что такое день восьмой
«День восьмой»
«День восьмой»
Церковь ожидает «воскресения мертвых и жизни будущего века». Этот мир тления и смерти завершат однажды свой жизненный цикл не для того, чтобы погрузиться во мрак изначального небытия, но чтобы явиться «в ином образе», чтобы воскресшая плоть Христова предстала в своем универсальном, космическом масштабе и мир открылся бы как плоть Бога,
«да будет Бог все во всем»
Речь идет о «восьмом дне» творения: в противоположность «неделе, погруженной в поток времени», день восьмой «напоминает об образе бытия, внеположном природе и времени» [13]. На смену времени, образованному последовательностью преходящих мгновений, придет иное время-время всеохватного единения в любви, совершающееся в бесконечном динамичном преображении
(2 Кор. 3, 18). Как бы мы ни пытались сейчас описать эту будущую славу, слова наши останутся лишь бледным намеком на эту реальность, ибо
«теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу»
Именно в пространстве «восьмого дня» проявляется реальность Воскресения, единения Бога со «вселенским Адамом» — со всеми людьми без исключения. Но и тогда это единение, уничтожающее естественную дистанцию между Богом и человеком, ни в коем случае не нарушит свободы человеческой личности. Так, по словам святого Максима, соединение с Богом явится для «достойных» (то есть для принимающих любовь Бога) «божественной и непостижимой радостью», в то время как для «недостойных» (отвергающих возможность любви) оно обернется «невыразимым мучением» [14]. Там, в «пространстве восьмого дня», не будет иного жизненного качества, кроме любви судящей и любви оправданной.
В лоне Церкви нам дано заранее отведать хлеба «восьмого дня», закваска для которого ставится в день сегодняшний. Тело Церкви — не что иное, как «начаток» и «залог» будущей славы; здесь мы приобщаемся к жизнетворной пище, преобразуя (в Евхаристии, аскезе, богослужении) индивидуальное выживание в общение любви. Мы существуем благодаря имени, дарованному нам Церковью, — имени, являющему нашу личную ипостась и привлекающему любовь святых, Богоматери, Христа. Не отделяя ныне живущих от усопших, мы совместно приносим наше благодарение («Евхаристию») Господу, ибо на Его любви основано наше бытие. Не только в день всеобщего воскресения мертвых, но и сейчас любовь Божия есть источник существования и жизни всех людей, живых и умерших:
«Ибо никто из нас не живет для себя и никто не умирает для себя, а живем ли — для Господа живем, умираем ли — для Господа умираем. И потому, живем ли, или умираем, — всегда Господни»
Читайте также
Восьмой день
Восьмой день Поучение 1-е. Св. преподобная Пелагия (Польза от размышления о будущем суде) I. Св. преп. Пелагия, память коей совершается ныне, была сначала известной плясуньей в Антиохии и вела жизнь, полную беззакония. Привел ее к покаянию и христианской вере св. епископ
Восьмой день
Восьмой день Поучение 1-е. Собор св. архистратига Михаила и прочих бесплотных сил (Св. ангелы посылаются Богом в помощь нам и содействуют нам во спасении) I. Беседуя с христианами в день, посвященный Церковью в честь бесплотных сил, мы считаем излишним доказывать, что такие
Восьмой день
Восьмой день Преподобный Патапий (Нужно избегать внешней и земной славы и искать внутренней и небесной) I. Блаженный Патапий, ныне прославляемый, родом из Фив египетских, жил в конце VI в. и начале VII. Он происходил от родителей-христиан и был воспитан в благочестии.
Восьмой день
Восьмой день Поучение 1-е. Свт. Нифонт, еп. Новгородский (О христианском мире с ближними и средствах к достижению его) I. Преп. Нифонт, память коего совершается ныне, в мире Никита, воспитанный среди благочестивой семьи, в молодых еще годах решился посвятить себя на служение
Восьмой день
Восьмой день Поучение 1-е. День св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова (Христианская любовь есть надежнейшее средство к огопознанию и истинное начало деятельности христианина) I. В честь лиц, для которых устрояют какие-либо торжества в нарочитые дни, обыкновенно
Восьмой день
Восьмой день Св. великомученик Феодор Стратилат (О повиновении властям) I. Ныне память св. великомученика Феодора Страстилата. Св. Феодор был страстилатом (военачальником) в г. Ираклии (при Черном море) и обратил ко Христу многих язычников. Услышав об этом, император
Восьмой день
Восьмой день Поучение 1-е. Св. Емилиан Исповедник (Пребывайте в вере) I. Св. Емилиан Исповедник, память которого ныне празднуется св. Церковью, был епископом Кизическим. Жил он в царствование императора иконоборца Льва армянина, в IХ веке. Лев не один раз принуждал его вместе
Восьмой день
Восьмой день Враг искушает тебя, мир прельщает тебя своими соблазнами, страсти не дают тебе покоя. Если ты не станешь поступать так, как поступает слабодушный воин, изменяющий своему долгу, если ты твёрдо решишься не отдаваться в плен и ратоборствовать, жертвуя самой
ВОСЬМОЙ ДЕНЬ
ВОСЬМОЙ ДЕНЬ «О дитя пробужденного рода, слушай, не отвлекаясь. Мирное бардо уже являлось тебе, но ты не распознал его, а потому блуждаешь здесь до сих пор. Ныне, на восьмой день, явятся гневные божества, пьющие кровь. Узнай их, не отвлекаясь. О дитя пробужденного рода!
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ Дать имя – когда Народная мудрость гласит: «С именем – Иван, а без имени – болван». Согласно Уставу Православной Церкви младенца приносят в храм для наречения имени на восьмой день по рождении. Восьмой день – это символ Небесного Царства, к которому
«День восьмой»
«День восьмой» Церковь ожидает «воскресения мертвых и жизни будущего века». Этот мир тления и смерти завершат однажды свой жизненный цикл не для того, чтобы погрузиться во мрак изначального небытия, но чтобы явиться «в ином образе», чтобы воскресшая плоть Христова
Восьмой день
Восьмой день Св. великомученик Феодор Стратилат (О свойствах христианской кротости) I. Когда св. Феодор, память коего совершаем ныне, бывший стратилатом (т. е. военачальником) и правителем города Ираклии, объявил себя пред правителем римской империи Ликинием
Восьмой день
Восьмой день Преп. Феофилакт, исповедник еп. Никомидийский (О служении больным) I. Св. Феофилакт, память коего совершается ныне, был некоторое время иноком в обители близ Черного моря в самое время иконоборческой ереси. Когда при императрице Ирине ересь была осуждена
День восьмой
День восьмой Хорошенько запомнив место погребения, женщины ушли домой. Иисус был казнен в пятницу, поэтому весь следующий день женщины соблюдали священный субботний покой. А утром в воскресенье они снова собрались вместе и отправились к гробнице.В принципе умащать
День восьмой
День восьмой Хорошенько запомнив место погребения, женщины ушли домой. Иисус был казнен в пятницу, поэтому весь следующий день женщины соблюдали священный субботний покой. А утром в воскресенье они снова собрались вместе и отправились к гробнице.В принципе умащать
Фильм «День восьмой» смотрим вместе с психологом
Наверное, это неправильно – начинать рецензию на фильм «День восьмой» (Бельгия, Франция, Великобритания, 1996) с описания сцены из другого фильма. Но если так получается – что уж поделать.
Этот самый «другой» фильм – фильм отечественный. Он называется «Две стрелы: детектив в каменном веке». Я даже затрудняюсь назвать год его создания: кажется, что-то вроде конца восьмидесятых – начала девяностых. Режиссер – Алла Сурикова. Действие там происходит действительно в каменном веке. Только вот люди – точно такие же, как и сейчас, и отношения между ними тоже точно такие же, как и в современности.
К чему это я? Почему так подробно описываю совсем другой фильм? Почему именно этот? Да по той же причине, по которой могла бы привести в пример и повесть братьев Стругацких «Гадкие лебеди», и более известное произведение – «Маугли» Редьярда Киплинга: помните, как волки стаи, спровоцированные Шерханом, кричат: «Он не такой, как мы, пусть уходит!»
И там, и там, и еще много где – и в художественной литературе, и даже в школьных учебниках истории – можно найти этот повторяющийся лейтмотив инакости, деления всего по принципу «свой/чужой». А «чужой» – это «непонятный», а «непонятный» – значит «опасный». И пылали костры инквизиции, на которых сжигали таких вот «иных», и африканцы, как «недочеловеки», вкалывали на плантациях Нового Света, гордящегося своей высокой цивилизованностью. Да примеров множество. Наверное, это связано с глубоким и древним инстинктом сохранения вида.
Наверное, это идет из глубин человеческого бессознательного. Но мы по замысловатой спирали эволюции все-таки ушли от животных довольно далеко. Или нет?
Фильм «День восьмой» – как раз фильм о таком «ином». Даже об «иных»: ведь герой фильма – не единичный случай на этой голубой планете. И он не выдуманный «терминатор» или «супермен», не герой комикса – он взят из реальной жизни.
Он – даун. Человек с врожденным дефектом. С дефектом, обусловленным генетически, – и с ним ничего уже не поделаешь. У него умственное недоразвитие.
Он живет в специальном интернате с ему подобными. Но вот он уходит оттуда на поиски матери и попадает в реальную жизнь, к которой он не приспособлен, и она к нему тоже.
Как только люди замечают его дефект – они пугаются, у них возникает отторжение. Хотя реальных поводов для испуга он не дает: ведет себя более чем дружелюбно. Но срабатывает древний инстинкт: иной – непонятный – опасный. Так он пытается подарить официантке подарок, она благосклонно улыбается, но вот он снимает очки – болезнь Дауна видна – и девушка в ужасе убегает.
Единственные, кто его принимают, – это дети. А ведь считается, что именно дети наиболее нетерпимы и жестоки. Но нет – они играют с ним, зовут на праздник. Интересно, почему? Потому, что по своему развитию он ближе к ним, или потому, что это самое «отвержение» – продукт не биологический (тогда он проявился бы в детях, с их непосредственностью, в полной мере) или социальный?
Второй герой – полная противоположность Джорджу (так зовут героя с болезнью Дауна). Это, конечно, интересный режиссерский ход – создать образы героев по принципу контраста. Итак, второго героя зовут Анри. Он – преуспевающий бизнесмен, уверенный в себе и в завтрашнем дне. Он улыбается всем коллегам и своему отражению в зеркале. Но наступает момент, когда от Анри уходит жена с детьми.
Возникает некое раздвоение. Анри автоматически продолжает улыбаться, когда общается с людьми, а когда приходит домой, с него спадает маска благополучия, он с грустью вспоминает жену, дочерей. Анри попадает в ловушку собственного девиза «Всегда улыбайся». Он сам не понимает, что ему в жизни надо, чего не надо, где выход из тупика.
И жизненные дороги таких вот совершенно противоположных героев волею случая (вернее – волею сценария) пересекаются. Вначале их отношения кажутся «односторонними»: Анри заботится о Джордже, а тот доставляет ему кучу неприятностей.
Но постепенно все меняется: Анри тоже начинает нуждаться в Джордже. Тот открывает «дружку Анри» новые стороны жизни: они вместе смотрят на букашек в траве, «сливаются» с деревом. К Анри возвращается утерянная им давно непосредственность – а значит, и правдивость в восприятии как внешних событий жизни, так и своих чувств.
Джордж открывает ему путь к себе, к своим чувствам. Анри понимает, что карьера, бизнес – не столь уж важные вещи по сравнению с любимыми людьми, и он вместо очередного совещания устраивает праздничный салют дочери. Джордж сильно меняет Анри, его мировоззрение – причем в лучшую сторону. Анри становится человечней, гуманистичней.
Возможно, кому-то слова «гуманистичность», «альтруизм», «терпимость к другим» покажутся пафосными или заезженными. Если это так – очень жаль. И подобные симптомы являются сигналом для немедленной психотерапии в виде просмотра фильма «Восьмой день».
И в самом деле – эта кинокартина учит терпимости к другим. Показывает, что, если человек – не такой, как все, это еще не значит, что он хуже других. Он просто другой, и он тоже имеет право на жизнь.
Существенным является и то, что этот фильм – не слезливая мелодрама. Больные с синдромом Дауна показаны не с жалостью – а с сочувствием, не сверху вниз – а на равных. Жалость действительно унизительна. И взгляд «свысока» неправилен. Да, людям с подобным дефектом недоступны некоторые области деятельности, но зато им открыто многое другое. Пускай Джордж живет в мире фантазий, где ему являются мать и любимый певец.
А что, так называемые «нормальные люди» не фантазируют, что ли? Для многих писателей созданные ими миры реальней действительности – и что, им ставить соответственные диагнозы?
У Гете было раздвоение личности, он видел себя со стороны – и это не помешало ему написать «Фауста». Границы нормы и патологии зыбки, и нужно уметь быть терпимым к другим, принимать людей такими, какие они есть.
Неслучайно фильм носит такте странное название – «День восьмой». Согласно Библии, Бог сотворил мир за шесть дней, на седьмой отдыхал. И люди, подобные Джорджу, оказываются как бы сотворенными отдельно, на восьмой день…
Так, название фильма еще раз подчеркивает, что люди с синдромом Дауна не вписываются в привычную картину мира. Они даже не совсем «люди»: Бог творит отдельно людей, отдельно их… И это противоречие между социумом и людьми с дефектами проходит, что называется, красной линией через весь фильм.
Хотелось бы остановиться еще на одном моменте. На выборе самой тематики – проблемы людей с болезнью Дауна. Почему-то так исторически сложилось, что слепых, глухих, немых еще жалеют, а вот к людям с нарушением умственных способностей относятся гораздо более резко. Сколько ругательных слов связано с этой темой!
Слова «дебил», «идиот» и прочие тому подобные звучат довольно часто и являются оскорбительными. Но кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы кого-то обзывали «эпилептиком», «язвенником», «сердечником»? Ведь это тоже болезни, в которых сам человек не повинен. Ладно, лексические моменты – моменты культуральные, с ними ничего не поделаешь. Поэтому и отрадно смотреть на подобный выбор режиссера и сценариста, тем более что героя играет человек, в действительности наделенный болезнью Дауна.
Увы, пока современный мир мало приспособлен для социализации инвалидов, лиц с врожденными или приобретенными дефектами. Потому и концовка фильма трагична: герой разбивается насмерть.
Но, наверное, все не так уж и плохо – об этом говорит сам факт существования подобного фильма. А ведь есть и другие фильмы, в которых тоже затронута подобная тематика.
Возможно, вскоре к «иным» – будь то инвалиды, или люди другой веры, или люди другой национальности – отношение станет более терпимым не только у отдельных представителей человечества, но и у всего вида гомо сапиенс в целом. А то иначе непонятно, чем этот самый гомо сапиенс отличается от предыдущих творений эволюции.
От времени к вечности: О восьмом дне Воскресения и встрече с Воскресшим
Содержание
«Се Жених грядет в полунощи…»
(Из богослужения Страстной Седмицы)
«Воскресни Боже, судяй земли,…»
(Из богослужения Великой Субботы)
Многие святые отцы повторяли этот стих дословно – и первую, и вторую часть. По сути дела, они цитировали евангельский текст, в ряде случаев снабжая его своими комментариями-пояснениями.
Конечно, помимо данного тропаря были и другие толкования. Так, в греческом корпусе прп. Ефрема Сирина находим следующие утверждения: «Вот Жених грядет, вот Судья является!» 4 Очевидно, что для автора данной формулы, которая повторяется неоднократно, оказалось недостаточным называть Христа Спасителя Женихом. Он не только Жених. Жених – это одно из ряда имён. Христос – это прежде всего Судия, что соответствует точному смыслу цитируемого места.
В предстоящем исследовании будут раскрыты следующие темы по материалам греческой христианской литературы:
2. Христос как Жених.
3. Восьмой день Воскресения.
4. Что важнее: день или тысячелетие? О вечном и временном.
5. О восьмом веке Небесного Царствия
1. Середина ночи
2. Христос как Жених
Помимо «Песни песней» новозаветное сравнение Христа с «женихом, грядущим в полунощи», стало определяющим для ключевого сопоставления: Христос – Жених. В греческой христианской литературе это сопоставление существовало как экзегеза Ветхого Завета и Нового Завета или самостоятельно, как, например, у Мелитона.
«Возвысьтесь, невесты и женихи.
Из сделанного обзора отцов и христианских писателей по нач. V в. видно, как развивался образ Христа-жениха в древнецерковной письменности. Данный образ сам по себе не имел альтернативных вариантов. Под женихом устойчиво понимался Христос. Иная ситуация с образом невесты. Невеста в соотношении со Христом это:
2. Душа любого христианина.
3. Та или иная дева-мученица.
4. Та или иная христианская подвижница, особенно та, которая избрала путь девства.
5. Божия Матерь как невеста или чертог Божества.
6. Наконец, отдельно можно выделить образ вдовы или пребывающей во грехе девы, то есть того человека или той души, кто по нерадению уклонился или отступил от образа Христа Спасителя.
3. Восьмой день Воскресения
В христианскую эпоху восьмой день мог также быть простым обозначением определённого срока, но в данной статье будут рассматриваться только те места из греческой христианской литературы, где говорится о восьмом дне как о священном и особенном или, по крайней мере, освящённом использованием в Ветхом Завете и Новом Завете.
У Филона Александрийского встречается глубокое богословское истолкование восьмого дня. Восьмой день называется «отдательным» или «исходным» – не только как день отдания празника, но и как особый день всего года.
Таковы разрозненные упоминания первых трех веков у христианских писателей. Эти упоминания, тем не менее, складываются в определённую картину. Восьмой день – это день Господень, или день воскресный. При этом он понимался или буквально как каждый воскресный день, или – в более праздничном смысле – как единственный день Пасхи. Возможны и совсем не буквальные эсхатологические представления о восьмом дне как о будущем Судном дне или как о восьмом всезавершающем тысячелетии, которое могло мыслиться по-хиластски – как тысячелетие, которое настанет после Страшного суда, как тысячелетнее царство праведников.
Иными словами, восьмой день – это один из дней недели или года или это символическое указание на блаженное состояние в будущем.
Обзор понятия «восьмой день» у основных авторов «золотого века» приводит к следующим выводам:
день так или иначе не совместим и выходит за пределы ветхозаветной
день выходит за пределы обычного седмеричного (по числу дней недели)
день является восполнением или, лучше сказать, исполнением времен.
день относится к будущему суду и воздаянию.
день имеет вневременный характер как другая система координат.
инородный характер восьмого дня соответствует инородному характеру Нового
Завета и боговоплощению не ради увековечения греховного мира, а ради
спасения и приведения всех достойных к жизни вечной.
Было бы несправедливо усматривать у отцов IV в. принципиальные отличия по отношению к предшествующей традиции. Тем не менее, очевидно, что смыслы Ветхого Завета и ветхозаветной интерпертации оказываются занчительно слабее – в силу всё более зарождавшегося христианского богословия, которое усиливалось античной традицией. Так, например, античный апокатастасис был очень важен и для христиан, учивших об ограниченной цикличности 92 в рамках покаянных задач, которая должна завершиться спасением достойных и вступлением их в Небесное Царствие. Представления о восьмом дне как о самом совершенном, освящённом Христом Спасителем времени, сроке и одновременно неопределённом интервале или отрезке некоего священного времени вполне соответствовали в смысловом и содержательном отношении аналогичным попыткам взять на вооружение формальную сторону учения об апокатастасисе.
В поздневизантийской традиции восьмой день в основном описывался как будущий век. Все остальные описания подчёркивали, что восьмой день – это день воскресения Христова. Приведём отдельные примеры по хронологии.
Совершенно очевидно, что позневизантийские и поствизантийские богословы приняли самую мистическую часть святоотеческой экзегезы восьмого дня как основополагающую. Согласно их учению, восьмой день – это будущий век, пребывание святых в Небесном Царствии. Но это будущее предвосхищается святыми уже здесь, на земле, – также как Царствие Небесное, которое «внутрь нас есть» ( Лк. 17:21 ). Особенность учения о восьмом дне в том, что восьмой день – это символ Воскресения и как момента воскресения, и как царства тех, кто заслужил удел воскресения жизни.
4. Что важнее: день или тысячелетие? О вечном и временном
По слову Священного Писания Ветхого и Нового Завета, «один день как тысяча лет» ( 2Пет. 3:8 ) и «тысяча лет как один день» ( Пс. 89:4 ). Экзегеза данных слов позволяла рассматривать восьмой день как восьмое, особенное, тысячелетие, происходящее до или после конца света. Постепенно греческие христианские писатели 115 всё более и более обращались к понятию века или тысячелетия, но не как ограниченного временем, а как бесконечного будущего века.
Экзегеза Пс. 89:4 и 2Пет. 3:8 помогает лучше представить особенности учения о восьмом дне.
Пс. 89:4
«Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи». ( Пс. 84:5 синод.). (ὅτι χίλια ἔτη ἐν ὀφθαλμοῖς σου ὡς ἡ ἡμέρα ἡ ἐχθές, ἥτις διῆλθεν, καὶ φυλακὴ ἐν νυκτί).
2Пет. 3:8
«Одно то́ не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день». ( Ἓν δὲ τοῦτο μὴ λανθανέτω ὑμᾶς, ἀγαπητοί, ὅτι μία ἡμέρα παρὰ κυρίῳ ὡς χίλια ἔτη καὶ χίλια ἔτη ὡς ἡμέρα μία).
Псаломский стих говорит о сроке в тысячу лет как об одном дне. У ап. Петра, наоборот, в первой части стиха утвержается обратное: один день равен тысяче лет. А вторая часть стиха имеет ту же логику, что и стих из 89 Псалма. Для простоты можно выделить два противоположных или взамодополняющих смысла: согласно 89 Псалму и Второму посланию ап. Петра.
С другой стороны, в сравнении «день – тысяча лет» появляется более богословский мотив, позволяющий соотнести с днями творения всю человеческую историю, состоящую уже не из дней, как из основных делений, а из тысячелетий. Шесть дней творения – это шесть тысячелетий активной человеческой истории, после которой должно наступить особое седьмое тысячелетие, соответствующее седьмому дню творения – субботе, в которую Творец всего упокоился от всех дел.
Что это за седьмое тысячелетие? На этот вопрос церковные писатели будут давать разные ответы. Традиционный ответ, что седьмое тысячелетие – это история человечества после Боговоплощения. Иными словами, седьмое тысячелетие – это период распространения христианской веры, после которого наступит Второе пришествие Христа Спасителя и конец земного бытия. При такой интерпретации седьмого тысячелетия находится место и для восьмого дня – как для времени будущего века и блаженства.
Такая типология позволяет не просто взглянуть на время и бытие во времени прошлом, настоящем и будущем, а выстроить определённую иерархию, в которой прошлое уступает настоящему, а настоящее – будущему. Эпоха воплощения и домостроительства Христа Спасителя совершеннее ветхозаветного предуготовления, но будущее совоскресение и соцарствование со Христом позволит сделать исключительные свершения и откровения святых нормативными – для жизни будущего века (как, например, боговидение и богоявление – «зримое» очами и «умопостигаемое» разумом святых будущего века, по выражению Ареопагитского корпуса).
Однако для такой отвлечённой и широкой типологии понадобилось достаточно много времени, чтобы от отдельных упоминаний и намёков в раннепатристическую эпоху она приобрела устойчивый смысл и содержание в средней и поздней Византии.
У Никиты Давида Пафлагона появляется пространство для восьмого дня как дня обетованной вечности. Если все антихристовы ухищрения сожмутся в один день, то день Господень, наоборот, станет вечностью. Очевидно, что схемы «тысяча лет – день», «день – тысяча лет» приспосабливаются к учению об исключительном восьмом дне Господнем как особом дне Воскресения.
Автор «Диоптры» критиковал представления об истории мира как о шести или как о семи тысячелетиях (от лица тела, назидающего душу):
«Некоторые стали воображать, что весь мир
Создан и произошел от Бога Вседержителя и Творца всех,
Который затем почил, что и есть седьмой день;
Когда закончится шестое тысчячелетие,
Произойдет кончина общая и всецелая,
Поскольку тясяча лет днем единым
От Бога считается, по необходимости, по исполнении
Шестого тысячелетия, то есть шестого дня,
Чтобы совершился и этот мир веком, –
Мир, который был создан за шесть дней, госпожа моя.
Но они оказались лжецами, как уже сказано.
А некоторые, в свою очередь, говорят, что поскольку
Седмиричным является этот век,
Нужно, чтобы его хватило и он пребывал до того времени,
Пока исполнится седьмое тысячелетие,
Ибо подобает, чтобы седмиричный век
Завершился седьмым числом, как говорит Соломон,
Седмиричный век есть век делания,
А восьмой носит образ будущего века…».
«…Ничего точного я в этом не нахожу,
И никто из них не сказал ничего действительно истинного,
А именно о часе и дне том,
И я, госпожа моя, как смогу сказать тебе, каким именно образом?»
Смысл речений оставался действительно таинственным, который можно было уразуметь только чудом. Так, некий брат Ватопедского монастыря не мог понять, что же значит «тысяча лет как один день». На празднике Благовещения от чудотворной иконы Алтарницы (Βηματάρισσα) он получил ответ, который неописуемо обрадовал его сердце.
В афонском повествовании не указывается, что же ответила Божия Матерь. Самое главное – суть самого праздника, который одновременно указывал и на Боговоплощение, и на домостроительство Боговоплощения вплоть до последних судеб мира до и даже после Страшного суда.
Если подвести итоги, то после рассмотрения разрозненных свидетельств получится следующая картина. Шесть дней творения и седьмой день упокоения соотносились с мировой историей. Седьмой день некоторыми толкователями относился к мировой истории как последнее и окончательное тысячелетие, а другими считался как образ будущего века. Однако суббота, как седьмой день, при более строгом рассмотрении оказывалась так или иначе несовершенна, как и седьмое тысячелетие – последнее в земной истории, но только предваряющее будущую вечность.
В сравнении «тысячи лет и дня» день, как принадлежащий Господу, стал указывать на воскресение и эсхатологические судьбы мира. Если тысяча лет носила условный характер при сравнении с днями творения, то тем более условный характер она должна приобрести в сравнении с восьмым и всесовершенным днём будущего века.
Будущее имеет характер таинственной неопределённости. Святые отцы говорили о будущем спасении исходя из того, что открыто в Откровении и на основании своего собственного духовного опыта и общепринятых наиболее ценных философских представлений. Получит ли душа после смерти полное или частичное блаженство? Останется ли в будущем веке какая-то часть телесности? В чём именно будет состоять то тело, которое соединится с душой после Страшного суда? Любые чрезмерно точные ответы могли привести к преувеличениям и неточностям, и оставалось выражать учение Церкви по принципу царского пути, не уклоняясь ни направо, ни налево.
Однако смело можно сказать, что восьмой день, как день Господень, твёрдо вошёл в церковную традицию, обозначая не только каждое воскресенье и самое значимое среди всех – Пасхальное, но и бесконечное царство будущего века, проникнутое навеки радостью Воскресения
5. О восьмом веке Небесного Царствия
После сказанного о восьмом дне и о сравнении тысячелетия и дня, которое делалось в том числе и в пользу дня Господня, то есть того самого восьмого дня Воскресения, о котором писали многие христианские писатели и святые отцы, можно хотя бы кратко проследить траекторию учения о восьмом веке в греческой христианской литературе.
Основной смысл учения о «восьмо веке» заключается в том, что восьмой век – это время будущего царствия Божия. Седмеричное земное время несовершенно в силу своей привязанности к земле, а восьмой век – это нескончаемое время блаженства. Учение о восьмом веке не только излагается в связи с упоминаниями о восьмом дне, но приобретает самостоятельные черты (хотя и в этом случае восьмой день подразумевается).
Эти же мотивы Страшного суда звучат в 8-й греческой молитве, приписываемой прп. Ефрему:
«К восьмому веку приступим,
Вечно радуются праведники,
Можно привести значительное большее число мест, но и приведённых достаточно, чтобы приложить к эпитетам Царствия Небесного и райских обителей словосочетание «восьмой век» как систему духовных координат, выходящих за пределы земных координат, как и восьмой день – за пределы седмичного времени.
На этот же стих ссылался и прп. Иоанн Дамаскин в «Слове на Преображение»:
6. Общие итоги
Притча о десяти девах завершается словами Христа Спасителя, обращёнными дословно к неразумным девам, а в более широком смысле – ко всем людям, стремящимся ко спасению:
«Он же сказал им в ответ: “истинно говорю вам: не знаю вас”. Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий» ( Мф. 25:12–13 ).
Данная притча находит себе предельно обобщённый духовно-назидательный пересказ в тропаре:
«Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа. Блюди убо душе моя, не сном отяготися, да не смерти предана будеши, и Царствия вне затворишися, но воспряни зовущи: Свят, Свят, Свят еси Боже, Богородицею помилуй нас.
Чертог Твой вижду Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду вонь: просвети одеяние души моея Светодавче, и спаси мя».
Данный тропарь троекратно поётся после Шестопсалмия на утрене Великого понедельника, вторника и среды.
Общий мотив итоговых слов Спасителя и тропаря – призыв к бдению. Под бдением понимается внутренняя подготовка перед встречей со Христом Спасителем как строгим Судиёй для недостойных и как другом и Женихом для достойно подготовившихся к этой встрече. Елей для светильников – символ духовного света и озарения. Но весь смысл встречи в том, чтобы бодрствующие удостоились совоскреснуть с Воскресшим и разделить с Ним подлинную радость Воскресения.
Уверенность в том, что по аналогии с днями творения развивается история человечества, приходящая, в конце концов, к своему завершению, совсем не пессимистическая. Встреча Христа с трезвящимися будет носить исключительно торжественный характер вечного духовного пира. Вступить в день Господень или в избранный святой день, именуемый также восьмым, последним и одновременно первым, в будущем веке будет возможно тому, кто и при жизни смог приобщиться по-настоящему к подлинной радости Воскресения.
День восьмой выходит за пределы обычного времени, но всё-таки оказывается и в этом времени – как соль, закваска и начало времени, переходящего в вечность. Этот день неуловим для грешника, но открыт праведнику. Он приобретается с трудом, а теряется легко – в силу неразумия души.
Связь содержания притчи о десяти девах с представлениями о восьмом, особенном дне Воскресния очень важна. Образ восьмого дня, с одной стороны, исключительно ветхозаветный (по реальному использованию), а с другой – исключительно новозаветный (как указание на день Христова Воскресения), оказывается жизненно необходимым для тех, кто стремится жить согласно речению Христа: «Небо и земля прейдут, а слова Мои не прейдут» ( Лк. 21:33 ) или согласно апокалиптическому «нового неба и новой земли чаем» ( 2Пет. 3:13 ; ср. Апок. 21:1 ).
Восьмой день – это новое Пасхальное время, которое и на земле и, тем более, за пределами земного бытия оказывается подлинным измерением вечности.
Nicon Nigri Montis. Canonarium vel Typicon (cap. 1–4) 1 // P. 26:6. Εἰς δὲ τὰ σάββατα εἰς τὸν «Ἄμωμον» χρὴ ψάλλεσθαι τὸ «Ἀπόστολοι μάρτυρες», καὶ εἰς τὸ «Δόξα» «Μνήσθητι Κύριε», εἰς τὸ «Καὶ νῦν» «Ἰδοὺ ὁ νυμφίος», εἰς δὲ τὸ κάθισμα τῶν προγεγραμμένων κατὰ συνήθειαν ἁγίων.
Typicon Liturgicon 3 // P. 32. Ἦχος πλάγιος δʹ. Ἰδοὺ ὁ νυμφίος ἔρχεται ἐν τῷ μέσῳ τῆς νυκτός.
Ephraem Syrus. Sermo in pretiosam et vivificam crucem, et in secundum adventum, et de caritate et eleemosyna // P. 140:15.
См.: Nicodemus Hagiorita. Confessio fidei 11.