чем выше летает чайка тем дальше она видит
“Чем выше летает чайка, тем дальше она видит”
Что мы вспоминаем, когда слышим слово “птица”?
“Отчего люди не летают. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела”.
Почему эти строки, знакомые с юности, так волнуют и тревожат? Мы восхищаемся смелым Соколом, который в последние секунды жизни хотел вновь ощутить радость полёта, сочувствуем крику боли Нины Заречной: “Я — чайка”, повторяем вслед за героем очерка Короленко «Парадокс»: “Человек создан для счастья, как птица для полёта”. Почему мы признаём это как аксиому: полёт — счастье? Может быть, потому, что только в полёте мы представляем себе абсолютную свободу, сияние бескрайних небес и пьяняще-чистый холодный воздух?
Живёт на свете Ричард Бах (Richard Bach; 1936), потомок гения немецкой музыки. Служил в американских ВВС на тактических истребителях, уволился в положенное время в звании капитана. Страстно влюблённый в авиацию, стал пилотом-каскадёром, выпустил книги по эксплуатации летательных аппаратов. На своём старом одноместном самолёте не раз совершал далёкие рискованные путешествия, попадал в аварии и снова летал. А ещё писал романы, которые мало кто читал, и статьи, изредка появлявшиеся на страницах научно-популярных журналов. И вот однажды…
Как рассказывал сам Ричард Бах, прогуливаясь по берегу канала, он услышал голос, который произнёс: “Чайка по имени Джонатан Ливингстон”, и рассказал историю, ставшую одноимённой повестью-притчей.
Правда это или красивая легенда — неизвестно, но зато точно известно, что Ричард Бах написал повесть о Чайке и в 1970 году она была напечатана в журнале. Однако поначалу ни читатели, ни критики не обратили внимания на «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» (Jonathan Livingston Seagull). Но вскоре она вышла отдельным изданием, затем была переведена на многие языки, можно сказать, побила все издательские рекорды. Её читали в Америке, в Европе, в Австралии.
Сколько ни перечитываешь эту маленькую повесть, каждый раз поражаешься глубине её содержания и законченности формы. О чём она? О том, как Джонатан Ливингстон пытался понять “всеобъемлющую невидимую основу вечной жизни”, достичь совершенства и наконец постигнуть, “что такое доброта и любовь”. Внешний же событийный ряд прост: попытки Чайки освоить фигуры высшего пилотажа, достичь совершенства в полёте и передать своё знание истины ученикам.
Проблема поиска смысла жизни, центральная в этой притче, — одна из “вечных” в литературе. В повести Р.Баха она приобретает характер конфликта между серой Стаей и гениальным Изгнанником.
Стая считает, что “нам не дано постигнуть смысл жизни, ибо он недостижим, нам известно только одно: мы брошены в этот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока хватит сил”. С этим категорически не согласен Джонатан, которым движет неистребимая жажда познания: “Тысячи лет мы рыщем в поисках рыбьих голов, но сейчас понятно наконец, зачем мы живём: чтобы познавать, открывать новое, быть свободными!”
Но, конечно, Ричард Бах затронул и другие “вечные” проблемы: взаимоотношения отцов и детей, “низкие” заботы повседневности и стремление к высокому, невежество и жажда знаний, философское понимание доброты и любви.
Как только не определяла критика жанровое своеобразие этого произведения: притча, философская сказка, поэма в прозе. И всё-таки это повесть-притча, потому что события в ней, как и в других произведениях этого жанра, не определены ни хронологически, ни территориально: все полёты чаек происходят над каким-то морем, “здесь и сейчас”. Сюжет прямолинеен: не забегает вперёд, чтобы создать драматическое напряжение, не возвращается назад, чтобы сообщить дополнительные сведения. Он останавливается только на главных моментах, не отвлекаясь на подробности или описания. Но пересказать его сложно, потому что философский смысл этой притчи очень глубок и должен быть разгадан самим читателем (добавлю: каждым по-своему).
Кто-то увидит историю о бесконечном стремлении гения постичь тайну совершенства, кто-то — воплощение знаменитой фразы: “Художник, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться”. А кто-то — реализованное в аллегорических образах учение Будды о достижении полной свободы тела, речи и ума. Влияние философии буддизма, на мой взгляд, сказывается в том, что Джонатану свойственно ощущение пространства как блаженства, он, как и Будда, ищет не власти, а истины, к нему приходит внутреннее, сверхчеловеческое зрение, и конечный результат его опытов — полное просветление, состояние совершенства, высшая радость (а прозвище Гаутамы “Будда” и означает “просветлённый”). Как и Будда, Джонатан учит своих последователей методам достижения просветления, перехода из одного мира в другой, чтобы, пробудившись от коллективного сна, они увидели, что нет никакой границы между сансарой (миром обусловленности) и нирваной (миром ничем не обусловленного существования) и что мир с самого начала един.
Герои этой притчи, не исключая и Джонатана, нарисованы весьма схематично. У них одна страсть — полёт, одна судьба: изгнание из Стаи — обретение Учителя — настойчивый труд — просветление (постижение истины) — достижение совершенства.
Система образов построена на противопоставлении серой Стаи (восемь тысяч глаз) и чайки Джонатана с его семью учениками (число “8” как отражение восьми заповедей буддийского образа жизни — Благого восьмеричного пути).
О Джонатане мы узнаём вначале только то, что он “голодный, радостный, пытливый”, о его единомышленниках — ещё меньше: наставник Салливан и старейший Чанг — воплощение мудрости, изгнанник Флетчер Линд, “очень молодая чайка”, — “сильный, ловкий и подвижный”, Мартин Уильям — “незаметный” и “маленький”, Кэрк Мейнгард — с поломанным крылом, а Чарльз-Роланд — “удивлённый, счастливый и полный решимости завтра подняться ещё выше”. Эти образы очень мало индивидуализированы, что, впрочем, вполне соответствует выбранному автором жанру притчи.
Интересная деталь: чайки обретают имя и фамилию, только когда становятся изгнанниками, когда Стая прогоняет их. Почему? Не потому ли, что они обретают в этот момент свою индивидуальность и бессмертную душу?
В этом произведении практически нет пейзажа. Особой “красивостью” отличается разве что первая фраза: “Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря”. В дальнейшем же яркие эпитеты и метафоры встречаются в повести достаточно редко.
Как в любой притче, в повести Ричарда Баха много глаголов, причастий, деепричастий и мало прилагательных — это рассказ о действии, а не о лицах и обстановке: “И вот они уже снова поднялись в воздух, тренировка возобновилась. Сделать бочку вдвоём трудно, потому что в перевёрнутом положении Джонатану приходилось, летя вверх лапами, соображать, как выгнуть крылья, чтобы выполнить оставшуюся часть оборота, сохраняя безупречную согласованность движений со своим учителем”.
Трёхчастная композиция произведения отражает три ступени духовного самосовершенствования Джонатана Ливингстона:
I часть — постижение истины, идеи свободы;
II часть — достижение совершенства;
III часть — стремление поделиться знанием высшей истины с учениками, чтобы они тоже воплотили собой идею Великой Чайки, всеобъемлющую идею свободы.
В то же время чётко просматривается треугольник земля — небеса — земля, причём “небеса — это не место и не время. Это достижение совершенства”.
Этот треугольник — одна из граней магического кристалла познания высших истин, символ всеведения.
Так всем строем своего художественного произведения Ричард Бах подводит читателя к главной мысли: “Жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью в Стае”, “смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства и рассказать об этом другим”.
Десятки критиков в разных странах пытались, каждый по-своему, объяснить неслыханный читательский успех этой небольшой повести. Одни теории сменялись другими, а «Чайку» читали и продолжают читать до сих пор. И, наверное, ещё долго будут читать, быть может, просто потому, что идея высокого назначения человека, заложенная в этой романтической повести о птице, не может не найти отклика в сердцах людей, пробуждая Джонатана-Чайку, “который живёт в каждом из нас”.
Цитаты из книги Р. Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»
― Чем выше летает чайка, тем дальше она видит.
― Небеса – это не место и не время. Небеса – это достижение совершенства.
― Цена непонимания, – подумал он. – Тебя называют дьяволом или богом.
Однажды одна маленькая, но очень гордая чайка решила научиться совершенному полету. Вы знаете, чем кончилась эта история, правда? Птичку выгнали из Стаи, потому что она летала слишком высоко, и окончательно оторвалась от коллектива.
Поэтому этой Чайке пришлось найти себе новую Стаю. Такую, в которой все умели бы летать так же, как она. В которой все хотели бы научиться совершенному Полету. И у Джонатана получилось.
Зачем стоит перечитать цитаты из книги «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»?
— Чтобы узнать, что главное для большинства чаек;
— и какова цена непонимания;
— и что такое совершенная скорость.
А потом перечитайте саму книгу, чтобы вспомнить, что на самом деле нужно, чтобы научиться летать.
― Чайки, как вы знаете, не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются. Остановиться в воздухе – для чайки бесчестье, для чайки это – позор.
― Большинство чаек не стремится узнать о полете ничего кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет.
― Полеты – это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть.
― Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, как живет Стая. Распались цепи, которыми он приковал себя к колеснице познания: не будет борьбы, не будет и поражений. Как приятно перестать думать и лететь в темноте к береговым огням.
― Темнота! – раздался вдруг тревожный глухой голос. – Чайки никогда не летают в темноте! Но Джонатану не хотелось слушать.
― Благие намерения позабыты, унесены стремительным, ураганным ветром. Но он не чувствовал угрызений совести, нарушив обещание, которое только что дал самому себе. Такие обещания связывают чаек, удел которых – заурядность. Для того, кто стремится к знанию и однажды достиг совершенства, они не имеют значения.
― Но скорость – это мощь, скорость – это радость, скорость – это незамутненная красота.
― Насколько полнее станет жизнь! Вместо того, чтобы уныло сновать между берегом и рыболовными судами – знать, зачем живешь! Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступно совершенство и мастерство. Мы станем свободными! Мы научимся летать!»
― …своим легкомыслием и безответственностью, – текла торжественная речь, – тем, что попрал достоинство и обычаи Семьи Чаек…
― Круг Позора означает изгнание из Стаи, его приговорят жить в одиночестве на Дальних Скалах.
― …настанет день, Джонатан Ливингстон, когда ты поймешь, что безответственность не может тебя прокормить. Нам не дано постигнуть смысл жизни, ибо он непостижим, нам известно только одно: мы брошены в этот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока у нас хватит сил.
― Он научился спать в воздухе, научился не сбиваться с курса ночью, когда ветер дует с берега, и мог преодолеть сотни миль от заката до восхода солнца. С таким же самообладанием он летал в плотном морском тумане и прорывался сквозь него к чистому, ослепительно сияющему небу… в то самое время, когда другие чайки жались к земле, не подозревая, что на свете существует что-то, кроме тумана и дождя. Он научился залетать вместе с сильным ветром далеко в глубь материка и ловить на обед аппетитных насекомых.
― Джонатан понял, почему так коротка жизнь чаек: ее съедает скука, страх и злоба, но он забыл о скуке, страхе и злобе и прожил долгую счастливую жизнь.
― Ты можешь подняться выше, Джонатан, потому что ты учился. Ты окончил одну школу, теперь настало время начать другую.
― Эти слова сверкали перед ним всю жизнь, поэтому Джонатан понял, понял мгновенно. Они правы. Он может летать выше,и ему пора возвращаться домой.
― Достигнув двухсот семидесяти трех миль, он понял, что быстрее лететь не в силах, и испытал некоторое разочарование. Возможности его нового тела тоже были ограниченны, правда, ему удалось значительно превысить свой прежний рекорд. Но предел все-таки существовал, и чтобы его превзойти, нужны были огромные усилия. «На небесах, – думал он, – не должно быть никаких пределов».
― Небеса – это не место и не время. Небеса – это достижение совершенства.
― Совершенная скорость — это не тысяча миль в час. И не миллион. И даже не скорость света. Ибо любое число суть предел, а предел всегда ограничивает. Совершенство же не может иметь пределов. Так что совершенная скорость — это когда ты просто оказываешься там, куда собираешься направиться.
― Чтобы летать с быстротой мысли или, говоря иначе, летать куда хочешь, – начал он, – нужно прежде всего понять, что ты уже прилетел…
― Забудь о вере! – твердил Чианг. – Разве тебе нужна была вера, чтобы научится летать? Тебе нужно было понять, что такое полет. Сейчас ты должен сделать то же самое. Попробуй еще раз…
― А потом однажды, когда Джонатан стоял на берегу с закрытыми глазами и старался сосредоточиться, он вдруг понял, о чем говорил Чианг. «Конечно, Чианг прав! Я сотворен совершенным, мои возможности безграничны, я – Чайка!» Он почувствовал могучий прилив радости.
― Наконец-то ты понял, – сказал Чианг, – но тебе нужно еще поработать над управлением…
― ПОЛУЧАЕТСЯ!
― Разумеется, Джон, разумеется, получается, – сказал Чианг. – Когда знаешь, что делаешь, всегда получается. А теперь об управлении…
― Чем выше летает чайка, тем дальше она видит.
― После победы над пространством остаётся только Здесь. А после победы над временем — только Сейчас.
― Тогда, Флетч, – обратилось к нему сияющее создание с ласковым голосом, – давай начнем с Горизонтального Полета…
Часть третья
― На самом деле каждый из нас воплощает собой идею Великой Чайки, всеобъемлющую идею свободы, – говорил Джонатан по вечерам, стоя на берегу, – и безошибочность полета – это еще один шаг, приближающий нас к выражению нашей подлинной сущности. Для нас не должно существовать никаких преград. Вот почему мы стремимся овладеть высокими скоростями, и малыми скоростями, и фигурами высшего пилотажа…
― Прошел почти час, прежде чем все члены Стаи узнали о Приказе Старейшего: Не обращать на них внимания. Чайка, которая заговорит с Изгнанником, сама станет Изгнанником. Чайка, которая посмотрит на Изгнанника, нарушит Закон Стаи.
― Джонатан вздохнул. «Цена непонимания, – подумал он. – Тебя называют дьяволом или богом».
― Дело в том, Флетчер, что мы пытаемся раздвинуть границы наших возможностей постепенно, терпеливо. Мы еще не подошли к полетам сквозь скалы, по программе нам предстоит заняться этим немного позже.
/* как важно уметь вовремя исчезнуть
― Он жив! Он умер и снова жив!
― Прикоснулся крылом! Ожил! Сын Великой Чайки!
― Нет! Говорит, что не сын! Это дьявол! ДЬЯВОЛ! Явился, чтобы погубить Стаю!
― Что ты сказал? Как мы здесь очутились?
― Ты сказал, что хочешь избавиться от обезумевших птиц, верно?
― Да! Но как ты…
― Как все остальное, Флетчер. Тренировка.
― Старайся каждый день хоть на шаг приблизиться к подлинному всемогущему Флетчеру. Он – твой наставник. Тебе нужно научиться понимать его и делать, что он тебе велит.
― Не верь глазам своим! Они видят только преграды. Смотреть – значит понимать, осознай то, что уже знаешь, и научишься летать.
Конец
И ведь что интересно.
Чему как бы учат нас цитаты из книги «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»?
Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!
Понравился пост? Любите хорошие цитаты?
Тогда давайте не будем терять друг друга!
Оставайтесь на связи:
Ссылки по теме
Что-нибудь еще? Да, их есть у меня.
Уильям Шекспир. Все цитаты. О, вспомните о славных мертвецах! Их подвиги для мира воскресите!
Плоть и кость Дзэн. Можно ли курить во время медитации?
Ричард Бах. Чайка по имени Джонатан Ливингстон
Ты не должен бороться за то, чтобы жить так, как ты хочешь.
Живи так, как ты хочешь, и плати за это требуемую цену, какой бы она ни была.
Не верь глазам своим! Они видят только преграды. Смотреть — значит понимать, осознай то, что уже знаешь, и ты научишься летать.
Мы вправе лететь, куда хотим, и быть такими, какими мы созданы.
Когда знаешь, что делаешь, всегда получается.
Ты можешь уметь что угодно, пока ты не докажешь это — ты не умеешь ничего!
Всё ваше тело от кончика одного крыла до кончика другого — это не что иное, как ваша мысль, выраженная в форме, доступной вашему зрению. Разбейте цепи, сковывающие вашу мысль, и вы разобьёте цепи, сковывающие ваше тело.
Ты не должен любить обезумевшую стаю птиц! Ты вовсе не должен воздавать любовь за ненависть и злобу. Ты должен тренироваться и видеть истинно добрую чайку в каждом из этих птиц и помочь им увидеть ту же чайку в них самих. Вот что я называю любовью.
Почему труднее всего на свете заставить птицу поверить в то, что она свободна?
Небеса — это не место и не время. Небеса — это достижение совершенства.
Он говорил об очень простых вещах: о том, что чайка имеет право летать, что она свободна по самой своей природе и ничто не должно стеснять её свободу, никакие обычаи, предрассудки и запреты.
Джонатан понял, почему так коротка жизнь чаек: ее съедает скука, страх и злоба, но он забыл о скуке, страхе и злобе и прожил долгую счастливую жизнь.
Каждый поворот, которого ты боишься, — лишь пустота, которая прикидывается неодолимой преисподней.
Чтобы со скоростью мысли переместиться в любое выбранное тобою место, тебе для начала необходимо осознать, что ты уже прилетел туда, куда стремишься.
Для нас не должно существовать никаких пределов.
Чайки, от которых ты улетел, стоят на земле, они кричат и дерутся друг с другом. Они живут за тысячи миль от небес, а ты говоришь, что хочешь показать им небеса — оттуда, с Земли! Да ведь они, Джон, не могут разглядеть концов своих собственных крыльев.
16 вдохновляющих цитат из книги Чайка Джонатан Ливингстон
«Чайка Джонатан Ливингстон» — повесть-притча, написанная Ричардом Бахом. Рассказывает о чайке, учившейся жизни и искусству полёта. Пронзительная книга о самосовершенствовании и самопожертвовании, манифест безграничной духовной свободы.
1. Все ваше тело — от кончика одного крыла до кончика другого — есть собственно мысль, воплощённая в форме, доступной вашему зрению. Разорвав путы, сковывающие вашу мысль, вы разорвете и путы, сковывающие ваши тела.
2. Пропитание, и грызня, и власть в Стае — это ещё далеко не всё. Цель жизни — поиск совершенства, а задача каждого из нас — максимально приблизить его проявление в самом себе.
3. Закон на всех уровнях бытия — один и тот же: свой следущий мир мы выбираем посредством знания, обретённого здесь. И если здесь мы предпочли невежество, и знание наше осталось прежним, — следующий наш мир ничем не будет отличаться от нынешнего, все его ограничения сохранятся.
Небеса — не место и не время — но лишь наше собственное совершенство.
4. Серая скука, страх, и злоба – вот причины того, что жизнь столь коротка.
5. Совершенная скорость — это не тысяча миль в час. И не миллион. И даже не скорость света. Ибо любое число суть предел, а предел всегда ограничивает. Совершенство же не может иметь пределов. Так что совершенная скорость — это когда ты просто оказываешься там, куда собираешься направиться.
6. Джонатану следовало отказаться о представлениях о себе как о существе, попавшем в западню ограниченного тела с размахом крыльев в сорок два дюйма и рабочими характеристиками, которые могут быть замерены и просчитаны. Суть в том, чтобы осознать: его истинная природа, его сущность — совершенная как ненаписанное число, существует всегда и везде во времени и пространстве.
7. Джонатан стоял на песке и думал: интересно, есть ли сейчас там, на Земле, Чайка, которая старается вырваться за пределы врождённых ограничений, постичь значение полёта, выходящее за грань понятия о нем лишь как о способе добыть корку хлеба, выброшенную кем-то за борт вместе с помоями.
8. Чем выше летает чайка — тем дальше она видит.
9. После победы над пространством остаётся только Здесь. А после победы над временем — только Сейчас.
10. Ты можешь знать всё что угодно, но пока ты не доказал это на практике, ты не знаешь ничего!
11. Летать — это ведь не просто хлопать крыльями, таскаясь туда-сюда, как москит какой-то! Неужели они ни на секунду не задумываются о том, какие перспективы откроются перед ними, если они научатся летать по-настоящему?
12. Каждая птица имеет право летать, свобода есть сущность каждого, и потому всё, что ее ограничивает, должно быть отметено прочь, будь то традиция, суеверие или любое другое ограничение в какой угодно форме.
13. Единственный объективно существующий закон — тот, что даёт освобождение.
14. Вот она — цена непонимания. Либо Бог, либо дьявол.
15. Почему самое трудное на свете дело — убедить свободного в том, что он свободен и что он вполне способен сам себе это доказать, стоит лишь потратить немного времени на тренировку?
16. Не верь глазам своим. Ибо глазам видны лишь ограничивающие нашу свободу оковы. Чтобы рассмотреть главное, нужно пользоваться пониманием. Ты всё знаешь, необходимо только понять это. И тогда сразу станет ясно, как летать.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Чайка по имени Джонатан Ливингстон
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
«Чайка по имени Джонатан Ливингстон»
Невыдуманному Джонатану-Чайке, который живет в каждом из нас
Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.
В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой, весть об этом мгновенно донеслась до Стаи, ожидавшей завтрака, и вот уже тысяча чаек слетелись к судну, чтобы хитростью или силой добыть крохи пищи. Еще один хлопотливый день вступил в свои права.
Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега в полном одиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени Джонатан Ливингстон. Взлетев на сто футов в небо, Джонатан опустил перепончатые лапы, приподнял клюв, вытянул вперед изогнутые дугой крылья и, превозмогая боль, старался удержать их в этом положении. Вытянутые вперед крылья снижали скорость, и он летел так медленно, что ветер едва шептал у него над ухом, а океан под ним казался недвижимым. Он прищурил глаза и весь обратился в одно-единственное желание: вот он задержал дыхание и чуть… чуть-чуть… на один дюйм… увеличил изгиб крыльев. Перья взъерошились, он совсем потерял скорость и упал.
Чайки, как вы знаете, не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются. Остановиться в воздухе – для чайки бесчестье, для чайки это – позор.
Но Джонатан Ливингстон, который, не стыдясь, вновь выгибал и напрягал дрожащие крылья – все медленнее, медленнее и опять неудача, – был не какой-нибудь заурядной птицей.
Большинство чаек не стремится узнать о полете ничего кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет. Больше всего на свете Джонатан Ливингстон любил летать.
Но подобное пристрастие, как он понял, не внушает уважения птицам. Даже его родители были встревожены тем, что Джонатан целые дни проводит в одиночестве и, занимаясь своими опытами, снова и снова планирует над самой водой.
Он, например, не понимал, почему, летая на высоте меньшей полувзмаха своих крыльев, он может держаться в воздухе дольше и почти без усилий. Его планирующий спуск заканчивался не обычным всплеском при погружении лап в воду, а появлением длинной вспененной струи, которая рождалась, как только тело Джонатана с плотно прижатыми лапами касалось поверхности моря. Когда он начал, поджимая лапы, планировать на берег, а потом измерять шагами след, его родители, естественно, встревожились не на шутку.
– Почему, Джон, почему? – спрашивала мать. – Почему ты не можешь вести себя, как все мы? Почему ты не предоставишь полеты над водой пеликанам и альбатросам? Почему ты ничего не ешь? Сын, от тебя остались перья да кости.
– Ну и пусть, мама, от меня остались перья да кости. Я хочу знать, что я могу делать в воздухе, а чего не могу. Я просто хочу знать.
– Послушай-ка, Джонатан, – говорил ему отец без тени недоброжелательности. – Зима не за горами. Рыболовные суда будут появляться все реже, а рыба, которая теперь плавает на поверхности, уйдет в глубину. Полеты – это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть.
Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он старался делать то же, что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дрался с сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы и хлеба. Но у него ничего не получалось.
«Какая бессмыслица, – подумал он и решительно швырнул с трудом добытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. – Я мог бы потратить все это время на то, чтобы учиться летать. Мне нужно узнать еще так много!»
И вот уже Джонатан снова один в море – голодный, радостный, пытливый.
Он изучал скорость полета и за неделю тренировок узнал о скорости больше, чем самая быстролетная чайка на этом свете.
Поднявшись на тысячу футов над морем, он бросился в пике, изо всех сил махая крыльями, и понял, почему чайки пикируют, сложив крылья. Всего через шесть секунд он уже летел со скоростью семьдесят миль в час, со скоростью, при которой крыло в момент взмаха теряет устойчивость.
Раз за разом одно и то же. Как он ни старался, как ни напрягал силы, достигнув высокой скорости, он терял управление.
Подъем на тысячу футов. Мощный рывок вперед, переход в пике, напряженные взмахи крыльев и отвесное падение вниз. А потом каждый раз его левое крыло вдруг замирало при взмахе вверх, он резко кренился влево, переставал махать правым крылом, чтобы восстановить равновесие, и, будто пожираемый пламенем, кувырком через правое плечо входил в штопор.
Несмотря на все старания, взмах вверх не удавался. Он сделал десять попыток, и каждый раз, как только скорость превышала семьдесят миль в час, он обращался в неуправляемый поток взъерошенных перьев и камнем летел в воду.
Все дело в том, понял наконец Джонатан, когда промок до последнего перышка, – все дело в том, что при больших скоростях нужно удержать раскрыты е крылья в одном положении – махать, пока скорость не достигнет пятидесяти миль в час, а потом держать в одном положении.
Он поднялся на две тысячи футов и попытался еще раз: входя в пике, он вытянул клюв вниз и раскинул крылья, а когда достиг скорости пятьдесят миль в час, перестал шевелить ими. Это потребовало неимоверного напряжения, но он добился своего. Десять секунд он мчался неуловимой тенью со скоростью девяносто миль в час. Джонатан установил мировой рекорд скоростного полета для чаек!
Но он недолго упивался победой. Как только он попытался выйти из пике, как только он слегка изменил положение крыльев, его подхватил тот же безжалостный неумолимый вихрь, он мчал его со скоростью девяносто миль в час и разрывал на куски, как заряд динамита. Невысоко над морем Джонатан-Чайка не выдержал и рухнул на твердую, как камень, воду.
Когда он пришел в себя, была уже ночь, он плыл в лунном свете по глади океана. Изодранные крылья были налиты свинцом, но бремя неудачи легло на его спину еще более тяжким грузом. У него появилось смутное желание, чтобы этот груз незаметно увлек его на дно, и тогда, наконец, все будет кончено.
Он начал погружаться в воду и вдруг услышал незнакомый глухой голос где-то в себе самом: «У меня нет выхода. Я чайка. Я могу только то, что могу. Родись я, чтобы узнать так много о полетах, у меня была бы не голова, а вычислительная машина. Родись я для скоростных полетов, у меня были бы короткие крылья, как у сокола, и я питался бы мышами, а не рыбой. Мой отец прав. Я должен забыть об этом безумии. Я должен вернуться домой, к своей Стае, и довольствоваться тем, что я такой, какой есть, – жалкая, слабая чайка.»
Голос умолк, и Джонатан смирился. «Ночью – место чайки на берегу, и отныне, – решил он, – я не буду ничем отличаться от других. Так будет лучше для всех нас.»
Он устало оттолкнулся от темной воды и полетел к берегу, радуясь, что успел научиться летать на небольшой высоте с минимальной затратой сил.
«Но нет, – подумал он. – Я отказался от жизни, отказался от всего, чему научился. Я такая же чайка, как все остальные, и я буду летать так, как летают чайки». С мучительным трудом он поднялся на сто футов и энергичнее замахал крыльями, торопясь домой.
Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, как живет Стая. Распались цепи, которыми он приковал себя к колеснице познания: не будет борьбы, не будет и поражений. Как приятно перестать думать и лететь в темноте к береговым огням.
– Темнота! – раздался вдруг тревожный глухой голос. – Чайки никогда не летают в темноте! Но Джонатану не хотелось слушать. «Как приятно, – думал он. – Луна и отблески света, которые играют на воде и прокладывают в ночи дорожки сигнальных огней, и кругом все так мирно и спокойно…»
– Спустись! Чайки никогда не летают в темноте. Родись ты, чтобы летать в темноте, у тебя были бы глаза совы! У тебя была бы не голова, а вычислительная машина! У тебя были бы короткие крылья сокола!