что такое левый поворот в политике
Возможен ли в России «левый» поворот?
Павел Родькин, кандидат искусствоведения, доцент НИУ ВШЭ, член Зиновьевского клуба МИА «Россия сегодня»
Изменения в политической системы России, связанные с прошедшими выборами в Думу, рядом громких назначений последнего времени, а также итогами выборов главы государства в США и предстоящей президентской кампанией 2018 года в России обозначают контуры новой политической реальности. Уже сегодня можно говорить о тенденции к жесткому прагматизму, одновременно с выдавливанием левых идеологий, политических партий и общественных движений в их нынешним виде на периферию политической жизни страны.
Прагматики вместо идеологов: вопрос идеологии закрыт
Ядром политической системы России становится партия власти, как самая крупная и самая консолидированная часть политического класса. Правым и левым политическим силам оставлен минимальный процент участия, что и обозначили результаты последних думских выборов.
Такая конфигурация вновь, как и девяностые, ставит серьезную политическую задачу перед всеми российскими парламентскими и непарламентскими левыми партиями и движениями: не выпасть из общественной жизни, не стать маргиналами, сохранив собственные идеологические принципы. Тем более что симпатии российской политической элиты находятся явно не на стороне левых ценностей, социалистической и коммунистической идеологии.
Интересны в этом отношении попытки почти искусственной консолидации либеральных (прозападных) партий, выведения их из маргинального поля внесистемной оппозиции, политический ребрендинг, отмывание и интеграция в систему. С этой задачей создания умеренной правой, либеральной оппозиции по разным причинам, которые сегодня не так уж интересны, в свое время не справились ни Михаил Прохоров, ни Борис Титов.
Политический центр и партия власти, действительно, привлекательно смотрятся по сравнению с ультралибералами, которые в общественном мнении связаны с разрушением государства, но идеологически проигрывает левым. Левые идеи, отражающие интересы большинства, в такой системе объективно могут существовать только на уровне риторики, которая все больше и больше расходится с реальной социальной политикой.
Именно эти смысловые пустоты, порождающие неудобные политические вопросы и нарушающие установившуюся стабильность предложено решить путем прекращения системной идеологической дискуссии в обществе, которая вновь стала ненужной власти.
Новый общественный договор заключается в том, что идеология больше не обсуждается, систему больше нельзя беспокоить, ее нужно принять, не обсуждать и работать на ее укрепление. Отметим, что на фоне внешних вызовов, нарастающей нестабильности на всем постсоветском пространстве, подобная модель имеет свою привлекательность.
Каково быть «левым» в новой политической реальности?
Российские левые оказываются в том же положении, в котором пребывают западные левые, переродившиеся чуть ли ни в свою идеологическую противоположность — в самых радикальных неолибералов. Легальные левые (по аналогии с «легальным марксизмом в царской империи) в новой политической системе могут существовать только как декоративный элемент, что, кстати, стало постоянным предметом обвинений в оппортунизме КПРФ со стороны альтернативных мелких коммунистических партий и марксистских ячеек, возникающих в России как реакция на неолиберальную социальную политику.
В ином качестве левым нет места в новой политической системе, не нуждающейся более в компромиссах. Сегодня антисоветизм фактически уже стал специфической формой карьеризма, что в целом соответствует настроениям политического касса, которые так часто дают о себе знать в монументальной и исторической политике.
Специалист социалистических и коммунистических убеждений автоматически становится радикалом, который по определению не вписывается в систему. Левые идейно и классово чужды российскому деидеологизированному обществу.
Проблема заключается в том, что левые в России — это государственники, и минимизация их участия в легальной политике станет серьезным деморализующим ударом по большинству. Наемные работники теряют партийное представительство, теряют средства донесения своих ценностей до элиты.
Все левые движения в России по иронии судьбы переходят на новый этап существования в знаковом 2017 году. Приспосабливаться к новым условиям левым партиям придется в условиях ограниченных ресурсов, отсутствия средств, усиления внутренней конкуренции между разрозненными группами, борьбу за марксистко-ленинское наследие, за умы и настроения людей.
Левый поворот как альтернатива
Дело в том, что существующая версия неолиберального капитализма, в силу накопившихся в нем противоречий, не может обеспечивать массам достойную жизнь. В рамках такой системы не могут быть реализованы социальные преобразования в интересах большинства, а не узкой группы класса собственников и бюрократии.
Существующая политическая конфигурация обозначила тенденцию к окончательному закреплению общественного проекта определенного типа: социально-политическая и социально-экономическая система современной России становится буржуазной, — в самом негативном значении этого слова. Но такая система не может консолидировать общество.
Ведь без актуального научного знания никакие позитивные преобразования невозможны, а пресловутый левый поворот окажется очередной симуляцией. Без этой работы российские левые могут повторить судьбу своих европейских собратьев, а общество останется без возможности осознавать, выражать и позитивно бороться за свои интересы.
Суверенитет России невозможен без «левого поворота»
«Левый поворот» сегодня – это не возврат в СССР, а отказ от либеральной модели экономики с её «невидимой регулирующей рукой рынка». Это усиление реальной роли государства в экономике, индустриализация страны и создание рабочих мест, развитие внутреннего спроса, самостоятельная кредитно-денежная политика, социальная направленность стратегии развития государства.
Ради объективности нужно признать, что произведённые Путиным рокировки в правительстве существенно сократили влияние либеральных кланов на экономическую политику государства. Однако, «сокращение влияния» — это ещё не разворот и даже не поворот. Можно ли сегодня говорить о том, что никакого поворота не будет, или ещё остаются какие-то надежды для сторонников перемен в политике нашего государства?
Ожидаемой революции не случилось и это факт! Для сторонников резкого революционного поворота хочется сказать, что писать про революции и рассуждать о революции всегда интересно. А вот жить во времена революции весьма хлопотно. Революция, в общем, не состоялась. Однако, существует ряд объективных моментов, которые сегодня игнорировать нельзя.
Отказ от соблюдения условий «вассального договора» очевиден, но сегодня неизвестно, какие альтернативные варианты развития России рассматриваются Путиным.
Даже для начинающего экономиста очевидно, что экономика страны может развиваться либо с ориентацией на внешний рынок, либо с опорой на внутренний рынок. В условиях продолжающейся политики санкций против России, грядущих торговых войн на мировых рынках, только безумец может ориентировать страну исключительно на внешние рынки (а экономика России сегодня практически полностью ориентирована на экспорт). А поворот экономики на внутренний рынок невозможен без этого самого пресловутого «левого поворота». Как минимум такой поворот должен случиться в финансово-экономической политике для формирования внутреннего спроса, которого сегодня в стране фактически нет. Следующим минимумом станет избавление от глобально засилья импорта хотя бы в стратегически важных для страны областях.
В отличии от большой группы россиян, западные политики послание Путина поняли правильно – тут же в Великобритании «отравились» Скрипали, коллективный Запад активизировался в Сирии, пошла военная техника и вооружения на Украину, родились новые пакеты санкций. «Наши партнёры» Путину поверили и прочитали готовность к реформам в экономике России.
Удивительно то, что сегодня Запад сам толкает Россию к «левому повороту», поскольку действующие санкции и санкции планируемые, исключают успешное функционирование российской экономики в либеральной рыночной модели. И что дальше?
Дальше Владимир Владимирович демонстративно убирает из правительства самых «либеральных либералов», что совсем не говорит о изменении курса, а скорее является очередным сигналом для Запада (последним, так сказать, предупреждением). А пока Центробанк полностью контролируют либералы и в правительстве нет людей, которые могли бы предложить хоть какую-то альтернативу либеральному курсу.
Не всё так однозначно и с назначением Кудрина на Счётную палату. Кудрин очень сильно не любит Медведева, а по этой причине будет с огромным энтузиазмом контролировать «успехи» правительства. А учитывая кудринский характер можно предположить, что о выявленных «успехах» автор «Кудриномики» будет регулярно оповещать общественность, чем гарантирует скандалы и праведный народный гнев.
А где же левый поворот?
А теперь у него есть всего два варианта. Можно выйти к экранам телевизоров, как это сделал первые президент России Ельцин, и сказать: «Я устал и я ухожу!». И предложить стране «хорошего приемника, который продолжит моё дело». Например, Чубайса или того же Кудрина. Со всеми вытекающими для Путина последствиями. И не только персонально для Владимира Путина, но и для всех членов своей семьи. Последствия такого шага для Путина и Ко., без всяких вариантов, будут фатальными. И запад не простит, и у народа может возникнуть большое желание справедливого возмездия.
Стараниями «партнёров» на Западе и российской либеральной команды президент поставлен перед неприятным выбором, из которого у него, как человека разумного, фактически выбора нет: или в небытие, или «левый поворот».
Проблемы и риски – они остаются и их будет много. Но если ты оказался в горящем самолёте, то единственный вариант спасения, как бы плохо ты не относился к парашютному спорту, – это прыжок с парашютом. Все остальные варианты вариантами не являются, но сулят такие грандиозные проблемы и катаклизмы…
Вызовы и перспективы кризиса глобализации в США и России
Где-то года два-три назад было много разговоров о том, что в мире “наметился” какой-то разворот. “Наметился” — какое странное слово, правда? Оно обезличивает процесс, получается, что не кто-то наметил, а некий “процесс” взял, да и образовался почти из “ниоткуда”. Но ведь так не бывает! Все — а особенно такого рода потенциально тектонические процессы и явления — из-за чего-то возникают и на чём-то базируются. Тему, конечно, пообсуждали, но потом благополучно забыли, тем более что трампономика в отличие от макронономики результаты приносила, да и коронавирус оказался более интересным объектом для оттачивания остроты ума и способностей к конспирологии. Но теперь, как говорил Виктор Черномырдин, человек и ледокол, “никогда не было и вот опять”, — выборный процесс в США и особенно его результаты, кажется, возвращают нас в эту тему, куда более жёстко, чем европейские левые. Приходится признать, что левый поворот никуда не исчез, не рассосался, но, напротив — превратился в основу для практических политических действий.
Америка против Америки
Посмотрите на США, где вроде бы работающая, хотя уже и не вполне классическая капиталистическая система, столкнулась с реально массовыми требованиями социальной поддержки. Ситуация заставляет задуматься, если, конечно, вы не собираетесь ограничиться пропагандистским клише “бумеранг цветной революции вернулся в колыбель”. То, что произошло в США, — не цветная революция, это — надрыв системы, основанной на том, что сверхэффективно и сверхприбыльно работающие отрасли, прежде всего, связанные с финансовым сектором и долларовым печатным станком, спасали социальную стабильность. В Европе обратим внимание на Францию и Италию, в меньшей степени (пока ещё!) на Германию, — там у политиков свои “тараканы” в головах, но и в этом ещё недавно благополучном обществе появился запрос на поддержку со стороны государства, а не только на “орднунг”. В той же Франции Меланшон — уже не маргинал, а вполне достойная альтернатива семейству Ле Пен. Да и “атлантическая” Германия начинает дозревать до идеи, что “левые” могут оказаться “меньшим злом” по сравнению с “альтернативщиками”, во всяком случае, они не отрицают ЛГБТ-ценности, они интернационалисты, то есть страдания мигрантов им близки. Проще говоря, — “левые” приблизились к западному политическому мейнстриму больше, чем кто-то мог себе представить, когда падала “берлинская стена”.
Так откуда взялся пресловутый “левый разворот”? И почему он пришёл в США, как считалось, защищённые самой историей, не говоря уже о политической системе, от “детской болезни левизны”? И, тем не менее, с 2016 года, когда элита Демократической партии США как от зачумлённого бегала от Берни Сандерса, к 2020 году, когда эта же элита включила “левые ценности”, как минимум на уровне пропаганды, в свою политическую платформу, в США произошёл тектонический политический сдвиг, затронувший весь мир.
Дональд Трамп, как мог и как умел, учитывая его специфический жизненный опыт, пытался превратить государственную машину США в инструмент обслуживания бизнес-интересов тех, кого он считал опорой США, реализовав в полной мере формулу, “что хорошо для “General Motors” хорошо для Америки”. Можно долго спорить, тех ли он выбрал в качестве ориентира или просто ошибся 25+ годами, но сама модель, думается, вряд ли вызовет возражения. Трамп был человеком Америки, выигравшей “холодную войну”, гордившейся Люком Скайвокером (искренне считавшей его американцем), верившей, что американская кукуруза лучше всякой другой и биологически неспособной поверить в то, что хоть кто-то может оспаривать первенство США, как любили писать в 1990-е, ощущавшими себя “одиноко на вершине мирового могущества”.
Но этой Великой Америке противостояла другая Америка, вернее, другие Америки. Одна из них — Америка грязного двора с заасфальтированной баскетбольной площадкой и вечными food stamps, с кем-то давно угнанной ржавой тачкой десяти-, а то и пятнадцатилетней давности, и торговля дурью. Другая — чистая и интеллектуальная, считающая, что она знает мир и что этот мир — плоский и одинаковый, что в Детройте, что в Найроби, что в Тынде, что в Тыгде. Собственно, это и были “граждане мира”, космополитический яппи-интернационал, привязанный к своему смартфону больше, чем к Родине. Для них США были всего лишь опорной точкой для продвижения глобальных ценностей, не более того. И Америкой, как страной, они вполне были готовы пожертвовать. С одной из двух альтернативных Америк Трамп может быть и справился бы, но с их альянсом…? Нет, шансов не было никаких. Тем более, что “альтернативной” как раз все больше становилась та Америка, которую он предполагал вновь сделать великой.
Но левый разворот-то тут причём? И почему именно Америка так важна для понимания ситуации с “левоповоротными” трансформациями?
Трампономика была весьма забавным явлением. Этакий либеральный фьюжн, где почти не было либерализма, но было несколько очень характерных запятых. Трамп их не видел, а более образованные американские либералы видеть не хотели. Главная “запятая” трампономики называлась “эффективность”, а, проще говоря, качество рабочей силы.
Откроем, например, одно из недавних исследований экономической конъюнктуры в США, не в “центровом”, но вполне статусном исследовании либерального, хотя уже и антитрамповского Brookings Institution “Знакомьтесь, низкооплачиваемая рабочая сила”, подготовленное Николь Бейтман и Мартой Росс, также — не самыми последними именами в американской социологии. Сухой остаток этого исследования, если отойти от названия, к слову, — прямо оспаривающего любимый клинтонианский тезис об “экономическом выздоровлении Обамы”, сводится на самом деле к констатации неуклонного падения качества рабочей силы, вымывания — в том числе и за счёт “флюидной занятости” — той самой социальной опоры, тех самых “синих воротничков”, которые теоретически и должны были возродить Америку как великую промышленную державу. Неоднократно писалось и о том, что главной проблемой, например, американской автомобильной промышленности является бракодельство, а иногда, — и прямой луддизм. Американские “работяги”, та самая глубинная Америка, вполне адаптировалась к социально-экономическим обстоятельствам, предложенными ей политической и финансовой элитой времен Буша и Обамы, и начала использовать всё, что можно и нельзя, в своих интересах. И ей это стало нравиться. Чем не Советский Союз поздних времён, когда одни делали вид, что работали, другие, — что платили первым зарплату, а третьи, — что борются с мировым империализмом?
Подчеркну, — речь идёт не о маргиналах, коротавших своё время на площадках для стритбаскета и подпиравших углы “неблагополучных районов” в пригородах американских городов, а о том самом “сознательном пролетариате”, о котором грезили классики марксизма-ленинизма. Но этот новый растущий слой низкоквалифицированных “работяг” создавал совершенно иную социально-экономическую картину, а с ней — и политическую даже и без пресловутого прекариата, в который превратился “креативный класс”.
«Левый поворот», православный социализм и евразийство
К вопросу об основах русской идеологии
Мой ответ на сомнения и недоумения Владимира Янчевского (см. «Государство является реальной оградой Церкви») вызвал несогласие у некоторых наших авторов и читателей, что можно заметить и по публикациям Русской Народной Линии (я никогда не был противником конструктивной и уважительной полемики, даже если критиковали меня лично), и по высказываниям на форуме и в социальных сетях. Наверное, в этом виноват я, потому что не предусмотрел, что надо было яснее высказаться по некоторым вопросам, иначе возникнет недопонимание. Хотя жанр ответа на вопросы и замечания Владимира Янчевского и не предполагал детальных пояснений по вопросам, не поднимавшимся в его письме. Теперь вижу, что есть необходимость дать такие пояснения.
На мой взгляд, «левый поворот» неизбежен. Об этом свидетельствуют как настроения в обществе, так и популярность и политиков левого толка, и левых идей. В конце концов, об этом свидетельствует растущая популярность Иосифа Виссарионовича Сталина в обществе, несмотря на оголтелую и массированную дискредитацию его имени. Причём, если так называемые демократы 90-х годов утверждали, что ностальгия по СССР — удел старшего поколения, что, мол, оно вымрет и таковых не останется, то сегодня мы видим, что левые идеи набирают популярность именно среди молодёжи. А это уже серьёзный социологический факт, которые свидетельствует о том, что идеи социальной справедливости, сильного патерналистского государства, заботящегося о своих гражданах, идеи, которые и принято называть «левыми», можно сказать, в крови у русского народа, они в нашем менталитете. Собственно, большевики и утвердились у власти, потому что марксистские идеи оказались в соответствующей обработке Ленина и Сталина совершенно органичными для русского национального характера, чего не поняли и не понимают противники большевиков.
Что означает — «левый поворот» возглавит власть? Это значит, что власть всё-таки реализует те требования патриотической общественности (кстати, и лево- и право-патриотической), которые уже звучат на протяжении последнего времени. Речь идёт, прежде всего, о деоффшоризации экономики. А для того, чтобы произошла деоффшоризация экономики, необходима национализация Государственного банка России. Только национализированный Госбанк сможет выдавать экономике дешевые кредиты и вынудит экономическими мерами представителей бизнеса вернуть свои капиталы в Россию. Это очень серьёзный шаг. Этот шаг, конечно, требует осмотрительности и основательности. Но его необходимо делать, это веление времени.
«Левый поворот» в исполнении власти означает и максимальное дистанцирование от олигархов, ограничение олигархического капитала, в том числе его влияния на власть. Это потребует создания определенных механизмов, в том числе и политических, в частности, прекращения той практики, когда олигархические группы проводят своих депутатов в Государственную думу через партии, просто покупая депутатские места.
«Левый поворот» в исполнении власти означает и отказ от ошибочной пенсионной реформы и возвращение государства к тем социальным гарантиям, которые были у трудящегося народа в советское время.
«Левый поворот» власти означает, в том числе, и возвращение нравственного измерения в систему образования, в средства массовой информации. Что касается СМИ и культуры, то, очевидно, нужна будет разумная цензура. Но не партийная, не идеологическая цензура, которой нас пугают либералы, тихой сапой установившие, тем временем, цензуру денег в СМИ и культуре, а цензура нравственная, когда нарушение нравственных принципов будет караться в отношении журналистов и изданий, нарушающих эти принципы. Которые должны быть всем понятны и прозрачны.
Это отказ от коммерциализации культуры и возвращение того же нравственного измерения в культуру. Это укрепление семьи.
Всё это и есть «левый поворот» в исполнении государства, который, наверняка, снимет то социальное напряжение, которое у нас сложилось за последние десятилетия. И это — очевидный запрос общества. А значит рано или поздно это произойдет неизбежно, как бы ни включалась система манипуляции общественным мнением.
Если это не сделает власть, то общество неизбежно сменит эту власть. Но тогда это уже будет происходить с определенными серьезными социальными издержками.
Что я понимаю под «православным социализмом»?
Это — государственный капитализм в экономике и свобода частной собственности (в разумных пределах, кроме земли и недр).
Это — государственный патернализм (тут не грех вернуться к опыту советского прошлого, во многих вопросах отражавшего наш национальный менталитет).
Это — симфония Церкви и государства путём восстановления какого-то аналога синодального строя (это отдельный вопрос, о котором нужно много говорить).
Это — реализация принципов социальной справедливости в обществе через развитие программ помощи многодетным семьям, через обложение дополнительными налогами роскоши и сверхдоходов и т.п.
Это — нравственное измерение культуры, образования, средств массовой информации, да и всей жизни общества.
Нужно понимать, что русская национальная идея, русская национальная политическая мысль возникла в противостоянии с европейским засильем, прежде всего, немецким засильем в русской культуре и в русской политической мысли. Не случайно, первые русские национальные мыслители — славянофилы. Хотя их так изначально обозвали враги, но в этом термине была верно подмечена главная интенция в их мыслях и их действиях — поддержка славянства, которое было угнетаемо в тот момент не только турками, но и австрияками, то есть немцами. Идея солидарности со славянством, идея поддержки славянства, идея славянофильства как раз вступала в противоречие с немецким влиянием в общественной жизни России.
Однако, уже ранние славянофилы, в частности, наиболее глубокий из них Иван Васильевич Киреевский, понимали недостаточность чисто панславистской интерпретации национальной идеи. Они говорили о необходимости обращения к глубинам Православия. Внутри русской национальной идеи это противостояние было. В частности, лозунг «Россия для русских» родился как раз как лозунг, критикующий позицию славянофилов и панславистов. И смысл его был таков — «Россия не для славян, а для русских». Под русскими, естественно, подразумевалось всё население Российской империи, которое включало не только природных русских, но и представителей других национальностей.
А это и есть чисто евразийское звучание национальной идеи. Первые евразийцы добавили сюда очень тонкое наблюдение, выразившееся в идее месторазвития, то есть в особых географических факторах, которые влияли на формирование Русской евразийской цивилизации. Поэтому евразийство органично вытекало из русской национальной идеи.
Конечно, современное евразийство значительно исказило свои истоки. Если евразийство Льва Николаевича Гумилева ещё в общих чертах вписывается в общий вектор развития русской национальной идеи, то евразийство Александра Гельевича Дугина, а уж тем паче евразийство некоторых поборников идеи «Новой Орды» — это евразийство для русских неприемлемое.
Это как с Днём Победы. Это — праздник общий для всех народов Исторической России, он всех нас сближает, демонстрирует наше единство. Вместе с тем День Победы — это День Русской Победы, поскольку именно русский народ (великороссы, украинцы и белорусы) внёс решающий вклад в разгром фашизма. И с этим никто из честных инородцев не спорит. Больше того, День Победы — это День Православной Победы, Святой День, поскольку Победу Господь даровал нашему народу на Пасху. И ни одно из этих утверждений не противоречит другому.
Если мы сформулируем будущую идеологию как русскую идеологию или как идеологию православную, то она не будет носить того интеграционного потенциала. Задача состоит, как я уже говорил, в том, чтобы, во-первых, вернуться к евразийству первых идеологов этого учения, и, во-вторых, пропитать максимально евразийство православными идеями. Прежде всего, базовыми русскими идеологемами «Православие. Самодержавие. Народность» и «Москва — Третий Рим». Евразийство, на мой взгляд, никак не противоречит этим базовым идеологемам русского мировоззрения. Поэтому не надо пугаться евразийства.
Евразийство — это будущее русской цивилизации, которая, скорее всего, будет и называться Евразийской цивилизацией. Если не впадать в национализм и правильно, с имперских позиций к этому относиться, то русское и евразийское не противоречит одно другому.
Я напомню, что Ромейская империя, имела силу и успешно развивалась, когда греки не выпячивали свою особую эллинскую идентичность, но при этом оставались руководящей силой общества. В Ромейской империи менялись династии, к власти приходили императоры то с Балкан, то с Северного Кавказа, то из Малой Азии, но это не меняло сам код империи, код Ромейской цивилизации. Язык оставался греческим, культура оставалось греческой. И только после того, когда греки утратили это имперское сознание, и на первый план начал выдвигаться чисто этнический эллинский национализм, Ромейская империя пала. Потому что другие народы перестали видеть в ней ценность и отказались её поддерживать.
Сейчас мы стоим перед той же угрозой, которую нам нужно правильно и адекватно понять.