколыхнули общественное мнение. Американская пресса признавала это: «Он, без всякого сомнения, самая крупная фигура в Парламенте религий. Мы чувствовали, слушая его, как нелепо посылать миссионеров в эту прекрасную страну. ».
Каковы же были его чувства при этой победе? Слава заставляла Вивекананду страдать – ведь он ехал сюда не ради славы, а ради служения горячо любимой Родине.
Отчасти чтоб послужить делу несчастной Индии, и также чтоб избавиться от опеки своих богатых покровителей, он принял предложение одного лекционного бюро совершить поездку по Соединенным Штатам
Первое впечатление изумления и восторга перед мощью молодой республики рассеялось. Вивекананда почти сразу же наткнулся на грубость, умственную ограниченность, узкий фанатизм, колоссальное невежество, на подавляющую наивную и самоуверенную неспособность понять все то, что думает, что верует, иначе, чем избранный народ рода человеческого. Он был терпеливым. Он не щадил ничего. Он клеймил пороки и преступления западной цивилизации, присущие ей черты насилия, хищничества, разрушения.
Перед взором Вивекананды открывается задача двоякого рода: распространить в Индии деньги и блага, приобретенные западной культурой; распространить на Западе духовные сокровища Индии. Равный обмен. Братская взаимопомощь.
Он оценил не только материальные блага Запада. Он оценил блага социальные, блага моральные. Он был полон восхищения перед кажущимся равенством, при виде миллиардера и женщины из простого народа, сидящих рядом в одном трамвае. Он приписывал этому более реальное значение, чем то, что скрывается под этим обманом зрения, помогающим орудовать машине, которая крошит всех. И тем болезненнее он чувствовал убийственное неравенство и кастовость в Индии.
Он преклонялся также перед высоким интеллектуальным уровнем многих женщин в Америке и благородным употреблением ими своей свободы. Он противопоставил их эмансипацию затворничеству женщин в Индии; и воспоминание о страданиях одной из сестер, которую он потерял, заставляло его работать над их освобождением, выполняя долг любви.
Вера в человека, которая так развита в молодой Америке, была для него первой ступенью, основой для надежды. Будучи далека от того, чтоб унижать эту веру, как это отчасти делает европейское христианство, его энергия видела в ней свою младшую сестру, благородную по рождению, но ослепленную новым солнцем и идущую большими, поспешными шагами по краю бездны. Он считал себя признанным вернуть ей зрение, повести ее выше, на широкие террасы жизни, откуда можно видеть в Боге.
Вивекананда предпринял поэтому в Америке ряд апостольских путешествий, чтобы посеять на обширных пространствах нетронутых душ семена ведантического учения. Проводя бесчисленные лекции, он постепенно собирал вокруг себя преданных учеников.
Но лекционные курсы, которые, благодаря богатым сборам, были на руку его менеджерам, не позволяли создать ничего прочного, и он решил собрать постоянных учеников и открыть бесплатные курсы. Богатые друзья, предлагавшие его «финансировать», ставили ему неприемлемые условия: они готовы были заставить его ограничиться исключительно обществом «порядочных» людей. Им овладевали приступы бешенства. Он восклицал: «Шива! Шива. Случалось когда-нибудь, чтобы великое дело выросло благодаря богачам? Творят сердце и мозг, а не кошелек. »
До июня 1895 года он закончил редакцию своего знаменитого трактата о Раджа-йоге, которому предстоит привлечь внимание американских физиологов, и позднее вдохновить Толстого.
«Если я в моей жизни помогу хоть одному человеку достигнуть свободы, мои труды не потрачены даром».
Три года путешествий по Новому свету, постоянное соприкосновение с мыслью и верой Запада помогли созреть его идеалу вселенской религии. Его индусский образ мыслей получил от них, в свою очередь, толчок. Чтобы великая религиозная и философская мысль Индии могла развить свой победоносный порыв и свое движение вперед, чтоб она могла проникнуть в дух Запада и оплодотворить его, необходимо было, как он говорил еще в Мадрасе в 1893 году, перестроить ее всю целиком. Построить мост, который связал бы ее с метафизическими понятиями Запада. Он мечтал написать Всеобщее Евангелие. Он побуждал своих индийских учеников помочь ему в подборе материалов, необходимых для этой перестройки. Дело шло о том, говорил он, чтобы перевести индийскую мысль на европейский язык, «сделать из сухой философии, из мифологии, из странной психологии религию легкую, простую, доступную и в то же время удовлетворяющую требования наиболее возвышенных умов».
ВСТРЕЧА ИНДИИ С ЕВРОПОЙ
Под сухим и блестящим небом Нью-Йорка, в этой наэлектризованной атмосфере, на этой лихорадочно деятельной ниве, дух действия Вивекананды горел подобно факелу. Все свидетельства сходятся, говоря о чрезмерном напряжении Вивеканандой своих сил, о том, что на проводимых им собраниях сообщался публике электрический разряд. Некоторые слушатели уходили с них изнеможении и были вынуждены отдыхать после них несколько дней как от потрясения. Во время последнего пребывания в он читал до семнадцати лекций в неделю и вел два раза в день курс. И притом здесь дело шло не об отвлеченных, приготовленных заранее чтениях. Каждая мысль была страстью, каждое слово было верой, речь была бурной, как поток импровизаций. Он загнал сам себя. Расход сил в мысли, в писаниях, в страстном слове серьезно отзывался на его уже подорванном здоровье (первые симптомы диабета, от которого он умер, появились в годы его юности, когда ему было семнадцать. В Индий он также страдал он многочисленных и сильных припадков малярии. Он чуть не умер от дифтерита, заразившись во время одного путешествия и т.д.)
Можно было думать, что поездка в Европу развлечет его.
Впечатление от Англии было у него еще глубже и еще неожиданнее, чем от Америки.
Конечно, ему не приходилось жаловаться на нее. Несмотря на враждебные выпады, на которые он мог натолкнуться, и на Ярмарку Тщеславия, от которой ему приходилось себя защищать, он нашел там самые нежные симпатии, самую самоотверженную помощь и землю, еще девственную, которую только и оставалось засеять.
Но с первых же шагов на Старом континенте он почувствовал совсем иное направление интеллекта. Здесь это уже не было жадное и варварское стремление молодого народа переоценить свою волю, которое заставляло его броситься на йогу, проповедовавшую энергию Раджа-йогу, чтоб, искажая ее, требовать от нее детских, нездоровых, тайных рецептов для покорения мира. Здесь это была тысячелетняя работа ума, который, изучая Индию, шел прямо к тому, что было наиболее существенно и для адваитиста Вивекананды: к методам познания, к Джнана-йоге, и который не нуждался в особых объяснениях и прохождении приготовительного класса для ее понимания, а судил со знанием и уверенностью.
Хотя в Соединенных Штатах Вивекананда встречался с некоторыми высокообразованными людьми, такими, как профессор Райт, философ Вильям Джемс и великий физик Николай Тесла, проявившими к нему дружеское расположение, но они были в области индусского метафизического размышления по большей части учениками, которым предстояло еще все изучить, как и дипломированным специалистам Гарварда.
Величие философской и филологической науки Запада открылось ему в своем терпеливом гении и своей неподкупной честности. Открытие Англии потрясло его не только этим. Он шел сюда как враг. И он оказался покоренным. С самого возвращения в Индию он громко заявил об этом, со своей чудесной прямотой.
«Никто никогда не высаживался на берег Англии с большей ненавистью в сердце против целого народа, чем моя ненависть против англичан. Никто из вас не любит английский народ так, как я его люблю сейчас. »
И в письме из Англии к одной из американских учениц (8 октября 1896 г.):
«Мои представления об англичанах претерпели революцию». Он открыл «нацию героев: настоящие кшатрии. Смелые и постоянные. Их воспитание приучает их не проявлять своих чувств. Но под этой надстройкой героической воли скрывается глубокий источник сердца. Если вы тронули это сердце, оно ваше навсегда. Если только в этот мозг внедрилась какая-нибудь мысль, ничто ее уже не вырвет; благодаря сильному практическому смыслу народа, она приносит прекрасные плоды. Они разрешили задачу повиновения без угодливости и величайшей свободы, соединенной с уважением к закону. »
В первое же свое путешествие в Лондон Вивекананда писал одному из учеников в Мадрасе:
Англия дала ему еще больше: дружеские привязанности, может быть, самые значительные в его жизни: Дж. Дж. Гудвина, Маргарет Нобль, г-на и г-жу Севье.
Ей было двадцать восемь лет, когда она решилась вручить свою судьбу в руки Свами. Он послал ее в Индию, чтобы она посвятила себя воспитанию индусских женщин. И он предписал ей, чтобы завоевать их доверие, самой стать индуской, «индуизировать свои мысли, свои понятия, свои привычки, забыть даже память о своем собственном прошлом». Она приняла обет Брахмачарья и была первой европейской женщиной, допущенной в монашеский орден Индии.
Мы встретим ее далее рядом с Вивеканандой, беседы которого она сохранила и сделала более, чем кто-либо другой, для популяризации его образа на Западе.
Дружба обоих Севье носила тот же характер абсолютной любви и доверия, дающих все и навсегда. Сам Севье был отставной капитан, ему было сорок девять лет. И он и его жена интересовались религиозными вопросами. Мысли, слова, личность Вивекананды их поразили. Они уехали с ним, реализовав все свои небольшие сбережения. Но Вивекананда, больше заботившийся о будущем своих старых друзей, чем они сами, не позволил им отдать все его делу и настоял, чтоб они сохранили часть для себя. Они смотрели на Свами, как на своего сына. Они посвятили себя, организации в Гималаях Адваита Ашрам, о котором он мечтал, для размышлений о безличном Боге: ибо именно Адваитизм привлек их более всего в учении Вивекананды, и для него это было также самое насущное. Г-н Севье умер в 1901 году в построенном им монастыре. Г-жа Севье пережила его так же, как и Вивекананда. Около пятнадцати лет она оставалась единственная из европейцев в этом отдаленном месте, в глубине гор недоступных на целые месяцы, занимаясь обучением индийских детей.
Преданные друзья, следившие за страстно переутомившимся Вивеканандой, увлекли его в путешествие для отдыха, в Швейцарию. Он провел там большую часть лета 1896 года, и, по-видимому, поправился, наслаждаясь воздухом, снегом, потоками, горами, которые напоминали ему Гималаи. В деревушке, в глубине Альп, между Монбланом и Сен-Бернаром, у него впервые зародилась мысль основать в Гималаях монастырь, где объединились бы ученики Запада и Востока. Сопровождавшие его Севье подхватили эту мысль: она стала задачей их жизни.
В его горное убежище пришло письмо от профессора Пауля Дейссена, который приглашал его к себе в Киль. Чтоб увидеться с ним, он сократил свое пребывание в Швейцарии и отправился обычным путем студентов через Гейдельберг, Кобленц, Кельн, Берлин: ему хотелось получить хотя бы общее впечатление от Германии, материальная мощь и большая культура которой его поразили.
Он провел еще два месяца в Англии, встречаясь вновь с Максом Мюллером, с Эдуардом Карпентером, Фредерико Миэром, читая новый цикл лекций о Веданте, об индусской теории Майи и об Адваите. Но его пребывание в Европе подходило к концу. Голос Индии призывал его. Его охватила тоска по родине.
Он выехал из Англии. 16 декабря 1896 года, проехал через Дувр, Калэ, Мон-Сени, закончил свое посещение Европы кратковременным путешествием по Италии, поклонился в Милане Тайной Вечере да-Винчи: особенно взволновал его Рим, который в его представлении занимал место, подобное Дели, и где в каждый момент его поражали черты сходства между католической литургией и индусскими обрядами. Он чувствовал ее великолепие и защищал красоту ее символа и производимого ею впечатления, возражая сопровождавшим его англичанам; его глубоко трогали воспоминания о первых христианских мучениках в катакомбах; он разделял нежное поклонение итальянского народа младенцу Христу и Матери Деве.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИНДИЮ
Возвращаясь, он рассчитывал найти свое воинство готовым встретить его, чтоб принять от него лозунг действия. Но он никогда не ожидал, чтобы вся нация, все народ Индии поднялись в ожидании парохода, который привез обратно их героя, победителя Запада. В больших городах образовались комитеты из всех классов общества для организации его встречи. Строились триумфальные арки, украшались улицы и дома. Возбуждение было так сильно, что многие не в состоянии были ждать, они бросились на юг Индии, к Цейлонской пристани, чтобы первыми его приветствовать.
Когда он приехал 15 января 1897 года, грандиозный шум приветствий поднялся из человеческого муравейника, покрывавшего набережные Коломбо. Множество народа бросилось, чтобы коснуться его ног. Организовалась процессия со знаменосцами во главе. Перед Вивеканандой бросали цветы. Его кропили розовой водой или святой водой, взятой из Ганга. У порогов домов курился ладан. Сотни посетителей, богатых и бедных, несли ему свои дары.
И Внвекананда еще раз пересек всю Индию с юга на север, как в те дни, когда он просил подаяния на дорогах, но теперь дорогой триумфатора, сопровождаемый восторженными толпами. Он приписывал всю честь не себе, а своей идее. Всю дорогу он расточал во все стороны свои слова, в ряде блестящих речей, самых прекрасных, самых героических, какие когда-либо слышала Индия, и вся Индия дрогнула, услышав их.
«И если мне скажут, что брамин, по своему рождению, более способен к учению, чем пария, то не надо тратить денег на воспитание брамина, а тратьте их на парию! Давайте слабому, чтобы весь дар полностью был необходим! Если брамин родился способным, он научится без помощи. Вот в чем справедливость и разум, как я их понимаю»
ОСНОВАНИЕ МИССИИ РАМАКРИШНЫ
Вивекананда знал, что, для того чтобы вести народы к завоеванию идеала, мало воодушевить их; нужно еще создать вокруг них духовное воинство. Кто хочет воспитать народ, должен сначала воспитать избранных, предшественников, которые не только опережают, но и подготовляют будущее.
Вот почему Вивекананда, как только освободился под триумфов в Мадрасе и Калькутте, поспешил снова заняться своим монастырем в Алумбазаре (монахи Рамакришны перешли в 1892 году из Баранзгора в Алумбазар, близ Дакшинесвара, святилище Рамакришны).
Ему предстояло много дела, чтобы его ученики могли подняться до уровня его мысли. Могущественный странник обошел весь свет, и взгляд его охватывал обширные горизонты, в то время как они благочестиво сидели у очага и охраняли устарелые традиции. Они любили своего великого брата, но не узнавали его. Они не могли уяснить себе новый идеал социального и национального служения, захватывавший его. Им было трудно принести ему в жертву свои правоверные предрассудки, свою свободную и тихую жизнь в уединенном размышлении. Тем не менее, они приняли, не разделяя их, предписания, установленные для них Вивеканандой. Он принудил их принять в свою общину европейских учеников. Он наложил на них обязанности социального служения и помощи. Он строго запретил им продолжать думать о своем спасении. Он пришел, объявил он, создать новый орден санниясинов, которые, если нужно, пошли бы в ад для избавления других.
Первого мая 1897 года все монахи и светские ученики Вивекананды были созваны в Калькутте в жилище одного из них, Баларама. Вивекананда говорил там, как учитель. Основывая Миссию Рамакришны, он ставил такие задачи:
— методы действия: 1) «приготовлять людей к преподаванию знаний и наук, могущих служить к увеличению материального и духовного благосостояния масс»; 2) «поощрять искусства и ремесла и оказывать поддержку»; 3) внедрять и распространять в массах ведантические и иные религиозные идеи в том виде, как они были разъяснены в жизни Рамакришны;
— так как цели и идеалы Миссии чисто духовные и гуманитарные, она не будет и не должна иметь никакой связи с политикой.
Ему нужно забыть себя, забыть свои желания, свое благо, само свое спасение ради блага других. И ему нужно внушить эту веру своему апостольскому воинству. Но это возможно сделать, лишь возбуждая их энергию и активность. Ему приходится иметь дело с народом «диспептиков», которые опьяняются своей собственной сентиментальностью, поэтому он делается с ними суровым, желая закалить их. Он хочет «на всяком поле деятельности воздвигнуть строгое величие духа, возжигающее героизм». Путем труда, физического и духовного, путем научных исследований, путем служения людям. Если он придает такое значение преподаванию Веданты, то потому, что в ней он видит наилучшее стимулирующее средство.
Великодушная страсть этого великого растерзанного сердца передалась и его братьям и ученикам. Все посвятили себя многообразным формам служения человечеству, которые он им указывал.
В том же 1897 году Трагунатита открывает в Динадже пункт помощи голодающим; за два месяца он оказывал помощь 84 деревням. Другие подобные центры открываются в Дакшинесваре и Калькутте.
В следующем году, в апреле-мае 1898 года, можно видеть мобилизацию Миссии Рамакришны, всей целиком, на борьбу с чумой, разразившейся в Калькутте. Вивекананда больной, поспешно вернулся с Гималаев, чтобы руководить помощью.
Был нанят обширный участок, на нем были устроены; санитарные бараки, в которых соблюдались одновременна правила гигиены, и индусские религиозные предписания; явились в большом числе добровольные помощники. Вивекананда принял начальство над ними и велел чистить улицы и дома. Помощь, оказанная Миссией, сделала ее имя популярным в Калькутте.
В 1899 году чума возобновилась; и работа Миссии по борьбе с чумой вновь потекла энергично. Вивекананда ходил в лачуги, чтоб ободрить работавших. Во главе этого дела была поставлена сестра Ниведитта, недавно приехавшая из Европы. Свами Садананда и Шивананда следили за дезинфекцией и чистотой в четырех беднейших кварталах Калькутты. Вивекананда созвал студентов на митинг (апрель 1899 г.); он напоминал им обязанности во время стихийных бедствий. Они организовались в отряды, чтоб инспектировать беднейшие дома, раздавать брошюры по гигиене и подавать пример работой. Каждое воскресенье они приходили на собрания Миссии давать отчет о работе.
Миссия приняла также священный обычай справлять в годовщину рождения Рамакришны праздник бедных, тысячи которых и сейчас кормятся в этот день во всех центрах Ордена.
Так возник в Индии новый дух солидарности и братского общения между всеми классами народа.
Параллельно этому делу общественной взаимопомощи организовалось дело ведантического воспитания и проповеди. Вивекананда желал, чтобы Индия имела «исламское тело и ведантический дух». С 1897 года Рамакришнананда, который продолжал свои чтения в Мадрасе и окрестностях, открыл одиннадцать школ в предместьях Мадраса; он одновременно вел дело просвещения и помощи голодающим. В середине того же года Вивекананда послал Шивананду на Цейлон для ведантической проповеди. Священная страсть овладела воспитателями. Вивекананда с радостью слышал, как одна начальница женской школы, которую он посетил, говорила ему:
«Я поклоняюсь этим девушкам, как Богу, я не знаю иного культа».
Менее чем через два месяца после основания Миссии Рамакришны Вивекананда, вынужденный прервать свою собственную работу и заняться на несколько недель лечением в Альморе, мог уже написать:
«Движение начато. Оно уже не остановится» (9 июля 1897 г.).
После пребывания в Альморе, где поселились Севье и где должен был быть воздвигнут Адваита Ашрам, затем после путешествия в Кашмир на трех маленьких пароходах, которые поднимались по реке в Сринагарской долине, Вивекананда предпринял в конце июля 1898 года вместе с Ниведиттой большое паломничество в Амарнатскую пещеру, в ледяное ущелье западных Гималаев. Они присоединились к толпе из двух-трех тысяч паломников, разбивавшей на каждой остановке целый город палаток. И Ниведитта была свидетельницей внезапной перемены, происходившей в ее учителе. Он стал одним из тысяч, соблюдая обряды самым тщательным образом, наряду с наиболее смиренными. Чтобы достигнуть цели, приходилось карабкаться целые дни по крутым склонам, совершать опасные переходы, идти несколько километров по ледникам, погружаться, несмотря на холод, в священные потоки. Второго августа, в день годового праздника, они подошли к огромной пещере, которая могла бы вместить целый собор: в глубине возвышался большой, изваянный изо льда Шива. Каждый должен был войти в пещеру нагим, с телом, посыпанным пеплом. Оставшись позади всех и дрожа от волнения, Вивекананда вошел, близкий к обмороку; и там ему, простертому в темноте, перед этой белизной, среди сотен поющих голосов, было видение. Ему явился Шива.
Он никогда не хотел рассказать о том, что он видел и слышал. Но впечатление, произведенное видением на его перенапряженные нервы, было таково, что он едва не умер. Когда он вышел из грота, у него оказалось кровоизлияние в левом глазу и расширение сердца, от которого ему не суждено было оправиться.
Он был одержим ею несколько месяцев. Он не слышит иного голоса, кроме голоса Матери. Это отозвалось на его здоровье. Когда он вернулся, его монахи были испуганы происшедшей с ним переменой. Он оставался погруженным в сосредоточение, из которого его нельзя было вывести, даже повторив десять раз один и тот же вопрос.
ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЗАПАД
В 1899 году он предпринял второе путешествие на Запад, чтобы ознакомиться с учреждениями, которые были им основаны, и чтобы оживить их пламя. В этот раз он взял с собой самого ученого из своих братьев, Турьянанду, из высокой касты, погруженного в изучение санскрита.
В своем исхудалом теле он нес огонь энергии, от него веяло духом действия и борьбы.
Лишь ненадолго посетив Лондон, он отправляется в Соединенные Штаты, где проводит почти год. Там он встречается с Абхеданандой и находит в полном разгаре его работу в области ведантизма. Туда, в Кембридж, он назначает Турьянанду. Сам он задерживается в Калифорнии, климат которой дает ему несколько месяцев здоровья. Он читает там многочисленные лекции. Он основывает новые ведические центры в Сан-Франциско, в Окленде, в Аламеде. Он получает в дар имение в полтораста арпанов среди лесов, в округе Санта-Клара, и создает там Ашрам, куда Турьянанда привлекает для монашеской жизни избранных учеников. Ниведитта, которая к нему там присоединилась, говорит также в Нью-Йорке об идеалах индусских женщин и о древнем искусстве Индии. Маленькая группа последователей Рамакришны, хорошо подобранная, проявляет большую деятельность. Дело процветает. Идея распространяется.
Он пересекает океан 20 июля 1900 года. Он отправляется в Париж, куда его пригласили на Конгресс истории религий, собравшийся по случаю Всемирной выставки. Комитет конгресса поручает ему осветить вопрос, исходит ли Ведическая религия из культа Природы. Он спорит с Оппертом. Он говорит о «Ведах, общей основе индуизма и буддизма». Он поддерживает приоритет Кришны и Гиты над буддизмом и отвергает положение об эллинистическом влиянии на драму, литературу и науки Индии.
Внезапно он слышит повелительный призыв вернуться. Не медля более ни одного дня, он садится на первый пароход и один возвращается в Индию.
Старый верный друг опередил его, Севье умер 28 октября в Гималаях, в Ашраме, им построенном. Вивекананда узнает об этом по возвращении. Он предчувствовал это на обратном пути. Не тратя времени на отдых в Белуре, он телеграфирует в Майявати, что отправляется в Ашрам. В это время года доступ на Гималаи был труден, опасен, особенно для человек в том состоянии, в котором находился Вивекананда. Необходимо было четыре дня идти по снегам, а зима в этот год выдалась особенно суровая. Не дожидаясь даже, чтобы собрались кули, необходимые носильщики, он отправляется с двумя своими монахами, и посланная из Ашрама охрана застает его в пути; но среди падающего снега, туманов облаков он едва идет, он задыхается, его спутники с трудом переносят его в монастырь Майявати. Он прибывает сюда 3 января 1901 года, и, несмотря на радость и волнение, которые он испытал от свидания с г-жой Севье, от сознания, что сделано порученное им дело, от созерцания прекрасного Ашрама, высящегося на снежных горах, он не может оставаться здесь долее пятнадцати дней; его душит астма; малейшее физическое усилие приводит его в изнеможение.
В начале 1902 года все странствие его жизни закончено.
Он ведет деревенскую свято-буколическую жизнь францисканского монаха. Он работает в саду, в конюшне. Его, как и аскета Сакунталу, окружают любимые животные: собак Багха, коза Ганзи, маленький козленок Матру с ошейником из колокольчиков, с которым он бегает и играет, словно ребенок; антилопа, журавль, утки и гуси, коровы и овцы. Он идет, как в экстазе, напевая своим прекрасным голосом, нёжным и глубоким, или твердя отдельные слова, заполнивши его мысль, не замечая, как идут часы.
Но он может быть также великим настоятелем, с твердой рукой, который, несмотря на свои страдания, почти ежедневно до самой смерти руководит в монастыре занятиями по ведантизму, учит послушников приемам размышления; внушает работникам дух мужественной веры в себя; он строго наблюдает за дисциплиной и чистотой, вырабатывает распорядок на каждую неделю. Он поддерживает вокруг себя героическую атмосферу. Неопалимую купину духа, где всегда присутствует Господь.
За три месяца до смерти он ввел правило, чтобы в 4 часа утра ручной колокольчик переходил из комнаты в комнату, пробуждая монахов. Через полчаса все должны собраться для медитации. Но сам он был в храме всегда раньше всех.
Однако болезнь его прогрессирует. Диабет переходит в водянку: ноги больного пухнут, и некоторые части тела получают повышенную чувствительность. Сон почти исчез. Врач хочет запретить ему всякое усилие. Его заставляют следовать тяжелому режиму: ему нельзя выпить ни одной капли воды. Он подчиняется этому со стоическим терпением. В течение двадцати одного дня он не выпьет более ни капли воды, даже когда будет полоскать рот. Он дал обет.
Болезнь руководителя не должна, однако, мешать не только работе монастыря, но и его праздникам. Он хочет, чтоб они справлялись пышно, согласно ритуалу. Ибо этот свободный дух, не боящийся поднять шум, когда дело идет о социальных реформах, оскорбляющих бесчеловечную правоверность ханжей, питает нежное почтение к легендарной поэзии красивых обрядов, которые поддерживают в простых сердцах верующих источник живой веры.
Когда один из учеников-мирян указывал на трудность установления в Индии единства и гармонии, Вивекананда с раздражением ответил ему:
И немного позднее он говорит:
Ученики Вивекананды повиновались призыву. Миссия Рамакришны не переставала с тех пор приходить на помощь бедным людям, стоящим вне каст, и в особенности она берет под свое покровительство санталов, которых ее Свами, умирая, поручил ей.
В последний день, в пятницу 4 июля 1902 года, он был более бодр и весел, чем когда-либо за много лет. Он встал очень рано. Он пошел в часовню и, вопреки своему обыкновению все открывать, закрыл все окна и запер на задвижки двери. Он размышлял один от восьми до одиннадцати часов утра. Когда он вышел во двор, лицо его преобразилось, он говорил сам с собой и пел свой прекрасный гимн Кали. Он с аппетитом принимал пищу в кругу учеников. Почти сразу после этого он три часа занимался с послушниками санскритом и был полон жизни и одушевления. Затем он пошел с Преманандой гулять по дороге к Белуру и прошел более двух миль; он говорил о своем проекте ведической школы и говорил об изучении Вед:
— Это убьет суеверия.
Пришел вечер. Он вел последнюю дружескую беседу со своими монахами. Он говорил о величии и падении народов. Он сказал:
— Индия бессмертна, если она будет настойчиво искать Бога. Но если она займется политикой и социальной борьбой,- она умрет.
Похоже на то, что он отошел в добровольном Кундалини Шакти, великом последнем экстазе, который Рамакришна разрешил ему лишь тогда, когда его дело будет завершено. Ему было тридцать девять лет.
На другой день его, как и Рамакришну, отнесли на костер на плечах его братьев-санниясинов среди победных кликов.
Ниведитта начала рыдать, как ребенок, катаясь по земле. Вдруг ветер покрыл ее голову куском оранжевой материи от его одеяния, и она сразу замолкала, приняв благословение своего Учителя. Священный пепел был развеян в водах Ганга. Место это теперь занимает храм, с престолом в центре, где тело Вивекананды было предано огню.