что такое маркеры поведения

Маркеры поведения ребенка, пережившего насилие

Маркеры и индикаторы насилия

Эмоциональное насилие – это любое действие, которое вызывает у ребенка состояние эмоционального напряжения, подвергая опасности возрастное развитие его эмоциональной жизни.

Индикаторы эмоционального насилия:

Поведенческие маркеры эмоционального насилия:

Признаки эмоционального насилия со стороны родителей:

Психологическое насилие — это совершенное по отношению к ребенку деяние, которое тормозит или вредит развитию его потенциальных способностей.

Индикаторы психологического насилия:

Физическое насилие – нанесение ребенку взрослыми или другими лицами физических травм, иных телесных повреждений которые причиняют вред здоровью ребенка, нарушают его развитие или лишают жизни

Индикаторы физического насилия:

Поведенческие маркеры физического насилия:

Пренебрежение интересами и нуждами ребенка – это отсутствие должного обеспечения основных нужд и потребностей ребенка в пище, одежде, жилье, воспитании, образовании, медицинской помощи со стороны родителей или лиц, их заменяющих, в силу объективных причин (бедность, психические болезни, неопытность) и без таковых.

Основные виды пренебрежения нуждами ребенка:

Признаки отсутствия заботы о ребенке:

Сексуальное насилие:

Физические индикаторы сексуального насилия:

Психологические индикаторы сексуального насилия:

Маркеры поведения ребенка, пережившего насилие

Проявление маркера в поведении

Перемены в поведении и в повседневных привычках ребенка дома, вне дома, в отношениях со сверстниками и взрослыми

Ребенок может потерять интерес к тому, что раньше его занимало, стать нервозным, боязливым. Может избегать контактов с определенными людьми, переменить манеру одеваться. При сексуальной травматизации может наблюдаться несоответствующая возрасту сексуализация поведения (сексуальная агрессия, несоблюдение границ других людей, стигматизация и пр.).

Регресс в поведении

Ребенок разучивается или не желает делать то, что он ранее усвоил или привык делать, словно он стал меньше возрастом. Например, младший школьник начинает сосать палец или бессвязно говорить.

Сверхбдительность или повышенная возбудимость

Немотивированная бдительность проявляется в том, что ребенок постоянно следит за происходящим вокруг, словно ему постоянно что-то угрожает. При повышенной возбудимости дети не могут усидеть на месте, проявляют беспокойство.

Стремление избегать всего, что связано с травмой

Ребенок не желает думать, чувствовать, рассказывать о случившемся, боится бывать в тех местах, которые были связаны с травмой. Например, девочка, подвергшаяся сексуальным развратным действиям в лифте, отказывается пользоваться им.

Нарушение доверия к окружающим людям

Их может быть много, и часто они имеют сильную степень выраженности. Некоторые дети не в состоянии находиться одни в комнате, боятся темноты, взрослых людей, даже тех, кого знают, боятся идти по улице и другое.

Депрессивные состояния и суицидальные мысли, попытки

Агрессивность по отношению к другим

У ребенка могут наблюдаться резкие вспышки раздражения, он не контролирует себя, дерется, жестоко обращается с животными, проявляет сильный гнев или ярость. Например, ломая куклы, они вырывают у них язык, глаза, руки, ноги. Замечено, что у мальчиков и девочек обычно разные реакции: мальчики чаще агрессивны по отношению к другим, а девочки постарше могут проявлять агрессию против себя.

Склонность к аутодеструктивному поведению

Занимаясь самоистязанием, причиняя себе вред, физическую боль, ребенок как бы помогает себе вернуться в реальную жизнь, так как в своих мыслях и чувствах он постоянно пребывает в пережитой им ситуации, травмирующей не только физически, но и психически. Переносить физическую боль ему легче, чем испытывать боль душевную. Кроме того, они считают себя плохими и добровольно наказывают себя.

Ребенок как бы отделяет себя от тела и погружается в свои мысли, достигая ощущения эмоционального без­различия к миру. Такое состояние может находить на ребенка внезапно, даже во время игры, если кто-то его обидел или что-то напомнило ему травматическое событие. Состояние выключенности бывает очень кратковременным, но если ребенок не найдет других, более конструктивных способов адаптации и будет часто практиковать подобный защитный механизм, то это может привести к раздвоению личности, к множественности личности, что происходит, правда, довольно редко.

Источник: официальный сайт государственного учреждения образования «Социально-педагогический центр Брестского района»

Источник

Маркеры психологического неблагополучия детей: как не пропустить тревожные сигналы

Постоянное психическое давление на ребенка, враждебное или безразличное отношение к нему вызывает нарушение самооценки, утрату веры в себя, затрудняет его развитие и социализацию. Все это характеристики психологического (эмоционального) насилия. Как не пропустить тревожные сигналы и вовремя помочь ребенку, рассказывает психолог, заведующая отделением психологической помощи женщинам и детям Кризисного центра помощи женщинам и детям Любовь Выжанова.

Ребенок и родительские ожидания

Нередко у родителей сформирован желаемый образ детей. Для его достижения мамы и папы предъявляют своим чадам такие требования, которые они выполнить не в состоянии из-за возрастных возможностей. Это тоже относится к психологическому насилию. «Родители привели на консультацию сына 8 лет с проблемами снижения успеваемости в школе и отказа от посещения спортивной секции по футболу. В разговоре выясняется, что мальчику просто неинтересно гонять мяч по полю, но папа настаивает на футболе, считая, что так воспитываются волевые качества. Более того, в детстве он сам занимался спортом, и это ему очень помогло в жизни. На нежелание сына папа говорил, что он слабак, никчемный, не вырастет настоящим мужчиной. В результате мальчик замкнулся в себе, перестал учиться. Такая ситуация довольно часто встречается в современных семьях, где родители не знают интересов и не учитывают особенностей психики, темперамента ребенка, а ориентируются только на собственный опыт и желания», — делится своим опытом Любовь.

Обращаем внимание на эмоции

В большинстве случаев психологического насилия имеют место словесные оскорбления ребенка, его негативная оценка со стороны родителей или воспитателей. Неизбежным следствием такой позиции значимых взрослых становится низкая самооценка.

Если ранее спокойный, уравновешенный ребенок вдруг стал проявлять агрессию в отношении окружающих, животных, игрушек, или прежде разговорчивый малыш замкнулся в себе, не хочет общаться со сверстниками, тревожен, — то это может быть последствием психологического насилия.

Когда о проблеме говорит тело

Также важно обращать внимание на физические реакции, которые возникают у ребенка при наличии эмоционального насилия:

Если вы заметили проявление у ребенка этих признаков, необходимо в срочном порядке обратиться к специалистам. Психологи столичных семейных центров и «Кризисного центра помощи женщинам и детям» имеют необходимую квалификацию и большой опыт в оказании помощи пострадавшим от насилия.

Пресс-служба Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы

Источник

Психологические маркеры

Внутренние маркеры
— погружение в себя
— взгляд внутрь себя, в пол, в небо, на неинформативный объект
— закрытые глаза
— обращение к отсутствующим или несуществующим в природе людям или существам
— вопросы и обращения к самому себе
— отсутствие обращения к партнеру и интереса к нему
— риторические вопросы
— игнорирование или чересчур свободная интерпретация внешней реальности
— активизация ассоциативного мышления и воображения
— привлечение внутреннего опыта, давних воспоминаний
— нефункциональность, неадекватность с внешней точки зрения

Внешние маркеры
— ссылка на внешние обстоятельства или процессы
— отсутствие личного отношения и предпочтений
— соблюдение внешних правил поведения, социальных ритуалов
— «рефлекторное» и спонтанное поведение
— прямое внешнее реагирование (быстрая реакция на внешний стимул)
— исполнение внешней (особенно социальной) функции
— официальность, ритуальность
— отсутствие обращения внутрь себя, апелляции к внутреннему миру

Демонстративные маркеры
— выразительность
— наличие внутреннего, подразумеваемого смысла, второго плана, подтекста, символичность
— личное отношение
— использование объектов внутреннего мира
— апелляция к партнеру и внешнему миру изнутри себя
— использование метафор, ассоциаций, воспоминаний в связи с внешними обстоятельствами
— реализация внутреннего замысла
— лично-этический акцент
— самовыражение, самопроявление
— акцент на «я» во внешних действиях.

Наблюдательные маркеры
— пауза внимания
— глаза (уши) обращенные к партнеру или во внешний мир
— попытки с большим вниманием потрогать, ощупать внешний объект (партнера)
— молчаливое восприятие партнера «для себя»
— отсутствие внешней деятельности и внутренних процессов
— содержательные вопросы, завершающиеся паузой внимания
— неподвижная поза
— акцентированный взгляд: внимательный, сосредоточенный, поглощающий, запоминающий.

ТАБЛИЦЫ СИМПАТИЙ И АНТИПАТИЙ

Таблица симпатий

Примечание. В строчках этой таблицы указаны модальности, симпатичные первой модальности в строке (она выделена жирным шрифтом). Например, модальности, симпатичные янской модальности, суть творительная, предметная, локальная, содержательная и т. д. По аналогичному принципу составлена и следующая таблица антипатий.

Источник

«Я в ресурсе»: почему мир заговорил языком поп-психологии, спасет ли нас новая этика и куда исчезла любовь

Лекарство от одиночества — бескорыстие, считает социолог Полина Аронсон.

В онлайн-библиотеках стала доступна книга «Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности». Среди авторов — известные социологи, антропологи, психологи, филологи и журналисты.

Откуда взялся язык «новой этики» и такая ли уж она новая? Почему терминами поп-психологии оперируют не только специалисты, но и подростки в Tik-Tok? Как вышло, что потребность в близости превратилась в «созависимость», а страх за «личные границы» стал важнее дружбы и любви? Об этом в интервью корреспонденту «Росбалта» рассказала редактор книги, социолог Полина Аронсон.

Про тотальную психологизацию

— Начну с того, что книга действительно потрясающая — проглотила ее за пару дней. Как родилась идея разговорника?

— Я бы сказала, что идея не «родилась», а сама встала перед нами — мной и моими коллегами Юлией Лернер и Владиславом Земенковым — в полный рост. Случилось это в 2020 году, когда в России были больше заняты дискуссией по поводу фильма Ильи Хржановского «Дау» и движения Black Lives Matters, чем локдаунами. Российский публичный дискурс был переполнен вопросами личного достоинства, гендерного и трудового равенства — и разговор этот велся на новом, для многих еще непривычном языке «харрасмента», «абьюза», «газлайтинга» и «личных границ».

Мы постарались уйти от личной оценки того, что называется «терапевтическим поворотом» — то есть распространением психотерапевтического представления о личности и психотерапевтического языка описания ее чувств и опыта. Ведь мы наблюдаем вещи сложные и противоречивые. В чем-то этот поворот освобождает нас, позволяет заявлять о себе и своих переживаниях более открыто. А в чем-то наоборот ограничивает теперь уже новыми клише и достаточно жесткими нормами говорения о себе.

Не хочется примыкать к тем, кто рассуждает о «слабосильных снежинках», которым делом пора заняться. Но не вдохновляют и те, кто после свидания в Tinder оценивает партнера по шкале от 1 от 10. Мы решили поработать со словоупотреблением — как, почему, когда и зачем люди оперируют новыми понятиями. «Ресурсы», «потоки» и «границы» давно зажили своей жизнью — и нашей задачей стало описать эту жизнь. Книга вышла полемичная, кто-то отстаивает новые слова, кто-то критикует.

— Разговорник включает себя выражения, которые прочно вошли в вокабуляр современных людей. Как вам кажется, это язык нового поколения — он про принципиально новые идеи или о том, что нам было давно известно?

— Я думаю, это не язык нового поколения, это язык, маркирующий социально-экономическую идентичность. В советское время таким маркером, стратифицирующим общество, было понятие культурности — знакомство с произведениями русской литературы, классической музыкой, посещение музеев, выставок, определенные формы поведения в личном и общественном пространстве.

Сегодня происходят похожие вещи. Маркером «культурности» становится способность понимать себя через психотерепевтическую оптику — как субъекта с уникальными потребностями, травмами. Конечно, есть масса людей, которые отказываются ориентироваться на новый маркер, и нередко это отказ декларативный: мол, культурно Пушкина читать, а этот ваш новояз — фигня какая-то. Но в действительности доступ к терапевтическому знанию о себе — привилегия, и неслучайно терапевтический поворот в обществе состоялся в больших городах, где у людей есть возможность ходить на психологические сессии и учиться новому языку говорения о себе. Язык становится социальным лифтом: раз я использую такие термины, я принадлежу к авангарду общества.

Про язык менеджмента и манифест Богомолова

— Как вы относитесь к тотальной психологизации языка? «Я в ресурсе», «я в моменте», «я в границах». Почему поп-психология захватила мир, и ее языком мы описываем уже не только личные отношения? Она претендует на истинность подходов?

— Другие формы говорения о себе и о мире во многом дискредитировали себя — мы видим это на примере движений BLM, Me Too. Оказалось, что под видом «любви», «заботы» и «справедливости» производится масса насилия. Во многих странах мира, во многих языках появился вакуум — а как себя описывать?

С другой стороны, язык долго вызревал в развитых капиталистических странах, потому что активно применялся в сфере менеджмента. Понятия о «ресурсе», «инвестициях в отношения», «выгорании», «потоке» вышли из языка, который понадобился для создания трудовых кадров. С развитием неолиберальной экономики во многих странах — в первую очередь, в США и Великобритании, но и в постсоветской России тоже — ослабел госконтроль, раздробились системы соцзащиты, исчезли профсоюзы. На первый план вышел автономный индивид, который должен сам все взять в свои руки и управлять своей жизнью.

— Человек стал сам себе организация?

— Да. Мы помним, что в 80-х — начале 90-х в США и Великобритании с безработицей и бедностью впервые столкнулись не низкоквалифицированные рабочие, а классический средний класс. Похожие вещи стали происходить на постсоветском пространстве, когда бывшие инженеры внезапно оказались выброшены за борт «по сокращению». Они должны были переосмыслить свою жизнь, и чтобы не сойти с ума, потребовалось новое представление о себе. На помощь пришли коучи: вы сами владеете жизнью, не полагайтесь ни на кого, главное — личностный рост. В этот момент язык стал политическим — ведь ответственность за последствия политических процессов переложили на человека. По сути, язык легитимировал неравенство и несправедливость, адаптировал индивида к ним, обходя все неудобные вопросы.

— Вы читали манифест режиссера Константина Богомолова? Он говорит похожие вещи.

— Богомолов в этом смысле как Путин: присваивает левую критику неолиберальной идеологии, и пытается ей обосновать свою абсолютно реакционерскую — и главное совершенно нереалистичную — картину мира. Богомолов говорит, какой ужас, на Западе принуждают к счастью, все наигранно, а индивид атомизирован. Зато у нас в России якобы все еще настоящее, без глютамата натрия и добавок.

Хочется его встряхнуть немного: да посмотрите же вокруг! Более индивидуалистической страны, в которой и разные части общества, и отдельные люди агрессивно настроены друг против друга, чем Россия, найти сложно. Богомолов сам прекрасно сыграл изолированного, измученного тотальной нелюбовью человека в сериале «Псих» — и в этой роли он правдивее, чем в «Манифесте». На «загнивающем Западе», который он проклинает, даже в США, куда сильнее развиты гражданское общество, соседские коммунальные объединения, благотворительность, там не только на словах существует понятие «ответственного бизнеса». Россиян же после распада СССР ждала «шоковая терапия»: не только экономическими реформами, но и идеологией автономного, не связанного с другими субъекта.

— Все это дискредитировало себя до такой степени, что на какой-то момент реально ничего не осталось. Лозунг «Не верь, не бойся, не проси» «созрел» именно у нас, а не где-то еще. И именно его сегодня очень агрессивно и настойчиво транслирует поп-психология, почитайте Михаила Лабковского. Советский человек знал, что ему никто не поможет, государство слабое, но может тебя преследовать, нужно надеяться лишь на себя и свои связи. Эти представления получают сегодня новую форму, они облекаются в новый язык, но суть остается та же — «никто никому ничего не должен», как гласит одна из глав в нашей книге.

— Получается, язык «новой этики» одновременно освобождает нас, но и увеличивает груз ответственности — буквально за все происходящее.

— Я не до конца уверена, что этот язык обязательно тождественен тому явлению, которое в России, и только в ней, принято называть «новой этикой». На языке «газлайтинга» и «абъюза» можно прекрасно абьюзить и газлайтить других — было бы желание. Об этом в нашей книге как раз замечательно пишут Оксана Мороз, Ольга Страховская и Юрий Сапрыкин. Так что владение новоязом далеко не обязательно делает человека этичнее, тоньше, эмпатичнее.

С одной стороны, в нем есть освободительный потенциал: тысячи людей действительно свободно вздохнули, когда узнали, что у них есть личные границы. И что оказывается можно научиться экономить и распределять свои силы — пусть даже называя их «ресурсом». С другой — есть ощущение, что такой язык описывает мир, в котором не осталось места для представления об общем благе, как это было в традиционном либерализме или утилитаризме — а есть только представление о благе личном.

Отчасти понятно: под видом «общего блага» в ходе истории делались чудовищные вещи. Но одновременно с этим общее благо — это идея со-творчества, созидания. Как мне кажется, сегодня мы уходим от нее и движемся в сторону понимания мира как игры с нулевой суммой. И конкурентная борьба в нем устроена настолько несправедливо, что получить признание, капитал многим удается только в форме компенсации за страдания — а не в форме справедливого вознаграждения. Как пишет в одной из глав нашей книги антрополог и психолог Елена Миськова, понятие «травмы» инструментализируется в борьбе за справедливость. И в результате мы получаем сообщество утраты, а не сообщество созидания

Про личные границы и культ комфортных отношений

— Культ личных границ с этим связан? Одиночество и зацикленность на себе — еще один пугающий тренд. Есть ощущение, что мы, как улитки, обустраиваем себе безопасную зону комфорта и готовы ради нее пожертвовать буквально всем.

— Личные границы — важная вещь. Вопрос в том, как ими оперировать во взаимодействии с другими. В понимании популярных российских пси-блогеров и поп-психологов, которые и становятся главными распространителями терапевтических идей, личные границы — колючая проволока с вышками, на которых сидят дозорные с «Калашниковым». Но это тоже понятно. Среда вокруг агрессивная, и люди пытаются защитить себя. Пока мы стараемся выстроить к себе бережное отношение, за окном — космонавты с дубинками. Любая солидарность, в том числе политическая, может обернуться репрессиями.

— Это точно… От личных границ хочу перейти к любви. Самой печальной для меня оказалась глава про любовь, на место которой пришли здоровые, комфортные, стерильные отношения без всяких драм. Что с нами случилось?

— Это так, люди перестали называть друг друга «любимыми», скорее — «партнерами». Но когда они говорят, что не хотят никаких страстей, и главное — комфорт, это не значит, что они так живут. Человек, отвечая на вопросы социолога, конструирует идеальную картинку. Каким он хочет быть? Суверенным и автономным, а партнер должен принимать это. Это модель про гендерное равенство в том числе, но список требований к себе длиннее — и он нереалистичен. Идеальная картинка не предполагает, что человек уязвим перед чувствами. Мол, ты прошла тренинг личностного роста, подписываешься под фем-повесткой, а в пятницу вечером почему-то сидишь и ждешь, позвонит он или нет. В новой реальности этому нет места и слов, кроме патологизирующих — ты «созик», «созависимый», а твой визави — «токсичный нарцисс». Такое поведение не монтируется с идеалом «любви без боли», который пропагандируют инста-блогеры.

— Это история про гиперконтроль…

— Да, и про отсутствие связи с собой. О том же — статья про ресурс в нашем разговорнике. Современные люди убеждены, что всегда должны быть в ресурсе. И не могут даже допустить идеи того, что живут в таких условиях, что негде его взять. Вокруг люди с запотевшим забралом, и даже если ты лично поднакопишь ресурс — чуда не произойдет. Все это эхом отдается на нашей интимной жизни, на любви и дружбе. Если мы формируем себя как автономного человека, то должны быть готовы к тому, что нас бросят в любой момент. Как-то в интервью 26-летний мужчина мне рассказывал, что когда влюбляется, сознательно притупляет свои чувства: «я как будто под веществами, немножко в тумане». Потому что знает, что в любой момент все закончится, и никто никому ничего не должен.

— Это звучит очень грустно.

— Да, знаменитый социолог эмоций Ева Иллуз в своей книге «Почему любовь заканчивается» пишет, что конец любви сегодня встроен в ее траекторию. Но мы эту рациональность тренируем, чтобы выжить в обществе, где чудовищный уровень социально-политической, экономической неопределенности. Мы приносим рациональность в свою спальню, и любовь наша — такая тревожная, хрупкая… И мы оттого очень следим, чтобы хотя бы там все было по правилам, потому что мало контроля над тем, что происходит снаружи. А там — налоговая инспекция, Роспотребнадзор, губернатора посадили за хищение, никто не носит маски, иноагенты. Но ты приходишь домой, закрываешь дверь — и вот он твой островок безопасности, зона комфорта и здоровые отношения.

Про бескорыстность и «повседневный коммунизм»

— А что нас спасет от одиночества, как думаете?

— Бескорыстность. Сегодня многие вещи — и особенно личные отношения — объясняются долговой моралью обмена. Знаете, в интервью нам пары часто говорили «мы все делаем пополам, все поровну». Идея свободы держится на симметрии, мы понимаем равенство как симметрию, кажется, что она спасет нас, ведь сведя баланс, в любой момент можно уйти. Но, как пишет в нашей книге социолог Григорий Юдин, это негативная свобода — свобода от чего-то, и это в итоге снова про самоконтроль и одиночество.

Если обратиться к антропологии и к социологии, мы можем взять в качестве ориентира другую долговую мораль — мораль, которую замечательный исследователь Дэвид Гребер называет «повседневным коммунизмом». Этот коммунизм не имеет никакого отношения к марксизму-ленинизму или к другим утопическим теориям. Это абсолютно укорененная в обществе, повседневная форма взаимодействия, знакомая каждому. «Коммунизмом» Гребер ее называет, потому что в ней заложен принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям».

Этот принцип работает каждый раз, когда у вас стреляют сигарету, вам одалживают в поезде зарядник для телефона, когда вы идете к коллеге за скрепками… Это простейшие вещи, но они — фундаментальная основа человеческого сожительства. Есть понимание того, что если мне что-то позарез надо, со мной поделится тот, у которого сейчас это в достатке. Не всегда и не всем — антропологические исследования хорошо показывают, что в любом обществе есть железные табу на определенные вещи: где-то нельзя пользоваться чужой женой, а где-то — чужим огородом. Но в остальном, люди стремятся взаимодействовать, исходя из презумпции взаимной, но не обязательно симметричной помощи. Вы не ждете, что вам завтра тот же человек вернет сигарету. Но может, через неделю одолжит кто-то другой.

— И тогда мы уйдем от товарно-рыночных метафор, описывающих отношения, когда мы «тратим время», «копим ресурс для общения», «вкладываемся в отношения»…

— Да, стоит реабилитировать эти практики — по сути, это лучшее, что есть в человеке. И каждое такое почти незаметное действие способно преумножать благо, а не просто перераспределять его.

Есть надежда, что если мы начнем двигаться в эту сторону, это даст нам возможность уйти от одержимости закрытым балансом в отношениях с миром, с конкретными людьми — с чем угодно. Всегда будет баланс несведенный. У нас чего-то больше, чего-то меньше, но мы открыты, мы в процессе взаимодействия с миром. И это же позволит снять табу со страданий и уязвимости. Если тебе плохо, мы пожалеем и примем тебя, потому что быть «не в ресурсе» — нормально. Зависимость, привязанность, любовь — я надеюсь, что попытка жить бескорыстно, не ожидая мгновенной взаимности, поможет нам все это реабилитировать.

Беседовала Анжела Новосельцева

Источник