что такое исторический опыт простыми словами
Исторический опыт
Наука расширяет области наших знаний и «прорубает» окна в будущее. С недавних времен наука стала «прорубать» данные окна вполне целенаправленно, породив такую дисциплину, как футурология, которая пытается прогнозировать, каким будет будущее человеческого социума.
Имеются 3 главных подхода к восприятию исторического опыта:
В личном аспекте креативное отношение к историческому опыту выражается в активной позиции по отношению к действительности, а не в бегстве от реальности; в стремлении к исследованию (анализу) исторического опыта, а не в подчинении ему; в способности решать возникающие вопросы, не прибегая к различным психологическим защитам; в ориентации на саморазвитие.
Понятие «творческая культура» связано с понятием «префигуративная культура», введенном М. Мид, которая характеризует «префигуративную культуру» как культуру, нацеленную на будущее, на диалог различных поколений, когда не только молодежь учится у взрослыхх, но и старшее поколение прислушивается к мнению молодежи[4].
Неразвитость российского опыта проявляется в дефиците реалистического отношения к историческому опыту, дефиците рефлексии, не только в массовом сознании, но и во взглядах интеллигенции, которая, также может склоняться к идеалистическим или нигилистическим взглядам на прошлое, следуя конъюнктурным соображениям. Некоторые ученые из конъюнктурных соображений начинают «переписывать» прошлое, идут на сделку с совестью, забывают о кодексе чести ученого, о беспристрастности в научной деятельности, искажают факты, события, делают все для того, чтобы понравиться власть имущим. Работы таких ученых не имеют научной ценности, но они обслуживают власть, и власть соответствующим образом их награждает[5].
Дуализм исторического сознания российского общества, неразвитость реалистического подхода к историческому прошлому делает проблематичным выход российского социума к новым, отвечающим требованиям современности уровням его развития и прогресса. Преодоление зацикленности на идеалистически-нигилистическом восприятии исторического опыта есть цель одновременно моральная, политическая, экономическая и т.д. Очень значима роль в решении данной проблемы представителей российской исторической науки, т.к. именно им принадлежит решающий голос в процессе формирования исторического мировоззрения общества.
Пристатейный библиографический список использованных источников
1. Алексеев В. В. Исторический опыт как предмет изучения // XVIII Международный конгресс исторических наук. Екатеринбург, 1995.
Запомни!
Вам удалось в своем сочинении раскрыть заданную тему, приведя подходящие примеры из литературных произведений. Вместе с тем следует обратить внимание на речь и логику.
В соответствии с критериями проверки итогового сочинения ваша работа оценивается следующим образом.
К1 (соответствие теме) + 1 балл.
Сочинение написано по теме, ваш тезис понятен.
К 2 (наличие литературного аргумента) + 1 балл.
Вы удачно подобрали аргументы, подтверждающие тезис.
К3 (логика и композиция) + 1 балл
| На мой взгляд, она состоит в том, что опыт предшествующих поколений учит нас жить, избегая ошибок прошлого. При этом мы видим, как люди смогли сохранить верность своим ценностям и идеалам, несмотря на все трудности и испытания, выпавшие на их долю. |
| Я считаю, что нынешние и будущие поколения должны понимать, что повторение ошибок прошлого может привести к страшным последствиям. |
| Одна из героинь, Женя Комелькова, защищая Васкова и Риту, героически погибает в перестрелке с немцами. Рита Осянина также получает смертельное ранение в перестрелке с фашистами. |
| Я считаю, что люди должны учиться на ошибках своих предков, ведь только так у истории есть будущее, только так мы будем уверены, что события прошлого не повторятся. |
К5 (грамотность) + 1 балл
Итак, Анастасия, ваше сочинение оценивается на «зачет», однако следует тщательно поработать над логическими, речевыми, пунктуационными ошибками.
Что такое исторический опыт простыми словами
Не претендуя на то, чтобы окончательно прояснить смысл этого непростого понятия, я лишь постараюсь показать, что в течение последних десяти лет сложились определенные предпосылки для нового и обещающего интересные научные результаты его переосмысления. Благодаря работам голландского философа Фрэнклина Анкерсмита и ряда других западных исследователей историографии исторический опыт обрел отчетливость и плотность, которых ему долгое время не доставало, чтобы стать полноценным объектом теоретического анализа. Кроме того, он оказался избавлен от того, что можно было бы считать его «родовой травмой» – обязательной связи с экзистенциалистской философией истории. Продолжая сохранять за историческим опытом жизненно-практическое измерение в качестве важнейшей сферы его проявления, Анкерсмит открыл его и там, где, как казалось, у него нет своего собственного места – в сфере дисциплинарной историографии. И речь идет вовсе не о том, что профессиональные историки, будучи людьми, не всегда могут быть застрахованы от пристрастий и предрассудков, которые бытуют среди их неискушенных в изучении прошлого современников. Как раз наоборот, продуктивными по своим научным результатам и наиболее востребованными в широкой гуманитарной среде оказываются именно те исторические исследования, авторы которых отдают себе отчет в том, что они не могут не разделять подобных предрассудков.
При всех сложностях, которые могут возникать в связи с определением познавательного статуса исторической дисциплины, вряд ли можно серьезно сомневаться в том, что она представляет собой эмпирический тип знания. С того времени, когда в ионической Греции появились первые образцы исторических исследований, и по сию пору главными вопросами исторической науки остаются вопросы предметно-методологического, а не общетеоретического (метафизического, этического и т.п.) порядка. С течением времени историки могли изменять свои представления о надежности тех или иных источников, об эффективности тех или иных способов их обработки, они могли изменять свои взгляды на природу исторической истины (например, верить в ее абсолютный характер или считать ее продуктом социальной конвенции), однако неизменным оставалось одно – первичная данность некоторого материала, подлежащего (или требующего!) правильной интерпретации. Можно даже сказать, что в приверженности идеалу знания, полученного и подтвержденного опытным путем, историография проявляла большее постоянство, чем науки о природе. Среди последних этот идеал утвердился лишь ко времени Бэкона, в то время как историография исповедует его sui generis.
Благодаря нарративистскому подходу впервые стало можно говорить о свободном отношении историка к предмету своего изучения, поскольку только за историком признавалось преимущество видеть прошедшие события завершенными и наделенными смыслом. Вместе с тем, взгляд на историю sub specie повествования нес в себе проблему, которая существенным образом осложняла разговор о специфике исторического опыта. Ее можно обозначить как проблему несоизмеримости жизни и исторического повествования. Дело в том, что в рамках нарративистсткого подхода трудно было найти внятное объяснение тому, как историк наделяет общим смыслом отдельные события прошлого. Ибо, если эти события не имеют никакого смысла вне повествования, как можно вообще говорить об их значении для историка? И, наоборот, если каждое из этих событий все же обладает каким-то своим внутренним смыслом, то почему мы должны считать, что историк свободно организует их внутри своего повествования? Решая эту проблему, философы-нарративисты вынуждены были признавать, что жизнь и повествование не разделены между собой непреодолимой пропастью. Более того, где-то на уровне языка (как говорил Х. Уайт – на уровне его «тропологических модусов») или повседневной практики жизнь и повествование уже представляют собой неразрывное целое. Поэтому, создавая нарратив, историк, так или иначе, ограничен в свободе своего творческого воображения. Он либо с самого начала пользуется имеющимися литературными сюжетами (с точки зрения Х. Уайта), либо только артикулирует в тексте своего повествования уже сложившиеся в практике его повседневности, но «еще не рассказанные истории» (с точки зрения П. Рикёра [10] ).
Какими бы здравыми не казались эти решения, они не должны скрывать от нас сути обозначенной выше проблемы. Отказавшись в силу методологических соображений говорить о совершенной несоизмеримости жизни и повествования (и, следовательно, отказавшись, по сути, говорить о том, что прошлое существует только в рассказе), представители нарративистсткой философии сумели объяснить только ту внешнюю необходимость, которая заставляет историка облекать свое восприятие прошлого в нарративную форму. Однако они ничего не сказали о том, почему историк вообще обращается к прошлому и что для него делает реальным само восприятие прошлого. Кроме того, остался совершенно непонятен характер той процедуры, благодаря которой разрозненные события реальной жизни становятся связными эпизодами целостного повествования. Описывая эту процедуру, которую Рикёр называл «синтезом гетерогенного», философы-нарративисты или прибегали к языку трансцендентальной аналитики (и, таким образом, сообщали ей трансцендентальный смысл), или создавали собственную теорию того, как существующие на бессознательном уровне языковые тропы влияют на выбор той или иной сюжетной организации. В любом случае, речь шла об операции, которая скорее приписывается сознанию индивидуального историка, чем переживается им самим. Поэтому в данной ситуации о его субъективности можно было говорить лишь в той мере, в какой эта субъективность обнаруживает в себе нечто такое, что обязывает историка определенным образом относиться к прошлому. Однако вопрос о том, что вообще делает возможным такое отношение, в рамках нарративистской философии по-настоящему так и не был поставлен. Тематизация исторического опыта в собственном смысле начинается именно с такой постановки вопроса. Как я постараюсь показать далее, продуктивная разработка этого вопроса становится возможной только после того, когда несоизмеримость жизни и повествования перестает считаться препятствием, затрудняющим прямое обращение к прошлому, и осознается в качестве положительного основания для такого обращения.
(2) Условие возможности и предметность исторического опыта.
Осознание дистанции, пролегающей между прошлым и настоящим, как здесь уже многократно говорилось, является необходимым условием исторического мышления. Однако до сих пор практически ничего не было сказано о том, какова реальная природа этой дистанции. Для ответа на этот вопрос вряд ли уместно ссылаться на элементарные физические закономерности или прибегать к какой-либо из новейших космологических теорий. Эта дистанция устанавливается самим мировоззрением историка. В свое время Х. Уайт в «Метаистории» и Ф. Анкерсмит в работе «Эффект реальности в историописании» хорошо показали, что на том, как историк представляет себе дистанцию между прошлым и настоящим, обязательно лежит печать какого-то конкретного идеологического проекта. Сознание историка, увы, не беспристрастно. Однако в данном случае нас не столько интересует то, почему историки по-разному представляют себе эту дистанцию, но скорее то, что вообще позволяет им ее мыслить. Кстати говоря, различие в подходах американского и голландского теоретика историографии как раз заключается в том, что Уайт ограничивается рассмотрением одного только первого вопроса, в то время как Анкерсмит ставит и второй вопрос.
Чтобы ответить на него, нам необходимо увидеть интересующую нас дистанцию в том ее состоянии, когда она еще не стала частью развернутого идеологического проекта. Необходимо допустить, что на определенном уровне восприятия действительности историку приходит понимание о непримиримом различии прошлого и настоящего, причем приходит до того, как это различие получит свое объяснение и будет считаться следствием каких-то существенных изменений, произошедших за определенный промежуток времени. Иначе говоря, речь идет о таком восприятии, где прошлое и настоящее присутствуют вместе одинаково реально, но присутствуют в таком их различии, которое еще не позволяет выносить суждения о своем содержательном характере.
Напомню, что ностальгия интересует нас не как вид психического расстройства, а как такой способ переживания времени, благодаря которому нам впервые и в чистом виде дается реальное ощущение дистанции, пролегающей между прошлым и настоящим. Эта дистанция, которая еще не обрела черты объективного временного отстояния, не только разделяет, но и одновременно связывает прошлое и настоящее. Она делает их необходимыми друг для друга. С одной стороны, она говорит о невозможности реально перенестись в прошлое (хотя инспирирует желание такого перемещения); с другой стороны, она предполагает настоящее, в котором могут происходить «явления прошлого» – странные события, отчуждающие нас от привычной реальности. Ностальгию, собственно, так же можно рассматривать как одно из таких событий.
О каких принципиальных особенностях исторического опыта позволяет нам говорить его ускоренность в чувстве ностальгии? В первую очередь, как указывает Анкерсмит, предметом исторического опыта является не столько само прошлое, сколько различие между прошлым и настоящим. Другая его важная особенность состоит в том, что в отношениях, существующих между прошлым и настоящим, доминирующим партнером является настоящее. Как это ни парадоксально, но граница, отделяющая его от прошлого, проходит внутри самого настоящего. Прошлое же есть ни что иное, как отстраненное и переставшее быть привычным ( defamiliarised ) настоящее.
Эти особенности «историцистского исторического опыта» объясняют, почему в тот период, когда господствовал историзм, проблема субъективного отношения к прошлому по-настоящему так и не была поставлена. Стремление к переживанию прошлого, к погружению в него приводило к тому, что опыт прошлого (т.е. собственно, исторический опыт) уравнивался с прошлым опытом. А это, разумеется, далеко не одно и то же. Если прошлый (т.е. уже состоявшийся и освоенный) опыт всегда можно учитывать или применять в настоящем, то опыт прошлого возникает в момент отчуждения от настоящего; будучи присвоенным и заново пережитым он немедленно теряет свою актуальность. Такая подмена смыслов, в свою очередь, подкрепляла тенденцию, свойственную для ряда влиятельных философских течений этого периода, рассматривать историю в качестве важнейшего измерения человеческой экзистенции. Осмысляемая в терминах «судьбы», «преемственности», «обретения собственной идентичности» и т.п., по сути, эта тема представляла собой модернистский вариант древнейшей цицероновской топики – « historia est magistra vitae ».
Несомненно, нарратив является необходимым средством для того, чтобы, во-первых, задать некоторую привилегированную точку зрения на прошлое, во-вторых, распределить исторические события по степени важности и, в-третьих, связать их единой сюжетной линией. Но, все-таки, это всего лишь средство, которое никогда полностью не оправдывает возложенных на него задач. Как хорошо показал Анкерсмит, связность исторического повествования напрямую зависит от убедительности производимого им «эффекта реальности» (термин Р. Барта). Этот эффект создается с помощью тех деталей повествования, которые не имеют строгого отношения к главной сюжетной линии и составляют его предметный и бытовой фон. Повествование не может обходится без такого фона, в котором его сюжетная логика обязана находить свое конкретное и наглядное подтверждение. Однако, как это ни покажется странным, детали «фона» по своей потенциальной наглядности всегда превосходят основное действие повествования. Именно они притягивают к себе внимание исторической критики, которая в поисках иного объяснения для данного хода событий постоянно стремится к тому, чтобы высветить эти детали и освободить их от подчинения авторской «точке зрения». В этом смысле историю историографии можно представлять в виде такой постоянной борьбы «фона» с авторской «точкой зрения», в которой первый неуклонно расширяет свои права. И поскольку историческая критика всегда ведется из пространства знакомой и всякий раз современной действительности, она все время приближает к нам дистанцию, разделяющую прошлое и настоящее, и, тем самым, освобождает ее от необходимости служить гарантом «глубокой внутренней взаимосвязи» прошлых событий.
Современный исторический опыт рождается из чувства отчуждения ко всему, что некогда считалось знакомым и привычным. Прошлое есть выражение этого отчуждения. Его по определению нельзя присвоить и реифицировать. С его помощью можно только артикулировать то удивление, которое может у нас вызывать «жуткий» и «неуютный» современный мир. Однако представленная здесь картина изменений, произошедших в характере исторического опыта на переходе от историзма к постмодернизму, отнюдь не предполагает какого-то осуждающего или пессимистического взгляда на современную нам действительность. Речь идет о разных отношениях к прошлому. В нем, конечно, можно продолжать видеть источник стабильности или грядущего спасения, в зависимости от того, как мы оцениваем нынешнее положение дел. Но, так или иначе, необходимость в прошлом рождается из неуверенности в настоящем. Современный исторический опыт только радикализует эту неуверенность, которая необязательно свидетельствует о нашем принципиальном неприятии настоящего, но, в любом случае, выражает определенную тревогу перед его скрытыми и неучтенными возможностями.
Таким образом, между «жутким» в его фрейдовском понимании и теми видами историографии, которые принимают во внимание особенности современного исторического опыта, имеется немало общего. Если учитывать, как писал Фрейд, что большинство людей переживают «жуткое», главным образом, в отношении к смерти, мертвым телам, духам и приведениям, то становится понятным тот интерес, который проявляет современная история ментальности к таким человеческим предрассудкам как вера в существование ведьм, вера в способность оживлять мертвых и т.п. В силу своей увлеченности предрассудками, замечает Анкерсмит, может показаться, что история ментальности проделывает тот же путь, что и Просвещение. Но если цель Просвещения состояла в том, чтобы уничтожить предрассудки и разоблачить пагубные исторические условия, позволившие им произрасти, постмодернистская история ментальности представляет предрассудки как имеющуюся у каждого человека потенциальную возможность увидеть окружающий мир иначе, чем он привык видеть.
[1] Отечественные теоретики историографии по традиции всегда с бoльшим интересом обсуждают проблемы исторического знания. Единственной работой, написанной по теме исторического опыта, была до сих пор статья Г.И. Зверевой: Понятие “Исторический опыт” в “новой философии истории” // Теоретические проблемы исторических исследований, вып. 2, Москва, Исторический факультет МГУ, 1999. С. 104-117. В отличие от автора этой работы, сосредоточившего свое внимание, в основном, на эстетической стороне исторического опыта, я постараюсь раскрыть философское и познавательное содержание этого понятия.
[3] The Reality Effect in the Writing of History. Amsterdam; N.-Y.; Oxford; Tokyo. 1989. Statements, Texts and Pictures // F. Ankersmit, H. Kellner (eds). A New Philosophy of History. L. 1995. P. 212-240. Introduction. Transcedentalism and the Rise and Fall of Metaphor // F. Ankersmit. History and Tropology. Berkeley. 1994. P. 1-32. A Phenomenology of Historical Experience. // Ibidem. P. 182-238. Can We Experience the Past? // KVAHAA Konferenser 37. Stockholm. 1996. P. 47-76.
[5] Выдающиеся представители историографии XIX века не уставали подчеркивать, что историку, когда он занимается репрезентацией прошлого, “следует избавляться от самого себя” (Ранке), что в их сочинениях говорят не они сами, но “история как таковая” (Фюстель де Куланж).
[6] Ankersmit F. Op. cit.
[9] Mink L.O. History and Fiction as Modes of Comprehension // New Literary History. V. 1. 1970. P. 557.
[11] “Удивительная дефиниция, романтическая, естественно. Ностальгия – существует ли сегодня вообще такое? Не стала ли она невразумительным словом, даже в повседневной жизни? В самом деле, разве нынешний городской человек, обезьяна цивилизации, не разделался давно уже с ностальгией?” Слова, принадлежащие Мартину Хайдеггеру, я специально привел для того, чтобы упредить негодование, которое может возникнуть в отношении такого, “слишком” чувственного, обоснования исторического опыта. Если сам Хайдеггер в результате не постеснялся рассматривать ностальгию в качестве “фундаментального настроения философствования”, то почему бы и нам не увидеть в ней “фундаментальное настроение историописания”? Чем философия лучше истории? У Хайдеггера это, безусловно, напускное, риторическое негодование вызвало то определение философии, которое ей дал Новалис: “Философия есть, собственно, ностальгия, тяга повсюду быть дома” (См. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики // Время и бытие. М., 1989, C. 330).
[12] Ankersmit F. Op. cit., P. 210.
[15] “Жуткое – эта разновидность пугающего, которое имеет начало в давно известном, в издавна привычном. (…) Впечатление жуткого возникает, когда стирается грань между фантазией и действительностью, когда перед нами предстает нечто реальное, что до сих пор мы считали фантастическим…” См. Фрейд З. Жуткое // Фрейд З. Художник и фантазирование. М., 1994, С. 265-266; 277.
Запомни!
Нет удвоенных согласных в словах:
гримаса, дилер, галерея, коридор, алюминий, пьеса, драма, драматический, галера, фурор, раса, масоны, оперетка, грамотей, директриса, дрожать, количество, карикатура, кристальный, колонка, кавалерия, цимбалы, эмиграция, росомаха, проблема, продюсер, актриса, трос, амуниция, дилижанс, соната, стела, скалодром, комический, такелаж.
Вам удалось в своем сочинении раскрыть заданную тему, приведя подходящие примеры из литературных произведений. Вместе с тем следует обратить внимание на речь и логику.
В соответствии с критериями проверки итогового сочинения ваша работа оценивается следующим образом.
К1 (соответствие теме) + 1 балл.
Тезис, хоть и слабенький по смыслу, все-таки присутствует. Советую поучиться писать внятные тезисы. Как это сделать, я рассказываю на вебинаре от 14.09.2020. Посмотрите на нашем сайте.
К 2 (наличие литературного аргумента) + 1 балл.
Анализ литературных произведений представлен поверхностный, с большим количеством речевых, логических и грамматических ошибок, больше похожий на пересказ. Однако опора на литературные источники имеется.
Особенно слабо выполнен комментарий второго литературного примера. Бедный, сумбурный и бессвязный пересказ.
К3 (логика и композиция) + 1 балл
Логических ошибок довольно много, но коммуникативный замысел прослеживается.
К5 (грамотность) + 1 балл, всего допущено ошибок: 13, допустимо: 20
Общий вывод по работе
Итак, Екатерина, ваше сочинение оценивается на «зачет», однако его нельзя назвать сильным. Работы старшеклассника должны быть более глубокими, логичными, грамотными. Вам есть над чем работать.
исторический опыт
Смотреть что такое «исторический опыт» в других словарях:
ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ — совокупность военно исторических уроков, знаний и навыков, накопленных в различных областях военного дела и имеющих долгосрочное, а иногда и непреходящее значение. Его изучение, обобщение и практическое использование с учетом изменившейся… … Война и мир в терминах и определениях
опыт — Человек в своем каждодневном опыте пользуется такими реакциями, которые замкнулись в чужом опыте. Я могу знать о Сахаре, ни разу не выезжая из <. > города, или знать многое о Марсе, ни разу не поглядев в телескоп. <. > опыт человека … Словарь Л.С. Выготского
опыт — делать опыты • действие изучать опыт • анализ изучить опыт • анализ использовать опыт • использование набираться опыта • обладание, непрямой объект, начало накопить богатый опыт • обладание, начало накопить большой опыт • обладание, начало… … Глагольной сочетаемости непредметных имён
исторический — восстановить историческую справедливость • существование / создание, повтор показывает исторический опыт • субъект, демонстрация … Глагольной сочетаемости непредметных имён
Исторический факультет ЧелГУ — Содержание 1 История 2 Деканат 3 Кафедра всеобщей истории … Википедия
Исторический средневековый бой — (ИСБ) довольно молодой современный вид спорта, полноконтактные сражения с использованием защитного и наступательного вооружения, характерного для средневековья. ИСБ это полноконтактное сражение на стальном не заточенном оружии. Бойцы облачены в… … Википедия
Исторический вестник — Специализация: исторический и литературный журнал Периодичность: ежемесячник … Википедия
Исторический Вестник (журнал) — «Исторический Вестник». Обложка (1910) «Исторический Вестник» русский ежемесячный историко литературный журнал. Издавался в Санкт Петербурге с 1880 по 1917 год. Содержание 1 Возникновение журнала и его развитие … Википедия
Исторический Вестник — «Исторический Вестник». Обложка (1910) «Исторический Вестник» русский ежемесячный историко литературный журнал. Издавался в Санкт Петербурге с 1880 по 1917 год. Содержание 1 Возникновение журнала и его развитие … Википедия
опыт — Совокупность усвоенных знаний, навыков; познания, основанные на пережитом, испытанном. О характере, размере, основе опыта. Богатый, большой, вековой, великий, всемирный, гигантский, громадный, дедовский, длительный, долгий, долголетний, душевный … Словарь эпитетов
Исторический фильм — исторический фильм, произведение киноискусства, сюжет которого основан на изображении реальных событий и, как правило, реальных персонажей исторического прошлого. Уже в первые годы кинематографа обнаружилась (поначалу в примитивных формах)… … Кино: Энциклопедический словарь