что такое профанация таинства
Профанация таинств представителями «ПЦУ» свидетельствует о том, что происходит внутри этой псевдоцерковной структуры
30 мая 2020 года в передаче «Церковь и мир», выходящей на канале «Россия-24» по субботам и воскресеньям, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополит Волоколамский Иларион ответил на вопросы ведущей телеканала Екатерины Грачевой.
Е. Грачева: Здравствуйте! Время передачи «Церковь и мир» на канале «Россия 24». Мы беседуем с председателем Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополитом Волоколамским Иларионом. Здравствуйте, владыка!
Митрополит Иларион: Здравствуйте, Екатерина! Здравствуйте, дорогие братья и сестры!
Е. Грачева: Слава Богу, уровень заболеваемости коронавирусом в нашей стране понемногу стабилизировался. Специалисты говорят, что кривая заражения неминуемо идет вниз, а значит, будут послабления для граждан. Кому-то в этот карантин не хватало прогулок, общения, кому-то — посещений кафе и фитнес-клубов, а кому-то — похода в храм. Чего больше всего не хватало во время самоизоляции Вам?
Митрополит Иларион: Мне, конечно, больше всего не хватало общения с моими прихожанами и моими сотрудниками, потому что священнослужитель — это человек, который постоянно общается, и когда мы сейчас совершаем богослужение в пустых храмах, психологически это для нас очень тяжело. Хотя присутствие тех верующих, которые смотрят нас через камеру прямой трансляции, мы, конечно же, ощущаем. Я очень жду того момента, когда мы сможем снова совершать богослужения вместе с нашими верующими.
Если говорить о самоизоляции вообще, то мне как монаху к этому не привыкать. Мне такой образ жизни привычен, и моя монашеская келья в полной мере удовлетворяет всем моим запросам. В частности, за годы жизни я собрал достаточно большую библиотеку, и в течение этого времени имел возможность прочитать те книги, которые долгие годы стояли на полке, но не хватало возможности к ним обратиться. За моей спиной стоит собрание из 161 тома — это творения отцов Церкви на греческом языке с латинским переводом. Многие из этих томов я если не целиком, то, по крайней мере, частично за период самоизоляции одолел.
Кроме того, я старался почти ежедневно заниматься физическими упражнениями. Мы, священнослужители, вообще мало двигаемся — можно сказать, что мы ведем стоячий и сидячий образ жизни, а в период карантина и самоизоляции движения становится еще меньше. Поэтому я старался регулярно заниматься на турнике, чтобы не терять физическую форму.
Е. Грачева: Сколько раз Вы подтягиваетесь?
Митрополит Иларион: Пока что максимально я могу подтянуться десять раз, а когда служил в армии (мне было 20 лет), практически ни одного раза не мог подтянуться. Так что с тех пор появился некоторый прогресс.
Е. Грачева: Я Вас поздравляю! Владыка, в социальных сетях очень много постов различного рода, психологических и философских, о том, что вообще этот карантин и ситуация с пандемией дала человечеству, какие в этом можно увидеть плюсы. А плюсов, действительно, немало, начиная от того, что очистилась природа, в каких-то странах дикие акулы, которых давно не видели, прибились к побережью. Люди стали больше читать, проводить время с семьей, детьми. Владыка, если глобально посмотреть на то, что с нами произошло из-за этой пандемии, на что бы Вы обратили внимание и какие приобретенные привычки во время этого карантина Вы бы посоветовали людям сохранить и после выхода из самоизоляции?
Митрополит Иларион: Когда происходит нечто экстраординарное, то мы, верующие люди, говорим: Бог это попускает. Раз Бог попустил людям по всему миру такое тяжелое испытание, как эпидемия, обязательно надо спросить себя: а что Он хочет нам этим сказать? Бог каждому через эти события адресует какие-то послания. Один человек, может быть, слишком много времени уделял работе и слишком мало — семье, и Бог дал ему возможность побыть со своей семьей, исправить сложившуюся ситуацию. Кто-то, может быть, возлагал слишком много надежд на материальное богатство и не заботился о духовной жизни — Бог дал ему возможность позаботиться сейчас о духовной стороне бытия. Какой-то человек, может быть, мало думал о престарелых родственниках, о своих родителях, а Бог показал сейчас нам всем, как для нас важны близкие, какой хрупкой является и их жизнь, и наша собственная, как мы должны ценить один другого и ощущать ответственность друг за друга.
Я очень хотел бы надеяться, что чувство взаимной ответственности, которое у нас сейчас, как мне кажется, очень выросло, останется, что мы его не потеряем: будем более внимательны друг к другу, более заботливы; что в нашей шкале ценностей на первом месте будут стоять ценности духовные и семейные, то есть прежде всего наши близкие, а все остальное будет на втором или третьем месте. Весь мир уже долгие годы и долгие десятилетия живет в постоянной погоне за все новыми и новыми материальными благами. Может быть, Бог сейчас нам всем хочет сказать: остановитесь, сделайте передышку, задумайтесь о вечности. Я бы хотел, чтобы мы все услышали тихий голос Божий, который звучит через грозные события, происходящие вокруг нас.
Е. Грачева: Владыка, к другим новостям. На Украине один «священник» «Православной церкви Украины» проводил причастие через экран телевизора. Прихожане ставили хлеб и вино у себя дома, священник читал молитвы, таким образом совершалась эта «Литургия» на расстоянии. Это и есть будущее Церкви? Как Вам кажется?
Митрополит Иларион: Я думаю, что говорить об этой «церкви» как о Церкви всерьез не следует, потому что это раскольничье сборище, и хотя Константинопольский Патриарх Варфоломей попытался легитимизировать эту структуру, она от того в Церковь не превратилась. Если так называемые священники этой «церкви» совершают подобного рода обряды, это лишь свидетельствует о том, что происходит внутри самой псевдоцерковной структуры.
Представители старшего поколения, наверное, помнят так называемых «целителей»: Кашпировский и Чумак заряжали воду, а люди должны были ставить эту воду перед экранами своих телевизоров и потом как-то ей пользоваться. Все подобного рода магические практики Церковью отвергаются и осуждаются.
В данном случае всерьез воспринимать это событие, я думаю, невозможно, как невозможно всерьез воспринимать структуру, которая сейчас существует на Украине под именем «Православной церкви Украины». На Украине со времен Киевской Руси есть одна каноническая Церковь — она носит название Украинской Православной Церкви, ее возглавляет Блаженнейший митрополит Онуфрий. Именно эта Церковь является тем спасительным Ноевым ковчегом, который ведет православных украинских верующих к Царствию Небесному.
Е. Грачева: Владыка, в нашей программе 2 мая мы говорили о том, как важно чтить в этот юбилейный год 75-летия Победы в Великой Отечественной войне память тех героев. Вы говорили о том, что будете принимать участие в онлайн-акции Бессмертного полка и призывали прихожан это делать. Но нашлись те, у кого совсем другой взгляд на историю: Следственный комитет арестовал подозреваемых, которые загрузили на сайт акции Бессмертный полк фотографии Гитлера и Гиммлера, теперь им грозит лишение свободы по статье об оправдании нацизма. Владыка, у Вас вообще есть ответ на вопрос: почему эти люди глумятся над Великой Победой, каков мотив? Это просто неудачная шутка, как они теперь заявляют, или сигнал к серьезному беспокойству за молодое поколение?
Митрополит Иларион: Мне трудно поверить в то, что это неудачная шутка, потому что такими вещами не шутят. Посягательство на народные святыни недопустимо ни при каких обстоятельствах. Но я очень надеюсь, что следственные органы разберутся в этом, и к каждому из виновных будет найден индивидуальный подход. Если такое делалось по сговору, это одно, если каждый из них совершил это по собственной инициативе — другое. Нужно выяснить, какие были мотивы, и в зависимости от мотивов, наверное, нужно и принять соответствующее решение. Но одно могу сказать и, думаю, эту позицию многие из нас разделяют: подобного рода преступления не должны оставаться безнаказанными.
Е. Грачева: Владыка, вот какую новость хотелось бы попросить Вас прокомментировать как представителя Церкви. В МГУ разгорелся скандал: несколько студенток исторического и филологического факультетов обвинили преподавателей в домогательствах. Это открытое письмо наделало много шуму в Интернете, и в результате один профессор, завкафедрой на филфаке, даже уволился, признав, что отношения со студентками были, но они были добровольными. Что Вы об этом думаете, допустимы ли отношения студентов, а они уже совершеннолетние, и преподавателей, если это происходит по взаимному согласию?
Митрополит Иларион: Знаете, даже президент одной из европейских стран женат на своей бывшей учительнице — эта сфера очень деликатная, очень личная. Если речь идет о совершеннолетних лицах, то будем надеяться на то, что они отдают отчет в своих действиях. Другое дело, что у преподавателя перед учащимися есть определенные преимущества, а в некоторых случаях и возможности оказать давление. И если подобного рода ситуации возникают вследствие давления или домогательств к молодым студенткам или студентам, то нужно очень серьезно разбираться; здесь могут быть применены и административные меры воздействия со стороны вуза, а в особых случаях, если речь, например, идет не просто о домогательствах, а об изнасиловании, вступает в действие уголовное право.
Е. Грачева: Спасибо, владыка, за то, что озвучили свою позицию.
Митрополит Иларион: Спасибо, Екатерина.
Во второй части передачи митрополит Иларион ответил на вопросы телезрителей, поступившие на сайт программы «Церковь и мир».
Вопрос: Скажите, пожалуйста, что такое неканонические евангелия, о которых так часто говорят «околоверующие» люди?
Митрополит Иларион: Неканонические евангелия — это корпус раннехристианских произведений, который в научной литературе называется апокрифами. Эти тексты имеют различное качество. Есть такие апокрифические евангелия, которые были отвергнуты Церковью — например, так называемое Евангелие детства, где рассказывается о детских годах Иисуса Христа и о том, как Он совершал различные чудеса. В тексте очень много всяких фантастических подробностей, и Церковь с самого начала распознала в нем фальшивку, поэтому это так называемое евангелие отвергла. Были и другие «евангелия», которые Церковью были отвергнуты.
А были другие апокрифические евангелия, которые фактически Церковью были приняты, но они не вошли в канон Нового Завета. Например, так называемое Протоевангелие Иакова. В этом памятнике рассказывается о рождении Девы Марии от Иоакима и Анны, о Ее детстве, о том, как Она была введена в Иерусалимский храм. Подробности из этого апокрифического памятника вошли в церковную традицию и легли в основу праздников Рождества Богородицы и Введения Пресвятой Богородицы во храм. Было еще несколько апокрифических сочинений, которые появились гораздо позже, чем ранние апокрифические Евангелия, примерно в V веке, которые повествуют об Успении Пресвятой Богородицы — они легли в основу празднования Успения Пресвятой Богородицы.
Было еще так называемое Евангелие Никодима, где говорилось о том, как Христос после Своей смерти сошел душой во ад. И это Евангелие тоже было акцептировано православной традицией: на его основе совершается богослужение Страстной седмицы, в частности, в Великую субботу. И на каноническом изображении Воскресения Христова, на иконе или фреске, мы видим Христа, Который выходит из адской бездны, держа за руки Адама, Еву и других ветхозаветных праведников. Весь этот материал тоже основан на Евангелии Никодима.
Поэтому апокрифические евангелия, как я сказал, были разные. Они были написаны в разное время, они разного качества. Некоторые из них Церковью, безусловно, отвергнуты, а некоторые приняты, но, как я сказал, не включены в канон Нового Завета, потому что Церковь никогда не ставила эти произведения на один уровень с каноническими Евангелиями. Канонические Евангелия — это абсолютно достоверные свидетельства очевидцев о событиях, которые происходили на их глазах, а апокрифические тексты — это литература другого уровня, другого жанра и, я бы выразился осторожно, другой степени достоверности.
Я заметил, что наши телезрители во время пандемии коронавируса стали активнее читать Библию, потому что стало поступать много вопросов, касающихся Библии, Евангелия. Для меня это очень приятно.
Вопрос: Почему Христос считал Иоанна любимым учеником?
Митрополит Иларион: О том, что Иоанн был любимым учеником Христа, неоднократно упоминал в своем Евангелии сам Иоанн. Конечно, мы не можем сказать, что Христос любил Иоанна больше, чем других — мы об этом не знаем. Мы просто знаем из Евангелия от Иоанна, что на Тайной вечере любимый ученик возлежал у груди Иисуса. И именно ему Петр дал знак, чтобы тот спросил у Иисуса, кто предаст Его. Все эти свидетельства содержатся в Евангелии от Иоанна. Сам евангелист свидетельствует о себе как любимом ученике. Но я думаю, что и каждый из прочих апостолов ощущал на себе любовь Господа Иисуса Христа и, наверное, мог бы то же самое написать о себе.
Если в своей духовной жизни мы соприкасаемся со Христом, то на себе ощущаем любовь Господа к каждому из нас, причем Христос любит каждого человека совершенно по-особому. Мы для Него представляем не просто какую-то массу людей — для Христа каждый человек драгоценен, для Него каждый человек интересен. Кто-то из святых отцов говорил, что даже если бы Иисусу Христу необходимо было пострадать и умереть для спасения только одного человека, Он бы и ради одного человека не пощадил Своей жизни.
Вопрос: Кто такой Мелхиседек? Что такое чин Мелхиседека?
Митрополит Иларион: Мелхиседек — это загадочная личность. О ней упоминается в библейской книге Бытия, где рассказывается о том, как патриарх Авраам после победы над четырьмя царями был встречен Мелхиседеком, царем Салимским, который был священником Бога Всевышнего и который принес в дар Аврааму хлеб и вино. Ничего больше об этом Мелхиседеке в Библии не говорится, и совершенно непонятно, каким он был священником, где вообще существовал на тот момент культ Бога Всевышнего. Поэтому с самого начала эта личность воспринималась как загадочная, и уже апостол Павел переосмыслил этот образ Мелхиседека из книги Бытия как прообраз Иисуса Христа. В своем Послании к евреям он очень подробно говорит о том, что священство Иисуса Христа было священством по чину Мелхиседека.
Здесь имеется ввиду вот что: ветхозаветное священство было наследственным, и все священники принадлежали к одному из двенадцати колен Израилевых — колену Левиину. Они приносили жертву в умилостивление Бога за грехи людей. Когда Христос Самого Себя принес в жертву за грехи людей, то, как говорит апостол Павел, жертвоприношения священников левитского поставления стали бессмысленными, ненужными. А Христос не принадлежал к колену Левиину, то есть Он не был профессиональным священником. И вот поэтому апостол Павел в послании к евреям говорит о том, что Христос стал священником по чину Мелхиседека. Царь Салимский Мелхиседек, который принес хлеб и вино в дар Аврааму, стал прообразом того священства Христа, которое реализуется в Церкви — прежде всего, в таинстве Евхаристии, где под видом хлеба и вина преподается верующим Тело и Кровь Христовы.
Я очень рад, что наших телезрителей интересуют такие вопросы. Я всем советую читать Библию и с удовольствием буду продолжать отвечать на эти вопросы.
Хотел бы закончить эту передачу цитатой из 109 псалма: «Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих» (Пс. 109:1). И дальше через несколько строк псалмопевец говорит: «Ты священник вовек по чину Мелхиседека» (Пс. 109:4). Эти слова в христианской традиции воспринимаются как пророческие, говорящие об Иисусе Христе.
Я желаю вам всего доброго и да хранит вас всех Господь!
Чтобы что-то отменить, нужно понимать, что взамен
Нужна ли Церкви дискуссия о реформировании подготовки к Таинству Причащения? Какие вопросы в этом отношении возникают и почему, как ответить на них самим себе, основываясь на здравом смысле? Возможно ли отлучение человека от Причастия в современной христианской жизни? Как избежать профанации исповеди и в чем может заключаться профанация христианской жизни как таковой? Обо всем этом размышляет редактор газеты игумен Нектарий (Морозов).
Без подготовки?
Безусловно, универсального и однозначного ответа здесь быть не может. Но есть тем не менее общий принцип, основанный на том, что в древней Церкви член общины, который три воскресенья подряд не был на богослужении и, соответственно, не причащался, отлучался от церковного общения. Конечно, мы не можем подходить к людям, приходящим в храм сегодня, со столь же строгими требованиями, но они, как и другие правила и каноны церковные, могут быть для нас неким ориентиром, указывающим, что оптимально причащаться раз в две, в крайнем случае, в три недели. Когда этот вопрос задавали ныне покойному архимандриту Иоанну (Крестьянкину), он тоже советовал приступать к Чаше примерно два раза в месяц. При этом и Причастие раз в месяц, и Причастие раз в неделю может быть нормой, это зависит от образа жизни, от устроения конкретного человека. Если же человек хочет в постоянном ритме причащаться чаще, чем раз в неделю, или, наоборот, реже, чем раз в месяц, это, на мой взгляд, требует отдельного разговора и рассмотрения причин.
В сложившейся практике Русской Православной Церкви человек перед причащением обязательно исповедуется — это является частью подготовки к принятию Тела и Крови Христовых. Периодически поднимается вопрос о реформировании этой практики. Звучит такое мнение, что если человек регулярно ходит в храм и не сознаёт за собой тяжких грехов, о которых необходимо поведать Богу, то нужно разрешить ему причащаться без исповеди, как это было в древней Церкви. В качестве аргументов говорится о том, что исповедь не связана с Причастием в других Поместных Церквях, что людей, которые часто причащаются, необходимость каждый раз исповедоваться приводит к тому, что они вынуждены чуть ли не выдумывать себе грехи, чтобы в них покаяться и быть допущенными к Чаше.
Как к этому относиться? На мой взгляд, если мы что-то как несовершенное и не совсем правильное хотим отменить, нам нужно четко понимать, что мы это заменим чем-то конкретным, продуманным и более совершенным. Допустим, больному не помогает какой-то препарат — он вызывает у него улучшение только на 30 процентов. Является ли это основанием для того, чтобы лечение отменить? Да, но только в том случае, если есть возможность назначить другое лекарство, от которого есть основания ждать большей эффективности. Если же такого препарата нет, отмена первого будет явной врачебной ошибкой.
Возвращаясь к жизни церковной: я очень хорошо понимаю, что произойдет, если в сегодняшней ситуации мы разорвем связь между исповедью и Причащением. Прежде всего, мы не вернемся через это к практике древней Церкви, потому что для этого нужно было бы вернуться сначала к прежнему строю всей христианской жизни. Кто из нас может сказать, что он живет в Церкви так, как жили первые христиане в лице апостолов и их учеников? Наши приходы объективно не могут во всем уподобиться ранне-христианским общинам, и сложившаяся форма подготовки к Причастию только лишь отражает это.
Представьте себя на месте священника, который служит Литургию через какое-то время после того, как исповедь перед Причастием отменена. Он выходит с Чашей, к нему вереницей устремляются прихожане. Но наряду с прихожанами идут и какие-то другие люди, которых он, может быть, и видел раньше в храме, но на исповеди не видел никогда. И он не знает, исповедовались ли они когда-то, есть ли в их жизни смертные грехи, во что они вообще верят, понимают ли, что такое Причастие. Возникает вопрос, что с этим делать, — и надо признать, что зачастую только лишь исповедь дает возможность священнику с каждым из этих людей впервые вступить в некий диалог.
Кому-то может показаться несправедливым, что священнослужители причащаются без исповеди, а у мирян такой возможности нет. Но дело в том, что и в жизни клириков последствия этой практики бывают различны. Я понимаю, что есть миряне, которые могли бы сами для себя определять, когда им идти к аналою с крестом и Евангелием, а когда — сразу к Чаше, им бы это не повредило, — и в то же время я знаю, что есть священники, которые в результате такого «самоопределения» деградировали в своей христианской и просто человеческой жизни. И это еще раз говорит о том, что раз такое происходит даже в священнической среде, это ни в коем случае нельзя вводить в общую практику.
Что же касается «выдумывания» грехов или того, что приходится, в отсутствие объективно тяжких согрешений, говорить каждый раз об одних и тех же повседневных бытовых мелочах, — здесь хочется спросить: а почему мы к этим «повседневным» согрешениям так легко относимся? Понимаете, когда человек падает в результате какого-то сильного искушения, совершает смертный грех, речь идет о неких исключительных обстоятельствах его жизни. А какое есть оправдание у наших повседневных грехов? Какое у нас есть оправдание в том, что мы ссоримся постоянно с самыми близкими людьми? Какое у нас есть оправдание в том, что мы день за днем наступаем на одни и те же грабли, хотя знаем, где они лежат, и понимаем, каков будет результат? Возможно, нам кажется, что оправданием этому является человеческая жизнь как таковая, но в действительности оправдания нет.
И кроме того, здесь есть очень опасный момент: если мы считаем, что каждый раз говорить об этих грехах на исповеди — это профанация исповеди, значит, мы признаем для себя, что это наша обычная жизнь, которой мы будем жить всегда. Такая примиренность с тем, что мы не сможем стать другими, — вещь на самом деле очень страшная. Можно порой биться и бороться с собой, но так и не стать лучше, — однако биться и бороться честно, до самого конца, принося Богу свои ушибы, раны, ссадины и боль своего сердца. А можно — просто перестать исповедоваться в каких-то своих, так сказать, мелких и незначительных прегрешениях и считать это некой оптимизацией своей церковной жизни. Что в таком случае произойдет? Отодвинется граница допустимого, и для нас «незначительными и повседневными» станут уже более серьезные грехи. Это общий принцип, который не только церковной жизни касается: чем ниже мы опускаем планку допустимого, тем ниже сами опускаемся вслед за ней.
О «праве» исповедовать
Те, кто знаком с жизнью Элладской Православной Церкви, знают, что там право совершать Таинство Исповеди имеет далеко не каждый священник, а только имеющий уже, скажем так, определенный пастырский багаж. Почему у нас в России иначе? С вопросами и даже возмущением такого рода тоже приходится сталкиваться.
С одной стороны, наблюдая, как люди у нас порой становятся жертвами священнической неопытности или безответственности, поневоле задумываешься о том, что было бы очень хорошо, если бы у нас до исповеди допускались только лишь священники, обладающие для этого необходимым опытом. С другой стороны, сразу же возникает определенное «но». Во-первых, у нас священников, в отличие от Греции, не хватает на то количество храмов и верующих людей, которое есть сейчас. А если к тому же часть из них лишится возможности исповедовать, оставшиеся просто не смогут охватить всю паству. Во-вторых, лично мне представляется очень странным, что священник не допускается исповедовать, но допускается при этом служить Божественную литургию. В-третьих, тогда возникает ситуация, что священник, служащий в храме, не общается со своей паствой на исповеди и, как следствие, не знает духовные проблемы своих прихожан, не может им помочь в тех преткновениях, которые они испытывают на пути ко спасению. Чем тогда его жизнь как священника наполнена? И, к слову, в Греции не только исповедуют, но и проповедуют не все священнослужители — в таком случае получается, что часть священников, не имея возможности во вверенном им приходе ни совершать Таинство Исповеди, ни обращаться к прихожанам с проповедью, оказывается от ответственности за свою паству совершенно отстраненной. А священник может быть единственным на сотню километров вокруг — в наших российских условиях это не редкость.
Наверное, если уж идти в этом направлении, разумнее говорить о другом. Было бы хорошо, если бы священник начинал исповедовать не сразу после рукоположения, а отводилось какое-то время на то, чтобы он привык к своему священному сану. Причем лично мне кажется очень важным, чтобы этот переходный период проходил в сложившемся приходе, где можно увидеть образец правильного и должного отношения как пастыря к прихожанам, так и прихожан к пастырю. Кроме того, у каждого начинающего служение священника должен быть старший наставник, к которому тот может обратиться за разрешением своих недоумений, — не формально назначенный, а тот, с кем эти отношения наставничества естественным образом сложились. Если же в жизни будущего священнослужителя такого человека нет — если он не имеет духовника, которому доверяет, если он не представляет, кому сможет хотя бы позвонить и откровенно поговорить, столкнувшись с чем-то непредвиденным в своей пастырской практике, — наверное, стоит вести речь о том, что он еще не совсем готов быть священником. Иначе этот батюшка, будучи назначенным на приход, начинает там служить, исповедовать и проповедовать так, как он считает нужным, — и это приводит порой к очень печальным последствиям.
Думаю, что одна из самых важных мыслей, которую нужно доносить до молодых пастырей, такова: лучше, если ты в какой-то ситуации ничего не скажешь, чем скажешь то, чего не знаешь или в чем совершенно не уверен. Для священника, и не только начинающего служение, должно быть вполне нормально в каком-то случае сказать: «Я не знаю». Или: «Ситуация сложная, я посоветуюсь». И тогда значительно меньше поводов будет говорить о том, всем ли священнослужителям стоит совершать Таинство Исповеди.
Нужен ли свидетель?
Порой вопрос ставится еще радикальнее: если человеку не нужен свидетель для молитвы к Богу, то зачем он ему на исповеди? Может быть, в современной церковной жизни человек мог бы исповедоваться без участия священника?
Мы знаем, что исповедальная практика в Церкви на протяжении двух тысячелетий претерпевала изменения. В первые века возвращение в христианскую общину отпавшего от нее из-за каких-то грехов человека происходило через покаяние, свидетелем которого становилась вся община. Это было возможно и в то же время необходимо потому, что первые христиане жили действительно одной семьей, их жизни были тесно связаны, и недостатки, пороки, заблуждения одного члена Церкви так или иначе затрагивали всех. Поэтому человек публично говорил, что он от этих пороков и заблуждений отрекается, что он осознаёт их как несовместимые с жизнью в Церкви — и выбирает Церковь. Впоследствии, когда общины стали расширяться, а образ жизни христиан по прекращении гонений — меняться, от этой практики постепенно отказались. И теперь мы уже не можем представить себе, чтобы каждый прихожанин исповедовал свои грехи перед всем храмом. Но наше покаяние тем не менее остается покаянием перед всей Церковью. И Церковь для нас олицетворяет священник, рядом с которым, принимая нашу исповедь, незримо стоит Господь.
Стоит сказать, что в истории Церкви мы видим примеры, когда покаяние подвижников, свидетельства о которых дошли до нас, не воплощалось в привычной нам форме исповеди. И самый яркий пример в этом смысле — житие преподобной Марии Египетской. Мы помним, что она на следующий день после того, как прибыла в Иерусалим на корабле, где предавалась совершенно греховной и страшной жизни, причастилась Святых Христовых Таин и затем удалилась в пустыню. Мы не видим никакого упоминания о том, что она исповедовалась перед Причастием или впоследствии. И только ее рассказ авве Зосиме, уже практически в конце ее земного подвига, можно в каком-то смысле назвать исповедью.
Нечто подобное мы можем прочесть в житии преподобного Павла Препростого. Там есть такой эпизод: он сидел перед храмом и смотрел, как туда входила на молитву братия. Духовными очами он узрел всех братий светлыми, а их Ангелов-хранителей — с радостью следующими за ними, и только одного брата — мрачным и темным, идущим в окружении демонов. Через некоторое время этот брат вышел из храма, и преподобный Павел увидел его таким же, как всех. Он спросил его, что же произошло. Этот брат сказал, что он, находясь в храме и понимая, что дошел до какого-то края в своих прегрешениях, которые были ведомы только ему и Богу, услышал чтение из пророка Исайи. Эти слова произвели переворот в его душе, он подошел и причастился Святых Христовых Таин и выходил из храма уже исполненным благодати. И опять же — мы не видим здесь, чтобы он подошел исповедоваться.
Почему же свидетель на исповеди все-таки нужен? Думаю, ответ на этот вопрос мы можем отчасти найти для себя в молитве, которую читает каждый священник во время Великого входа, — в ней он просит Бога избавить его от совести лукавой. На самом деле, это лукавое, т. е. мнимое, чувство, принимаемое за совесть и приводящее к мнимому же покаянию, присуще в какой-то мере каждому из нас. И священник может увидеть, когда мы обманываемся, когда мы заблуждаемся, но под влиянием такого рода чувства не замечаем этого в самих себе. Вот почему в древности людей, искавших жизни монашеской, останавливали в их стремлении сразу удалиться в пустыню и настраивали на то, что им необходимо пожить в общежитии, с братией. Оценивая свою внутреннюю жизнь только лишь с точки зрения самого себя, человек мог считать что угодно — а общение с братией проявляло подлинное устроение его души. И если нашу церковную жизнь от объективного фактора в лице присутствующего при нашем покаянии священника освободить, это многих людей не приведет ни к чему хорошему — только к хаосу и анархии внутренней.
Отлучить от Причастия — лишить лекарства?
В дискуссиях о современной исповедальной практике нередко затрагивается вопрос: может ли священник в принципе кого-то не допустить к Чаше? Допустимо ли не благословлять человеку причащаться, скажем, если он, уже считая себя членом Церкви, войдя в церковную жизнь, продолжает жить в блуде? А что если тогда, будучи отлученным от Причастия, он из Церкви уйдет совсем?
Убеждение в том, что любой человек, который переступает порог Церкви, должен причащаться Святых Христовых Таин, на мой взгляд, является профанацией христианской жизни. Такое отношение доводит до того, что человека порой буквально уговаривают: живи как хочешь, только причащайся. В основе этого лежит еще более глубокое заблуждение, что Причастие является лекарством. Но мы подходим к Чаше не ради принятия духовной микстуры, мы подходим к ней потому, что Причастие — это момент единения человека со Христом. И подлинным намерением здесь может являться только стремление к Любимому и Любящему — а любовь, как мы знаем, это не чувство, не ощущение, а действие, определенное преобразование и возрастание души.
В первые века христианства человек входил в сообщество верных, т. е. причащающихся людей, только тогда, когда оказывался готовым жить той жизнью, которой живут они, — когда он отдавал себе отчет, что значит следовать за Христом и от чего на этом пути придется отказаться. Это была четкая граница, и человек ее переступал, определенный багаж своей жизни оставляя за ней. В сегодняшней церковной жизни эта граница размыта, и потому евхаристическая жизнь тоже перестает быть тем, чем она должна быть.
Когда перед человеком встает вопрос: либо твой грех, либо причащение Святых Христовых Таин — это момент выбора. На одной чаше весов — твоя жизнь со Христом, на другой чаше — твоя жизнь, которой ты хочешь жить. И порой ничем другим, кроме запрета причащаться, перед ним этот выбор обозначить невозможно.
Господь не требует от человека преодоления каких-то немыслимых и невозможных преград. Для того чтобы привести свою жизнь в соответствие с тем, чего ожидает от нас Господь, нужно на самом деле только одно — решимость выйти из зоны комфорта. Причем из нее все равно придется выходить, даже если человек желает добиться чего-то просто в обычной светской жизни. И это знают все, кто когда-либо чего-либо серьезного добиться пробовал. Почему мы тогда считаем, что можем прийти к чему-то в своей христианской жизни, ничего в себе при этом не меняя? Ни к чему мы в таком случае не придем — разве что к какой-то иллюзии. И священнику обманывать людей и говорить о том, что можно жить и так, ни в коем случае нельзя.
Фото Андрея Гутынина и из открытых интернет-источников
Газета «Православная вера» № 01 (621)