что такое пни для детей сирот
Психоневрологический интернат
Содержание
Статистика
Организация быта, трудовой и учебной деятельности
Основная функция, выполняемая на настоящий момент психоневрологическими интернатами, — обеспечение возможности проживания пациентов, их социально-бытового устройства. Обычно человек находится в ПНИ 15—20 лет или более, понятие выписки практически отсутствует. Это обусловливает особую организацию быта пациентов, сочетающую в себе элементы больничного учреждения и общежития, а также вовлечение пациента в трудовую деятельность.
Трудовая деятельность. Для организации трудовой терапии в ПНИ традиционно существует материально-техническая база, представленная лечебно-трудовыми мастерскими (ЛТМ), подсобным сельским хозяйством и спеццехами. Наиболее распространённые виды работ в ЛТМ — швейные, столярные и картонажные; также встречаются сборочные, сапожные виды работ, плетение корзин и др. После 1992 года изменение социально-экономической ситуации в стране привело к тому, что ЛТМ перестали получать заказы и сырьё от местной промышленности, следствием чего явилось нарушение права на труд многих проживающих.
Кроме того, трудовая деятельность пациентов ПНИ нередко осуществляется в таких формах: 1) хозяйственно-бытовая деятельность по обслуживанию учреждения (поддержание чистоты и порядка в помещениях, уход за тяжело больными, разгрузка продуктов и т. п. — этот труд не оплачивается и часто оказывается принудительным, в нарушение прав трудящихся); 2) деятельность в составе выездных бригад на полевые работы и строительные объекты; 3) деятельность на штатных должностях в интернате и за его пределами.
Учебная деятельность в ПНИ должна осуществляться по специально разработанным программам обучения социально значимым профессиям с учётом степени интеллектуального дефекта. Чаще всего возникает необходимость обучения молодых пациентов ПНИ профессиональным навыкам штукатура-маляра, столяра, сапожника, швеи и др., поскольку в учреждениях системы социальной защиты существует потребность в осуществлении ремонта зданий, мебели, кухонной утвари, белья, обуви.
Права пациентов ПНИ
Лица, проживающие в ПНИ, вправе [4] :98 :
Согласно Федеральному закону «О социальном обслуживании граждан пожилого возраста и инвалидов», граждане, проживающие в государственных стационарных учреждениях социального обслуживания, имеют право на [4] :98—99 :
Нарушения прав пациентов ПНИ
А потом пошел пубертат, и я перестала справляться с сыном физически, я не смогла силой отбирать у него некоторые предметы вроде ножниц, которыми он кромсал одежду, или препятствовать отправлению в рот подобранных им с земли чужих объедков. Последнее не только стыдно («Горе-мамаша, дите не кормит!»), но и небезопасно, так можно и геморрагическую лихорадку подцепить.
В то же время Гоша мог собрать средней сложности головоломку, переписать несколько букв и цифр, нарисовать что-то по своему усмотрению или по просьбе, завязать себе шнурки. И все его умения пришли после ежедневных занятий — и дома, и в реабилитационном центре.
Осознав, что больше не в силах обеспечить сыну полную безопасность, я определила Гошку в ДДИ.
Считайте меня кем угодно, но для меня лучше живой сын в ПНИ, чем свободный — на кладбище.
И я знаю, о чем пишу — в знакомой семье ребенок со схожим диагнозом, находясь дома, выпал из окна. Насмерть.
Требования уничтожить все ПНИ без детальной проработки судьбы каждого обитателя в нескольких вариантах (гладко ведь только на бумаге) я расцениваю как посягательство на право на жизнь моего сына. Пафосно? Может быть. А теперь попробуйте меня понять.
«ГУЛАГ», «концлагерь» или «склад»
Я прочитала массу статей о тех обитателях ПНИ, кто может говорить. О тех, кто умирает от рака. О тех, кто вернул себе дееспособность. О тех, кто обездвижен. Все это хорошие, умные, нужные статьи. Но я ни разу, ни разу не видела ни одного материала о таких, как мой сын.
У паллиативников есть директор московского Центра паллиативной медицины Нюта Федермессер, у детдомовцев — специалист по социальному сиротству Александр Гезалов, у относительно или мало-мальски социализированных людей с аутизмом — группа «Антон тут рядом», у людей с синдромом Дауна — глава родительского объединения «Даун-синдром» Сергей Колосков. А кто есть у лиц с сочетанием тяжелых поведенческих, речевых и интеллектуальных расстройств, находящихся в ПНИ? Такое ощущение, что никого. Но у моего сына есть хотя бы я. И пока что никто лучше меня не знает, что ему нужно.
Право на существование психоневрологических интернатов оспаривается в нашей стране уже более 30 лет. В конце 80-х годов прошлого века на фоне гуманизации учреждений, находящихся в ведомстве социальной защиты, и разоблачений карательной психиатрии психоневрологические интернаты и детские дома для детей-инвалидов (ДДИ) с легкой руки общественности и правозащитников были объявлены «концлагерями», «ГУЛАГами», в лучшем случае — «складами», которые в срочном порядке нужно уничтожить. Не улучшить, не отселить из них тех, кто может жить вне ПНИ, а ликвидировать полностью, «чтобы их не было».
— Позвольте, а куда же прикажете девать обитателей этих учреждений? Этих ПСУ (получателей социальных услуг)?
— Детей — в приемные семьи, взрослых — в квартиры совместного проживания с сопровождением, — бойко отвечали правозащитники, волонтеры, «прогрессивные психологи». О том, что будет с теми, кто в силу состояния психики не сможет жить в приемных семьях или квартирах совместного проживания, старательно замалчивалось.
Не для каждого практически здорового ребенка удается подобрать подходящую для него приемную семью (например, актриса Евдокия Германова вернула усыновленного мальчика), ситуация с опекой над больными детьми еще сложнее. Так, в Екатеринбурге погиб шестилетний Никита, имевший инвалидность (приемных родителей следователи обвинили в избиении ребенка, которое привело к его смерти). При этом болезнь Никиты не столь выражена, мальчик посещал детский сад, а что же говорить о тех, кого просто не берут даже в специализированные детские сады и школы?
Само по себе устройство ребенка в приемную семью не гарантирует, что он задержится там надолго. В 2012 году на семейные формы устройства в семьи российских граждан было передано 58,8 тысяч детей, возвращено в детские дома из числа ранее взятых оттуда сирот около 4500 детей. В 2016 году в России 54 119 детей передано в приемные семьи и вынесено 5495 решений об отмене передачи ребенка на воспитание в российские семьи. Возврат — 10%.
Из личного опыта: знакома с молодой женщиной, ныне замечательной мамой шести детей, в прошлом — выпускницей детского дома (обычного). Мать отказалась от нее в роддоме. Несколько раз ее, умницу и красавицу, пытались удочерить, и каждый раз что-то не срасталось. «Дело не в том, что потенциальные усыновители были плохими людьми. Просто это было не мое. А еще я ждала свою родную маму. Я и сейчас ее жду, только не так сильно». Это я к тому, что не всем абсолютно детям в приемной семье лучше, чем в детдоме. То же самое, но еще в большей степени, касается и больных детей.
Режим наблюдения «А»
Я вовсе не считаю, что в системе ДДИ ничего не должно меняться, а число и размер их должны оставаться неизменными. Это значит, что какое-то количество специализированных и обычных детских домов все же должно сохраниться. И этим учреждениям необходимо помогать. Сейчас помогать, а не когда они «исправятся», потому что помощь живущим в них нужна сейчас.
Взрослым ПНИ тоже надо помогать. До сих пор не пойму: сторонники полной ликвидации ПНИ действительно не понимают или не хотят признать, что не все люди из ПНИ смогут жить дома или «в обычных жилых кварталах — самостоятельно, при небольшой поддержке специалистов или в плотном сопровождении» (формулировки СМИ).
В сегодняшней России это невозможно для тех, кому назначен режим наблюдения «А», когда расстройства психики столь выражены, что представляют опасность для окружающих или для здоровья самого клиента ПНИ. Агрессия и самоагрессия, попытки суицида, частые, по нескольку раз в день, эпилептические приступы. Одному сотруднику не справиться — соблюдение режима «А» требует постоянного участия всего медицинского персонала отделения.
Моему сыну назначен режим «А». И на это есть веские причины. Самая «безобидная» — его манера принимать пищу. Ест он у меня очень торопливо, я это вижу при каждом посещении. То, что пачкается одежда, пустяки. Нужно следить, как бы не подавился. И это не смешно ни капли. Известны случаи, когда ПСУ погибали, подавившись. Про остальные особенности умолчу. Отмечу лишь, что проживание моего сына в квартире с одним сопровождающим — невозможно.
Моему сыну и таким, как он, нужны: прачка, банщица (сам он не помоется), цирюльник (сам не побреется, не пострижется), кастелянша (он не выделяет свою одежду из общей, не всегда одевается по погоде, хотя имеет свои предпочтения в одежде, он у меня с детства модник), повар, охранник, санитар, медсестра… А хотелось бы и психолога, и дефектолога. Надежда, пусть и слабенькая, на это есть.
С 1 января 2021 года в России будут расширены нормы штатной численности в ПНИ — включены должности социального педагога, инструкторов по адаптивной и лечебной физической культуре, педагога-психолога, учителя-дефектолога, логопеда, инструкторов по труду и трудовой терапии, педагога дополнительного образования, медицинского психолога и другие.
Общественники не хотят видеть того, что многие ПНИ в России меняются в лучшую сторону.
Для них эти изменения ничего не значат, а вот для нас, матерей, имеют как практическое, так и моральное значение.
Из личного опыта: 11 лет тому назад в «Гошином» ПНИ не было комнаты для посещений, только угол, огороженный белой медицинской ширмой. Сейчас это отдельная комната, в ней диванчик, два стола и достаточное количество стульев, а также столик с электрочайником и микроволновкой.
Теперь, отправляясь на свидание к сыну, я не кутаю в шаль банку с домашним супчиком и контейнер с курочкой, а грею все на месте. Мелочь. Но вся жизнь состоит из мелочей. В последний раз была у Гоши в январе (с февраля — карантин), была удивлена качеством новогодних композиций в «гостевой» — снежинки, шишечки, снеговички. Что-то из того мира, который был у Гошки раньше. А еще недавно были ровные гладкие пустые стены, так на Пасху кроме еды и игрушек приходилось и украшения для стен привозить, самоклеющиеся цветочки да цыплятки.
В первые годы в ПНИ Гоша летом ходил в выцветшей пижаме. Сейчас одежда несколько получше. Не думаю, что при Гошкином отношении к одежде он вне ПНИ будет одет намного лучше. Еда в ПНИ — тема особая. Конечно, не домашняя. Не знаю, как где, но в Гошином пища не хуже, чем в больницах или домах престарелых. На Пасху, если карантин не снимут и я не приеду к Гошке, у него будет и яичко, и ромовая баба как кулич, им каждый раз на Пасху яйца и куличикообразную выпечку дают.
«Там еще хуже, чем в ПНИ»
Какая-то часть обитателей Гошиного ПНИ могла бы жить вне его стен. По моим подсчетам, не более половины. А с остальными что? Особо гуманные правозащитники и эксперты готовы отправить моего сына и ему подобных из ПНИ в психбольницу. Цитирую СМИ:
«Клинический психолог, волонтер и соучредитель общественного движения STOP ПНИ Мария Сиснева напоминает: “Если больной человек представляет опасность для себя или окружающих, то в интернате он вообще не может содержаться”. По словам эксперта, в состоянии обострения болезни человек из ПНИ должен быть перемещен в больницу, где должны быть созданы специальные условия для того, чтобы ему стало лучше».
О как! В какую больницу, спрашивается? В клиническую? Кто там сейчас будет организовывать для него индивидуальный круглосуточный сестринский пост? Где найти специалиста, который будет на этом посту занят, обычная медсестра с моим сыном не справится. Какими способами они там научат его не расковыривать свои болячки, не есть слишком быстро, не лазать по чужим холодильникам и еще многим, многим «не»?
Что можно сделать с такими, как мой сын, в больнице за курс лечения, если обострения у Гоши 365 дней в году?
Однако, похоже, речь идет-таки о психиатрической больнице, которая при других обстоятельствах расценивается самими же экспертами как нечто более страшное, чем интернаты. «Там еще хуже, чем в ПНИ», — утверждает Нюта Федермессер. Медицинский антрополог Анна Клепикова, проведя ряд исследований в ПНИ, отмечает, что проживающие там «боятся госпитализации в психиатрический стационар и сочувствуют другим обитателям, подвергшимся такой госпитализации». Чем там помогут Гошке?
Но и стационаров может на всех не хватить! Количество психиатрических больниц в цивилизованных странах стремительно сокращается, это может произойти и в России. Сиснева неоднократно стажировалась в Италии, где, как утверждают некоторые издания, «все граждане с психическими заболеваниями живут в обществе — госпитализация может быть лишь кратковременной, максимально на две-три недели». И что потом?
В работе «Реформирование психиатрической службы. Опыт США и Европы» психиатр Леся Цыганок показала, что после деинституализации большого количества психбольниц и ПНИ в США часть лиц с тяжелыми психическими заболеваниями попала в систему уголовного судопроизводства, многие стали бездомными. Есть данные, что среди этого контингента из-за отсутствия психиатрической помощи прокатилась волна самоубийств, некоторые стали жертвами преступлений. Могила, тюрьма, бродяжничество никак не лучше пребывания в ПНИ и даже психиатрической больнице.
Так все-таки, где «у них» после деинституализации живут такие, как мой Гоша? Не один же он такой, такие Егорки, Жоржи, Джорджики есть везде, и для своих мам они самые-самые. Вопрос приходит в голову не только мне. Читаю обзор американского психиатрического журнала за 2007 год. Dr. Emanuel Tanay, профессор психиатрии, штат Мичиган, утверждает, что тюрьмы стали «по умолчанию» учреждениями для лечения психически больных, и напоминает о сути старой концепции клиники как «убежища», потребность в котором не исчезла и по сей день. Профессор перечисляет свои места работы, где пациенты жили десятилетиями, и задает вопрос:
«Elgin State Hospital (6000 коек) более не существует… Ypsilanti State Hospital — также более не существует. Так куда ушли все пациенты?»
Цифры по региону Эмилия-Романия (Италия), где проживает 4 миллиона человек: кроме разного рода дневных центров, там имеется 12 палат для пациентов с психическими заболеваниями в больницах общего профиля, 3 университетские психиатрические клиники, 24 общежития со штатом сотрудников и 123 квартиры с системой наблюдения, а также 7 частных психиатрических клиник. Частных клиник больше, чем университетских. Вероятно, есть и приюты при католической церкви. У нас же (сужу по Башкирии, где тоже 4 миллиона населения) нет частных психиатрических больниц и церковных богаделен. Зато есть обыватели, враждебно настроенные к психически больным людям.
Одних — в психбольницу, других — в квартиры
Перебираю в уме варианты, что будет с Гошей, если его ПНИ закроют, как того жаждут. Предположим, мой сын живет дома, а государство мне за это платит столько, что я смогу нанимать для него присматривающего, ибо одной мне с ним семь дней в неделю и 24 часа в сутки не совладать. Звучит неправдоподобно, при наших-то пенсиях. Кроме этого, в квартире необходима отдельная комната для Гоши и комната для специалиста сопровождения, плюс комнатушка для меня, то есть трехкомнатная квартира. Даст мне трешку взамен моей однушки государство? Скорей всего, нет.
Вариант общежития или «квартиры в обычном жилом квартале», даже если там будет не один, а два круглосуточных сотрудника, для Гоши пока утопичен. В квартире для совместного проживания должны быть гостиная и кухня. В гостиной окажутся вещи, которые мой сын может испортить. Кухня для моего сына — дополнительный источник соблазнов и опасностей. Ножи, незапертый холодильник, в котором он не прочь порыться и взять чужие продукты, электроприборы, специи, мука и крупы, которые так и манят рассыпать их по полу, коварное масло, которое так и просится быть вылитым на коврик…
А еще я опасаюсь потенциальных соседей по квартире. Они ни в чем не виноваты, ибо больны, но разве кому-то от этого легче, когда они будут «физически воздействовать» на сына? Только не говорите мне, что все ПСУ белые и пушистые, а все царапины и синяки больные наносят себе исключительно сами. Справедливости ради отмечу, что часть повреждений Гоши — результат его аутоагрессии, но, согласитесь, укусить себя в спину он никак не может, а след чьих-то зубов в области лопаток я пару раз видела. И при таком раскладе окажется Гошка в такой квартире запертым в своей комнате, для его же блага. Чем это лучше ПНИ?
Дело даже не в том, что кто-то для кого-то опасен и как для некоторых ПСУ опасна обстановка квартиры, дело в том, что общество не готово к соседству с ПСУ. В качестве иллюстрации недавний скандал. В Уфе решили хоспис не так далеко от жилого комплекса построить, так обеспокоенные жители закудахтали: не хотим смотреть на «шныряющие катафалки», матерям больных детей будет неприятно видеть здоровых детей, а матерям здоровых детей и беременным — видеть больных. Бред. Но бред имел место быть. Теперь представьте, что будет, если это будет не хоспис, а квартиры для ПСУ. Из личного опыта: мой сосед по подъезду, милейший человек, намекал мне, что меня с моим ненормальным ребенком пора ВЫСЕЛЯТЬ из нашего дома. Зла на него не держу, здороваемся при встрече в лифте.
Частная клиника? Не потяну финансово. Маленький уютненький пансионат на базе государственно-частного партнерства? Тоже не потяну. Да и частник может оказаться с сюрпризом. Был как-то сюжет, частный дом престарелых оказался тюрьмой похлеще всякого ПНИ. При уровне наших пенсий пребывание в частных учреждениях для большинства ПСУ может оказаться неподъемным. Кроме того, кто обяжет частника принимать неудобных пациентов? В трудовые поселения, экодеревни и прочие заведения берут не всех. Может быть, читатели что-то подскажут?
И самое главное: если результатом деинституциализации (то есть ликвидации) ПНИ должно стать изменение подхода к каждому психически больному человеку в соответствии с его индивидуальными потребностями, то учитывать нужно потребности всех ПСУ. А не так, что тех — в психиатрическую больницу или в бомжи, а этих — в квартиры. Одинаковой для всех формы устройства быть не может, я против одинаковости, но улучшение должен почувствовать каждый клиент ПНИ. Каждый! И мой Гошка — тоже.
В России нужно перестать считать, что цивилизованные страны всегда и во всем полностью правы, гуманны, нравственны. При реформировании системы ПНИ в России необходимо учесть и не повторить отрицательный опыт проведения деинституализации в США и Европе. В переходном периоде, который будет длиться не один год и не один десяток лет, финансировать нужно как улучшение уже существующих ПНИ и ДДИ, так и новые проекты.
Тем более что четкой концепции новых проектов для всех и каждого ПСУ пока нет. Об этом честно написала в соцсетях Нюта Федермессер:
«Я не знаю, что надо строить взамен, после того, как распинаем… Надо не только НЕ построить новый ПНИ, но и понять, что построить вместо него… Сколько, где, для кого, кто там будет работать».
Не строить новый ПНИ, говорите? Все верно, казалось бы. Но есть сомнения.
Самой большой ошибкой современных российских ПНИ является слишком разительная «неоднородность контингента», когда вместе проживают и бывший преподаватель вуза, и бывший заключенный, и выпускник ДДИ с легкой умственной отсталостью, и тяжелый психохроник с поведенческими расстройствами, и старичок с Альцгеймером. По признаниям шизофреников с сохранным интеллектом, им очень тяжело жить бок о бок с умственно отсталыми, у умственно отсталых, наверное, свои претензии, но и полная однородность представляется мне не самым удачным вариантом.
Из личного опыта. Я работала в реабилитационном центре, ради развития Гоши, и руководила там двумя группами социальной адаптации. Дети в группах были самыми тяжелыми, большинство из них было признано необучаемыми и никогда не посещало никакие садики и школы, но при этом они были совершенно разными — болтливые и полностью безречевые, подвижные и маломобильные, заторможенные и гиперактивные. И диагнозы были у всех разные: ДЦП, аутизм, Даун-синдром, синдром Вильямса (предположительно) и гидроцефалия…
Однако было у меня стойкое ощущение, что именно эта разношерстность позволяла нашей группе держаться на плаву. Мы не только занимались в здании, но и устраивали пикники на природе, ходили в зоопарк, и в гости друг к другу наведывались. Группа из десяти детей с аутизмом или синдромом Дауна функционировала бы менее успешно, так я считаю. Возможно, некий смысл был бы и у разнородности контингента ПНИ, не будь она, разнородность, столь масштабной.
Тюрьма, ПНИ, постоянные аборты: что ждало сирот после детского дома
Машу характеризовали как «тупую, необучаемую и психованную»
Юлия Рощина
Здравствуйте. Мы со слов министра Васильевой «так называемые родители» троих самодельных и пятерых приемных детей. Васильева же считает, что семья наша должна выглядеть иначе. Что с тремя детьми брать приемных нельзя.
У нас есть девочка Маша. Маше было 10 лет. К ней никто ни разу не приходил, чтобы познакомиться и стать ей родителями. С Машей паровозиком шли еще 2 брата и 2 сестры, да и характеризовали девочку как «тупую, необучаемую и психованную».
Маша не умела заварить чай и сделать себе бутерброд. С трудом читала и считала на пальцах в пределах десятка. Обладала крайне небогатым словарным запасом. Не умела плакать, только зло кричать, а потом мучаться виной и истязать себя. Не умела играть в игрушки и следить за своим же вещами.
Сейчас Маша всё это умеет, и даже больше. Она запоем читает, без умолку болтает, она спит в обнимку с мягкими игрушками и учится в обычной школе. У нее есть свои личные вещи и она спустя три года научилась с ними обращаться. Что было бы с Машей, останься она в детдоме? Да то же, что с ее мамой — изнасилования, алкоголь, скатывание на дно.
А еще у нас есть мальчик Саид. Ему было почти 7 лет. За ним никто ни разу не пришел. Ведь с ним в паровозе шли сестры и братья, да и сам мальчик смуглый, имя нерусское, немаленький опять же. В детдоме он постоянно нервозно грыз ногти, не знал, что в холодильнике еда холодная. а на плите горячая. Что за забором детдома есть много интересного.
Он не видел моря, на берегу которого родился. Мечтал о мороженом, которого никогда не пробовал. У него было плохое зрение, испорченные спонсорскими сладостями зубки, и уже необратимые сложности с ногами и спиной — никто в детдоме не озаботился очками, стоматологом и ортопедической обувью.
Он не знал, как и остальные, что трусы бывают личные. И игрушки бывают твои собственные. И что булочки, которые он так любит, бывают не только по праздникам.
Что было бы, останься он там? Он такой доверчивый… Скорее всего, постоял бы на шухере, помогая старшим однокашникам, а потом тюрьма. А потом снова.
Сейчас Саид мечтает стать клоуном, обожает конструировать и любит читать, хорошо учится в школе, и многое умеет и знает.
Регине, в ее почти 6 лет до диагноза «умственная отсталость» оставался год. Потом коррекционный интернат, ПНИ. Потом было бы то же, что с ее мамой. Регина почти не умела говорить и постоянно прикидывалась ветошью, так проще выживать в детдоме. Она не знала мира дальше, чем забор детдома. В этом году она пойдет в школу, и совсем не для умственно отсталых детей. Регина занимается танцами, рисует и лепит.
У Леши в детдоме было два пути — психушка, или затаиться, а после детдома выпустить свой страх и попасть на зону строгого режима. Там, в строгаче, вообще довольно много его старших товарищей, и будет еще много тех, с кем он сидел на соседнем горшке тогда, когда приказано, а не тогда, когда он хочет в туалет. Он, кстати, перестал спрашивать разрешения сходить в туалет. Это было его реальностью долгие 4 года.
Василиса в свои 2,5 года всех ненавидела. Просто всех ненавидела. И боялась. Ее ждала, возможно, судьба чуть интереснее, чем старших, она была любимицей у воспитателей и очень-очень спокойная. Возможно, она даже бы училась в общеобразовательном классе. Только это было бы никому ненужным. А ведь ее мама тоже неплохо училась. Но Вася повторила бы ее судьбу.
Сейчас Василиса никого не ненавидит и сворачивается уютным котиком на ручках у всех членов семьи, кто может ее поднять.
Дети с берега Охотского моря. Дети аборигенов, живущих этим морем. Дети, которые ни разу не видели этого моря, сидя за забором детдома. Но что до них министру Васильевой? Министр Васильева, видевшая разные моря, считает, что если у нас не хватает квадратных метров, то детям у нас делать нечего.
Да, нам тесно. Да, у нас много проблем, в том числе бытовых и финансовых. Только у наших детей есть шанс, которого не было в детдоме. И мы вернули им друг друга и общение с кровной семьей, которой никто не дал шансов. И мы думали взять еще детей, когда подрастут старшие. Только теперь с легкой руки ничего не знающей об этих детях так называемой министра Васильевой, нам это заказано. Не только нам. Большинству, кто недавно созрел сделать то же, теперь не вытащить из системы детей.
Лана Истомина
Я не знаю, кого зачёркивать на фото. На самом деле, если бы первого приемного ребёнка мы брали бы в 2018 году, нам никто бы его не дал. С этими рассматриваниями под лупой, тестированием и заведомым подозрением во всех смертных грехах, никто не дал бы 29-летней девушке, год назад родившей единственного ребёнка, взять в семью двух подростков 14 и 15 лет, один из которых сложный.
Так что неважно, кого зачеркивать. Мы так хорошо стоим, удобно. Можно выбирать любых шестерых. Есть, где разгуляться. Можно справа налево. А можно — слева направо. Кто из них лишний?
Лев, 15 лет прождавший желающих в детском доме и видевший семью только на картинке? Влад, который в детском доме ходил в коррекционную школу, а у нас он учится в физ-мат классе обычной?
Олег, добрый и хороший, но вот только абсолютно не приспособленный к жизни в свои 16 лет, когда мы его забрали. А по документам даже ЗПР не было, 9 класс обычной школы. И это ничего, что даже программа началки абсолютно не усвоена была. Сейчас ему почти 18 лет и за полтора года мы прошли с ним очень долгий путь. Очень долгий.
Преступники есть везде. Абсолютно везде, в любых сферах. А уж сколько их среди чиновников… Это не повод всем остальным людям жить с презумпцией виновности. С ограничением в правах и тотальным контролем под лупой. И указаниями свыше, как нашим детям адаптироваться.
Я бы не справилась с большим количеством малышей, но мне очень комфортно с подростками. И это не повод мне считать, что иметь много малышей — это плохо. Потому что кому-то и один ребёнок — много. А кому-то и 15 в интерес и удовольствие. Три ребёнка для нас — это пустой дом. И для многих так.
«Сейчас у меня прекрасный сын! Совсем не «так называемый»
Это в лучшем случае, если бы его признали дееспособным. Ребёнок 11 лет из своих 15 прожил в разных интернатах. Очередей к нему не было. Однажды его забрали на 2 дня и вернули. Без объяснения причины. А сейчас у меня прекрасный сын! Совсем не «так называемый»! А сын!
С мая месяца я собираю документы, прохожу диагностику и обновляю документы, чтоб забрать ещё одного «так называемого» сына. Ему 17. Он из региона и я прошу отдать мне его под безвозмездную опеку. Это к тому, что корыстные опекуны наживаются на сиротках, а добрые министры заботятся о них.
Я знаю единицы семей, которые забирали единственного приемного ребёнка с инвалидностью или подростка. Основная масса хочет здорового младенчика. Их как забирали, так и будут забирать. А инвалиды и сложные подростки обречены.
А в системе сидят ещё как минимум 3 моих детей. Я не забираю их, так как понимаю, что пока не могу обеспечить им подходящие условия.
А пока муж копит на увеличение метража, я прокачиваю себя, как «так называемого родителя». Углубляюсь в реабилитацию, изучаю особенности жизни людей на коляске. Подготавливаю базу. Планировку нашей новой квартиры мы будем делать с учетом комфортной жизни колясочника. Но все это может не случиться. По новому закону я смогу забрать ещё одного ребёнка только после совершеннолетия двойняшек. Через 13 лет.
« Учится по коррекционной программе, потому что все ее ровесники коррекционные»
Ольга Оводова
Представим себе, как живут наши дети, если не в нашей семье.
Арина, 13 лет. Красивая девушка небольшого ума. Участница сексуального скандала.
Варвара, 10 лет. Сидит в коляске, ино гда гуляет на заднем дворе. Учится по коррекционной программе, потому что все ее ровесники коррекционные, а под нее одну класс нормы никто не откроет. После 18 лет отправляется в ПНИ.
Анжела, 9 лет. Гуляет в пределах двора, учится по коррекционной программе и не умеет играть ни во что, кроме плачущих младенцев. После 18 лет отправляется в ПНИ.
Update. Но к счастью, все не так печально. Сергей получил профессию и дисциплинированно работает. Женился на самой прекрасной девушке на свете, и она уверена, что их дети будут расти в полной семье. Арина учится в престижной школе, рисует. Дружит с родной мамой и навещает ее. Варя ходит с небольшой поддержкой, учится в обычной школе, занимает места на вокальных конкурсах. Анжела пока ничем не блеснула, но уже знает, что ей — слепой от рождения — будет открыт весь мир.
Посмейте этим глазам сказать, что они лишние
Наталья Тупякова
Ариане так идет загар! Так оттеняются глаза цвета моря на фоне загара! И такая одна ладная, шустрая, как ртуть, заботливая, помогает мне с Надей, всегда ненавязчиво рада сделать что-то хорошее, незаметно, фоном. Если ей покупаешь мороженку, первым делом угощает мамочку, если мама болеет, детка укрывает одеялком и играет как мышка, по любви к мамочке.
Такая ласковая, веселая, так люблю ее, разве не я ее родила? Да что вы, наши дети как Галатея, нами посте пенно реабилитируются из полного ужаса, хаоса, из жутких перспектив вытаскиваются постепенно в наше общество, в обычную жизнь, в любовь, так что я могу уверенно сказать, что они нами, приемными родителями рождаются в полном смысле, без ложной скромности.
Сегодня мне приснилось, что в небе мы увидели боеголовки, и одна из них разорвалась, и я с четырьмя детьми бегала, искала убежище. Когда проснулась, поняла, что эти боеголовки приснились от ассоциаций с новыми веяниями и стараниями закопать семейное устройство к чертям.
Очень горько, ведь ни одного из моих трех приемных не было бы в семье, все они из категории неустраивающихся и все с очевидными перспективами на ПНИ. Посмейте этим глазам сказать, что они лишние.
Что с ними было бы, если не семья?
На фото мои дорогие и любимы дети, рождённые сердцем, отвоёванные у системы, никому не нужные, как оказалось, кроме меня. Теперь у них есть братья-сестры, мама, бабушка, соседи, друзья.
Наша Валя тихо деградировала бы в ПНИ, гуляла бы внутри забора, делала бы аборты
Татьяна Хрущева
Вот так бы выглядела наша семья, если бы этот закон был принят раньше. Наша Валя была четвертой после троих кровных. И по этому закону ее бы нам просто не дали — не положено. Что было бы с ней? Ничего.
Она бы просидела без какого бы то ни было образования в детском доме для умственно отсталых детей, не способных к обучению. Их еще называют «собесовские». А дальше бы тихо деградировала в ПНИ, гуляла бы внутри забора, делала бы аборты. Отличная перспектива.
Соседняя фотография — это Валин диплом, который она защитила в этом году. Пэчворк и батик. Если все сложится (о чем прошу ваших молитв), то с сентября Валя будет работать в мастерской фонда «Равные возможности». Она полностью самостоятельна в быту, ездит по городу, помогает мне с Санечком.
У всех семей разные ресурсы и возможности. И есть семьи, которые могут справляться с несколькими сложными детьми. И их хватает.
Нам было нормально, было нелегко, но я не жалею, и оно того стоило. В ближайшее время я не планирую брать еще детей. Не чувствую в себе сил. Но есть люди, которые чувствуют. И есть люди, у которых реально эти силы есть. И которые совершают обыкновенное чудо. Нужно сделать что-то, чтобы у этих людей и дальше была такая возможность.
«В ее деле было 20 отказов от других семей»
Юлия Бейсенова
Итак, без удочерения в судьбе Эли не было бы:
А учитывая, что очередь за Элей не стояла, и в ее деле было 20 отказов от других семей, вместо всего этого вполне себе маячили на горизонте перспективы, которые ждут практически всех детей-сирот с инвалидностью:
К счастью, Эля не оказалась «четвертым-лишним». А сколько таких Эль, Тань и Вась останется ТАМ благодаря заботе родного минпросвещения?
«Мы уже считали их нашими, а закон пока был на стороне опекунов»
Надежда Тюменцева
Мне страшно даже на фотографии «закрыть» детей, которых у нас бы не было, действуй на тот момент то, что мы видим в печально известном законопроекте. Потому что, вероятнее всего, не было бы никого, кроме самодельной Полли.
Когда мы собирали документы на опеку над паровозом из 4 детей, мне было 20, а мужу 27. Мы проходили диагностику, на которой я честно рассказала про насыщенное событиями детство, а супруг отвечал «правильно». По результатам диагностики была отмечена моя социальная незрелость. Что ещё сказать 20-летней девушке? Но тогда не было правила прилагать результаты психологического обследования, а мы были более чем уверены в своих силах.
Когда мы собирали документы на опеку над паровозом из 4 детей, мы жили в двухкомнатной квартире отца супруга, оформив с ним договор безвозмездной аренды. На площади чуть больше 40 кв.м планировалось разместить троих девочек и малыша-мальчика. Но тогда не было правила о норме квадратных метров на каждого проживающего, а мы знали, что, забрав детей, переедем в съемную трешку.
Когда мы собирали документы на опеку над паровозом из 4 детей, мы понимали, что у двоих из них серьёзная педагогическая запущенность, а ещё у одной — неврологические проблемы. Но мы уже считали их нашими, а закон пока был на стороне опекунов.