что такое маниту у пелевина

S.N.U.F.F.

Это статья о книге, если вас интересует запрещённый жанр кино — это здесь.

«S.N.U.F.F.» [1] — роман Виктора Пелевина 2011 года выпуска, один из популярнейших среди новых произведений автора. Высоко оценён критиками.

Официальная аннотация: «Роман-утøпiя Виктора Пелевина о глубочайших тайнах женского сердца и высших секретах лётного мастерства!»

Жанр балансирует в границах мягкой фантастики, антиутопии, киберпанка и фирменной пелевинской психоделии. Содержит ударное количество «На тебе!» в самых разных областях.

Одна из главных «фишек» книги — обилие неологизмов, только не в форме классического конланга, а жаргонных и карикатурно воспроизводящих нынешние языки Земли.

Содержание

Сеттинг [ править ]

Далёкое будущее Земли. После глобальной войны между корпоратократиями человеческая цивилизация пришла в упадок, а затем разделилась на два мира.

Первый — офшары, искусственные сферы-государства, парящие высоко в небесах. На них процветает техногенная, гедонистическая цивилизация в духе жанра либерпанк.

Второй — мир поверхности, пребывающий в состоянии, среднем между XX веком в Третьем мире и натуральными навозными веками.

В центре сюжета — единственный сохранившийся шар Биг Бизантиум (БигБиз) и страна Оркланд на территории современной Сибири. Жители БигБиза ведут себя с Оркландом, как завзятые колонизаторы, но официально это выглядит своеобразным прогрессорством. Цивилизацию орков нарочно держат в состоянии варварства методом кнута и пряника. Кнут в данном случае — военная сила «верхнего мира», пряник — развлекательные программы.

Официальной религией БигБиза является культ Маниту — экуменистическая религия, считающая богов прошлого ликами единого одноимённого существа. Также маниту (с маленькой буквой) называют деньги и компьютерную технику, ибо их роль в мире крайне важна. Орки исповедуют религию Маниту в иной форме, обильно сдобренной карго-культом, напоминающим карикатурную советско-российскую идеологию.

Такая ситуация кажется в высшей мере стабильной, но вскоре что-то пойдёт не так…

Глоссарий [ править ]

Относительно полный перечень используемых в тексте книги экзотических понятий вымышленного мира. Понять содержание остальных разделов без него довольно трудно.

Персонажи [ править ]

Тропы и штампы [ править ]

Используются внутри произведения [ править ]

Да-да, этот роман можно назвать троповедческим! Дискурсмонгеры используют термины, которые вы сможете встретить на этом ресурсе и схожих по тематике.

На тебе! [ править ]

Отдельный раздел, ибо явление встречается через слово. Впрочем, оно тут не всегда играется напрямую. Вряд ли Пелевин до скрежета зубовного ненавидит исходных носителей имён и фамилий: в тексте указано, что люди будущего просто любят бессвязные гибриды из имён знаменитостей былых лет. Иногда даже не понятно, сатира перед нами или оммаж.

Источник

Что такое маниту у пелевина

Виктор Пелевин «S.N.U.F.F.»

Виктор Пелевин – нашему юношеству

Мрачная антиутопия переходит в циничную пародию

На самом деле, можно констатировать, что Пелевин вернулся к собственным истокам по восходящей спирали – в самом начале писательской карьеры, вспомним, его полагали фантастом, а не социальным мистиком, аналитиком и пророком.

Как часто у Пелевина, мрачная антиутопия переходит в циничную пародию – оркские олигархи и братки (одних от других давно не отличишь) валят в Лондон, который не более, чем 3D-проекция Биг Бена за окном и ресторан с ценами, пропорциональными понтам.

Впрочем, людей относит еще дальше – в античность, и явно не идеализированную, на подкладке тоталитаризма похлеще уркаганского. Ну, содомия в самом широком смысле, оргии – это понятно. Техноязычество. Слоган «хлеба и зрелищ» реализуется через сакрализацию snuff`ов и регулируемые кровопускания – ежегодные войны с орками, кровь которых – жертвоприношение Маниту.

Но вообще-то с этой вторичностью пальцев рук может и не хватить. Ибо при всей изощренности и проработанности новых «миров Виктора Пелевина», от первоисточников реально режет и не самый опытный глаз… Ну, ясно, что Виктор Олегович насквозь не только пародиен, но и самопародиен, и травестирует сам себя в аллюзиях не столько голливудских, сколько балабановских… Однако основные скелеты в Snaff`у не переработаны и даже как следует не упрятаны. Две знаменитые трилогии – братьев Стругацких «Улитка на склоне», «Пикник на обочине», да и «Трудно быть богом» отчасти. И – цикл антиутопий вечного пелевинского «тягостного спутника» Владимира Сорокина «День опричника», «Сахарный Кремль» и «Метель». С их однообразным деградантством, пошедшим по особому сибирско-китайскому пути… У Пелевина это называется «инь-гегельянь».

Фирменные пелевинские афоризмы – хлесткие, парадоксальные, циничные, способные, как рычагом, развернуть реальность не интерфейсом, а разъятым нутром, не то перепутанными проводами, не то переплетенными кишками… Нельзя сказать, что в Snaff`е их вовсе нет – однако они почти без следа растворяются в завершенной романной архитектуре, ладно скроенном сюжете, подробной нюансировке.

Я, в свою очередь, полагаю, что этим ферментом был, главным образом, сам автор.

У Владимира Высоцкого (балладное эхо которого неожиданно прорывается сквозь матерные пассажи в «оркских» сценах Snuff`а), есть строчки:
Но словно в пошлом попурри,
Огромный лоб возник в двери,
И осветился изнутри –
Здоровым недобром.
Вот это «здоровое недобро» (ударение на эпитет), то есть авторское отношение, Виктор Олегович умел демонстрировать блестяще, рассказывая о самых паршивых явлениях и ситуациях. И читатель авторский знак понимал без труда, и баланс бывал восстановлен.

Примеры можно продолжать, однако, кто нам сказал, что Пелевин, рассказывающий о далеком будущем, должен быть похож на Пелевина, который тележит про плюс-минус настоящее… После «Ананасной воды» многие его поклонники открыли, что Виктор Олегович много больше, чем просто писатель, и в образе Савелия Скотенкова автобиографически разложил некоторые… хм, случаи из практики. И если Пелевина-мемуариста сменил Пелевин-визионер – наши мелочные претензии явно не по адресу.

P. S. Помимо всего прочего, Snuff – двойной подарок: армии пелевинских читателей – это ясно. Но и самому автору к полувековому юбилею – издатели датировали книгу 2012 годом, хотя централизованные продажи начали с 8-го декабря 2011-го. Полагаю, Маниту, маниту и маниту здесь совершенно не при чем.

Источник

Что такое маниту у пелевина

Виктор Пелевин написал новый роман. Как всегда у него – роман–шифр. Но это только с одной стороны, – а с другой сказано всё предельно ясно и с полной откровенностью. Нужно только уметь правильно читать – между строк. Собственно говоря, всё творчество Пелевина именно такое и есть. Всякая болтовня о постмодернизме или о так называемом «новом реализме» здесь ни к чему, потому что речь идёт о главном – о жизни и судьбе. Жанр « фэнтэзи » и «антиутопии» для автора не в новинку. Но за всякими штучками-дрючками всегда легко увидеть острый и пронзительный пелевинский взгляд. Взгляд на то, что с нами происходит. Жизнь вурдалаков, под которыми понимается политическая элита современной России, описанная в « Empire V » ничуть не изменилась и несколько лет спустя – об этом и « SNUFF ». Расшифровку этого названия, и разные толкования того, что оно обозначает в тексте, мы оставим для любознательного читателя (в романе всё ясно растолковано), остановимся только на ключевых моментах.

Роман Пелевина не может, – а самое главное – не должен быть прочитан как «произведение литературы» в обычном смысле слова. Это опыт острой социальной сатиры в ряду аналогичных текстов Свифта, Салтыкова-Щедрина («История одного города»), «Мёртвых душ и даже, может быть, «Бани» Маяковского.

Новый роман Пелевина – это не утопия и не антиутопия, это не прогноз и не пророчество. Это жёсткий и даже жестокий реализм (если видеть его в широком смысле). Как там в далёкие библейские времена сидели и рыдали «на реках вавилонских» несчастные израильтяне, так и нам, видимо, предстоит это сделать. Да что там «предстоит»! Все уже «при дверех есть».

Как известно, утописты и антиутописты рисовали то или иное общество «мёртвых душ», где «равенство» и «благосостояние» (или наоборот – убожество в равной ничтожности у Дж. Оруэлла или О. Хаксли) выглядели каким-то наваждением. Но почти не ставилось вопроса: а почему так вышло? В чём тайна власти? Злодейские йэху у Свифта, Собакевичи и Плюшкины или какие-нибудь Угрюм-Бурчеевы вроде как взялись из ниоткуда. Но ведь это же далеко не так! А как? Если кто-нибудь решит, будто я хочу сказать, что Пелевин дошёл до разгадки тайн мироздания, – то он ошибётся. Но поставить вопрос: что же с нами происходит? – автор не только смог, но и сделал это ответственно, хотя и конспирологически

В конце концов, разные фантасты, утописты и антиутописты рисовали общество, в котором господствует научно-техническая цивилизация со всеми её прелестями. Наше время добавило только электронику, компьютеры и прочие атрибуты Маниту. Но часто ли задумываются читатели, что всё это не более чем проявления прикладной магии, то есть способа воздействовать на мир, изменять и даже формировать его посредством (в данном случае) технологических заменителей. Ведь ещё социалист-утопист Ж. Фурье смело предполагал, что в грядущем обществе осуществятся такие изменения, что даже вода в морях и океанах будет сладкой, а не солёной. А сейчас сделать это проще пареной репы – достаточно простого внушения методами, описанными у Пелевина, и пустота засияет всеми возможными фантазийными расцветками.

Интересен вопрос о финале, как говорят гадальщицы, чем сердце успокоится. В одной из аллегорических повестей «Затворник и Шестипалый» Пелевин, изображая мир как птицефабрику по разведению бройлеров, всё же позволяет двум своим героям – курёнкам (ср. с орками ) – всё же вырваться на свободу. В « SNUFF », напротив, гибнет весь мир «людей», а орки остаются. Едва ли можно сказать, что оптимизма у писателя прибавилось. Скорее наоборот. В финале «Железной пяты» у Джека Лондона, тоже вроде бы гибнет правящая диктатура. Но это лишь диктатура. У Пелевина же – это демократура. Впрочем, ясно сказано, что этот вопрос обсуждать запрещено, он за пределами «политкорректности». В государстве такого типа «за горло всех держит Резерв Маниту, ребята из которого не очень любят, чтобы о них долго говорили, и придумали даже специальный закон о hate speech (высказывание, сеющее ненависть). Под него попадает, если разобраться, практически любое их упоминание». Здесь читатель сразу вспоминает отечественные законы об экстремизме и «разжигании национальной розни», под которые уже попал Э. Лимонов – и «демократурная» власть сполна наградила его тюрягой.

Публикация данного текста в печати, сети интернет или иными техническими средствами возможна только с письменного разрешения автора.

Источник

S.N.U.F.F.

«Сноб» публикует отрывок из романа Виктора Пелевина S.N.U.F.F., который только что вышел в издательстве «ЭКСМО»

Поделиться:

Несколько слов о себе. Меня зовут Демьян-Ландульф Дамилола Карпов. У меня нет лишних маниту на генеалогию имени, и я знаю только, что часть этих слов близка к церковноанглийскому, часть — к верхнерусскому, а часть уходит корнями в забытые древние языки, на которых в современной Сибири уже давно никто не говорит. Мои друзья называют меня просто Дамилола.

Если говорить о моей культурной и религиозно-политической самоидентификации (это, конечно, вещь очень условная, но должны же вы понимать, чей голос доносится до вас сквозь века), я постантихристианский мирянин-экзистенциалист, либеративный консервал, влюбленный слуга Маниту и просто свободный неангажированный человек, привыкший обо всем на свете думать своей собственной головой.

Если говорить о моей работе, то я — создатель реальности.

Я отнюдь не сумасшедший, вообразивший себя божеством, равным Маниту. Я, наоборот, трезво оцениваю ту работу, за которую мне так мало платят.

Любая реальность является суммой информационных технологий. Это в равной степени относится к звезде, угаданной мозгом в импульсах глазного нерва, и к оркской революции, о которой сообщает программа новостей. Действие вирусов, поселившихся вдоль нервного тракта, тоже относится к информационным технологиям. Так вот, я — это одновременно глаз, нерв и вирус. А еще средство доставки глаза к цели и (перехожу на нежный шепот) две скорострельных пушки по бокам.

Официально моя работа называется «оператор live news». Церковноанглийское live здесь честнее было бы заменить на dead, если называть вещи своими именами.

Что делать, всякая эпоха придумывает свои эвфемизмы. В древности комнату счастья называли нужником, потом уборной, потом сортиром, туалетом, ванной и еще как-то — и каждое из этих слов постепенно пропитывалось запахами отхожего места и требовало замены. Вот так же и с принудительным лишением жизни — как его ни окрести, суть происходящего требует частой ротации бирок и ярлыков.

Я благодарно пользуюсь словами «оператор» и «видеохудожник», но в глубине души, конечно, хорошо понимаю, чем именно я занят. Все мы в глубине души хорошо это понимаем, ибо именно там, в предвечной тьме, где зарождается свет нашего разума, живет Маниту, а он видит суть сквозь лохмотья любых слов.

У моей профессии есть два неотделимых друг от друга аспекта.

Я видеохудожник. Моя персональная виртостудия называется DK v-arts & all — все серьезные профессионалы знают ее маленький неброский логотип, видный в правом нижнему углу кадра при сильном увеличении.

Это совершенно независимая от государства структура, что трудновато бывает понять оркам. Орки подозревают, что мы им врем. Им кажется, что любое общество может быть устроено только по той схеме, как у них, только циничнее и подлее. Ну на то они и орки.

Государство у нас — это просто контора, которая конопатит щели за счет налогоплательщика. В презиратора не плюет только ленивый, и с каждым годом все труднее находить желающих избраться на эту должность — сегодня государственных функционеров приходится даже прятать.

А за горло всех держит Резерв Маниту, ребята из которого не очень любят, чтобы про них долго говорили, и придумали даже специальный закон о hate speech [1]. Под него попадает, если разобраться, практически любое их упоминание. Поэтому CINEWS кладет на государство, но вряд ли станет бодаться с Резервом. Или с Домом Маниту, который по закону не подконтролен никому, кроме истины (так что не стоит особо интенсивно заниматься ее поиском: могут не так понять).

Художник я неплохой, но таких немало.

А вот летчик я самый лучший, и в компании это знают все. Именно мне всегда доверяли самые сложные и деликатные задания. И я ни разу не подводил ни CINEWS INC, ни Дом Маниту.

Когда я говорю «боевой летчик», это не значит, что я летаю в небе сам, всем своим толстым брюхом, как наши волосатые предки в своих керосиновых гондолах. Как и все продвинутые профессионалы нашего века, я работаю на дому.

Я сижу рядом с контрольным маниту, согнув ноги в коленях и упершись грудью и животом в россыпь мягких подушек — в похожей позе ездят на скоростных мотоциклах. Подо мной самое настоящее оркское княжеское седло древних времен, купленное за огромные деньги у антиквара. Оно черное от времени, с еле различимой драгоценной вышивкой, и довольно жесткое, что при сидячей и полулежачей работе хорошо для профилактики простатита и геморроя.

На моем носу легкие очки со стереоскопическими маниту, в которых я вижу окружающее «Хеннелору» пространство так же, как если бы я вертел приделанной к камере головой. Над контрольным маниту висит гравюра старинного художника «Четыре всадника Апокалипсиса». Одного по моей просьбе убрал знакомый сомелье, чтобы мое рабочее место стало как бы продолжением метафоры. Это иногда вдохновляет.

Пилотаж — сложное искусство, похожее на верховую езду; в моих руках изогнутые рукоятки, а под ступнями — оркские серебряные стремена, купленные вместе с седлом и подключенные к контрольному маниту. Сложными, почти танцевальными движениями ног я управляю «Хеннелорой». Кнопки на рукоятках отвечают за боевые и съемочные системы камеры; их очень много, но мои пальцы помнят их наизусть. Когда моя камера летит, мне кажется, что лечу я сам, корректируя свое положение в пространстве легчайшими движениями ног и рук. Но я не чувствую перегрузок. Когда они становятся опасными для систем камеры, реальность в моих очках краснеет, вот и все.

Интересно, что менее опытный летчик рискует разбить камеру гораздо меньше, поскольку работает встроенная «защита от дурака». Но мне приходится отключать эту систему ради некоторых особо изощренных маневров — и еще ради способности снижаться почти до самой земли. Если разобьется камера, сам я останусь жив. Но это будет стоить мне столько маниту, что лучше бы мне, право, умереть. Поэтому я действительно лечу сам, и эта иллюзия является для меня самой настоящей реальностью.

Я уже говорил, что выполняю самые сложные и деликатные задания корпорации. Например, начать очередную войну с орками.

О них, конечно, надо рассказать в самом начале, а то будет непонятно, откуда взялось это слово.

Почему их так называют? Дело не в том, что мы относимся к ним с презрением и считаем их расово неполноценными — таких предрассудков в нашем обществе нет. Они такие же люди, как мы. Во всяком случае, физически. Совпадение с древним словом «орк» здесь чисто случайное, хотя, замечу вполголоса, случайностей не бывает.

Дело здесь в их официальном языке, который называется «верхне-среднесибирским».

Есть такая наука — «лингвистическая археология», я ею немного интересовался, когда изучал оркские пословицы и поговорки. В результате до сих пор помню уйму всяких любопытных фактов.

Иллюстрация: Corbis/Fotosa.ru

До распада Америки и Китая никакого верхне-среднесибирского языка вообще не существовало в природе. Его изобрели в разведке наркогосударства Ацтлан, когда стало ясно, что китайские эко-царства, сражающиеся друг с другом за Великой Стеной, не станут вмешиваться в происходящее, если ацтланские нагвали решат закусить Сибирской республикой. Ацтлан пошел традиционным путем — решил развалить Сибирь на несколько бантустанов, заставив каждый говорить на собственном наречии.

Это были времена всеобщего упадка и деградации, поэтому верхне-среднесибирский придумывали обкуренные халтурщики-мигранты с берегов Черного моря, зарплату которым, как было принято в Ацтлане, выдавали веществами. Они исповедовали культ Второго Машиаха и в память о нем сочинили верхне-среднесибирский на базе украинского с идишизмами, но зачем-то (возможно, под действием веществ) пристегнули к нему очень сложную грамматику, блуждающий твердый знак и семь прошедших времен. А когда придумывали фонетическую систему, добавили «уканье» — видимо, ничего другого в голову не пришло.

Вот так они и укают уже лет триста, если не все пятьсот. Уже давно нет ни Ацтлана, ни Сибирской республики, а язык остался. Говорят в быту по-верхнерусски, а государственный язык всего делопроизводства — верхне-среднесибирский. За этим строго следит их собственный Департамент культурной экспансии, да и мы посматриваем. Но следить на самом деле не надо, потому что вся оркская бюрократия с этого языка кормится и горло за него перегрызет.

Оркский бюрократ сперва десять лет этот язык учит, зато потом он владыка мира. Любую бумагу надо сначала перевести на верхне-среднесибирский, затем заприходовать, получить верхне-среднесибирскую резолюцию от руководства — и только тогда перевести обратно просителям. И если в бумаге хоть одна ошибка, ее могут объявить недействительной. Все оркские столоначальства и переводные столы — а их там больше, чем свинарников, — с этого живут и жиреют.

В разговорную речь верхне-среднесибирский почти не проник. Единственное исключение — название их страны. Они называют ее Уркаинским Уркаганатом, или Уркаиной, а себя — урками (кажется, это им в спешке переделали из «укров», хоть есть и другие филологические гипотезы). В бытовой речи слово «урк» непопулярно: оно относится к высокому пафосному стилю и считается старомодно-казенным. Но именно от него и произошло церковноанглийское Orkland и orks.

Урки, особенно городские, которые каждой клеткой впитывают нашу культуру и во всем ориентируются на нас, уже много веков называют себя на церковноанглийский манер орками, как бы преувеличенно «окая». Для них это способ выразить протест против авторитарной деспотии и подчеркнуть свой цивилизационный выбор. Нашу киноиндустрию такое вполне устраивает. Поэтому слово «орк» почти полностью вытеснило термин «урк», и даже наши новостные каналы начинают называть их «урками» лишь тогда, когда сгущаются тучи истории и мне дают команду на взлет.

Когда я говорю «команду на взлет», это не значит, конечно, что мне доверяют первую боевую атаку. С этим справится любой новичок. Мне доверяют съемку на храмовый целлулоид для предвоенных новостей. Любой человек в информационном бизнесе понимает, какая это важная работа.

На самом деле над каждой войной работает огромное число людей, но их усилия не видны постороннему взгляду. Войны обычно начинаются, когда оркские власти слишком жестоко (а иначе они не умеют) давят очередной революционный протест. А очередной революционный протест случается, так уж выходит, когда пора снимать новую порцию снафов. Примерно раз в год. Иногда чуть реже. Многие не понимают, каким образом оркские бунты начинаются точно в нужное время. Я и сам, конечно, за этим не слежу, но механика мне ясна.

В оркских деревнях до сих пор приходят в религиозный ужас при виде СВЧ-печек. Им непонятно, как это так: огня нет, гамбургер никто не трогает, а он становится все горячее и горячее. Делается это просто: надо создать электромагнитное поле, в котором частицы гамбургера придут в бурное движение. Оркские революции готовят точно так же, как гамбургеры, за исключением того, что частицы говна в оркских черепах приводятся в движение не электромагнитным полем, а информационным.

Даже не надо посылать к ним эмиссаров. Довольно, чтобы какая-нибудь глобальная метафора — а у нас все метафоры глобальные — намекнула гордой оркской деревне, что, если в ней проснется свободолюбие, люди придут на помощь. Тогда свободолюбие гарантированно проснется в этой деревне просто в видах наживы, потому что центральные власти будут с каждым днем все больше платить деревенскому старосте, чтобы оно как можно дольше не пробуждалось в полном объеме, но неукротимое восхождение к свободе и счастью будет уже не остановить. Причем мы не потратим на это ни единого маниту, хотя могли бы напечатать для них сколько угодно. Мы просто будем с интересом следить за процессом. А когда он разовьется до нужного градуса, начнем бомбить. Не деревню, понятно, а кого нам надо для съемки.

Я не вижу в этом особо предосудительного. Наши информационные каналы не врут. Орками действительно правит редкая сволочь, которая заслуживает бомбежки в любой момент, и если их режим не является злом в чистом виде, то исключительно по той причине, что сильно разбавлен дегенеративным маразмом.

Да и оправдываться нам не перед кем. Суди нас или нет, но мы, к сожалению, то лучшее, что есть в этом мире. И так считаем не только мы, но и сами орки.

Информационной поддержкой революционного движения в Оркланде занимаются сомелье из другого департамента, а я отвечаю исключительно за видеоряд. Что значительно важнее и с художественной, и с религиозной точки зрения. Особенно в самом начале войны, когда уже прошла первая волна заголовков («Мир предупредил орков»), а нормального фидбэка еще нет.

Последние несколько войн в паре со мной работал Бернар-Анри Монтень Монтескье — вы, вероятно, знаете это имя. Мало того, Бернар-Анри был моим соседом (слухи о его роскошном образе жизни сильно преувеличены). Мы не стали друзьями, потому что я не одобрял некоторых его увлечений, но знакомы были близко, и в профессиональном смысле составляли хорошую крепкую команду. Я был ведомым-оператором, а он — обозревателем-наводчиком.

Сам он предпочитал называть себя философом. Так же его представляли в новостях. Но в платежной ведомости, которую составляют на церковноанглийском, его должность называется однозначно: crack discoursemonger first grade [2]. То есть на самом деле он такой же точно военный. Но противоречия тут нет: мы ведь не дети и отлично понимаем, что сила современной философии не в силлогизмах, а в авиационной поддержке. Именно поэтому орки и пугают своих детей словом «дискурсмонгер».

Как и положено настоящему философу, Бернар-Анри написал мутную книгу на старофранцузском. Она называется Les Feuilles Mortes, что значит «Мертвые листья» (сам он переводил чуть иначе — «Мертвые листы»). Ударные дискурсмонгеры гордятся знанием этого языка и возводят свою родословную к старофранцузским мыслителям, придумывая себе похожие имена.

Это, конечно, чистейшая травестия и карнавал. Они, однако, относятся к делу серьезно: их спецподразделение называется Le Coq d’Esprit [3], и на людях они постоянно перебрасываются непонятными картавыми фразами. Но мне хорошо известно, что Бернар-Анри знал на старофранцузском всего несколько предложений и даже песни слушал с переводом. Поэтому книгу за него, если разобраться, написал креативный доводчик с французским модулем.

Мы знаем, как сочиняются эти трактаты на старофранцузском: берется какая-нибудь смутная древняя цитата, загоняется в маниту, пальцы пару секунд щелкают по меню — и готово, кубики слов можно громоздить до потолка. Но другие наводчики ударной авиации не утруждают себя даже этим. Так что Бернар-Анри был добросовестным профессионалом, и если бы не его мрачное хобби, экранный словарь уделил бы ему гораздо больше места.

Многие до сих пор считают его эдаким бескорыстным рыцарем духа и истины. Он им не был. Но я его не осуждаю.

Жизнь слишком коротка, и сладких капель меда на нашем пути не так уж много. Нормальный публичный интеллектуал предпочитает комфортно лгать вдоль силовых линий дискурса, которые начинаются и заканчиваются где-то в верхней полусфере Биг Биза. Иногда он позволяет себе петушиный крик свободного духа в безопасной зоне — обычно на старофранцузском, чтобы никого случайно не задеть. Ну и, понятно, разоблачает репрессивный оркский режим. И все.

Любое другое поведение экономически плохо мотивировано. На церковноанглийском это называется smart free speech — искусство, которым в совершенстве владеют все участники мирового дух-парада.

Это не так просто, как может показаться. Тут недостаточно известной внутренней пластичности, а необходимо еще и знание того, как эти силовые линии изгибаются на самом деле, чего никогда не понимают орки. А линии к тому же имеют свойство плавно менять положение, так что работа почти такая же нервная и рискованная, как у биржевого маклера.

Вот, кстати, креативный доводчик предполагает, что слово smart, то есть «хитроумный», образовано от древнего знака доллара (так когда-то назывались маниту) и сокращенного «рынок» — mart. Очень может быть. Но владение smart free speech само по себе — это довольно низкооплачиваемый навык, поскольку предложение значительно превышает спрос.

Только не подумайте, что я смотрю на этих ребят сверху вниз. Я по сути ничем не лучше. Как коммерческий визуальный художник я, безусловно, трусливый конформист — и меня вполне устраивает такое положение дел. Зато летчик я смелый и опытный, это факт. И еще изобретательный и пылкий любовник, хоть та, на кого устремлена моя любовь, вряд ли сможет по-настоящему ее оценить.

Источник