что такое инклюзивное кафе
Как существуют инклюзивные рестораны в двух столицах?
Инклюзивные заведения — места, куда беспрепятственно могут прийти люди с инвалидностью и не испытать при этом трудностей — все еще большая редкость. Но парадигма постепенно меняется: «Афиша Daily» поговорила с координатором инклюзивных программ московского музея «Гараж», а также с создательницей «Огурцов» в Петербурге.
Координатор отдела инклюзивных программ музея «Гараж»
Cлово «инклюзивный» очень часто ставят в один синонимический ряд со словами «специальный» или «для людей с инвалидностью», что в корне неверно. Инклюзия — это набор практик, главная цель которых — создать комфортные условия для всех людей: с инвалидностью или без, людей разного возраста, пола, гендера, этнической и религиозной принадлежности. Поэтому для меня «инклюзивный ресторан» — это место, куда может прийти любой человек и не испытывать каких‑либо трудностей и неудобств.
Наше кафе находится в здании Музея, которое адаптировалось под принципы универсального дизайна в ходе реконструкции. Сотрудники кафе, как и сотрудники всего музея, ежегодно проходят курсы основ русского жестового языка, а также тренинги по пониманию инвалидности. Вообще, самое важное, на мой взгляд, в любом месте — это адекватные люди, а не наличие каких‑то адаптированных материалов. Зачем вам адаптированное меню, если вас не рады видеть?
Архитектурная доступность и френдли атмосфера влияют, конечно, только положительным образом на само кафе и на музей. Кафе вообще хорошо показывает все разнообразие аудитории, которая приходит в «Гараж»: дети с родителями, подростки, аудитория постарше, люди с инвалидностью, иностранцы.
Создательница кафе «Огурцы»
У нас есть проект инклюзивных мастерских «Простые вещи», который начался почти три года назад. Мы хотели сделать место, где могут общаться люди с особенностями, волонтеры, профессиональные и классные ремесленники. Идея была в том, чтобы пространство просто было общим.
В какой‑то момент мы трудоустроили особых ребят в эти мастерские, и за три года они научились чему-то в рамках одной-двух профессий: многие из них круто пилят деревянные вещи, лепят из керамики, кто‑то так круто рисует, что получается готовый дизайн-макет.
И все это время у нас в этой мастерской стояла профессиональная двухрожковая кофемашина. И однажды нам всем стало интересно, по какому принципу она работает.
Два человека у меня напрямую попросили: «Маша, научи меня пользоваться этой штуковиной!» Это был первый «звоночек». Они научились отлично готовить кофе, например, наш классный Макс, который буквально шантажировал меня словами: «Ну что, я уже умею делать кофе, когда ты откроешь мне кафе?»
Мы придумали сначала протестировать формат: сделали деревянную будку и летом выезжали на разные фестивали, благо их тогда было достаточно.
Было страшно, что люди будут реагировать негативно и говорить: «Я у этих чуваков кофе пить не буду».
После первого же фестиваля мы поняли, что вообще все в порядке. Потихонечку выводили ребят в смены, буквально на несколько часов — в таком незначительном включении человек не успевает совсем устать. Люди в итоге совсем не догадывались, что у нас какое‑то необычное кафе. Кафе и кафе: корнер с вафлями в пупырку (гонконгский вариант, когда вафли скручиваются в рожок) и классный кофе. Никто, кроме нас их тогда не делал, и люди стояли конкретно за ними. Им было вообще все равно — социальный проект или какой‑то там еще. Хороший кофе у ребят — ну и вафли ничего.
Так прошло все лето, мы отработали на десяти разных фестивалях Петербурга и поняли, что у нас все может получится. Согласитесь, было бы странно по отношению к ребятам показать новую реальность и потом сказать: «Ну, повторим только в следующем году».
Мы решили рискнуть и открыть кафе — и в конце августа запустили краудфандинг. Толком не просчитывали, сколько нам нужно на него денег, просто понимали, что гораздо больше, чем мы можем собрать своими силами.
Народ оказался готов, у нас был быстрый и успешный сбор средств, но самое крутое происходило после открытия, куда пришло 150 человек, при том что вместимость кафе — максимум 70. Пришли все родители наших особых ребят, которые занимались в мастерских, и в итоге получился семейный праздник, на который заскочило еще много других гостей.
У нас веганская еда, но мы не делаем на этом упор, как и, собственно, на инклюзии : мы не пишем об этом в заголовках, не клеим наклейки — просто стараемся делать хорошее кафе с классной едой. Кухня очень круто заработала, меню вышло сбалансированным, и неважно, ешь ты мясо или нет, — можно наесться вообще на ура.
Мне хочется туда прийти со своими друзьями, привести свою семью, и я буду всегда чувствовать себя там комфортно и знать, что люди, которые меня окружают, — на той же волне, что и я.
Я мечтала, чтобы в наше кафе приходили семьи с детьми с особенностями, и когда это происходит, у меня слезы наворачиваются, потому что я понимаю, насколько для них тяжело найти место, в котором их не будут стесняться или пытаться отсадить подальше. И вообще, если ребенок разлил кофе, начал носиться, взял книжку без спроса — никто его не будет отчитывать за это.
В Европе, например, совершенно другая система финансирования социальных проектов. Если проект социальный и находится под опекой города или страны, то там весь зарплатный фонд выплачивается за счет субсидий. У нас он составляет более 40%, и если бы все доставалось из субсидий, то мы бы сеть кафе уже открыли. Еще зарубежом есть льготная аренда или бесплатные помещения. Найти в Петербурге подобное под кафе — это задача на уровне нереальных. Поэтому мы пошли обычным путем: сняли помещение и платим за него аренду, довольно большую.
На данный момент у нас двенадцать особых ребят, которые работают на трех позициях, — помощник повара, бариста, помощник администратора.
Сейчас в планах — постепенно переводить их в обычные кафе. Они часть времени будут продолжать работать у нас, а два-три дня — там. Я мечтала запустить такую программу, потому что это действительно нас всех сблизит, и инклюзивные кафе появятся не потому, что какие‑то активисты с горящими глазами решили их открыть, а потому, что любой работодатель будет брать и трудоустраивать к себе человека.
Сложности будут, конечно, но мы готовы помогать внедрять человека в систему нового рабочего места. Я очень хочу показать, что на самом деле это возможно, и обучать на базе «Огурцов» хотя бы стабильно десять человек в год.
В Петербурге открыли первое инклюзивное кафе «Огурцы» — в нем работают люди с особенностями. Как это устроено?
Подписаться:
Поделиться:
Маша Грекова открыла первое в Петербурге инклюзивное кафе «Огурцы» на набережной Фонтанки, 96, а двумя годами ранее — мастерские «Простые вещи»: в них взрослые люди с особенностями развития психики и интеллекта делают посуду, сумки, мебель и сувениры. «Собака.ru» поговорила с Машей об истории ее проекта и о том, почему инклюзия важна и полезна для всего общества.
Кто такие люди с особенностями? И что такое инклюзия?
Мы работаем с людьми с ментальными нарушениями — то есть с умственной отсталостью, генетическими патологиями вроде всем известного синдрома Дауна, аутизмом, параноидальными расстройствами и другими отклонениями, которые влияют на работу мозга. А инклюзия — это когда мы с этими людьми находимся вместе и принимаем друг друга. Для этого не нужны специальные условия — мы все на равных, никто не подстраивается, все получают профиты и новую информацию. То есть мы находимся в добровольных отношениях.
Почему ты решила выбрать профессию, связанную с людьми с особенностями?
У меня образование специального психолога, я окончила Психолого-педагогический университет в Москве, но пошла туда учиться не потому что хотела помогать людям с особенностями, а потому что это казалось чем-то между психиатрией и психологией. В Калуге, где я родилась и выросла, даже человека с синдромом Дауна невозможно встретить на улице, так что я о таких людях ничего не знала. Зато в университете резко с ними столкнулась: на первом же курсе нас отправили на практику в детский сад для ребят с множественными нарушениями развития. После этого из нашей группы ушли четыре человека, а мне, наоборот, стало интересно.
Надо сказать, что взрослых с особенностями я не видела до третьего курса. Когда мы пришли на практику в технологический колледж, где они получают профессию, нам выписали индивидуальные пропуска — иначе не пустят, а местная завуч настойчиво рекомендовала девушкам носить мешковатую неприметную одежду и ходить в туалет по двое. Я испугалась! Но оказалось, все это полная ерунда. Абсолютно такие же люди, как мы с вами, только еще умеют делать невероятные штуки — ткут, лепят, шлифуют. Мы вместе ели, целыми днями учились, и вскоре я начала ходить по коридорам спокойно. Все боятся взрослых с особенностями, потому что нет возможности с ними взаимодействовать. Нет такого опыта. Неудивительно, ведь в местах, где они находятся, требуют индивидуальные пропуска. Но страх никуда не денется, пока мы не узнаем, что это за люди.
Тогда у тебя и родилась идея открыть инклюзивные мастерские?
Да, я поняла, что необходим проект, который поможет людям встретиться. И эта встреча гораздо важнее для нас — они уже привыкли к тому, что их не принимают. При этом было важно, чтобы всех объединяла понятная продуктивная деятельность — так проще знакомиться и общаться.
Команда кафе «Огурцы»
Верхний ряд: Маша Грекова, Оля Пашко, Ваня Слюсарь, Юля Лисенко. Нижний ряд: Настя Дякива-Миронова, Эмиль Назарли, Даша Никитина, Жанна Братова
Почему ты открыла мастерские в Петербурге, а не в Москве?
После университета я начала искать в Москве организацию, к которой могла бы присоединиться и продвинуть свою идею мастерских. Поработала в нескольких местах, но мне все равно хотелось сделать именно свой проект. Тогда я как-то очень быстро решила переехать в Петербург, потому что этот город для меня про другие ценности, другую скорость, другое ощущение себя — здесь гораздо легче начать собственное дело.
Я написала в анимационную студию «Да» — они проводят занятия мульттерапии в социальных центрах и больницах. Идея у меня была очень размытой — «давайте сделаем какие-нибудь мастерские». Студия откликнулась, мы вместе все продумали и подали заявку на грант — его одобрили. Правда, мы совсем не знали, как считать деньги, поэтому полученного хватило только на то, чтобы купить оборудование. А мебель, посуду и даже зарплату части сотрудников оплачивали из моих денег — я до этого долго копила на машину.
Группа собралась сразу?
Мы открыли «Простые вещи» в феврале 2018 года, и к нам сразу начали ходить ребята, но их было мало. Мы были новичками, соответственно, и доверия к нам было ноль. За стол садилось человек десять, из которых половина — педагоги. А потом случилось то, что изменило всю мою жизнь — в марте мой друг журналист Шура Буртин по случаю моего дня рождения написал большой и очень личный пост в Facebook про мастерские, который набрал десятки тысяч лайков и репостов. На следующий день я стала популярна, хотя не была к этому готова. Мне написали полторы тысячи незнакомых людей: «чем помочь», «выходи за меня замуж», «давай сделаем точно такое же, но в Норильске». С этого момента «Простые вещи» зажили другой жизнью, в нас поверили родители особых ребят, и в сентябре мы закрыли набор из 30 человек. Потом все начало происходить стремительно: когда желающих стало намного больше, чем мест, мы запустили сбор средств на столярную мастерскую и открыли ее в декабре того же года. Сейчас у нас работает уже 50 особых взрослых, а те, кто делает это подолгу и регулярно, получают зарплату.
Инклюзивный бизнес: мастерские для людей с ментальными особенностями
Как строить социальный бизнес в России
Меня зовут Маша Грекова, и вместе с командой я открыла инклюзивные мастерские «Простые вещи» в Петербурге — это пространство, в котором учатся и трудятся взрослые люди с различными особенностями развития.
У нас работают 50 мастеров с расстройствами аутистического спектра, синдромом Дауна и шизофренией. Сейчас работают шесть мастерских, где люди создают керамическую и деревянную посуду, тканевые сумки, мебель, украшения, блокноты и другие красивые вещи, которые можно применить в быту.
У нас НКО и гибридная система финансирования, состоящая из дохода от продажи продукции, которую мы производим, пожертвований и грантов. Сначала мы просто помогали ребятам социализироваться через ручной труд, а потом «Икея» сделала у нас корпоративный заказ для сотрудников. После этого мы начали выполнять такие заказы постоянно и для большего количества компаний. Это помогло трудоустроить ребят внутри мастерских, платить им зарплату и расширить площадь проекта.
За девять месяцев 2021 года мы получили 29,3 млн рублей. А в 2022 году планируем расширить площадь мастерских и открыть альтернативу привычному торговому центру — «Нормальное место» при поддержке «Севкабеля». Это будет пространство с кафе, мастерскими и магазинами, доступное для людей из самых разных социальных групп.
Расскажу, как мы к этому пришли.
О важном
Эта статья — часть программы поддержки благотворителей Т—Ж «О важном». В рамках программы мы выбираем темы в сфере благотворительности и публикуем истории о работе фондов, жизни их подопечных и значимых социальных проектах. Почитать все материалы о тех, кому нужна помощь, и тех, кто помогает, можно в потоке «О важном».
Как я стала работать с детьми с особенностями развития
Я жила в Калуге до 17 лет, училась в обычной школе и занималась психологией в центре дополнительного образования для старшеклассников. У меня получалось. Я выступала на научных конференциях, где рассказывала про эмпатию, и считала, что быть психологом — супер.
Я присматривалась к разным направлениям в психологии и спрашивала совет у преподавателей, куда идти учиться. Они настаивали на психиатрии, считали психологию несерьезным занятием.
Но меня пугала психиатрия. Это долго, сложно и очень ответственно, потому что пациентам нужно ставить диагнозы и назначать медикаменты. Было жутко представить, как ко мне, двадцатилетней девчонке, на прием придет сорокалетний мужчина с шизофренией. Я не верила, что смогу ему помочь.
В итоге я поступила на специальную психологию в Московский государственный психолого-педагогический университет. Это что-то промежуточное между психологией и психиатрией. Я занимаюсь людьми с особенностями развития, даю методические рекомендации, но не ставлю диагнозы и не выписываю таблетки.
В университете я поняла, что ребята с ментальными особенностями для меня интереснее людей с сенсорными и двигательными нарушениями. У них другой способ социализации, о котором мы ничего не знаем.
Я задумалась: как улучшить жизнь человека, который не понимает, что такое работа, дружба и близкие отношения?
На первом курсе я прошла практику в детском саду для детей с множественными нарушениями развития. Множественные нарушения развития — это когда у человека повреждение не в одной сфере, например только ментальное или только сенсорное, а в нескольких — допустим, плохое зрение и аутизм.
После этой практики несколько студентов забрали документы из института — им было морально сложно работать. А меня эта практика как будто перенесла на другую планету. Рядом со мной сидели дети, которые не слышали и не видели, но по-своему взаимодействовали с миром — они использовали жесты, звуки, карточки для коммуникации.
Как поставить цель и не бросить ее
До третьего курса я посещала по два детских учреждения в год: школы, интернаты, инклюзивные детские сады. Потом нас распределили на практику во взрослый колледж, где людям с ментальными особенностями помогали учиться, а потом трудоустроиться.
На вступительной лекции завуч предупредила нас: на территории заведения мы должны ходить только по двое, носить балахонистую одежду, не наносить макияж. Нам нужно быть внимательными, потому что студенты этого колледжа не контролировали свои реакции в ответ на сексуальное возбуждение. Декоративной косметикой я не пользуюсь с тех самых пор.
Я не боялась студентов колледжа, мне было интересно наблюдать за ними. Случалось, что человек выходил из себя, когда ему что-то не нравилось. Но у меня были понятные инструкции, как себя вести — например, я могла отправить студента в комнату сенсорной разгрузки.
Мои друзья — не медики, боялись и говорили, что я страдаю ерундой.
Меня задевало, что люди не замечают того, что происходит в мире, в котором они живут.
Но проблема была не в них: вся система обучения и трудоустройства людей с особенностями развития в России довольно изолированна. При этом большинство из них могут выйти на открытый рынок труда, если степень нарушения не тяжелая.
Есть люди, которым нужна постоянная реабилитация и сопровождение, таким не нужно в открытое пространство. Но есть и способные к самостоятельной жизни, они не опасны и, если им помочь, справятся с социализацией.
Первый опыт бизнеса: открыли кафе в Рязани и прогорели
Я начала искать другие инклюзивные места в Москве. Чаще всего они, как и тот колледж из практики, были закрытого формата. Мне было легко в них попасть, потому что я психолог. Но если бы любой другой человек в выходной день захотел провести время рядом с ребятами с особенностями развития и полепить из глины, нужно было бы подписывать договор волонтера на год.
Я узнала, что есть инклюзивные фестивали, но как такового знакомства на них не происходит. Тогда я посмотрела на опыт других стран и обнаружила открытые инклюзивные мастерские и кафе «Рея» в Грузии, Training cafe в Казахстане и по несколько таких проектов почти в каждом европейском городе.
Во время учебы я работала в антикафе «Циферблат» и была управляющей в «Доме на дереве». Так социализировалась в Москве — я только переехала из Калуги и никого не знала в новом городе. Платили небольшие деньги, зато была классная тусовка. Там я поняла, как устроено пространство и как организовать его самой.
Исходя из опыта работы в «Циферблате», мы с подругой на небольшие личные вложения арендовали помещение и открыли антикафе в Рязани. На тот момент я жила в Выхине, и мне было не так далеко добираться до точки. В Москве боялись что-то делать.
Считаю этот опыт плохим с точки зрения ведения бизнеса — мы прогорели и закрылись через год.
Тем не менее я разобралась, как открывать ИП и следить за отчетностью. И там мы впервые опробовали опыт инклюзивного проекта, когда устраивали мероприятия для детей с особенностями развития.
Как я научилась работать с краудфандингом
Потом я долго работала сопровождающей детей с ментальными особенностями и в какой-то момент поняла, что выгораю. Ошибка в том, что у меня не было супервизора, и мне никто не объяснил его значимость.
У всех психологов должны быть наставники, которые разбирают с ними сложные случаи. Они случались систематически: один парень кусал меня, когда ему становилось плохо, а я терпела, потому что, укусив меня, он успокаивался. Если бы я работала в лечебном центре, мне бы обязательно дали супервизора, но я практиковала в частном порядке и должна была позаботиться об этом сама.
Я прошла практику в «Центре лечебной педагогики» — старейшей организации, которая помогает детям с особенностями развития готовиться к школе. На тот момент центр возобновлял работу благотворительного фонда «Жизненный путь», и мне предложили позицию менеджера.
Там я не работала с людьми напрямую, но искала деньги на мероприятия, организовывала работу керамической мастерской. Фонд помогал взрослым, с которыми раньше я встречалась только на практике в колледже.
Моим тестовым заданием было собрать 480 000 Р на «Планете» — на керамическую печь. «Планета» — это краудфандинговая платформа, где объединяются разные организации для привлечения коллективного финансирования на разные проекты, не обязательно благотворительные. С собранной суммы нужно заплатить комиссию — 10%.
Я разобралась, как все устроено, и за две недели собрала нужную сумму: писала в профильные группы про людей с инвалидностью, в группы про керамику, ручной труд. Отправляла всем друзьям личные сообщения, просила рассказать о сборе на личных страницах. Я не спала и, кажется, не ела — у меня было маниакальное желание поскорее выполнить задание. В «Планете» меня заметили и предложили работать на полставки в качестве куратора благотворительных проектов.
Я увидела, как это работает — с какими иногда сырыми, а иногда точно проработанными идеями приходят люди. У меня были контакты по всей стране: утром я открывала компьютер и видела 10 заявок на какие угодно проекты. Я решила, что сама не буду собирать деньги на проекты с животными и людьми старшего поколения, а сосредоточусь на детях с инвалидностью и реабилитационных программах для них. Я консультировала людей по оформлениям и написаниям заявок.
Секрет в том, чтобы четко сформулировать, что ты хочешь, и написать об этом так, словно рассказываешь подруге на кухне.
Это не заявка на президентский грант, где ты распинаешься, прописывая все детали. А еще должно быть очень понятно, на что пойдут деньги.
Покупка печи — идеальный пример. Мы покупаем печь, за счет которой керамическая мастерская будет работать и приносить дополнительный доход. В смете лучше сразу прописать, какая нужна печь, сколько она стоит, сколько денег нужно на доставку и установку, какой процент от собранной суммы пойдет «Планете».
Это народное финансирование, и любой человек должен разобраться, на что его просят пожертвовать деньги.
Как искала проекты, которые поддержат идею мастерских
В 2017 году, после окончания института, я переехала в Питер. Удаленно осталась работать в «Планете», что меня финансово поддерживало.
Я устала от Москвы, а в Питере появились близкие отношения. Мне нравилась скорость Питера — здесь я могла оставаться на завышенных скоростях, при этом город своей размеренностью балансировал мой темп.
Еще Москва настолько большая, что я не понимала, с кем должна быть знакома, чтобы на что-то повлиять. А в Питере за первые три года жизни познакомилась со всеми ключевыми людьми в благотворительности, и это происходило естественно. Постепенно я стала устойчива в социальных связях, и сейчас их хватает, чтобы делать все, что мне нужно.
В Москве я предлагала сделать мастерские разным благотворительным организациям, но ничего не получилось. Не раз ощущала на себе эйджизм — мне было 20, я приходила в учреждения, где трудились люди вдвое старше меня, и мы не находили общий язык, они считали меня человеком с улицы. А без поддержки я не могла запустить мастерские — боялась погрязнуть в бюрократии и не справиться.
Благодаря «Планете» я узнала много петербургских благотворительных организаций. Одной из них была анимационная студия «Да» — мои московские друзья настаивали на том, чтобы я с ними познакомилась. Студия «Да» занимается социальной адаптацией детей из неблагополучных семей, из центров временного пребывания и из психоневрологических интернатов. Помимо детских групп у них было несколько взрослых. Их методом была мульттерапия — когда дети сами создают мультфильмы и проживают сюжет через разные формы анимации.
Оказалось, что у нас много общих друзей, в подростковом возрасте мы ездили на одни и те же музыкальные фестивали, и это была понятная мне среда. Перед встречей я отправила им письмо, где описала идею «Простых вещей».
Потом встретилась с директором студии Ириной Соколовой, и она согласилась подать заявку на президентский грант от лица студии. Я сразу знала, что буду подаваться на гранты — не хотела влезать в кредиты и долги, а как работать с инвесторами, мне было непонятно.
Так моя идея стала частью команды студии «Да». Четверо мастеров стартовой команды совмещали работу в студии и в мастерских. И мы вместе составили первую заявку на грант.
«Простые вещи» — это название книги Марии Беркович, педагога-дефектолога из Петербурга. У нее есть одноименное пособие для специалистов и волонтеров, работающих с детьми и взрослыми с тяжелыми множественными нарушениями развития. Она была не против, что мы так назовем свой проект.
Выиграли президентский грант и получили 2 800 000 Р
Юридически «Простые вещи» — это проект внутри юрлица АНО «Да». Сейчас мы готовим свое отдельное юрлицо. Все продажи продукции мастерских проводятся через счет студии «Да», мы платим соответствующие налоги с дохода. У нас, как у НКО, страховые взносы снижены до 20,2%.
Мы написали заявку в октябре 2017 года и в конце декабря узнали, что выиграли. За год можно податься дважды — если бы мы ничего не получили, то повторили бы процедуру через полгода.
Мы заполнили заявку на сайте президентских грантов, приложили учредительные документы, расписали цели, задачи, актуальность мастерских. Рассказали о международном опыте инклюзивных проектов, описали, как наша идея решит проблему социализации людей с особенностями развития.
По гранту можно покрыть только часть зарплаты сотрудников, остальную сумму компания должна выплатить сама. Я писала заявку на грант, не имея опыта составления смет и высчитывания страховых взносов, поэтому на команду из семи человек, согласно смете, приходилось 150 000 Р в месяц. На деле эта сумма оказалась в два раза выше.
На тот момент у меня был один миллион личных накоплений — на машину. Этих денег хватило, чтобы полностью оплатить первые три месяца работы педагогов и сделать ремонт.
Помещение под мастерские нам отдали на безвозмездной основе
После долгих и неудачных поисков Ира написала пост на «Фейсбуке» о том, что нам очень нужно помещение для четырех мастерских, минимум 100 м². Пост разошелся, и один из наших общих знакомых сказал, что у него есть 110 м² на Васильевском острове. На следующий день мы пришли посмотреть пространство: в нем были идеально ровные белые стены, ламинат на полу, два туалета и водоснабжение. Розетки были мощными — мы могли подключить нашу печь. Ни внутри, ни снаружи здания не было ни одного порожка, которые могли бы помешать людям на колясках.
Р » loading=»lazy» data-bordered=»true»>
Мы сделали ремонт почти полностью своими силами меньше чем за месяц. Нам нужно было разделить керамическую мастерскую, для этого мы построили перегородку из гипсокартона. Установили мебель — собрали стулья и столы, оборудовали туалет.
Еще мы расширили дверные проемы в туалете и на входе, потому что они были узкими. Из-за этого мы не могли сделать среду доступной и пригласить людей на инвалидных колясках. Это была самая дорогая часть работ, потому что мы ломали несколько стен и заново устанавливали проемы.