что такое галушки у гоголя
Что такое галушки у гоголя
В своих произведениях один из самых загадочных личностей 19 века Николай Васильевич Гоголь, как и большинство писателей уделял много вниманию описанию быта крестьян. Это праздники и гуляния, ритуальные действия и обряды. А какой праздник обходится без пищи? Однако особенности его произведений, это некая фантастичность: чёрт похитивший месяц в «Вечерах на Хуторе близ Диканьки», летающая Панночка в «Вие»… Многие наверняка помнят замечательный эпизод в Вечерах на хуторе близ Диканьки, где громадный Пацюк ел само прыгающие в рот вареники….
Вечера на Хуторе близ Диканьки
…При этом черт, который долго лежал без всякого движения, запрыгал в мешке от радости; но кузнец, подумав, что он как-нибудь защепил мешок рукою и произвел сам это движение, ударив по мешку дюжим кулаком и, встряхнув его на плечах, отправился к Пузатому Пацюку.
Этот пузатый Пацюк был точно когда-то запорожцем; но выгнали его или сам убежал из Запорожья, этого никто не знал. Давно уже, лет десять, а может, и пятнадцать, как он жил в Диканьке. Сначала он жил, как настоящий запорожец: ничего не работал, спал три четверти дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним разом по целому ведру; впрочем, было где поместиться, потому что Пацюк, несмотря на небольшой рост, в ширину был довольно увесист. Притом шаровары, которые носил он, были так широки, что, какой бы большой ни сделал он шаг, ног было совершенно незаметно, и казалось – винокуренная кладь двигалась по улице. Может быть, это самое подало повод прозвать его Пузатым. Не прошло несколько дней после прибытия его в село, как все уже знали, что он знахарь. Болел ли кто чем, тотчас призывали Пацюка; а Пацюку стоило только пошептать несколько слов, и недуг как будто рукой снимался. Случилось ли, что проголодавшийся дворянин подавился рыбьей костью, Пацюк умел так искусно ударить кулаком в спину, что кость отправлялась куда ей следует, не причинив никакого вреда дворянскому горлу. В последнее время его редко видали где-нибудь. Причина этому была, может быть, лень, а может, и то, что пролезать в двери делалось для него с каждым годом труднее. Тогда миряне должны были отправляется к нему сами, если имели в нем нужду.
Кузнец не без робости отворил дверь и увидел Пацюка, сидевшего на полу по-турецки, перед небольшою кадушкою, на которой стояла миска с галушками. Эта миска стояла, как нарочно, наравне с его ртом. Не подвинувшись ни одним пальцем, он наклонил слегка голову к миске и хлебал жижу, схватывая по времени зубами галушки.
«Нет, этот, — подумал Вакула про себя, — еще ленивее Чуба: тот, по крайней мере, ест ложкою, а этот и руки не хочет поднять!»
Пацюк, верно, крепко занят был галушками, потому что, казалось, совсем не заметил прихода кузнеца, который едва ступивши на порог, отвесил ему пренизкий поклон.
— Я к твоей милости пришел, Пацюк! – сказал Вакула, кланяясь снова.
Толстый Пацюк поднял голову и снова начал хлебать галушки.
— Ты, говорят, не во гнев будь сказано… — сказал, собираясь с духом, кузнец, — я веду об этом речь не для того, чтобы тебе на несть какую обиду, приходишься немного сродни черту.
Проговоря эти слова, Вакула испугался, подумав, что выразился все еще напрямик и мало смягчил крепкие слова, и, ожидая, что Пацюк, схвативши кадушку вместе с мискою, пошлет ему прямо в голову, отстранился немного и закрылся рукавом, чтобы горячая жижа с галушек не брызгала ему лица.
Но Пацюк взглянул и снова начал хлебать галушки. Ободренный кузнец решился продолжать:
— К тебе пришел, Пацюк, дай Боже тебе всего, добра всякого в довольствии, хлеба в пропорции! – Кузнец иногда умел ввернуть модное слово; в том он понаторел в бытность еще в Полтаве, когда размалевывал сотнику дощатый забор. – Пропадать приходится мне, грешному! Ничто не помогает на свете! Что будет, то будет, приходится просить помощи у самого черта. Что ж, Пацюк? – произнес кузнец, видя неизменное его молчание, — как мне быть?
— Когда нужно черта, то ступай к черту! – отвечал Пацюк, не поднимая на него глаз и продолжая убирать галушки.
— Для того-то и я пришел и к тебе, — отвечал кузнец, отвешивая поклон, — кроме тебя, думаю, никто на свете не знает к нему дороги.
Пацюк ни слова и доедал остальные галушки.
— Сделай милость, человек добрый, не откажи! – наступал кузнец, — Свинины ли, колбас, муки гречневой, ну, полотна, пшена или иного прочего, в случае потребности… как обыкновенно между добрыми людьми водиться… не поскупимся. Расскажи хоть, как, примерно сказать, попасть к нему на дорогу?
— Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами, — произнес равнодушно Пацюк, не изменяя своего положения.
Вакула уставил на него глаза, как будто бы на лбу его написано изъяснение этих слов. «Что он говорит?» — безмолвно спрашивала его мина; а полу отверстый рот готовился проглотить, как галушку, первое слово. Но Пацюк молчал.
Тут заметил Вакула, что ни галушек, ни кадушки перед ним не было; но вместо того на полу стояли две деревянные миски: одна была наполнена варениками, другая сметаною. Мысли его и глаза невольно устремились на эти кушанья. «Посмотрим, — говорил он сам себе, — как будет есть Пацюк вареники. Наклоняться он, верно, не захочет, чтобы хлебать, как галушки, да и нельзя: нужно вареник сперва обмакнуть в сметану».
Только что он успел это подумать, Пацюк разинул рот, поглядел на вареники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из миски, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал ему в рот. Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд жевать и проглатывать.
«Вишь, какое диво!» — подумал кузнец, разинув от удивления рот, и тот же час заметил, что вареник лезет и к нему в рот и уже вымазал губы сметаною. Оттолкнувши вареник и вытерши губы, кузнец начал размышлять о том, какие чудеса бывают на свете и до каких мудростей доводит человека нечистая сила, заметя притом, что один только Пацюк может помочь ему. «Поклонюсь ему еще, пусть растолкует хорошенько…Однако, что за черт! Ведь сегодня голодная кутья, а он ест вареники, вареники скоромные! Что я, в самом деле, за дурак, стою тут и греха собираюсь! Назад!» И набожный кузнец опрометью выбежал из хаты.
Иван Федорович Шпонька и его тетушка
По приезде домой жизнь Ивана Федоровича решительно изменилась и пошла совершенно другою дорогою. Казалось, натура именно создала его для управления осьмнадцатидушным имением. Сама тетушка заметила, что он будет хорошим хозяином, хотя, впрочем, не во все еще отрасли хозяйства, хотя, впрочем, не во все еще отрасли хозяйства позволяла ему вмешиваться. «Воно ще молода дытына, — обыкновенно она говаривала, несмотря на то что Ивану Федоровичу было без малого сорок лет, — где ему все знать!».
Однако ж он неотлучно бывал в поле при жнецах и косарях, и это доставляло наслаждение неизъяснимое его кроткой душе. Единодушный взмах десятка и более блестящих кос; шум падающей стройными рядами травы; изредка заливающиеся песни жниц, то веселые, как встреча гостей, то заунывные, как разлука; спокойный, чистый вечер, и что за вечер! Как волен и свеж воздух! Как тогда оживленно все: степь краснеет, синеет и горит цветами; перепелы, дрофы, чайки, кузнечики, тысячи насекомых, и от них, жужжание, треск, крик и вдруг стройный хор; все не молит ни на минуту. А солнце садится и кроется. У! Как свежо и хорошо! По полю, то там, то там, раскладываются огни и ставят котлы, и вкруг котлов садятся усатые косари; пар от галушек несется. Сумерки сереют… Трудно рассказать, что делалось тогда с Иваном Федоровичем. Он забывал, присоединяясь к косарям, отведать их галушек, которые очень любил, и стоял недвижимо на одном месте, следя глазами пропадавшею в небе чайку или считая копы нажатого хлеба, унизывавшие поле.
«Жратвиада» Гоголя: что ели черти и казаки
Пацюк и Чичиков, Тарас Бульба, Собакевич, Коробочка и большинство других гоголевских персонажей вовсю пьют и едят — а сам автор описывает их кушанья с искренним вдохновением, который выдает в нем подлинного гурмана и кулинара.
«Замечательной особенностью многих гоголевских сочинений является то, что читатель постоянно держит связь с желудком персонажа, почти реально ощущая, сыт герой в данный момент или голоден. Сюжет насыщения идет рука об руку с сюжетом событийным или даже во многом готовит и предопределяет его», – образно написал об этом философ Леонид Карасев, раскрывая особенности литературного метода Гоголя, который наверняка знал, что путь к душе и сердцу читателя зачастую идет именно через желудок. И рыбку съесть. Любимое блюда Тараса Шевченко
Корни интереса к хорошей и разнообразной еде, безусловно, уходят прямиком в украинское детство великого писателя. Хлебосольство патриархального быта описано в повести «Старосветские помещики», написанной Гоголем после посещения родового поместья Васильевка. Прототипами ее героев Пульхерии Ивановны и Афанасия Ивановича Товстогубов считаются бабка и дед писателя – Татьяна Семеновна (урожденная Лизогуб) и Афанасий Демьянович Гоголь-Яновские.
Чета гоголевских героев проводила свои идиллические дни в непрерывном застолье, которое отличалось кулинарным разнообразием: «кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдохнуться какое-нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни».
Неудивительно, что украинские повести Гоголя постоянно обыгрывают кулинарную тему. Так, знаменитый черт из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» предстает у него заправским «кухмистером», который «надевши колпак и вставши перед очагом… поджаривал грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на рождество колбасу».
А еще один представитель нечистой силы — знахарь Пузатый Пацюк — смачно поглощал в пост скоромные вареники со сметаной: «Пацюк разинул рот, поглядел на вареники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из миски, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал ему в рот. Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд жевать и проглатывать».
Все согласятся с тем, что эта знаменитая комическая сцена стала классической как для русской, так и для украинской культуры. «Козацьки стравы»: что ели казаки у Гоголя
Там же, на страницах первой части «Вечеров на хуторе близ Диканьки», можно прочитать настоящий гимн простой и здоровой народной пище: «Зато уж как пожалуете в гости, то дынь подадим таких, каких вы отроду, может быть, не ели; а меду, и забожусь, лучшего не сыщете на хуторах. Представьте себе, что как внесешь сот — дух пойдет по всей комнате, вообразить нельзя какой: чист, как слеза или хрусталь дорогой, что бывает в серьгах. А какими пирогами накормит моя старуха! Что за пироги, если б вы только знали: сахар, совершенный сахар! А масло так вот и течет по губам, когда начнешь есть… Пили ли вы когда-либо, господа, грушевый квас с терновыми ягодами или варенуху с изюмом и сливами? Или не случалось ли вам подчас есть путрю с молоком? Боже ты мой, каких на свете нет кушаньев! Станешь есть — объедение, да и полно. Сладость неописанная!»
Украинские селяне готовят у Гоголя обрядовые рождественские блюда, которые использовались в ритуалах зимних колядок. Умение хорошо поесть вообще является для него необходимым качеством настоящего казака.
«Он жил, как настоящий запорожец: ничего не работал, спал три четверти дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним разом почти по целому ведру», — описывает Николай Васильевич этот своеобразный идеал национального рыцаря и героя, который и сегодня является образцом для достаточного количества всегда сытых и пьяных, но никогда не работавших «патриотических активистов».
Но настоящей вершиной гастрономического творчества Гоголя, безусловно, являются знаменитые «Мертвые души». Писатель и критик Андрей Белый характеризовал это произведение ироническим словом «Жратвиада», справедливо отмечая выдающийся аппетит героев этой поэмы. Вечера на хуторе близ Тель-Авива. Гоголь заговорил на иврите чуть позже Ерофеева
Достаточно вспомнить, что прибывшему в губернский город Чичикову сходу подают на обед «щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких недель, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярку жареную, огурец соленый и вечно слоеный сладкий пирожок».
После чего на страницах произведения буйствует настоящий пир — вплоть до самых его завершающих строк.
Достаточно вспомнить помещицу Коробочку, которая от души угощает заезжего чиновника домашними разносолами: «на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы… лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками… — У вас, матушка, блинцы очень вкусны, — сказал Чичиков, принимаясь за принесенное горячее».
А чего стоит образ Собакевича, который является одним из первых гурманов в русской литературе — демонстрируя при этом забавный национально-патриотический уклон. Он тоже со вкусом ест традиционные народные блюда, ругая при этом наученного французом губернаторского повара, который якобы приготовил под видом зайца кота, обвиняет французов в поедании лягушек, а потом набрасывается на немцев — за то, что они изобрели диету и «лечат людей голодом».
«Третьего числа, часа за два до обеда, вдруг прибегает к нам Гоголь (меня не было дома), вытаскивает из карманов макароны, сыр пармезан и даже сливочное масло и просит, чтоб призвали повара и растолковали ему, как сварить макароны…
Когда подали макароны, которые, по приказанию Гоголя, не были доварены, он сам принялся стряпать. Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество масла и двумя соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать.
Нельзя было без смеха и удивления смотреть на Гоголя; он так от всей души занимался этим делом, как будто оно было его любимое ремесло, и я подумал, что если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром. Как скоро оказался признак, что макароны готовы, то есть когда распустившийся сыр начал тянуться нитками, Гоголь с великою торопливостью заставил нас положить себе на тарелки макарон и кушать.
Макароны точно были очень вкусны, но многим показались не доварены и слишком посыпаны перцем; но Гоголь находил их очень удачными, ел много и не чувствовал потом никакой тягости, на которую некоторые потом жаловались… Во все время пребывания Гоголя в Москве макароны появлялись у нас довольно часто», — писал об этом Сергей Аксаков в известных мемуарах «История моего знакомства с Гоголем, со включением всей переписки с 1832 по 1852 год».
Фактически это готовый рецепт классической средиземноморской пасты Maccheroni con parmesan, который, по иронии судьбы, оставил потомкам классик русской и украинской литературы Николай Гоголь — знавший толк и в равиоли, и в варениках со сметаной. А это дает нам повод еще раз, по-новому перечитать его книги.
uctopuockon_pyc
Литературно-ист. журнал ИСТОРИОСКОП
Галушки можно подавать абсолютно с любым соусом, например: с итальянским песто из вяленых помидоров или фруктовыми джемами без сахара, натуральным йогуртом, сметаной.
Сейчас речь пойдет о варианте галушек на цельнозерновой спельте.
Сразу скажу любителям галушек, что мой вариант будет несколько отличаться от общепринятой версии на пшеничной муке высшего сорта. Поскольку цельнозерновая спельта содержит довольно большой процент отрубей, структура галушек внутри будет необычная, не плотная, как на муке высшего сорта пшеничной, а вполне даже разрыхленная, без всяких дополнительных ухищрений, только за счет состава муки.
Рецепт. Галушки с йогуртом и черешней
КБЖУ: 100 гр 243 ккал,
БЖУ 13,7 гр; 3,2 гр; 15,6 гр.
Кал-ть 135 гр (порция) 325 ккал,
БЖУ 18,3 гр; 4,2 гр; 20,9 гр.
Оборудование:
— выселка
— кулинарные весы
— рабочая поверхность для раскатывания теста, деревянная или пластиковая (у меня специальная доска 60см*60см)
— большая кастрюля, объемом не менее 4-5 л
— дуршлаг илии шумовка
У нас получится 2-е небольшие порции по 135 гр.
1. Яйцо хорошо взбить с молоком, солью и сахаром выселкой.
Высыпать муку на доску холмиком, в центр добавить взбитое с молоком яйцо, хорошо вымесить до полной однородности и схождения в крепкий эластичный комок.
Завернуть тесто в пленку и оставить на 1 час при комнатной температуре, или положить в миску и закрыть другой миской сверху.
2. Разделить тесто на 2 равные части при помощи весов, раскатать обе части в длинные колбаски диаметром 1 см.
Чтобы колбаски были одинаковой толщины, необходимо делать раскатывающие движения от середины к концам заготовки из состояния толстой колбаски.
Готовые тонкие колбаски разрезать поперек на кусочки по 1,5-2 см длиной.
3. Поставить кастрюлю с водой на огонь, налить 3 л воды, дождаться закипания, отправить в кипящую воду галушки.
После всплытия варить еще 10-15 мин с немного прикрытой крышкой.
Откинуть галушки на друшлаг или вынуть шумовкой.
4. Подавать со сметаной, или с песто, или с томатным соусом и оливковым маслом, или фруктовым пюре и натуральным йогуртом, ягодами, фруктами.
В зависимости от выбора сопровождающего соуса, можно подать галушки как второе блюдо на обед, на завтрак, на полдник.
Также галушки можно заморозить, положив на любую кухонную доску, убрав в морозилку, потом переложить в пакет и так хранить, использовать при необходимости.
P. S. Обычно для галушек я использую муку спельты цельнозерновую, смолотую на домашнем мукомольном аппарате из цельных зерен спельты.
Но, вместо такой муки можно использовать покупную муку спельты цельнозерновую итальянскую, немецкую, швейцарскую.
Если используем цельнозерновую спельту отечественного производителя «Черный хлеб» (это единственный производитель муки спельты в нашей стране), то просеиваем ее через мелкое нейлновое сито, так как в ней слишком много отрубей (отрубей может отсеется вплоть до 50%, большАя часть отрубей все равно останется в составе муки).
Также надо учитывать, что в Европе производители биологическую спельту называют полбой, поэтому мука с надписью на пакете ‘Полба цельнозерновая’ европейских производителей для наших галушек подойдет.
Галушки с домашним козьим йогуртом и черешней:
Взбитое яйцо с молоком, замешанное тесто:
Тесто, раскатанное в колбаску:
Отрывок из повести Гоголя ‘Вечера на хуторе близ Диканьки’, связаный с галушками
Вечера на Хуторе близ Диканьки (отрывок)
…При этом черт, который долго лежал без всякого движения, запрыгал в мешке от радости; но кузнец, подумав, что он как-нибудь защепил мешок рукою и произвел сам это движение, ударив по мешку дюжим кулаком и, встряхнув его на плечах, отправился к Пузатому Пацюку.
Этот пузатый Пацюк был точно когда-то запорожцем; но выгнали его или сам убежал из Запорожья, этого никто не знал. Давно уже, лет десять, а может, и пятнадцать, как он жил в Диканьке. Сначала он жил, как настоящий запорожец: ничего не работал, спал три четверти дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним разом по целому ведру; впрочем, было где поместиться, потому что Пацюк, несмотря на небольшой рост, в ширину был довольно увесист. Притом шаровары, которые носил он, были так широки, что, какой бы большой ни сделал он шаг, ног было совершенно незаметно, и казалось – винокуренная кладь двигалась по улице. Может быть, это самое подало повод прозвать его Пузатым. Не прошло несколько дней после прибытия его в село, как все уже знали, что он знахарь. Болел ли кто чем, тотчас призывали Пацюка; а Пацюку стоило только пошептать несколько слов, и недуг как будто рукой снимался. Случилось ли, что проголодавшийся дворянин подавился рыбьей костью, Пацюк умел так искусно ударить кулаком в спину, что кость отправлялась куда ей следует, не причинив никакого вреда дворянскому горлу. В последнее время его редко видали где-нибудь. Причина этому была, может быть, лень, а может, и то, что пролезать в двери делалось для него с каждым годом труднее. Тогда миряне должны были отправляется к нему сами, если имели в нем нужду.
Кузнец не без робости отворил дверь и увидел Пацюка, сидевшего на полу по-турецки, перед небольшою кадушкою, на которой стояла миска с галушками. Эта миска стояла, как нарочно, наравне с его ртом. Не подвинувшись ни одним пальцем, он наклонил слегка голову к миске и хлебал жижу, схватывая по времени зубами галушки.
«Нет, этот, — подумал Вакула про себя, — еще ленивее Чуба: тот, по крайней мере, ест ложкою, а этот и руки не хочет поднять!»
Пацюк, верно, крепко занят был галушками, потому что, казалось, совсем не заметил прихода кузнеца, который едва ступивши на порог, отвесил ему пренизкий поклон.
— Я к твоей милости пришел, Пацюк! – сказал Вакула, кланяясь снова.
Толстый Пацюк поднял голову и снова начал хлебать галушки.
— Ты, говорят, не во гнев будь сказано… — сказал, собираясь с духом, кузнец, — я веду об этом речь не для того, чтобы тебе на несть какую обиду, приходишься немного сродни черту.
Проговоря эти слова, Вакула испугался, подумав, что выразился все еще напрямик и мало смягчил крепкие слова, и, ожидая, что Пацюк, схвативши кадушку вместе с мискою, пошлет ему прямо в голову, отстранился немного и закрылся рукавом, чтобы горячая жижа с галушек не брызгала ему лица.
Но Пацюк взглянул и снова начал хлебать галушки. Ободренный кузнец решился продолжать:
— К тебе пришел, Пацюк, дай Боже тебе всего, добра всякого в довольствии, хлеба в пропорции! – Кузнец иногда умел ввернуть модное слово; в том он понаторел в бытность еще в Полтаве, когда размалевывал сотнику дощатый забор. – Пропадать приходится мне, грешному! Ничто не помогает на свете! Что будет, то будет, приходится просить помощи у самого черта. Что ж, Пацюк? – произнес кузнец, видя неизменное его молчание, — как мне быть?
— Когда нужно черта, то ступай к черту! – отвечал Пацюк, не поднимая на него глаз и продолжая убирать галушки.
— Для того-то и я пришел и к тебе, — отвечал кузнец, отвешивая поклон, — кроме тебя, думаю, никто на свете не знает к нему дороги.
Пацюк ни слова и доедал остальные галушки.
— Сделай милость, человек добрый, не откажи! – наступал кузнец, — Свинины ли, колбас, муки гречневой, ну, полотна, пшена или иного прочего, в случае потребности… как обыкновенно между добрыми людьми водиться… не поскупимся. Расскажи хоть, как, примерно сказать, попасть к нему на дорогу?
— Тому не нужно далеко ходить, у кого черт за плечами, — произнес равнодушно Пацюк, не изменяя своего положения.
Вакула уставил на него глаза, как будто бы на лбу его написано изъяснение этих слов. «Что он говорит?» — безмолвно спрашивала его мина; а полу отверстый рот готовился проглотить, как галушку, первое слово. Но Пацюк молчал.
Тут заметил Вакула, что ни галушек, ни кадушки перед ним не было; но вместо того на полу стояли две деревянные миски: одна была наполнена варениками, другая сметаною. Мысли его и глаза невольно устремились на эти кушанья. «Посмотрим, — говорил он сам себе, — как будет есть Пацюк вареники. Наклоняться он, верно, не захочет, чтобы хлебать, как галушки, да и нельзя: нужно вареник сперва обмакнуть в сметану».
Только что он успел это подумать, Пацюк разинул рот, поглядел на вареники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из миски, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал ему в рот. Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд жевать и проглатывать.
«Вишь, какое диво!» — подумал кузнец, разинув от удивления рот, и тот же час заметил, что вареник лезет и к нему в рот и уже вымазал губы сметаною. Оттолкнувши вареник и вытерши губы, кузнец начал размышлять о том, какие чудеса бывают на свете и до каких мудростей доводит человека нечистая сила, заметя притом, что один только Пацюк может помочь ему. «Поклонюсь ему еще, пусть растолкует хорошенько…Однако, что за черт! Ведь сегодня голодная кутья, а он ест вареники, вареники скоромные! Что я, в самом деле, за дурак, стою тут и греха собираюсь! Назад!» И набожный кузнец опрометью выбежал из хаты.